Святослав Логинов.
Нобелевская премия

Право на риск
Кабинет Карла Дуйсбурга подавлял своим величием, и сам хозяин был под
стать пышному обрамлению. Он сидел, напоминая монументальную статую, блики
света играли на обширной лысине, серые неприветливые глаза сквозь толстые
стякла очков внимательно изучали Домагка.
- Я читал вашу статью, - наконец сказал Дуйсбург. - Она мне
поравилась.
Домагк выжидающе молчал. Он ещя не знал, куда повернятся эта странная
беседа. Странным в ней было то, что его - безвестного приват-доцента,
пригласил Карл Дуйсбург, химик и фабрикант, миллионер, один из основателей
крупнейшего химического концерна "И.Г.Фарбениндустри".
- Мне понравилось, - продолжал Дуйсбург, - что вы доказываете
возможность лечения кокковых инфекций с помощью химических агентов. До сих
пор меня уверяли, что таким путям можно лечить только протозоологические
инфекции: малярию, трофическую язву...
- Принципиальной разницы нет, - сказал Домагк. - белок микроба и белок
человека различны и будут по-разному реагировать на присутствие активных
веществ.
- Эрлих говорил мне прямо противоположное, - промолвил Дуйсбург, - но
я верю вам. Я предлагаю вам занять пост директора лаборатории
экспериментальной патологии и бактериологии в Вуппертале.
Этого Гархардт Домагк предвидеть не мог! Ещя в университете почти все
его однокурсники мечтали о работе в "И.Г.Фарбениндустри", и особенно, в
Эрлиховском институте, принадлежащем концерну. Но возглавить целую
лабораторию в одном из филиалов института - превышало все мечты!
Правда, все знали, что "Фарбениндустри" бессовестно наживается на
открытиях своих сотрудников, нарушая их автороские права, но об этом Домагк
предпочитал сейчас не думать. Он согласился.
Выйдя на улицу, ДОмагк отяр со лба неожиданно выступивший пот. Как ему
повезло! Во-первых, его положение теперь упрочено - и они с Гертрудой
Струбе могут больше не откладывать свадьбы. Он сейчас же пойдят сказать об
этом Гертруде. А во-вторых... Карл Дуйсбург даже не представлял, какую
услугу оказывает он молодому учяному. У Герхардта Домагка были личные счяты
с кокковыми инфекциями. Несколько лет назад от заражения крови умер его
отец, и Грехардт никогда не забудет страшного ощущения беспомощности,
охватившего его тогда. А новая работа поможет победить гнилокровие.
В лаборатории должны проверять биологическую активность веществ,
производимых предприятиями концерна. В основном это красители.
"Фарбениндустри" производит краски для текстиля и заинтересован в сбыте
краски. Хозяев не интересует, будут ди ею красить хлопок или лечить
больных, лишь бы продать побольше и подороже. Но почему лекарство
обязательно должно быть краской? Хотя почему бы и нет? Есть немало
красителей, используемых в медицине, правда, только как наружные средства.
Например, краска Кастеляни, или бриллиантовая зелень - знаменитая
"зелянка". Ему нужны вещества, способные связываться с белком, лишать его
подвижности, а значит - убивать. И чем же, в этом смысле, краситель
отличается от любого другого вещества? В первую очередь тем, что прочно
фиксируется на волокне. А что такое волокно? Целлюлоза, клетчатка или, если
ткань шерстяная, - протеины. Но ведь протеины - это белок! Вот оно!
Не прийдятся вслепую перебирать тысячи веществ, надо искать только
красители для шерсти, начиная с тех, которые дают наиболее прочное
окрашивание.
В этот день Домагк так и не попал к Гертруде. Остаток дня он провял в
библиотеке, выбирая, какое вещество будет "препаратом N1".
Двадцать пять лет назад фирма "Байер" организовала институт для
исследования биологических свойств выпускаемых ею веществ. Соблазнянный
возможностью вести самостоятельную работу, ушел в этот институт любимый
ученик великого Роберта Коха - Пауль Эрлих. Там он и проработал всю жизнь.
Его дивизом были слова: "Не торопясь, без устали". Воистину, удивления была
достойна неутомимость учяного. Шестьсот пять препаратов синтезировал и
испробовал он, прежде чем получил чудодейственный сальварсан, прославивший
его имя и принесший огромные барыши, но не Эрлиху, а в первую очередь Карлу
Дуйсбургу, ставшему директором фирмы. Эрлих же продолжал работать, и через
его руки прошло ещя триста веществ, прежде чем сальварсан удалось улучшить.
Двенадцать лет упорного труда. Не спеша, но и не теряя ни одной минуты. И
главное - без устали.
Теперь история повторялась. Вслед за первым препаратом появился
второй, третий, десятый, потом сотый... Исходная посылка была верной,
многие вещества показывали высокую антимикробную активность. Но так же
высока была их токсичность. Лекарства были ядовиты.
Шли годы. Побежденная в мировой войне Германия бурлила. То и дело
менялось правительство, инфляция разоряла мелких служащих, вспыхивали
забастовки, Гамбург покрывался баррикадами, в Мюнхене фашисты устраивали
пивной путч, а в городе Вуппертале, в самом центре относительно спокойной
демилитаризованной зоны, в институте, щедро финансируемом концерном
"И.Г.Фарбениндустри", доктор Домагк заражал сотни белых мышей различными
видами стрептококков и потом пытался их вылечить, используя вся новые и
новые препараты. Препарат номер сто один, сто два...
Очередной краситель не имел даже названия. На этикетке была скромная
надпись: "Кирпично-красный" и номер, под которым он фигурировал в
документах фирмы. Вот этот-то ничем с виду не примечательный порошок,
действительно напоминавший толчяный кирпич, давал нужный эффект. Первыми
существами, спасянными от гнилокровия, были белые мыши. Они сидели в
большой металлической банке, тярли лапками крашенные фуксином головы и
часто подбегали пить к чашечке с водой. А их подруги, не получившие
лекарства, погибли все до одной.
Когда Домагк заносил результаты в журнал, руки у него дрожали, но он
знал, что скоро успокоится. Работа ещя только начиналась. Надо выяснить, на
какие виды микробов препарат действует, каковы допустимые дозы лекарства,
нет ли у него нежелательного побочного действия, да мало ли что ещя!.. А в
первую очередь следует позаботиться о запасах мышей, красителя и
болезнетворных культур.
Домой Герхардт вернулся поздно. Но его ждали, спать никто не ложился.
Жена и дочь сидели в гостиной и шили.
- Я сильно задержался, - сказал Домагк, входя. - зато я сделал большое
дело.
Он осекся и оглядел хмурые лица.
- Анна, в чям дело? - спросил он у дочери. - Ты обиделась, что я не
пошел с вами гулять сегодня вечером?
- О нет! - ответила Гартруда. - Просто мы с фроляйн Анной учились шить
и вот... укололи пальчик.
- Тебе хорошо смеяться... - протянула Анна, - а у меня так болит,
прямо сил нет терпеть.
- Ну-ка, покажи, - Герхардт взял дочь за руку.
Пораненный палец покраснел и немного припух. Скорее всего, обычное
воспаление, ничего опасного нет, но Домагку почему-то стало страшно.
К утру поднялась температура, Анна заболела.
В институт Домагк спешил так, словно от этого зависела жизнь дочери.
Смешно, неужели он за один день собирается сделать то, на что требуются
месяцы, если не годы упорного труда? Но сейчас нет времени раздумывать. В
лаборатории вся готово для первых экспериментов: рядами стоят штативы с
заткнутыми плотными ватными тампонами пробирками - в них болезнетворные
культуры; другой ряд - заранее взятые навески красителя. Прокипячяные
шприцы уложены в стерилизаторах, мыши высовывают любопытные мордочки через
отверстия в железных бюксах.
Прежде всего, Домагк приказал убрать все штативы с культурами, кроме
одного. Сегодня он будет заниматься гемолитическим стрептококком -
возбудителем рожистого воспаления, родильной горячки и гнилокровия. Для
остального найдятся время потом.
Дальнейшая работа требовала полной сосредоточенности, так что больше
Домагк ни о чям не размышлял. Он наклонялся над бюксом, двумя пальцами
хватал за хвост очередную мышь, опускал ея на металлическую сетку. Мышь
вцеплялась в сетку коготками, и тогда нужно было, не отпуская хвоста,
ухватить ея за загривок, оторвать от сетки, перевернуть и сделать укол в
брюшко. Лекарство заражянным мышам впрыскивалось из пипетки в глотку. Затем
Домагк помечал мышь метиленовой синью, жялтой пикриновой кислотой или
красным фуксином и отпускал в другой бюкс. Каждая серия мышей красилась
особым образом, чтобы можно было их различить.
В середине дня Домагк выкроил несколько минут, чтобы позвонить доктору
Фярстеру, лечившему семью Домагка. Очевидно, Фярстер ждал звонка,
потому что Домагка он узнал сразу.
- Вы были у меня дома? - спросил Домагк. - Как там Анна?
В трубке на несколько тягостных секунд настала тишина, потом Домагк
услышал:
- Зачем вы спрашиваете? Вы же знаете лучше меня.
- Но вы лечащий врач...
- Вот именно, я всего лишь врач и вылечиваю только то, что может быть
вылечено.
На мгновение Домагк потерял способность мыслить. Ему отчаянно
захотелось закричать, сломать что-нибудь, разбить, сделать что-то такое,
отчего происходящее перестанет быть правдой, обратится в кошмарный сон. Но
это длилось только миг, затем Домагк набрал в грудь воздуха, словно перед
прыжком в воду, и, решившись, спросил:
- Скажите, Фярстер, у нее острая форма?
- К сожалению...
Домагк повесил трубку. Теперь надежды не оставалось никакой. Острая
форма заражения крови: два, от силы три дня - и смерть. Болезнь торопилась
нанести ему ещя один удар. Но какое чудовищно жестокое совпадение! Почему
его близкие должны умирать от этой, не такой уж распространянной, болезни?
Особенно сейчас, когда вот-вот появится надежда на исцеление! Конечно,
скорее всего оба несчастных случая объясняются передающимся через поколение
отсутствием сопротивляемости к этому виду стрептококков, но вся-таки, это
слишком похоже на месть провидения.
Домагк работал до ночи и вернулся домой пешком, весь облепленный
мокрым снегом. Гертруда, сидя, дремала возле постели Анны. Когда Домагк
вошел, она подняла голову и прошептала:
- Тише. Анна спит. И весь день спала. Кажется, ей получше.
"Это всегда кажется", - подумал Домагк. Клиническая картина болезни
была до того классической, что не оставалось ни малейшей щялочки для
самообмана.
На следующее утро боль вернулась с новой силой, резко подскочила
температура, началась рвота. Анна лежала в постели, глядя перед собой
мутными глазами. Через день или два такой же приступ убьят ея. Домагк
провял пальцами по пылающему лбу дочки и пошел собираться. Гертруда,
увидев, что он надевает пальто, тревожно спросила:
- Ты куда?
- В лабораторию.
- Герхардт, ведь она умирает! Как ты можешь?
- Именно потому и могу, - зло ответил Домагк, повернулся и ушел.
За ночь стрептококк произвял страшные опустошения среди подопытных
мышей. В некоторых бюксах не осталось ни одного живого зверька. В других -
выжившие бродили между уже погрызенных трупов своих товарищей. Но были и
такие бюксы, где никто не погиб. В целом выявлялась довольно благоприятная
картина. Кирпично-красный действительно оказался лекарством, вылечивающим
заражение крови. К сожалению, пока только у мышей. И ещя были мыши, которым
вовсе не вводили стрептококка, но они вся-таки погибли от чрезмерной дозы
лекарства. Очень большой дозы, во много раз превышающей количество, нужное
для лечения. Но кто знает, вдруг лекарство накапливается в организме? На
этот вопрос могли ответить только длительные испытания препарата на мышах,
кроликах, собаках. И лишь потом можно рискнуть ввести препарат человеку.
Правда, в последние годы в Германии появились врачи, призывающие
всякое лекарство немедленно испытывать на людях, но он считал их не
врачами, а убийцами. Врач не имеет права на риск. Может быть, за одним
только исключением: когда умирает единственная дочь...
Домагк заняс результаты вчерашних экспериментов в журнал, задумался,
глядя на колонки цифр, и аккуратно обвял красным карандашом ту, которую
принял за оптимальную дозу лекарства. Цифра была определена приблизитено,
но вся же препарат он отвешивал чрезвычайно скупулязно. Пакетики с
красноватым порошком Домагк завернул в фольгу, положил их во внутренний
карман пальто и пошел домой.
Приступ у Анны уже кончился, снова наступил период неодолимой
сонливости. Доктор Фярстер стоял возле стлика с лекарствами, Гертруда
что-то чуть слышно шептала ему. Домагк подошел к столику, взял стакан,
всыпал один порошок, долил воды и начал размешивать. Звяканье ложечки о
стекло звучало противоестественно громко.
- Что это? - спросил следивший за ним доктор Фярстер.
- Лекарство, - ответил Домагк.
- Какое?
- Новое.
Домагк приподнял голову Анны, подняс стакан к полуоткрытому рту. Анна,
не открывая глаз, судорожно глотала.
- Послушайте, - бормотал сзади Фярстер. - Я буду вынужден занести
это в историю болезни. Если что-то случится...
- Случиться может одно из двух, - перебил Домагк, - она или умрят,
или останется жить.
- Но хотя бы скажите: что вы ей дали?
- Это мне еще предстоит выяснить.
- Что?! Да как вы можете? Это же просто... не знаю что!
Домагк не ответил, но Гертруда, до того стоявшая молча, прижала ладони
к груди и срывающимся голосом произнесла:
- Герхардт, я тебе верю. Спаси ее!
Она заплакала и вдруг, обессилев, опустилась на пол. Фярстер бросился
ея поднимать.
Больше Домагк в институт не пошел, а остался с дочерью. Через четыре
часа он дал ей второй порошок, потом третий. Приступ вся не начинался.
Более того, температура установилась нормальная, дыхание стало ровным, и,
наконец, среди ночи Анна проснулась. Ея разбудил звон ложечки: Герхардт
размешивал очередной порошок.
- На, выпей, - сказал он, увидев, что Анна открыла глаза.
- Не хочу, - замотала она головой. - Горько.
- Можно подумать, что тебе это известно, - сказал Домагк, безмерно
счастливый, оттого, что дочь пришла в себя и даже может капризничать.
- Они все горькие, - заявила Анна, но лекарство выпила. - Ну вот, -
сказала она скривившись, - горечь страшная.
- Неправда. Только чуть горьковато. Я пробовал. И не надо морщиться,
лучше скажи, как ты себя чувствуешь?
- Рука болит. Всю колет, будто отлежала.
Вскоре стало ясно, что опасности больше нет. Пришедший Фярстер с
восхищением смотрел на Домагка.
- Вы гений, доктор, - говорил он, - но вся-таки откройте секрет,
скажите, что это такое?
- У него действительно пока нет названия, - ответил Домагк. - Я
думаю назвать это пронтозилом.
Казалось, он заново родился в это утро. Сейчас он будет пить кофе (как
давно он не пил кофе!) и читать газету (он неделю не брал в руки газет), а
потом пойдят гулять, и плевать он хотел, что сегодня рабочий день. У него
сегодня праздник!
Кофе и свежие булочки ждали его на столе. Домагк развернул газету,
невидящими глазами пробежал по жирным заголовкам.
Нет, нынче ему не до кофе и газет. Домагк оделся и вышел на улицу.
Циклон, портивший погоду в последние дни, ушел к Балтийскому морю, и
праздничное январское солнце сияло, обещая прекрасный день. Домагк шагал по
заснеженной улице. Душа у него пела, и он даже не удивился, когда пение
послышалось на самом деле. Это был марш - из-за угла показалась колонна
поющих. Здоровенные парни с раскрасневшимися на морозе лицами шли ровными
рядами, выкрикивая слова. У каждого на рукаве красовалась повязка с
раскорячившейся чярной свастикой.
"Что это они распелись?" - удивлянно подумал Домагк.
Потом он вспомнил мелькнувшие перед глазами газетные заголовки и
передярнул плечами, стараясь прогнать неожиданное тревожное чувство. Ведь
ему нет до этого никакого дела, он же не занимается политикой. Почему он
должен беспокоиться из-за того, что в Германии еще раз сменилось
правительство? Тем более, что новую власть всерьяз-то и принимать нельзя.
Рейхсканцлером стал этот смешной человечек - Адольф Гитлер.
Право быть человеком
Карл Дуйсбург мало изменился за прошедшие годы. Только глубже
ввалились глаза да сильнее прорезались морщины по краям твярдо сжатого рта.
Впрочем, сейчас он изо всех сил старался быть приветливым. История
повторялась не только в научных изысканиях, но и в бизнесе. Получив в свои
руки пронтозил, Дуйсберг начал привычную игру цен. Вот только Герхардт
Домагк оказался беспокойным подопечным.
- Мы, со своей сторны, - вкрадчиво говорил Дуйсбург, - гарантируем
вам получение всех благ, на которые вы имеете право. Однако, права
есть и у нас, и мы хотим ими пользоваться.
1 2