Вейс Роберт
Как знакомиться с девушками
Роберт С. Вейс
Вопросы изучения одиночества
Перевод Елены Егоровой
Когда при подготовке своей книги я ознакомился с литературой по одиночеству, она показалась мне, к моему удивлению, весьма скромной. Харри Стэк Салливан указывал на то, что одиночество, как ему кажется, впервые появляется в юности, однако когда оно действительно наступает, то сила его уже велика. Это частное, хотя и тонкое замечание не было им развернуто. Типичным описанием одиночества была статья Фриды Фромм-Рейхман, где одиночество изображалось как состояние полного уединения, как своего рода "Антарктида души", которое в чистой форме испытывает лишь наиболее артистические и неуравновешенные натуры. В другой статье, сходной по трактовке проблемы, одиночество отождествлялось с непреодолимым в конечном счете пространством, разделяющим все нас. Совсем иной направленности работы Мустакаса, в которых предприняты попытки - весьма отважные - поднять настроение читателей посредством внушения им мысли о необходимости относиться к своему одиночеству как к благоприятной возможности общаться с самим собой и со вселенной. Эмпирические исследования одиночества представлены небольшим количеством работ. Опубликовано несколько ценных диссертаций на соискание степени доктора философии, но они, как это часто бывает с докторскими диссертациями, совершенно не привлекли к себе никакого внимания. Лопата, основываясь на интервью с вдовами, распределила по категориям формы, в которых эти женщины перенесли одиночество. Вот, пожалуй, и вся литература по проблеме одиночества.
И все же какие-то сведения о том, что одиночество отнюдь не необычное явление, имелись. В обзорном исследовании Брэдберна респондентам был задан вопрос, чувствовали ли они за предшествующие несколько недель, что "очень одиноки или далеки от других людей". Двадцать шесть процентов опрошенных ответили утвердительно. Я недоумевал, почему о явлении столь общераспространенном, по словам значительной части опрошенных, и уже признанном, по крайней мере Салливаном, как представляющим интерес для психиатрии, так мало написано. Мне показалось, что здесь, должно быть, срабатывает защитная реакция: исследователи, преуменьшающие или отрицающие свое собственное одиночество, также обходят вниманием и одиночество у других людей. Кроме того, исследователи, возможно, уклонялись от изучения этой проблемы, не желая, чтобы про них подумали, будто и они страдают от одиночества, как людей, изучающих отклонения в половом поведении, могут заподозрить в том, что и сами они со странностями. Но есть другое, более доступное объяснение: проблема одиночества просто не была в ходу у ученых. Почти никто над ней не работал, и поэтому не был определен и предмет обсуждения, не было коллег, на чьи работы можно было бы откликнуться или опереться, не проводились конференции, мало было журнальных публикаций, не была обозначена область исследования как таковая.
За последние годы многое изменилось. Сейчас нет недостатка в серьезных исследователях, изучающих природу одиночества, его распространение и сопутствующие ему обстоятельства. И теперь мы можем установить, какие проблемы требуют внимания. Именно такому вопросу - каковы же эти проблемы я и посвящаю свою статью.
Концептуальные
и рабочие определения
Объясняя, что мы подразумеваем под "одиночеством", мы находимся в лучшем положении, чем те исследователи, которые, проверяя умственные способности, должны сказать, что они подразумевают под "умом". Оценивая тестируемого с помощью своих понятий, таким исследователям не остается ничего другого, как отметить, что некоторые люди, оказывается, могут лучше соображать, чем другие. Ум - это качество функционирования, оценить которое можно лишь в сравнении. Одиночество же, с другой стороны, вот оно здесь, с нами. У него есть свои симптомы, проявления, ряд свойств, точно так же, как свои симптомы, свойства, проявления характерны для пеллагры.
Я указываю на это потому, что, изобретая метод определения измерительный инструмент, который может помочь нам опознать одиноких, очень легко действовать так, будто мы способны оценить одиночество лишь в сравнении. Но если мнение о ком-то, что он "умный", - в конечном счете всего лишь констатация того, как "он." или "она" выглядит в сравнении с другими людьми, то утверждение "он одинок" должно означать, что человек находится в особом замкнутом эмоциональном состоянии. Данная работа по определению способа оценки скорее имеет целью помочь выявить это состояние и, быть может, степень его интенсивности, чем провести распределение баллов среди нормальной части населения; тогда нам легче будет опознать тех, кто явно отклоняется от нормы.
Если мы трактуем одиночество как качество функционирования личности, которое можно оценить лишь в сравнении, подобно интеллекту, тогда любая деталь, помогающая отделить одиноких от менее одиноких, может стать составной частью нашего способа оценки и инструментария. Это верно даже в том случае, если данная деталь касается лишь коррелята одиночества, такого как сосредоточенность на своем внутреннем мире. Но нам не следует идти по такому пути. Лучше было бы направить усилия исследователей на определение того, как именно выражается одиночество, и взять эти свидетельства одиночества за основу нашего инструментария измерения.
Как же нам точно определить способы измерения одиночества? Мне кажется маловероятным, что мы когда-нибудь найдем объективный коррелят одиночества, который будет безошибочно указывать на то, что оно имеет место, так чтобы не надо было задавать лишних вопросов - подобно тому, как расширение зрачка может говорить о наличии заинтересованности или сжатие челюстей - о гневе. Так или иначе, но нам, видимо, всегда придется полагаться лишь на ответы респондентов. Поэтому вопрос состоит в том, как это лучше делать.
Мы могли бы полагаться на расплывчатые, но пространные интервью. Мы могли бы, например, просто попросить респондентов рассказать о своей жизни, о том, какие у них ощущения, когда они находится в обществе других людей, и что они чувствуют, когда они совсем одни. И тогда из их ответов можно было бы заключить, одиноки ли они в самом деле. Признаться, таков прежде и был мой подход. Это значит, я иногда считал людей одинокими, поскольку они сами сказали мне о своем одиночестве, а в других случаях я относил их к одиноким на том основании, что описанное ими состояние совпадало с моим представлением о симптомах одиночества. Свобода действий и произвольности, предоставленные исследователю таким подходом, могут вызвать затруднения, а то и полное недоумение. В пользу этого метода говорит стремление получить в каждом отдельном случае обоснованную характеристику, используя всю доступную информацию.
Однако надо отдать должное и структурным методам. В этом случае нам не нужно будет ломать голову над тем, каким же образом выявлена та или иная характеристика, и волноваться по поводу того, что один исследователь оценивает не то, что другой. Не нужно будет составлять протоколы пространных интервью, а затем подвергать их тщательному изучению, дабы решить, одинок человек или нет, - мы сможет это узнать из ответов на четко сформулированный ряд вопросов.
Что послужило бы хорошим средством измерения одиночества? Первое, что приходит в голову, - это задать один-единственный вопрос: "Вам одиноко?" Подобный способ оценки был бы весьма обоснованным, его было бы легче применять и регистрировать по баллам. И действительно, тест, состоящий из одного вопроса, лег в основу ряда работ, включая широкомасштабное обзорное исследование, проведенное Мейзелом, и работу Брэдберна и Капловиц. Но по ряду причин предпочтение стоит отдать многовопросному тесту - такому, какой разработан Расселом, Пепло и Фергюссоном. Многовопросный тест оказался бы менее уязвимым с точки зрения особенностей интерпретаций и ответов и поэтому с большей вероятностью стал бы сам по себе надежным и достоверным. Одновременно он облегчил бы определение и выделение степеней одиночества и позволил бы осуществить поиск компонентов одиночества путем анализа факторов их возникновения. К тому же тщательно продуманный тест поможет привлечь к данной области исследования новые научные силы. На этот последний пункт, хотя и связанный скорее с проявлениям исследовательской психологии, нежели психологии опрашиваемых, стоит тем не менее обратить особое внимание.
Мне бы, однако, хотелось еще раз повторить, что при составлении подобного универсального теста следует руководствоваться тем, чтобы все наши вопросы в совокупности охватывали понятие одиночества по крайней мере в такой же степени, как один-единственный вопрос: "Вам одиноко?" Определение детального соотношения баллов нашего теста явлениями несомненного одиночества подействовало бы на нас в общем и целом успокоительно. Но в действительности такое соотношение не представляется убедительным, поскольку указанная корреляция могла быть получена на основе данных о явлениях, которые, по существу, лишь вызывают ассоциации с одиночеством, например сосредоточенности человека на своем внутреннем мире или стремлении проводить время одному. И в том же время это привело бы к пренебрежению явлениями, непосредственно относящимися к одиночеству, например когда человек истосковался по собеседнику, с которым можно поделиться своими чувствами.
Вероятно, следует принять во внимание и возможность такого подхода к изучению одиночества, как показ респондентам картин, которые преднамеренно вызывают ассоциации с одиночеством: например, портрет человека, смотрящего в окно. Респондентов можно было бы попросить описать действие, запечатленное на картине, и что изображенный на ней человек, возможно, ощущает, а потом спросить, приходилось ли им испытать то же самое чувство, давно ли и как часто. Можно было бы, наверное, разработать способ кодирования таких ответов, чтобы систематически им пользоваться. Этот подход представляется многообещающим, ибо он мог бы помочь респондентам более правдоподобно описать свои чувства одиночества и в то же время снабдить нас данными для систематического анализа. Сразу же оговорюсь, что у меня нет собственного опыта применения этого метода и нет уверенности в том, что он окажется эффективным.
Как бы то ни было, я бы предпочел, чтобы мы разработали наш инструментарий, весьма чувствительный к тому комплексному эмоциональному состоянию, которое мы расцениваем как одиночество, а не к выявлению факторов, которые ведут к одиночеству или с ним ассоциируются. Методом измерения становится, в сущности, операционализация. Нам же нужно добиться того, чтобы она выражала суть нашего понятия одиночества.
Теоретические вопросы
На какие же вопросы, касающиеся сущности одиночества, мы должны ответить, если хотим его понять? Наверное, любой перечень этих теоретических вопросов будет произвольным, таков и мой.
Сколько существует форм одиночества? Является ли одиночество единым синдромом вполне определенного типа или существуют различные типы одиночества? Наконец, третья альтернатива: быть может, у одиночества вообще нет определенного ярко выраженного характера, так что одиночество одного человека - явление совершенно отличное от одиночества другого человека, разве что и тот и другой стремятся находиться в обществе одного или нескольких людей?
Я убежден, что существуют фактически два эмоциональных состояния, которые люди, пережившие их, склонны расценивать как "одиночество". Я называю эти состояния соответственно эмоциональной изоляцией и социальной изоляцией. Первое, как мне кажется, вызвано отсутствием привязанности к конкретному человеку, а второе - отсутствием доступного круга социального общения. Факторный анализ данных, полученных Рубинстайн и Шейвером, служит хорошим подтверждением этому.
Но вопрос оказывается исчерпанным далеко не полностью. В частности, было бы полезно выяснить, каково душевное состояние у людей, считающих себя одинокими; существуют ли только эти два состояния или есть еще и другие. Если пожилые родители переживают, что их взрослые дети, уехавшие из родного дома, живут слишком далеко от них, то как они называют свои переживания и какова может быть природа этих переживаний? (Возможно, им недостает детей, но они вовсе не чувствуют себя одинокими из-за этого.) К тому же еще не ясно, в какой мере совпадают различные состояния, определяемые на данный момент как одиночество. Было бы удобно считать их абсолютно отличными друг от друга, но они могут и не быть таковыми.
Вследствие чего одиночество обнаруживает своих характерные особенности? Почему так часто особым признаком одиночества, обусловленного эмоциональной изоляцией, бывает тревожное беспокойство, а особым признаком одиночества, порожденного социальной изоляцией, - ощущение намеренного отторжения. Имеется хорошо разработанная теория, которая может помочь нам понять одиночество эмоциональной изоляции при условии, что мы будем связывать эмоциональную изоляцию с отсутствием привязанности. То, что социальная изоляция вызывает у человека ощущение бессмысленности своего существования и собственной незначительности, а также напряженное состояние и скуку, кажется почти очевидным; и все же нам важно точнее разобраться, откуда у личности возникает потребность в общении, в каком объеме оно необходимо и при каких обстоятельствах, с тем чтобы симптомы одиночества ослабли. Энн Пепло (в личной переписке со мной) как-то сказала, что имеет смысл специально изучить значение, придаваемое удовольствию от общения, удовлетворению, полученному благодаря общению и вместе с тем вновь приобретенную когнитивную уверенность, которую дает знание о том, как другие люди смотрят на мир. Это фактически те две функции, которые Кули относит к функциям первичной группы: оказание моральной поддержки и наделение смыслом. Не исключено, что мы оживляем известные прежде социологические теории.
Какие факторы, ситуативные и характерологические, способствуют одиночеству? Как взаимодействуют ситуативные и характерологические факторы? В настоящее время у нас существует два направления в исследовании факторов, связанных с одиночеством. Одно из них рассматривает ситуации, при которых возникает вероятность одиночества: личные обстоятельства разведенных и овдовевших, ситуация общения у людей, находящихся в больнице или сменивших недавно место жительства. Второе направление в исследовании факторов, связанных с одиночеством, изучает характер личности: сосредоточенность на своем внутреннем мире, застенчивость, низкую самооценку и т.д. Когда мы наблюдаем за относительно постоянными ситуациями межличностного общения индивидов, например при изучении первокурсников колледжа, живущих в общежитии, мы, естественно, приходим к рассмотрению характерологических факторов. Когда же нам не удается получить данные о личности, обычно в случае широкомасштабных наблюдений, нам остается полагаться на ситуацию как на единственный источник объяснения.
Ни в ситуативных, ни в характерологических исследованиях пока что не была сделана попытка точно определить, что же именно вызывает одиночество. Ученые, предпринявшие ситуационные исследования, ограничивались, например, замечанием, что около половины выборки госпитализированных больных свидетельствовали, что томятся от одиночества. Но никто из исследователей не продолжил опрос, чтобы узнать, в каком именно отношении положение неодинокого госпитализированного больного отличается от положения одинокого госпитализированного больного. А нам нужна именно такая информация, чтобы понять не только то, почему больницы - юдоль одиночества, несмотря на полное отсутствие возможности побыть там одному, но и что можно было бы предпринять для преодоления этого состояния.
Подобным образом и в характерологических работах не установлено, какие люди, застенчивые от природы, не одиноки, а какие из тех, кто сосредоточен на предметах внешнего мира (экстраверты), одиноки. На восприимчивость к одиночеству может повлиять прошлое человека; степень же уверенности в себе или общительность могут находиться в каком-то сложном взаимодействии друг с другом. Более четкое представление о том, какие типы людей чувствительны к одиночеству, способствовало бы пониманию природы одиночества.
На каком-то этапе нам следует изучить взаимосвязь ситуации и характера как равнозначных факторов одиночества. Встречаются люди, у которых чувство одиночества возникает мгновенно, но оно возникает только в обществе тех людей, которые им незнакомы;
1 2