В самом деле, одна из характерных черт всех экспериментов, связанных с исследованием происхождения жизни — это немедленное удаление полученных продуктов реакции от источника энергии с тем, чтобы предотвратить их разложение. Например, аппарат, использованный Миллером в его классическом эксперименте по образованию некоторых аминокислот и других простейших органических соединений с помощью беззвучного электрического разряда в смеси метана, водорода и воды, включая также холодную камеру-уловитель для немедленной изоляции только что образовавшихся продуктов реакции. Изучение аппаратов, использовавшихся другими исследователями в их опытах по происхождению жизни, показывает, что наличие такой камеры-уловителя является общей чертой всех этих аппаратов.
Тенденция химиков-органиков к отделению продуктов реакций от источников энергии, используемых для их синтеза, прежде, чем может произойти заметное разрушение этих продуктов, вполне объяснимо.
Однако, у этой первоначальной, примитивной Земли не было своих химиков-органиков, способных совершить это отделение и, таким образом, продукты, однажды образовавшиеся, подверглись бы разрушительному действию электрических разрядов, высокой температуры или ультрафиолетовых лучей, породивших этот синтез».
Другая важная роль этой камеры-уловителя заключается в концентрации полученных аминокислот, поскольку их количество очень мало. Если первая жизнь должна 'была зародиться в морях, то неизбежное. смешивание гигантских количеств воды 'с небольшим количеством сложных органических соединений, которые могли бы стать строительными блоками в зарождении жизни, дало бы в конечном результате практически чистую воду. Сложные органические молекулы никогда бы не сформировали ничего достойного внимания, поскольку они распадаются гораздо легче, чем формируются. Даже если бы они не распадались, а продолжали образовываться более или менее бесконечно, достичь сколько-нибудь вероятной концентрации необходимых органических соединений было бы невозможно, так как, согласно большинству гипотез о происхождении жизни, требуется довольно высокий процент аммиака и других азотосодержащих соединений в воде. Даже если бы весь мировой запас азота осел в морях, и, если бы этот азот стал объединяться в случайные соединения, концентрация любых азотосодержащих соединений, которые могли бы быть использованы в эволюции, представляла бы собой лишь незначительные следы в этом растворе.
Предположив, однако, что чудо произошло, и что желание эволюциониста сбылось, что в наличии имелось достаточное количество каждого элемента и нужные структуры создавались и не распадались, а в конце концов сумели превратить океаны в «органический суп», о котором говорят эволюционисты, дало ли бы это удовлетворительную концентрацию материалов, необходимых для возникновения жизни? Давайте разберем статистические шансы для появления только одного определенного протеина.
Из амино-кислотного ряда протеина, содержащего только 12 различных видов амнно-кислот с молекулярным весом равным 34 000 (в грубом приближении около 340 амино-кислот в молекуле относительно простого протеина) можно было бы составить 10300 различных группировок! Другими словами, на первобытной Земле могли были бы родиться 10300 различных молекул протеинов с молекулярным весом 34 000, составленные из всех тех же 12 амино-кислот. Если бы мы имели, хотя бы по одной молекуле каждого вида, их общий вес составил бы примерно 10280 граммов, тогда как общий вес Земли составляет лишь 1027 граммов. Если бы вся Вселенная была твердым телом, состоящим из протеинов подобного рода, то и там нам не удалось бы разместить все возможные виды молекул, даже по одному экземпляру из каждого вида».
Если бы нужное сочетание органических компонентов, носящихся в морях в нерастворенном виде, случайно соединилось на какое-то мгновение, им потребовалось бы нечто, способное удержать их вместе, в противном случае, море, которое соединило их, разъединит их опять. Таким образом, в какой-то точке на этом пути должны были бы возникнуть локализированные клеткообразные объекты.
К сожалению, сложные соединения, которые, как полагали, имели некоторые свойства клеток, что могло позволить им развиться в клетки, лишены настоящей оболочки и, в результате этого, легко разрушаются. Вместо того, чтобы с годами эволюционировать, они бы распались, а их составные части снова бы затерялись в океане.
В комментариях по поводу уникальности внешней оболочки Дж. Ратклиф дает клетке сказать за себя: «Наша внешняя оболочка столь же замечательна, как и наша внутренняя структура. Моя оболочка представляет собой тончайшую стенку толщиной 0.0000001 мм. До недавних времен ученые рассматривали это тончайшее покрытие, как нечто немного более сложное, чем крошечный целоффановый пакет. Благодаря электронному микроскопу, сейчас они поняли, что это — один из моих важнейших компонентов. Действуя как привратник, клеточная мембрана решает, что впустить, а что не допускать. Она обеспечивает для внутренней части клетки, взаимодействующей с окружающей средой, точный баланс солей, органических материалов, воды и др. компонентов. Жизнь находимся в абсолютной зависимости от нее. Какие исходные материалы нужны для производства протеина? Оболочка пропускает именно те, которые необходимы, не допуская посторонних. Ясно, что она обеспечена хорошо развитой системой распознавания».
Другая проблема состоит в том, что необходимые для жизни молекулы большей частью очень сложны и, вообще говоря, чем они сложнее, тем сильнее в них тенденция к распаду на более простые составляющие. Уолд излагает это следующим образом:
«В огромном большинстве процессов, интересующих нас, момент равновесия сдвинут далеко в сторону распада. Этот так называемый спонтанный распад гораздо более вероятен и потому протекает много быстрее, чем спонтанный синтез. Например, спонтанное образование по стадиям амино-кислотных группировок, способных в дальнейшем сформировать протеин, является процессом с определенной небольшой степенью вероятности и поэтому такой процесс возможен только при достаточно большом промежутке времени. Распад же протеина или промежуточного продукта на компоненты амино-кислот гораздо более вероятен и, таким образом, протекает значительно быстрее. Ситуация, с которой нам приходится встречаться, напоминает Пенелопу, ожидающую Одиссея, и даже хуже того: Пенелопа каждую ночь распускала то, что было связано за предыдущий день, у нас же одна ночь может уничтожить работу года, а то и столетия».
Уолд продолжает: «Я считаю эту проблему наиболее трудной из всех встающих перед нами проблем, самым слабым звеном в нашей аргументации на сегодняшний день».
Встреча таких сложных молекул происходит не так часто и не так просто. Мы уже упоминали, что современная наука может синтезировать только небольшое число простейших из них. Это положение ясно указывает на необоснованность аргументов тех, кто считает, что в природе могут существовать какие-то комбинации, которые неизбежно ведут к формированию подобных молекул. Например, подобные сложные субстанции получаются только при обязательном участии особых катализаторов, делающих эти реакции возможными (ферменты).
Эти реакции не могут протекать изолированно. Каждая из них должна начинаться в определенной последовательности и прекращаться после получения должного количества специфических протеинов и т.п., которые надо было получть. Если эта реакция будет продолжаться бесконтрольно, она приведет к израсходованию всех материалов, подобно тому, как лесной пожар уничтожит лес, который предназначался не только для топлива, но также и для производства многих лесоматериалов.
Даже контролируемое производство протеина не даст нужного результата, если этот процесс происходил в клетке, не запрограммированной для его использования или даже в такой клетке, которая оказалась сделанной не в том порядке или не в том месте. Таким образом, здесь имеет место полное отсутствие какого бы то ни было удовлетворительного объяснения того факта, как эволюция сумела выработать разумную программу с тем, чтобы организовывать и контролировать необходимые химические реакции.
ДНК, которая программирует клетку, не появилась спонтанно, а если бы она и появилась, ее появление должно было бы, безусловно, совпасть с присутствием именно тех тротеинов, с которых ее программа начинает действовать, и все это в пределах, ограниченных пленкой, которая удерживала бы их всех вместе.
Если такое явление когда-либо случилось, оно должно было бы стать сильным доказательством наличия руководящего разумного начала, или конструктора!
С нашими сегодняшними знаниями о фантастической сложности процессов и условий, необходимых для существования клетки, было бы, по-моему, неразумно полагать, что первая клетка или, вернее, миниатюрная фабрика-клетка, способная производить другие клетки с аналогичными способностями, появилась случайно из неживой материи.

Жизнь в лаборатории

Время oт времени мы слышим, что ученым, наконец, удалось создать жизнь в лабораторной пробирке. Прочтя немного дальше, мы обнаруживаем, что на самом деле они не получили жизнь из неживой материи, но что их достижение — это часто одна из субстанций, из которой составляется живая материя. Одним из важнейших в этой серии было сообщение доктора Корнберга, которому удалось получить вирус. На самом же деле оказалось, что этот ученый открыл, как вирус образуется. И это открытие явилось результатом тяжелой и сложной работы, на которую ушли годы. Вирус использует живую клетку для получения других вирусов. Доктор Кернберг рассчитал момент, когда система способна переключить живую клетку на производство вируса, без использования при этом живого вируса как исходного материала.
Анализ общераспространенных научных знаний о вирусе показывает, что вирус, как кандидат на роль первого представителя жизни, исключается. Хотя он проще, чем самая простая клетка, он представляет слишком много проблем. Уже было установлено, что его единственной «пищей» являются живые клетки. Одного этого факта достаточно, чтобы признать его неспособным стать источником первоначальной жизни, хотя возможность подобной ситуации обсуждалась годами. Другая проблема для 'вируса состоит в том, и это общеизвестный факт, что он зависит от других клеток и в своем воспроизводстве. Этот факт убедил большинство ученых, что вирус является не источником жизни, а ее продуктом, и в своих работах ученые еще не пришли к полному согласию, можно ли считать вирус живой материей.
Большинство людей, верящих в эволюцию, должны были бы сейчас согласиться, что скорее простая клетка, чем вирус, должна была стать первой формой жизни, из которой развилось все остальное. Простая клетка на первый взгляд может показаться действительно очень простой, хотя она и сложнее, чем вирус. Такой взгляд, однако, подобен поверхностному взгляду на корпус компьютера. С виду это простая серая металлическая коробка, т. е. вещь, которую легко представить появившейся случайно, само по себе. Более тщательный осмотр показывает, однако, что клетка, как и компьютер, фантастически сложна. После долгих лет изучения ученые только начинают понимать кое-что о так называемой «простой» клетке. Каждый год добавляет перечень новых степеней сложности, о которых Дарвин не знал ничего и которые делают идею о «развитии жизни в стоячих водах в результате случая» еще менее вероятной.
Доктор В. Смит приводит иллюстрацию, разоблачающую логику, с помощью которой развитие синтетической жизни представляется как ниспровержение Бога. В книге «Происхождение человека» он пишет:
«Достижений в области синтетической жизни ожидают с тайным злорадством, как последнего гвоздя, чтобы вбить в гроб мертвого Бога. Можно ли назвать такую логику порядочной? Ежегодно я опубликовываю статьи о моих опытах по синтезированию при исследовании проказы и туберкулеза и сообщаю точные методы синтеза и биологических исследований полученных продуктов. Допустим теперь, что коллега читает мои статьи, находит их результаты интересными и решает повторить эту работу сам. Примерно год спустя он находит, что все мои методы точны (надеюсь!) и биологическая деятельность синтетических продуктов протекает правильно. Он, в свою очередь, сообщает о своих результатах в научной литературе и в заключение делает вывод, что он повторил мои эксперименты, нашел их правильными и на основании этого навсегда развеял миф о существовании В. Смита. Я в действительности не существую совсем, потому что он сумел повторить мою работу! Логика, конечно, непостижимая, но тем не менее, она представляет истинную позицию дарвинистов и нео-дарвинистов наших дней».
Заключительную мысль к этому разделу мне бы хотелось сформулировать так: если наука в конце концов сможет произвести жизнь из чего-то, в чем жизни не было, это произойдет не в результате случайности, но в результате работы тысяч лучших ученых, которые годами изучали эту проблему. И когда они в этом преуспеют, их успехом стихийность зарождения жизни будет опровергнута. Ибо как и их достижения, создание жизни явилось плодом труда разумного существа. Такое заключение не только логично, но оно согласуется с тем, о чем рассказала нам Библия: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт.1:1).
Вывод таков: на вопрос, откуда произошла жизнь, теория эволюции отсылает ее истоки в очень удаленное прошлое, что первая жизнь являлась простой формой. Писатели большинства учебников, по-видимому, надеются, что читатель не заметит, что такое объяснение на самом деле совсем не дает ответ на вопрос, откуда пришел источник жизни, они просто удаляют эту проблему во времени настолько, что их неспособность ответить на вопрос становится менее очевидной и менее важной.

Как произошли органы

Дарвин говорил: «Если бы можно было продемонстрировать, что существовал какой-нибудь сложный орган, который, возможно, не был образован многочисленными, благоприятными незаметными модификациями, моя теория была бы абсолютно разбита».
Поскольку он ничего не знал о мутациях и считал, что отклонения, обычно наблюдаемые среди представителей видов, способны вызвать необходимые изменения, эволюция не казалась слишком трудной. Однако, зная, как знаем мы, что эти нормальные отклонения не добавляют ничего нового, но только предлагают различные комбинации уже существующих свойств, сегодняшние эволюционисты должны полагаться на мутации, которые почти всегда губительны.
Любой орган, какой бы мы ни выбрали для рассмотрения, достаточно сложен и, чем сложнее орган, тем труднее для него появиться на свет без разумного плана. Для иллюстрации этой проблемы рассмотрим только крошечную часть уха. Представим себе, что по плану или по случайности наружное ухо, барабанная перепонка и все внутреннее ухо уже находятся на месте. Все, что мы требуем от эволюции — это дать нам три маленькие косточки, расположенные вместе таким образом, чтобы образовался сложный рычаг, соединяющий барабанную перепонку и мембрану внутреннего уха, косточки, помогающие нам слышать немного лучше, чем без них. Даже в том случае, если эти крошечные косточки были сделаны мутациями совершенными и число их было достаточными, чтобы три из них соединились случайно таким образом, чтобы получился сложный рычаг, они, возможно, очутились бы в неподходящем для их функций месте и в конце концов были бы вынуждены отмереть. Поэтому эволюционисты постарались выработать теории, согласно которым мутации могли изменять существующие структуры таким образом, чтобы любой орган был полезен организму на всех стадиях его развития и, благодаря этому, не был бы отвергнут. В органах со сложными функциями это становится все более и более неправдоподобно. В случае с ухом утверждается, что эволюция его брала начало от одного из типов рептилий под названием терапсид, у которого уже имелась маленькая косточка в голове, которая передавала вибрации от одной из больших костей головы к другой. Таким образом, остается найти еще только две другие маленькие косточки. Одна из них должна была образоваться из сустава нижней челюсти, который находится на конце довольно толстой кости. Предполагается, что этот кусок кости отошел от челюсти и изменил свою форму и позицию так, чтобы присоединиться к другой косточке, которая уже здесь была. Это вынудило нижнюю челюсть начать работу над развитием нового сустава. Поскольку одна из костей предположительно произошла из окончания нижней челюсти, источником другой принято считать верхнюю челюсть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13