Все время на бюрократических должностях. Отец рассчитывал, что он подучится, наберется опыта живой работы. Для этого предлагал ему пойти секретарем обкома в Ленинград. Крупнейшая организация, современная промышленность, огромные революционные традиции. После такой школы можно занимать любой пост в ЦК.
Шелепин же неожиданно отказался. Обиделся: посчитал за понижение смену бюрократического кресла секретаря ЦК на пост секретаря Ленинградского обкома партии.
- Жаль, видно, переоценил я его, - посетовал отец. - Может, оно и к лучшему, ошибаться тут нельзя. А посидел бы несколько лет в Ленинграде, набил бы руку, и можно было бы его рекомендовать на место Козлова. А сейчас он так и остался бюрократом. Жизни не знает. Нет, Шелепин не подходит, хотя и жалко. Он самый молодой в Президиуме.
Отец, помню, тогда замолчал, задумался, а потом продолжал рассуждать о возможных преемниках Козлова. В частности, о Подгорном. Николай Викторович Подгорный - человек толковый и в хозяйственных делах разбирается, и с людьми работать может. На Украине проявил себя. Опыт у него богатый, но кругозора не хватает. После перехода в ЦК никак не справляется с порученными вопросами в области пищевой промышленности. Словом, по мнению отца, на этот пост и он не годился.
И тут он заговорил о Брежневе, сказав, что у него огромный опыт, хозяйство и людей знает. Но, как считал отец, он не может держать свою линию, поддается чересчур и чужим влияниям, и своим настроениям. Человеку с сильной волей ничего не стоит подчинить его себе. До войны, когда его назначили секретарем обкома в Днепропетровск, местные острословы окрестили его "балериной" - мол, кто как хочет, тот так им и вертит. А на этом месте нужен крепкий человек, которого с пути не свернешь. Таков был Козлов. Нет, и Брежнев, выходило, не годится.
Отец замолчал. Больше этот разговор не возобновлялся. Мы долго еще бродили по дорожке к дому и обратно, думая о своем. Отец, видимо, снова и снова перебирал в уме возможных кандидатов на пост Второго секретаря ЦК.
Я же был подавлен этой неожиданной откровенностью. Насколько тяжко и одиноко отцу, подумалось мне, если ему приходится откровенничать на эти темы со мной. Раньше такого не случалось. Даже представить подобное было невозможно.
Это был единственный разговор на запретную тему кадров. К ней отец больше никогда не возвращался. Об этих откровениях я, естественно, никому не рассказал. Хотя отец меня не предупреждал, но я и не нуждался в подобных предупреждениях.
Легко вообразить мое удивление, когда я узнал, что на место Второго секретаря ЦК все-таки планируется Брежнев. Так и не нашлось более подходящей кандидатуры. Впрочем, задавать отцу какие-либо вопросы я не стал...
Лично мне Леонид Ильич был симпатичен. На лице его всегда играла благожелательная улыбка. На языке всегда занятная история. Всегда готов выслушать и помочь. Несколько удивляло меня его пристрастие к домино - уж очень не соответствовало такое хобби сложившемуся у меня образу государственного деятеля.
Однако сам Брежнев, как оказалось, вовсе не обрадовался лестному предложению. Он принял его с неохотой, но вынужден был подчиниться.
Новый пост давал огромную власть, но он был... незаметен. Это была напряженная работа внутри разветвленного партийного организма. Требовалось готовить решения, взаимодействовать с обкомами, следить за работой в армии и... отвечать за провалы. Характеру Леонида Ильича, склонностям его натуры больше подходила представительская должность Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Здесь ему нравилось все: приемы президентов, королей и послов, почетные караулы, завтраки, обеды, ужины, посещение театров. Приятно было вручать ордена, награды. Вокруг улыбающиеся лица, рукопожатия, поцелуи. Речи награжденных полны искренней благодарности и любви. Государственные визиты - снова почетные караулы, приемы, пресса, улыбки, рукопожатия, тосты. Ему нравилось быть на виду, в центре события, видеть свое лицо в газетах, журналах, кинохронике.
Теперь все это неминуемо должно было уйти. Впереди - изнурительная работа, груз ответственности и необходимость принимать многочисленные решения, влекущие за собой огромные, порой трудно предсказуемые последствия. Все это Брежневу не нравилось, назначением он был недоволен, но вслух не только отказаться, а даже выразить неудовлетворенность не мог. Поблагодарил за оказанное доверие, обещал его оправдать.
Очередной Пленум ЦК открылся 10 февраля 1964 года. Он снова посвящался проблеме сельского хозяйства. Отец упорно искал способы вывести страну из кризиса, нащупать пути к изобилию.
Он продолжал искать новые методы управления экономикой, позволяющие развязать инициативу производителей, повысить эффективность труда. Эти вопросы обсуждались на совещаниях и в прессе, проводились эксперименты. Однако его основное внимание сосредоточивалось на поиске конкретных рецептов в металлургии и машиностроении, химии и агрономии, которые как по мановению волшебной палочки должны были разрешить все неразрешимые вопросы.
Докладывал на Пленуме министр сельского хозяйства И.П.Воловченко. Еще недавно директор совхоза, он сделал головокружительную карьеру. На одном из совещаний он удачно выступил, рассказал о больших достижениях возглавляемого им хозяйства, внес дельные предложения. Отец ухватился за него. Одну из причин наших неуспехов в сельском хозяйстве он видел в забюрокраченности руководства, в отрыве от живого дела. Ему представлялось, что появление человека от "земли" может в корне изменить ситуацию.
Так Воловченко стал министром. Однако чуда не произошло. И вот теперь он делал доклад с пышным заголовком "Об интенсификации сельскохозяйственного производства на основе широкого применения удобрений, развития ирригации, комплексной механизации и внедрения достижений науки и передового опыта для быстрейшего увеличения производства сельскохозяйственной продукции". Казалось, даже в названии не забыли ничего...
На Пленум пригласили множество людей со всех концов страны: партийных работников, сотрудников министерств, специалистов сельского хозяйства, ученых. По сути дела, это был не Пленум, а всесоюзное совещание.
Последнее время отец ввел в практику такие расширенные Пленумы, на которых подробно освещались те или иные хозяйственные вопросы. Далеко не всем это нравилось. Аппаратчики считали, что тем самым снижается престиж Пленума, размывается его значение. Однако вслух никто крамольных мыслей не высказывал.
Стремление отца самому вникнуть в проблему, разобраться в существе дела накладывало заметный отпечаток на стиль его работы. Иногда этот стиль давал положительные результаты. Его вмешательство позволяло резко продвинуть вперед дело, как, например, в ракетостроении. Но нередко случались и казусы, когда эффект был прямо противоположный, как, например, в случае с Лысенко.
Об этой, увы, не лучшей странице в биографии моего отца я хочу рассказать только то, что видел своими глазами.
В начале пятидесятых годов я знал о Лысенко и проблемах генетики лишь то, чему учили в школе и что можно было прочитать в популярных книжках: Трофим Денисович разгромил лжеученых-идеалистов, которые вместо решения важнейших для нашего сельского хозяйства проблем "гоняли" каких-то мух-дрозофил. Теперь же мы идем правильным, мичуринским путем. Вспоминается и яровизация картофеля, резко поднимавшая урожайность. Конечно, все это было не так примитивно, но в те годы подобные вопросы интересовали меня мало.
Каково же было мое удивление, когда в апреле 1956 года я увидел в "Правде" в необычном для хроники правом верхнем углу на второй странице два коротких сообщения, набранных крупными шрифтом.
В первом сообщалось, что Президиум Верховного Совета СССР освободил от обязанностей заместителя Председателя Совета Министров СССР товарища Лобанова в связи с переходом на другую работу и назначил на его место Владимира Владимировича Мацкевича. Этот зампред ведал делами сельского хозяйства.
Чуть ниже следовало другое сообщение. Его я приведу полностью:
"В Совете Министров СССР. Совет Министров СССР удовлетворил просьбу тов. Лысенко Трофима Денисовича об освобождении его от обязанностей президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина.
Президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина утвержден тов. Лобанов Павел Павлович".
И все. Никаких переходов на другую работу, ничего. В пятидесятые годы такая формулировка читалась, как полная потеря всех позиций.
Необычное место, выбранное для информации, вместо крайнего правого уголка последней страницы, и размер шрифта означали, что сообщению придают определенное значение, что это не перемещение, а изменение политики.
Едва дождавшись возвращения отца с работы, бросился к нему с расспросами. Деталей разговора я, естественно, не помню, но общий смысл ответа сводился к тому, что Лысенко был замешан в нехороших делах (слово "репрессии" еще не вошло в употребление), правильность его положений оспаривается многими учеными. Поэтому наверху решили ограничить его всемогущество. Командовать должны более объективные люди. Лысенко же пусть работает, доказывает свою правоту в ученых спорах. О существе разногласий между генетиками и Лысенко отец знал мало и, думаю, не слишком над этим задумывался.
Надо сказать, что стереотип "идеализм и буржуазность" в сознании отца, да и в моем, был в то время накрепко приклеен к слову "генетика". Для меня оно было попросту ругательным.
Лысенко ушел в тень, но не сдался. Он выжидал, старался укрепить свои позиции, вербовал сторонников и в ЦК, и в Министерстве сельского хозяйства. В этом деле он действовал профессионально. И помощник отца по сельскому хозяйству Андрей Степанович Шевченко, и Василий Иванович Поляков, впоследствии секретарь ЦК, были завербованы им, стали его горячими сторонниками и при каждом удобном случае старались замолвить словечко за Трофима Денисовича.
Один из путей решения зерновой и кормовой проблем, как известно, отец видел в широком внедрении кукурузы. Я не буду касаться "кукурузных дел", скажу только, что любое хорошее начинание, если оно не знает удержу, превращается в свою противоположность, приводит к дискредитации разумной идеи, подчас безвозвратно. Никакие аргументы в защиту кукурузы сегодня на читателя-непрофессионала не подействуют. Известно, что царство кукурузы - в Соединенных Штатах. Там ее любят и умеют возделывать. Наиболее урожайные сорта выведены тоже там. Отец об этом знал. За океан отправилась представительная сельскохозяйственная делегация набираться ума-разума, осваивать передовой опыт. По возвращении они подробно доложили отцу все, что узнали, в том числе и о том, что наибольший урожай дают гибридные семена. Была дана команда срочно закупить их в США и параллельно развернуть эти работы у нас.
Лысенковцы забеспокоились. Ведь успех гибридной кукурузы служил одним из аргументов в пользу их противников. Решили осторожно прощупать Хрущева.
- Ваши теоретические споры меня не интересуют, - ответил отец, - в Америке гибридные семена дают хороший урожай. Послужат они и нам, а в теориях пусть разбираются ученые.
Бой был проигран, но Лысенко не думал сдаваться. Он ждал удобного случая, и такой случай подвернулся.
Председатель Ленинградского областного Совета Смирнов, сам по профессии агроном, вернулся из поездки в Австрию. Заграничные вояжи тогда еще были в диковинку, и отец с интересом расспрашивал о впечатлениях, о технических новинках и вообще - "какое в свете чудо". Смирнов увлеченно рассказывал о том, что австрийцы сажают рассаду вместе с кубиком земли, смеси перегноя и торфа. Процесс можно механизировать, поднять производительность труда, а главное рассада не болеет, урожаи повышаются.
Со свойственным ему энтузиазмом отец стал проталкивать у нас заграничную идею. Когда кампания набрала силу, к нему пришел то ли Шевченко, то ли Поляков. Дело было на даче в выходной, они нередко заезжали поглядеть на посадки отца, а заодно решали свои дела. Среди других вопросов, обсуждавшихся на поле, гость как бы невзначай посетовал отцу на то, что, мол, совсем забыли нашего Трофима Денисовича. Вейсманисты-морганисты не дают ему голову поднять, работать мешают. Сами ничего предложить не могут, вот и вымещают злобу на настоящем ученом, дающем так много сельской практике. Своего не видят и видеть не хотят, признают только то, что приходит из-за границы. Свежий пример торфоперегнойные горшочки, все их расхваливают, признают, что они дают значительный эффект, а на днях приходил Трофим Денисович, много интересного рассказывал. У него есть хорошие предложения, и как урожай поднять, и как надои увеличить.
Принес, кстати, любопытную статью. Жаловался. Он, оказывается, еще несколько лет назад предлагал внедрить в практику овощеводов торфоперегнойные горшочки. Куда только не обращался. Везде получил отказ. Еще над ним и посмеялись. А пришла та же идея из-за границы - ее все на руках носят. Не ценим мы своих ученых. Всё стремимся пристроиться в хвост буржуазной науке. Опять все мухами занимаются, а о том, как урожаи поднять, народ накормить, у них голова не болит.
Гость достал из порфеля оттиск статьи и передал ее отцу. Действительно, там речь шла о торфоперегнойных горшочках, на фотографии они были точь-в-точь такие же, как австрийские. Брешь была пробита. Отец недовольно бурчал что-то о нашем преклонении перед иностранщиной, о необходимости поддержки советских ученых и тут же распорядился предоставить Лысенко все условия для творческой деятельности, оградить его от несправедливых нападок.
- Спорить - пусть спорят, - заключил он, - но условия для работы должны быть у всех.
Большего и не требовалось. Остальное было делом техники. Аппарат прекрасно освоил методы раздувания угодных ему указаний и торможения самых настойчивых директив, если они приходились не по нутру. Не сразу, постепенно Лысенко возвращал утраченные позиции. Он писал записки в ЦК, обещал быстрые результаты, стал снова штатным оратором на совещаниях. Его сторонники в сельхозотделе ЦК умело замазывали просчеты. Но если хоть одно слово подтверждалось - восхвалениям не было границ. Об очередном успехе отцу твердили наперебой. Голоса сомневающихся, не говоря уж о критиках, просто не были слышны.
Очередной благоприятный для лысенковцев случай не заставил себя ждать. Происшествие было мелким, но зато оно наглядно показывало, какой психологический эффект может иметь любая мелочь, если ее хорошо приготовить и умело подать.
Заспорили два академика - Н.В.Цицин и Т.Д.Лысенко, чья пшеница урожайнее. Отец всегда интересовался селекционной работой, знал наизусть основные параметры новых сортов, с удовольствием посещал сортоиспытательные станции, был знаком со многими селекционерами-практиками - авторами новых сортов пшеницы, подсолнечника, картофеля. И в этом он проявил живой интерес, даже позвал обоих в гости на дачу.
Каждый из спорящих приводил массу доводов в защиту своей позиции. Разобраться, кто прав, кто виноват, было невозможно. Тогда отец решил схитрить и предложил соревнование. Неподалеку от нашей дачи, за Москвой-рекой, было поле. Отец взялся договориться с председателем колхоза, чтобы тот под его ответственность на один сезон выделил его спорящим. Каждый засеет свою половину, будет вести агротехнику, как считает нужным, а урожай покажет, кто прав. На том и порешили. Вспахали, удобрили, засеяли.
По выходным дням, когда было тепло, отец садился на весла, а мы размещались в лодке. Отец любил эти гребные прогулки. От Усова, где мы жили на даче, до Ильинского, где расположилось опытное поле, недалеко - путешествие занимало минут сорок. За лодкой отца в отдалении следовала лодка с охраной, сидевший на корме дежурный начальник охраны зорко наблюдал за обстановкой. Держались охранники на почтительном расстоянии, поскольку отец их близко не подпускал и грубовато ставил на место:
- Что вы за спиной толчетесь, нюхаете? Держитесь подальше, дышите свежим воздухом.
Наконец мы у цели, высаживаемся на левом берегу. На поле, как правило, отца ожидали Лысенко или Цицин. Неподалеку на пригорке размещался дом отдыха Московского Комитета партии "Ильинское". Там проводили выходные дни руководители Московской партийной организации. После возвращения в Москву из Киева в 1949 году отец привык во время прогулок заходить в "Ильинское", собирал там компанию, и все вместе шли по полям, обсуждая дела, а то и просто, по выражению отца, "зубоскаля". Не оставил он этой привычки и после перехода в ЦК.
Словом, посещение опытного поля подчас бывало многолюдным. Понятно, что всех интересовало, кто же выйдет победителем.
1 2 3 4 5 6 7 8
Шелепин же неожиданно отказался. Обиделся: посчитал за понижение смену бюрократического кресла секретаря ЦК на пост секретаря Ленинградского обкома партии.
- Жаль, видно, переоценил я его, - посетовал отец. - Может, оно и к лучшему, ошибаться тут нельзя. А посидел бы несколько лет в Ленинграде, набил бы руку, и можно было бы его рекомендовать на место Козлова. А сейчас он так и остался бюрократом. Жизни не знает. Нет, Шелепин не подходит, хотя и жалко. Он самый молодой в Президиуме.
Отец, помню, тогда замолчал, задумался, а потом продолжал рассуждать о возможных преемниках Козлова. В частности, о Подгорном. Николай Викторович Подгорный - человек толковый и в хозяйственных делах разбирается, и с людьми работать может. На Украине проявил себя. Опыт у него богатый, но кругозора не хватает. После перехода в ЦК никак не справляется с порученными вопросами в области пищевой промышленности. Словом, по мнению отца, на этот пост и он не годился.
И тут он заговорил о Брежневе, сказав, что у него огромный опыт, хозяйство и людей знает. Но, как считал отец, он не может держать свою линию, поддается чересчур и чужим влияниям, и своим настроениям. Человеку с сильной волей ничего не стоит подчинить его себе. До войны, когда его назначили секретарем обкома в Днепропетровск, местные острословы окрестили его "балериной" - мол, кто как хочет, тот так им и вертит. А на этом месте нужен крепкий человек, которого с пути не свернешь. Таков был Козлов. Нет, и Брежнев, выходило, не годится.
Отец замолчал. Больше этот разговор не возобновлялся. Мы долго еще бродили по дорожке к дому и обратно, думая о своем. Отец, видимо, снова и снова перебирал в уме возможных кандидатов на пост Второго секретаря ЦК.
Я же был подавлен этой неожиданной откровенностью. Насколько тяжко и одиноко отцу, подумалось мне, если ему приходится откровенничать на эти темы со мной. Раньше такого не случалось. Даже представить подобное было невозможно.
Это был единственный разговор на запретную тему кадров. К ней отец больше никогда не возвращался. Об этих откровениях я, естественно, никому не рассказал. Хотя отец меня не предупреждал, но я и не нуждался в подобных предупреждениях.
Легко вообразить мое удивление, когда я узнал, что на место Второго секретаря ЦК все-таки планируется Брежнев. Так и не нашлось более подходящей кандидатуры. Впрочем, задавать отцу какие-либо вопросы я не стал...
Лично мне Леонид Ильич был симпатичен. На лице его всегда играла благожелательная улыбка. На языке всегда занятная история. Всегда готов выслушать и помочь. Несколько удивляло меня его пристрастие к домино - уж очень не соответствовало такое хобби сложившемуся у меня образу государственного деятеля.
Однако сам Брежнев, как оказалось, вовсе не обрадовался лестному предложению. Он принял его с неохотой, но вынужден был подчиниться.
Новый пост давал огромную власть, но он был... незаметен. Это была напряженная работа внутри разветвленного партийного организма. Требовалось готовить решения, взаимодействовать с обкомами, следить за работой в армии и... отвечать за провалы. Характеру Леонида Ильича, склонностям его натуры больше подходила представительская должность Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Здесь ему нравилось все: приемы президентов, королей и послов, почетные караулы, завтраки, обеды, ужины, посещение театров. Приятно было вручать ордена, награды. Вокруг улыбающиеся лица, рукопожатия, поцелуи. Речи награжденных полны искренней благодарности и любви. Государственные визиты - снова почетные караулы, приемы, пресса, улыбки, рукопожатия, тосты. Ему нравилось быть на виду, в центре события, видеть свое лицо в газетах, журналах, кинохронике.
Теперь все это неминуемо должно было уйти. Впереди - изнурительная работа, груз ответственности и необходимость принимать многочисленные решения, влекущие за собой огромные, порой трудно предсказуемые последствия. Все это Брежневу не нравилось, назначением он был недоволен, но вслух не только отказаться, а даже выразить неудовлетворенность не мог. Поблагодарил за оказанное доверие, обещал его оправдать.
Очередной Пленум ЦК открылся 10 февраля 1964 года. Он снова посвящался проблеме сельского хозяйства. Отец упорно искал способы вывести страну из кризиса, нащупать пути к изобилию.
Он продолжал искать новые методы управления экономикой, позволяющие развязать инициативу производителей, повысить эффективность труда. Эти вопросы обсуждались на совещаниях и в прессе, проводились эксперименты. Однако его основное внимание сосредоточивалось на поиске конкретных рецептов в металлургии и машиностроении, химии и агрономии, которые как по мановению волшебной палочки должны были разрешить все неразрешимые вопросы.
Докладывал на Пленуме министр сельского хозяйства И.П.Воловченко. Еще недавно директор совхоза, он сделал головокружительную карьеру. На одном из совещаний он удачно выступил, рассказал о больших достижениях возглавляемого им хозяйства, внес дельные предложения. Отец ухватился за него. Одну из причин наших неуспехов в сельском хозяйстве он видел в забюрокраченности руководства, в отрыве от живого дела. Ему представлялось, что появление человека от "земли" может в корне изменить ситуацию.
Так Воловченко стал министром. Однако чуда не произошло. И вот теперь он делал доклад с пышным заголовком "Об интенсификации сельскохозяйственного производства на основе широкого применения удобрений, развития ирригации, комплексной механизации и внедрения достижений науки и передового опыта для быстрейшего увеличения производства сельскохозяйственной продукции". Казалось, даже в названии не забыли ничего...
На Пленум пригласили множество людей со всех концов страны: партийных работников, сотрудников министерств, специалистов сельского хозяйства, ученых. По сути дела, это был не Пленум, а всесоюзное совещание.
Последнее время отец ввел в практику такие расширенные Пленумы, на которых подробно освещались те или иные хозяйственные вопросы. Далеко не всем это нравилось. Аппаратчики считали, что тем самым снижается престиж Пленума, размывается его значение. Однако вслух никто крамольных мыслей не высказывал.
Стремление отца самому вникнуть в проблему, разобраться в существе дела накладывало заметный отпечаток на стиль его работы. Иногда этот стиль давал положительные результаты. Его вмешательство позволяло резко продвинуть вперед дело, как, например, в ракетостроении. Но нередко случались и казусы, когда эффект был прямо противоположный, как, например, в случае с Лысенко.
Об этой, увы, не лучшей странице в биографии моего отца я хочу рассказать только то, что видел своими глазами.
В начале пятидесятых годов я знал о Лысенко и проблемах генетики лишь то, чему учили в школе и что можно было прочитать в популярных книжках: Трофим Денисович разгромил лжеученых-идеалистов, которые вместо решения важнейших для нашего сельского хозяйства проблем "гоняли" каких-то мух-дрозофил. Теперь же мы идем правильным, мичуринским путем. Вспоминается и яровизация картофеля, резко поднимавшая урожайность. Конечно, все это было не так примитивно, но в те годы подобные вопросы интересовали меня мало.
Каково же было мое удивление, когда в апреле 1956 года я увидел в "Правде" в необычном для хроники правом верхнем углу на второй странице два коротких сообщения, набранных крупными шрифтом.
В первом сообщалось, что Президиум Верховного Совета СССР освободил от обязанностей заместителя Председателя Совета Министров СССР товарища Лобанова в связи с переходом на другую работу и назначил на его место Владимира Владимировича Мацкевича. Этот зампред ведал делами сельского хозяйства.
Чуть ниже следовало другое сообщение. Его я приведу полностью:
"В Совете Министров СССР. Совет Министров СССР удовлетворил просьбу тов. Лысенко Трофима Денисовича об освобождении его от обязанностей президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина.
Президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина утвержден тов. Лобанов Павел Павлович".
И все. Никаких переходов на другую работу, ничего. В пятидесятые годы такая формулировка читалась, как полная потеря всех позиций.
Необычное место, выбранное для информации, вместо крайнего правого уголка последней страницы, и размер шрифта означали, что сообщению придают определенное значение, что это не перемещение, а изменение политики.
Едва дождавшись возвращения отца с работы, бросился к нему с расспросами. Деталей разговора я, естественно, не помню, но общий смысл ответа сводился к тому, что Лысенко был замешан в нехороших делах (слово "репрессии" еще не вошло в употребление), правильность его положений оспаривается многими учеными. Поэтому наверху решили ограничить его всемогущество. Командовать должны более объективные люди. Лысенко же пусть работает, доказывает свою правоту в ученых спорах. О существе разногласий между генетиками и Лысенко отец знал мало и, думаю, не слишком над этим задумывался.
Надо сказать, что стереотип "идеализм и буржуазность" в сознании отца, да и в моем, был в то время накрепко приклеен к слову "генетика". Для меня оно было попросту ругательным.
Лысенко ушел в тень, но не сдался. Он выжидал, старался укрепить свои позиции, вербовал сторонников и в ЦК, и в Министерстве сельского хозяйства. В этом деле он действовал профессионально. И помощник отца по сельскому хозяйству Андрей Степанович Шевченко, и Василий Иванович Поляков, впоследствии секретарь ЦК, были завербованы им, стали его горячими сторонниками и при каждом удобном случае старались замолвить словечко за Трофима Денисовича.
Один из путей решения зерновой и кормовой проблем, как известно, отец видел в широком внедрении кукурузы. Я не буду касаться "кукурузных дел", скажу только, что любое хорошее начинание, если оно не знает удержу, превращается в свою противоположность, приводит к дискредитации разумной идеи, подчас безвозвратно. Никакие аргументы в защиту кукурузы сегодня на читателя-непрофессионала не подействуют. Известно, что царство кукурузы - в Соединенных Штатах. Там ее любят и умеют возделывать. Наиболее урожайные сорта выведены тоже там. Отец об этом знал. За океан отправилась представительная сельскохозяйственная делегация набираться ума-разума, осваивать передовой опыт. По возвращении они подробно доложили отцу все, что узнали, в том числе и о том, что наибольший урожай дают гибридные семена. Была дана команда срочно закупить их в США и параллельно развернуть эти работы у нас.
Лысенковцы забеспокоились. Ведь успех гибридной кукурузы служил одним из аргументов в пользу их противников. Решили осторожно прощупать Хрущева.
- Ваши теоретические споры меня не интересуют, - ответил отец, - в Америке гибридные семена дают хороший урожай. Послужат они и нам, а в теориях пусть разбираются ученые.
Бой был проигран, но Лысенко не думал сдаваться. Он ждал удобного случая, и такой случай подвернулся.
Председатель Ленинградского областного Совета Смирнов, сам по профессии агроном, вернулся из поездки в Австрию. Заграничные вояжи тогда еще были в диковинку, и отец с интересом расспрашивал о впечатлениях, о технических новинках и вообще - "какое в свете чудо". Смирнов увлеченно рассказывал о том, что австрийцы сажают рассаду вместе с кубиком земли, смеси перегноя и торфа. Процесс можно механизировать, поднять производительность труда, а главное рассада не болеет, урожаи повышаются.
Со свойственным ему энтузиазмом отец стал проталкивать у нас заграничную идею. Когда кампания набрала силу, к нему пришел то ли Шевченко, то ли Поляков. Дело было на даче в выходной, они нередко заезжали поглядеть на посадки отца, а заодно решали свои дела. Среди других вопросов, обсуждавшихся на поле, гость как бы невзначай посетовал отцу на то, что, мол, совсем забыли нашего Трофима Денисовича. Вейсманисты-морганисты не дают ему голову поднять, работать мешают. Сами ничего предложить не могут, вот и вымещают злобу на настоящем ученом, дающем так много сельской практике. Своего не видят и видеть не хотят, признают только то, что приходит из-за границы. Свежий пример торфоперегнойные горшочки, все их расхваливают, признают, что они дают значительный эффект, а на днях приходил Трофим Денисович, много интересного рассказывал. У него есть хорошие предложения, и как урожай поднять, и как надои увеличить.
Принес, кстати, любопытную статью. Жаловался. Он, оказывается, еще несколько лет назад предлагал внедрить в практику овощеводов торфоперегнойные горшочки. Куда только не обращался. Везде получил отказ. Еще над ним и посмеялись. А пришла та же идея из-за границы - ее все на руках носят. Не ценим мы своих ученых. Всё стремимся пристроиться в хвост буржуазной науке. Опять все мухами занимаются, а о том, как урожаи поднять, народ накормить, у них голова не болит.
Гость достал из порфеля оттиск статьи и передал ее отцу. Действительно, там речь шла о торфоперегнойных горшочках, на фотографии они были точь-в-точь такие же, как австрийские. Брешь была пробита. Отец недовольно бурчал что-то о нашем преклонении перед иностранщиной, о необходимости поддержки советских ученых и тут же распорядился предоставить Лысенко все условия для творческой деятельности, оградить его от несправедливых нападок.
- Спорить - пусть спорят, - заключил он, - но условия для работы должны быть у всех.
Большего и не требовалось. Остальное было делом техники. Аппарат прекрасно освоил методы раздувания угодных ему указаний и торможения самых настойчивых директив, если они приходились не по нутру. Не сразу, постепенно Лысенко возвращал утраченные позиции. Он писал записки в ЦК, обещал быстрые результаты, стал снова штатным оратором на совещаниях. Его сторонники в сельхозотделе ЦК умело замазывали просчеты. Но если хоть одно слово подтверждалось - восхвалениям не было границ. Об очередном успехе отцу твердили наперебой. Голоса сомневающихся, не говоря уж о критиках, просто не были слышны.
Очередной благоприятный для лысенковцев случай не заставил себя ждать. Происшествие было мелким, но зато оно наглядно показывало, какой психологический эффект может иметь любая мелочь, если ее хорошо приготовить и умело подать.
Заспорили два академика - Н.В.Цицин и Т.Д.Лысенко, чья пшеница урожайнее. Отец всегда интересовался селекционной работой, знал наизусть основные параметры новых сортов, с удовольствием посещал сортоиспытательные станции, был знаком со многими селекционерами-практиками - авторами новых сортов пшеницы, подсолнечника, картофеля. И в этом он проявил живой интерес, даже позвал обоих в гости на дачу.
Каждый из спорящих приводил массу доводов в защиту своей позиции. Разобраться, кто прав, кто виноват, было невозможно. Тогда отец решил схитрить и предложил соревнование. Неподалеку от нашей дачи, за Москвой-рекой, было поле. Отец взялся договориться с председателем колхоза, чтобы тот под его ответственность на один сезон выделил его спорящим. Каждый засеет свою половину, будет вести агротехнику, как считает нужным, а урожай покажет, кто прав. На том и порешили. Вспахали, удобрили, засеяли.
По выходным дням, когда было тепло, отец садился на весла, а мы размещались в лодке. Отец любил эти гребные прогулки. От Усова, где мы жили на даче, до Ильинского, где расположилось опытное поле, недалеко - путешествие занимало минут сорок. За лодкой отца в отдалении следовала лодка с охраной, сидевший на корме дежурный начальник охраны зорко наблюдал за обстановкой. Держались охранники на почтительном расстоянии, поскольку отец их близко не подпускал и грубовато ставил на место:
- Что вы за спиной толчетесь, нюхаете? Держитесь подальше, дышите свежим воздухом.
Наконец мы у цели, высаживаемся на левом берегу. На поле, как правило, отца ожидали Лысенко или Цицин. Неподалеку на пригорке размещался дом отдыха Московского Комитета партии "Ильинское". Там проводили выходные дни руководители Московской партийной организации. После возвращения в Москву из Киева в 1949 году отец привык во время прогулок заходить в "Ильинское", собирал там компанию, и все вместе шли по полям, обсуждая дела, а то и просто, по выражению отца, "зубоскаля". Не оставил он этой привычки и после перехода в ЦК.
Словом, посещение опытного поля подчас бывало многолюдным. Понятно, что всех интересовало, кто же выйдет победителем.
1 2 3 4 5 6 7 8