Хельга Нортон
Любовь выбирает нас

1

Элегантно обтекаемое и несколько хищное черное тело «порше» уверенно ввинчивалось в дорожный поток. За рулем, свободно откинувшись на кожаное сиденье и небрежно положив руку в черной автомобильной перчатке на руль, сидел высокий, плечистый светловолосый мужчина. На мужественном загорелом лице выделялись пронзительно голубые глаза и небольшая наклейка медицинского пластыря, закрывавшего левую бровь.
Красавчика-водителя звали Роберт Кэррингтон. В свои тридцать три года он считался в чикагском высшем свете одним из самых завидных женихов. Их финансовое высочество являлся богатым наследником старинной и влиятельной империи Кэррингтонов, построившей свое благополучие еще в позапрошлом веке на торговле табаком и мясом, а позднее занявшейся производством стали, банками и операциями на финансовых биржах и с недвижимостью.
Помимо капиталов, потенциальный жених обладал двумя дипломами – Гарвардского и Иллинойского университетов, – имел ученые степени магистра юриспруденции и магистра экономики управления, занимал пост вице-президента банка «Лейк Мичиган банк» и являлся сопредседателем полудюжины различных коммерческих и благотворительных фондов.
Несмотря на обилие постов и занятий, ему удалось выкроить несколько дней в своем перегруженном рабочем графике и слетать на юг, во Флориду, на собственной «Чесне» – недавно приобретенном довольно компактном и легко управляемом самолетике, чтобы опробовать покупку и свои летные умения в соответствии с полученным еще в прошлом году дипломом пилота-любителя. А главное – дать отдых перегруженному мозгу и успокоить слегка потрепанные нервы после небольшой паники на Нью-йоркской финансовой бирже, потребовавшей для выхода из мини-кризиса определенной изворотливости, хладнокровной выдержки и его наследственного финансового чутья.
Поездка, или, точнее, полет на юг, помогли под субтропическим солнцем оттаять от ледяной мрачности финансовых катакомб и выветрить из памяти тревожное мелькание колонок цифр на экранах компьютеров и на газетных полосах в биржевых новостях. Почти неделю он беззаботно носился по волнам Карибского моря на водных лыжах или бороздил теплые воды на катере, охотясь на черных марлинов – огромных, остроносых и самых скоростных в мире рыб.
К сожалению, кратковременный отпуск закончился, и теперь он спешил по телефонному вызову миссис Кэррингтон – весьма энергичной и бодрой старушки старше восьмидесяти лет, живой генетической летописи их династии – в ее величественный особняк, украшенный портретами и фотографиями великих предков, начиная с благородных плантаторов штата Виргиния, изысканных, одетых со вкусом джентльменов, нередко в форме офицеров армии конфедератов, героев обороны Ричмонда и сражений под Геттисбергом и Питсбургом периода Гражданской войны.
Несмотря на существенную разницу в возрасте, бабушка и внук были большими друзьями. Их дружба зародилась очень давно, когда младшему Кэррингтону исполнилось всего восемь лет. С тех пор он почти всегда находил время для еженедельных визитов к ней. Вот и теперь, спустя почти два десятилетия, закончив учебу в университете, проработав много лет в финансовых джунглях Чикаго, начав с должности рядового клерка в одной из семейных компаний и быстро, по мере набора необходимого опыта и знаний, продвигаясь вверх по ступенькам карьеры, он по-прежнему соблюдал данный ритуал.
Чай вдвоем в ее гостиной и непринужденная беседа стали своеобразной традицией его жизни. Они могли часами сплетничать и обмениваться новостями из личной жизни. В ее присутствии он мог позволить себе забыть о том, что является вице-президентом банка, забыть про работу в фондах и комиссиях и про свою неудачную помолвку в недавнем прошлом.
В присутствии престарелой гранд-дамы он становился просто ее любимым внуком, для которого она готова была сделать все что угодно, точно так же, как и он для своей любимой бабули. Или, точнее, почти все.
В последнее время она стала нередко злоупотреблять его терпением, увлекшись планами матримониального устройства его будущего. У него возникло серьезное подозрение, что срочный вызов и на этот раз обернется очередным испытанием его взглядов на перспективное решение его личных проблем.
Вот наконец и знакомый особняк.
Роберт поднялся по широким ступенькам парадного входа, подошел к огромным дубовым дверям и нажал на звонок.
Дверь открылась прежде, чем мелодичный звук уплыл вдаль в прохладном сентябрьском воздухе.
– Привет, Жоан, – бросил он на ходу, вручая кейс и спортивную сумку коренастому молодому парню с бронзовой кожей, несколько грубоватыми, но мужественными чертами лица и непокорными черными кудрями. – Она у себя? Одна?
Жоан усмехнулся и отрицательно мотнул головой.
– Боюсь, что нет. Но на этот раз наживка более удачная. Весьма сексуальная на вид, огненно-рыжая, а ножки…
Роберт простонал.
– Боже мой, опять!
– Зря переживаешь раньше времени. Вначале посмотри на предлагаемый товар, а потом уже жалуйся, – фамильярно посоветовал дворецкий, одновременно помогая новоприбывшему освободиться от пальто. – Во всяком случае, она намного эффектнее трех предыдущих.
Роберт поднял руку, машинально потрогав пальцем небольшую наклейку на брови – след вчерашнего столкновения во время игры в гандбол, и спросил:
– Насколько эффектнее?
Собеседник опять выразительно усмехнулся.
– Потрясающе красива и потрясающе сексапильна. Огромные карие глаза, пухлый, чувственный рот, масса вьющихся огненных волос по всей спине. Тело просто убийственное. Одета вызывающе ярко, но стильно.
– Очень ярко?
– Похожа на помесь Анни Холл и Памелы Андерсон, – бросил Жоан через плечо, вешая пальто в шкаф.
– Комбинация Анни Холл с… – Роберта передернуло от этого видения. Его вкусы склонялись в пользу женщины типа Грейс Келли – изысканной, грациозной, сдержанной и элегантной. Плохо одетая бродяжка с растрепанными волосами, независимо от телесных достоинств, его не привлекала.
– Памелой Андерсон, – добавил Жоан, взявшись своими мясистыми пальцами за двойные, покрытые тонким резным орнаментом двери, которые вели из холла в гостиную. – Ну ты представляешь, это такая блондинистая телка с точеными ножками. – Он открыл дверь, и тут же фамильярная улыбка и нахальный голос мгновенно сменились на торжественно-почтительные интонации и серьезно-строгий вид. – Мистер Кэррингтон прибыл, мадам. – При этом дворецкий даже слегка согнулся в сторону гостя, всей свой фигурой выражая сдержанность и достоинство отлично вышколенного слуги, знающего свое место.
В гостиной на диванчике, выполненном в викторианском стиле и обитом бледно-голубой парчой, сидели две женщины, выжидательно глядя на вошедших.
Жаклин Кэррингтон за прошедшие две недели особенно не изменилась, так же как и в целом за последние двадцать пять лет, с тех пор как Роберт увидел ее в первый раз. Она была одета в один из своих элегантных дневных костюмов, темно-вишневого цвета, который весьма подходил к ее бледной коже и мягким седым волосам. Шею обвивала тройная нитка натурального жемчуга молочного оттенка. На правой руке поблескивали искусно ограненные сапфиры, хорошо сочетавшиеся с алмазами и сапфирами на обручальном кольце на левой руке.
Но внимание Роберта в первую очередь привлекли не алмазы и сапфиры, а выражение ее глаз. Их голубой цвет затмевал сияние сапфиров, в их глубине светились доброта и тепло, как всегда дополняемые оттенком возбуждения и ожидания в преддверии встречи.
– Привет, бабуля! – осторожно сказал он, переводя взгляд на молодую женщину, сидевшую рядом с его элегантной престарелой родственницей.
Глаза рыжеволосой красотки действительно, как и описывал Жоан, были большими и карими, широко распахнутыми и обрамленными длинными и густыми ресницами под круто изогнутыми золотисто-каштановыми бровями. Прическа представляла из себя взбунтовавшуюся массу волнистых, свободно спадавших вниз по плечам волос. Одежда поражала своими вызывающе яркими красками и причудливостью стиля; в ней девица выглядела как цыганская танцовщица.
Ее тело было облачено в белую мужскую рубашку с большим мягким отложным воротником, прихваченным у горла замысловатой кельтской брошкой. Причудливые серьги из сплетенных золотых нитей и переливающихся камней свисали с ушей, посверкивая сквозь массу спутанных волос. Плотно облегающие стройные бедра темно-зеленые брюки были заправлены в пурпурные замшевые полусапожки. Вязаная мохеровая шаль, окрашенная в глубокие, яркие тона золотого, коричневого и фиолетового цветов, спадала мягкими складками с плеч на диван и далее до самого пола.
Из-за шали Роберт не мог определить, насколько ее тело соответствует определению «убийственное». Общее впечатление в этом плане мешала также составить и большая расшитая матерчатая сумка, которую девушка держала раскрытой на коленях. Но вот что касается рта, то, пожалуй, здесь Жоан абсолютно прав, – губы были пухлыми и сексуальными. Да еще и четко очерченными, розовыми и влажно блестящими, как будто девица только что откушала полкорзинки свежей клубники. Это был рот, созданный для горячих, несдержанных поцелуев и безумных обещаний, которые даются в темноте страстным шепотом на атласных подушках. Страстный и чувственный цыганский рот.
А ведь в своей жизни он никогда не встречался с цыганками, даже с самыми восхитительными и сексуальными. Он предпочитал интимные связи, естественно тайные, с симпатичными, но обыкновенными, нормальными и воспитанными женщинами – из тех, с которыми обычно общались мужчины в его кругу, которым назначали свидания и на которых женились в течение целого ряда поколений. Именно к этому типу относились и три предыдущие дамы, с которыми любимая бабуля пыталась его свести за последние пару месяцев. К такой же категории, казалось, относилась и та дама, с которой он был столь неудачно помолвлен.
Но, как выяснилось в отношении экс-невесты, это впечатление было преждевременным и поверхностным. Она только на вид представлялась обычной женщиной его круга, пока не произошло нечто из ряда вон выходящее. После нескольких лет пребывания в состоянии помолвки она бросила его, можно сказать, прямо у алтаря. И сбежала в Сан-Франциско, чтобы поработать у подруги в магазине дамского белья, а также, по ее словам, попутно разобраться в своих чувствах, в том числе определиться в отношении вступления в брак. В конце концов она приняла решение, что выйти замуж уже пора и даже необходимо, но вот только не за мистера Кэррингтона – при всем его великолепии, – а за обычного местного парикмахера.
Мистеру Кэррингтону, естественно, не оставалось ничего другого, кроме как изобразить благопристойную мину при плохой игре, как поступали в таких случаях и все его великие предки. Но это был сильный удар по его самолюбию, его гордости и его представлениям об окружающем мире. Хотя, когда пыль и дым после скандала осели, он осознал, что пострадало только самолюбие, а сердце оказалось не задетым. Ретроспективно он даже снизошел до понимания правильности поступка беглянки, поскольку некоторое копание в собственных чувствах и эмоциях показало, что между ними никогда не было любви. Это была просто длительная дружба в совокупности с желанием удовлетворить надежды и расчеты родственников с обеих сторон.
Так что же теперь хочет от него добиться любимая родственница?
Судя по внешнему виду красотки, на сводничество это явно не похоже. Или все-таки именно оно?
– Не соблаговолите ли распорядиться в отношении чая, мадам? – прозвучал неестественно чопорный голос Жоана, который оторвал Роберта от размышлений об экзотической красотке и вероятных причинах ее появления в гостиной любимой бабули.
– Да, пожалуйста. – Легкий призвук живых ирландских ритмов прозвучал в голосе хозяйки дома, пикантно дополняя ее виргинский акцент. – И напомните миссис Бентон, чтобы положила побольше миндальных пирожных и мятных лепешек. – Она повернулась к сидящей рядом гостье, и лицо ее осветилось улыбкой. – Я обещала моему внуку традиционный чай с пирожными, печеньем, взбитыми сливками и клубничным вареньем.
– Да, мадам. – Жоан опять изобразил отработанный поклон по-английски вышколенного дворецкого и попятился спиной к выходу, мягко закрывая за собой дверь.
Жаклин подняла руку, вытянув ее в сторону единственного оставшегося мужчины.
– Дорогой Роберт, – с пафосом возвестила она, – подойди и познакомься с моей новой подругой, Дженнифер Кресент. – Лицо хозяйки дома вновь осветилось улыбкой, и ее теплый, ласковый голос с гордостью матери, демонстрирующей успехи любимого чада, добавил: – Мисс Дженнифер Кресент.
Роберт с трудом подавил вздох. Все ясно, никаких сомнений – его явно представляли новой кандидатке на роль миссис Роберт Кэррингтон. Прошло всего три года с тех пор, как его «спустили в унитаз», и вот теперь бабуля отчаянно пытается устроить его личную жизнь. Хотя, конечно, в чем-то она права. Скоро ему стукнет тридцать четыре, а в роду Кэррингтонов, согласно официальным летописям и устным преданиям, ни один мужчина не оставался холостяком после тридцати лет. С его стороны это просто вопиющее нарушение всех семейных традиций и морально-этических норм.
Приклеив вежливую улыбку на лицо, Роберт двинулся вперед по ковру к сидящим на диване женщинам, чтобы стойко выдержать двухчасовой безостановочный натиск и вмешательство в личную жизнь со всем возможным терпением и шармом.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – Он наклонился, чтобы приложиться к бабулиной щеке. Затем развернулся к ее соседке и коротко кивнул. – Мисс Кресент.
– Зовите меня Дженнифер, пожалуйста, – мило улыбнулась красотка, протягивая ему руку.
Ее движение донесло приторно-сладковатый и старомодно-тягучий аромат фиалок. Ладонь была прохладной и мягкой, пальцы, украшенные многообразием колец, длинные и тонкие, но не хрупкие, идеально ухоженные заостренные ногти окрашены в мерцающе-красноватый цвет. Камни на кольцах переливались различными цветами радуги и гармонировали с аналогичными украшениями в ушах.
Роберт вдруг представил, как эти изящные окольцованные пальцы впиваются в экстазе в его обнаженную спину, раздирая ногтями кожу и мускулы, а ее тело сладострастно изгибается под ним и этот бархатистый низкий голос умоляет продлить эмоциональный пожар. Интересно, у этой девицы только брачный настрой или она способна и на кое-что другое?
Он с трудом убрал руку, освободив ее ладонь, и сразу охрипшим голосом как-то неловко, но достаточно вежливо пробормотал:
– Роберт Кэррингтон.
– Приятно наконец увидеть вас лично.
Голос собеседницы звучал мелодично и сексуально, вполне соответствуя ее внешнему облику. Выражение глаз, так же как и улыбка, было дружелюбным, любопытным и слегка задумчивым, как будто она оценивала его.
Как возможный объект для замужества, цинично промелькнуло в мозгу.
– Жаклин мне столько всего рассказывала о вас, – тут же добавила Дженнифер.
– В самом деле? – Он бросил холодный, удивленный взгляд на бабушку и удобно устроился в кресле напротив диванчика. Их разделял низкий лакированный столик, украшенный хрустальной вазой с золотыми бутонами тюльпанов. – А мне она о вас ничего не рассказывала.
– Это потому, что мы познакомились всего неделю назад, когда ты был во Флориде, – пояснила Жаклин.
Да уж, теперь она дошла до того, что знакомит меня с совершенно незнакомыми девицами, подумал Роберт.
– Дженнифер – предприниматель.
– В самом деле? – вежливо, но с сомнением пробормотал Роберт. – И в какой же области?
– Косметика, – ответила бабуля, прежде чем ее новая подруга смогла сделать это сама, и показала на стол перед собой. – Она как раз демонстрирует мне некоторые образцы ее замечательной продукции.
Роберт окинул взглядом стол. Наполовину закрытые цветами в вазе, на столе теснились несколько небольших кувшинчиков и бутылочек. По крайней мере, половина из них были открыты, наполняя воздух свежим запахом цветов и ароматических растений. Он почувствовал этот запах, когда вошел в гостиную, но машинально ассоциировал его с ароматом засушенных цветов, которые Жаклин любила расставлять по всему дому в хрустальных вазах.
На диванчике рядом с бабулей лежали две коробки из-под обуви, которые он вначале тоже не заметил. Возле ее ног стояли две огромные сумки для покупок из магазинов «Ритц Карлтон» и «Нейман Маркус».
Похоже на то, что или же мисс Кресент прошлась попутно по нижнему ярусу Мичиган-авеню, где на целую милю вытянулась цепочка модных бутиков, художественных галерей и кафе, или же как коммивояжер носит с собой постоянно образцы рекламируемой продукции.
1 2 3