— Эту роль следовало бы взять вашему брату, — вполголоса сказал мистер Йейтс. — Вы полагаете, он не согласится?
— Я не стану его спрашивать, — холодно, решительно отвечал Том.
Мисс Крофорд заговорила о чем-то еще, а несколько времени спустя вновь присоединилась к сидящим у камина.
— Я им совсем не нужна, — сказала она, садясь. — Я их только озадачиваю и вынуждаю говорить любезности. Мистер Эдмунд Бертрам, раз уж сами вы не играете, вы можете посоветовать как человек не заинтересованный, и потому я обращаюсь именно к вам. Как нам быть с Анхельтом? Возможно ли, чтоб кто-нибудь из участников взял его в качестве второй роли? Что вы посоветуете?
— Я посоветую найти другую пьесу, — спокойно сказал Эдмунд.
— Я бы не возражала, — отвечала она, — хотя не сказала б, что роль Амелии, если хорошо ее исполнить, так уж мне не нравится… то есть если все идет хорошо… я бы не хотела никому причинять беспокойство… но если те за столом предпочитают не слышать вашего совета (мисс Крофорд оглянулась по сторонам) — они, разумеется, вас не послушают.
Эдмунд промолчал.
— Если существует роль, которая могла бы вас соблазнить, я думаю, это как раз Анхельт, — немного погодя лукаво заметила сия особа, — ведь он священник.
— Это никак бы меня не соблазнило, мне было бы жаль выставить его на посмешище из-за плохой игры, — отвечал Эдмунд. — Очень трудно сыграть так, чтоб Анхельт не показался сухим, напыщенным педантом. И человек, который избирает профессию священника, вероятно, менее всех прочих пожелает исполнять эту роль на сцене.
Мисс Крофорд нечего было на это возразить, и с некоторой обидой и разочарованием она подвинула свой стул значительно ближе к чайному столу и направила все свое внимание на миссис Норрис, которая там главенствовала.
— Фанни, — окликнул Том Бертрам с другого стола, где они все еще оживленно совещались и разговор не умолкал ни на миг, — нам требуются твои услуги.
Фанни вскочила, ожидая какого-нибудь порученья, ибо, несмотря на все старания Эдмунда, к ней по привычке еще обращались в подобных случаях.
— Нет, нет, мы не хотим срывать тебя с места. Сию минуту нам ничего от тебя не надобно. Мы только хотим, чтоб ты участвовала в спектакле. Ты должна быть Женою крестьянина.
— Я?! — воскликнула Фанни и опять села, с видом крайне испуганным. — Право, увольте. Да хоть озолотите меня, я ни одной роли не смогу сыграть. Право же, я не умею представлять.
— Хочешь не хочешь, а ты должна, мы не можем без тебя обойтись. И ты напрасно пугаешься, роль пустяковая, сущий пустяк, на все про все не более полдюжины реплик, и особой беды не будет, если никто ничего и не услышит, так что можешь оставаться такой же тихой мышкой, но появиться на сцене ты должна, чтоб было на кого смотреть.
— Если вас пугает полдюжины реплик, что ж тогда говорить мне при моей-то роли? — воскликнул Рашуот. — Мне надобно заучить сорок две.
— Вовсе не того я боюсь, что надобно учить наизусть, — возразила Фанни, со страхом увидев, что в комнате все смолкло и на нее обращены едва ли не все взгляды, — но я правда не умею играть.
— Да как ни сыграешь, для нас и того будет довольно. Твое дело — знать слова, а всему остальному мы тебя научим. Ты появляешься только в двух сценах, а так как Крестьянином буду я, я тебя поддержу и помогу, и ты прекрасно справишься, ручаюсь тебе.
— Нет, право, мистер Бертрам, увольте меня. Вы не понимаете. Для меня это никак невозможно. Если мне пришлось бы согласиться, я бы вас только разочаровала.
— Вздор! Вздор! Не будь такой скромницей, ты прекрасно справишься. Тебе сделаны будут всяческие послабленья. Мы не ждем совершенства. Тебе потребуется коричневое платье, белый фартук и домашний чепец, и мы нарисуем тебе морщины и мелкие морщинки в уголках глаз, и из тебя получится весьма пристойная старушка.
— Пожалуйста, увольте меня, право же, увольте, — воскликнула Фанни, от чрезмерного волнения все более заливаясь краскою и горестно глядя на Эдмунда, который дружелюбно смотрел на нее, но, не желая раздражать брата своим вмешательством, только ободряюще ей улыбался. Ее мольбы не оказывали на Тома ни малейшего действия; он опять повторил то, что уже говорил прежде, и теперь требовал не один Том, его поддерживали Мария, и мистер Крофорд, и мистер Йейтс, они тоже настаивали, кто мягче, кто учтивей, и перед таким напором она совсем растерялась; не успевала она перевести дух, как всему делу положила конец тетушка Норрис, которая заговорила с ней шепотом и сердитым и громким:
— Что это за суету ты подняла по пустякам? Мне просто стыдно за тебя, Фанни, как же ты не желаешь оказать услугу кузине и кузену в такой малости… Они-то вон как к тебе добры… Учтиво согласись на эту роль, и, прошу тебя, чтоб о том больше и разговору не было.
— Не понуждайте ее, сударыня, — сказал Эдмунд. — Так принуждать не годится. Вы ж видите, игра ей не по душе. Пусть, как и все мы, сама решает, чего она хочет. Нет никакой причины не доверять ее сужденью. Не принуждайте ее больше.
— Я и не собираюсь ее принуждать, — резко отвечала миссис Норрис, — но если она не сделает то, чего от нее хотят ее тетушка и кузен с кузиною, я буду почитать ее весьма упрямой и неблагодарной девицей, да-да, весьма неблагодарной, принимая во вниманье, кто она и что.
Эдмунд так был возмущен, что не мог произнести ни слова, но мисс Крофорд, удивленно поглядев на миссис Норрис, а потом на Фанни, у которой уже навертывались слезы на глаза, тотчас сказала не без язвительности:
— Не нравится мне мое место, для меня тут слишком жарко. — И отодвинула стул к другому концу стола, поближе к Фанни, а усевшись, ласково, тихонько заговорила:
— Не огорчайтесь, милая мисс Прайс… это досадливый вечер… все досадуют и сердятся… но Бог с ними. — И с подчеркнутым вниманием продолжала с нею разговаривать и пыталась хоть немного развеселить ее, хотя самой было совсем не весело.
Выразительно поглядев на брата, она тем самым положила конец дальнейшим настояниям со стороны устроителей спектакля, а истинно добрые чувства, которые почти одни ею сейчас и руководили, быстро восполнили то немногое, что она было потеряла в глазах Эдмунда.
Фанни не любила мисс Крофорд, но была чрезвычайно благодарна ей за сочувствие; а та не оставила незамеченным вышиванье, и посетовала, что не умеет сама так хорошо вышивать, и попросила разрешенья заимствовать ее рисунок, и предположила, что Фанни, должно быть, теперь готовится выезжать, чего ей, конечно же, не миновать, когда ее кузина выйдет замуж, а потом принялась расспрашивать, давно ли у ней были вести от брата-моряка, и сказала, что ей так любопытно его увидеть и что он, наверно, очень красивый молодой человек, и посоветовала Фанни заказать его портрет, прежде чем он снова отправится в плаванье, — и Фанни не могла устоять перед столь понятной лестью и невольно слушала и отвечала куда оживленней, чем хотела бы.
Устроители все продолжали совещаться по поводу пьесы, и вниманье мисс Крофорд впервые отвлек от Фанни Том Бертрам, который поведал ей, что, увы, у него нет никакой возможности взять на себя роль Анхельта в дополнение к Дворецкому; он всячески старался что-нибудь придумать, но ничего не выходит, он вынужден сдаться.
— Но найти исполнителя для Анхельта ничуть не трудно, — прибавил он. — Стоит только сказать слово — и можно выбирать с пристрастием. Я прямо сейчас могу назвать по меньшей мере шестерых молодых людей не далее чем в шести милях от нас, которые жаждут быть принятыми в нашем обществе, и один-двое таковы, что никак нас не посрамят. На любого из Оливеров или на Чарлза Мэдокса я не побоялся бы положиться. Том Оливер очень толковый малый, а Чарлз Мэдокс человек на редкость воспитанный, так что завтра рано поутру я проедусь верхом в Сток и с кем-нибудь из них условлюсь.
Он говорил, а Мария тем временем опасливо посматривала на Эдмунда, ожидая, что он сейчас воспротивится подобному расширению их замысла, идущего вразрез со всеми их торжественными заверениями; но Эдмунд молчал. Мисс Крофорд на миг задумалась, потом спокойно ответила:
— Что до меня, я не стану возражать ни против чего, что вам всем кажется подходящим. Я кого-нибудь из этих джентльменов видела? Ах да, мистер Чарлз Мэдокс однажды обедал у сестры, не правда ли. Генри? Такой с виду тихий молодой человек. Да, я его помню. Если можно, обратитесь, пожалуйста, к нему, это будет не так неприятно, как иметь дело с совсем незнакомым человеком.
Выбор остановили на Чарлзе Мэдоксе. Том повторил, что намерен отправиться к нему завтра рано поутру; и хотя Джулия, которая во все это время едва ли проронила хоть слово, язвительно заметила, глянув сперва на Марию, а после на Эдмунда, что «мэнсфилдский спектакль до крайности взбудоражит всю округу», Эдмунд все еще хранил молчание, и его чувства выражались лишь в непреклонной серьезности.
— Я не в таком радужном свете вижу наш спектакль, — вполголоса молвила мисс Крофорд, наклонясь к Фанни. — И могу сказать мистеру Мэдоксу, что до того, как мы станем вместе репетировать, я несколько сокращу его роль и основательно сокращу свою. Играть с ним пренеприятно, совсем не то, что я ожидала.
Глава 16
Как ни старалась мисс Крофорд, ей не удалось уговорить Фанни и вправду забыть, что произошло. Когда вечер подошел к концу, она легла в постель, полная мыслями об этом, не в силах успокоиться от ошеломившего ее нападения кузена Тома, столь прилюдного и упорного, подавленная суровым осуждением и упреками тетушки. Так вот оказаться средоточием всеобщего внимания, узнать, что это еще только прелюдия к чему-то куда более неприятному, выслушать требование, чтоб она сделала нечто совсем невозможное — стала играть на сцене, — а затем и обвинение в упрямстве и неблагодарности, усиленное намеком на ее зависимое положение, — все это было слишком мучительно, и, оставшись одна, Фанни вспоминала обо всем почти с тою же болью, да еще прибавился ужас перед завтрашним днем, когда может последовать продолженье, которое уж вовсе неизвестно к чему приведет. Мисс Крофорд защитила ее только на то время, пока была рядом; а если, когда они окажутся лишь среди своих, Том и Мария опять станут ее просить, со всей присущей им властной настойчивостью, а Эдмунда как раз не будет дома, — что ж ей тогда делать? Она уснула, так и не найдя ответа на этот вопрос, и, когда наутро проснулась, он оставался все таким же неразрешимым. Белая комнатушка под крышей, что оставалась ее спаленкой с того первого дня, когда она вошла в эту семью, не могла подсказать какой-либо ответ, и, едва одевшись, она пошла искать спасенья в другой комнате, более просторной, где можно было походить и подумать и где она уже несколько времени была почти что хозяйкою. Прежде то была их классная; она носила это название, пока сестры Бертрам не запретили так ее называть, и до недавних пор была жилою комнатою. Здесь жила мисс Ли, и здесь, не считая последних трех лет, когда она уехала от своих подросших воспитанниц, они читали, писали, болтали, смеялись. Комната осталась без употребленья и одно время пустовала, никто в ней не бывал, кроме Фанни, когда она навещала свои комнатные растения или ей требовалась какая-нибудь из книг, которые по недостатку места в ее каморке наверху она, радуясь такой возможности, по-прежнему держала здесь; но постепенно, когда необходимость в этой более удобной комнате становилась острей, Фанни присоединила ее к своим владениям, проводила в ней многие часы; и, не встречая никакой помехи, освоилась тут столь бесхитростно и естественно, что теперь уже все числили эту комнату за нею. Восточная комната, как ее называли с тех самых пор, когда Марии Бертрам исполнилось шестнадцать, теперь считалась Фанниной почти так же безусловно, как белая спаленка; была она такая крохотная, что Фанни имела все основания пользоваться другою комнатой, и оттого кузины, чьи покои несравненно ее превосходили, как того требовало их чувство собственного превосходства, вполне это одобрили; а тетушка Норрис, поставив условием, чтоб для одной Фанни там никогда не топили, поворчав, согласилась, чтоб она пользовалась тем, что никому другому не надобно, однако же иной раз говорила о сей милости так, будто речь идет о самой что ни на есть лучшей комнате в доме.
Расположенье комнаты было столь благоприятным, что при Фанниной неприхотливости она и нетопленная часто поутру раннею весной и поздней осенью была ей мила, а когда туда проникал луч солнца, Фанни надеялась, что ее и вовсе никто не заставит покинуть это убежище, даже если задерживалась там уж очень надолго. Она могла укрыться там после каких-нибудь неприятностей внизу и тотчас же находила утешенье в каком-нибудь занятии или в раздумьях о том, что в тот час ее занимало. Ее цветы, книги — а она их собирала с того самого часу, когда впервые ей можно стало распорядиться хотя бы шиллингом, — конторка для письма, шитье для бедных или искусное рукоделье — все здесь было под рукой; а если к этому не лежала душа, если только и хотелось, что поразмыслить, в этой комнате при взгляде чуть ли не на каждый предмет рождались милые воспоминания. Тут каждая вещь была другом или наводила на мысль о друге; и хотя иногда Фанни приходилось горько страдать, хотя ее побужденья часто понимали превратно, с ее чувствами не считались, а ее разумение недооценивали, хотя она познала муки тирании, осмеянья и пренебреженья, однако ж всякий раз, обращаясь к ним, она находила в них что-либо утешительное: тетушка Бертрам заступилась за нее, или мисс Ли ее ободрила, или, что случалось чаще и было ей всего дороже, Эдмунд — ее защитник и друг — стал на ее сторону, или объяснил, что она имела в виду, или уговаривал ее не плакать и чем-то выказал свою привязанность, отчего слезы стали так сладостны; и все вместе теперь уже перемешалось, и даль времен все привела в созвучье, и оттого в каждой прошлой горести таилось свое очарованье. Комната так ей была мила, что Фанни ни за что не поменяла бы в ней мебель на самую наилучшую в доме, хотя, изначально совсем простая, она чего только не вытерпела от детей, и самыми элегантными предметами и украшением здесь были выцветшая скамеечка для ног работы Джулии, слишком неказистая, чтоб ей нашлось место в гостиной, три транспаранта, сделанные в разгар моды на транспаранты, предназначавшиеся для трех нижних стекол окна, где Тинтернское аббатство расположилось между какой-то итальянской пещерой и освещенным луною озером в Камберленде; над камином коллекция семейных профилей, которую сочли недостойной других комнат, и рядом небольшой рисунок, прикрепленный кнопкой к стене — набросок корабля, четыре года назад посланный Уильямом со Средиземного моря, с подписью внизу буквами вышиною с грот-мачту — К.Е.В. «Антверпен».
В это уютное гнездышко и отправилась теперь взволнованная, полная сомнений Фанни в надежде на его благотворное влияние — может быть, удастся, глядя на профиль Эдмунда, услышать душою хоть какой-нибудь его совет, либо, дав дохнуть свежего воздуха своей герани, выставив ее за окно, и самой ощутить прилив душевных сил. Но не только страх пред собственным упорством предстояло ей одолеть, теперь она заколебалась, как же тут должно поступить; и пока она ходила по комнате, ее сомнения росли. Права ли она, отказывая в том, о чем ее так горячо просят, чего так сильно желают? Что есть неоценимо важного в затее, которой увлеклись иные из тех, кому она столь многим обязана? Не дурной ли нрав ею руководит… не себялюбие ли и боязнь выставить себя напоказ? И довольно ли мнения Эдмунда, его убеждения, что сэр Томас все это не одобрил бы, чтобы оправдать ее решительный отказ наперекор воле всех остальных? Игра на сцене так ее ужасала, что она склонна была усомниться в истинности и чистоте своих сомнений, и, пока смотрела по сторонам, настойчивые просьбы кузины и кузена оказать им любезность становились все весомей по мере того, как на глаза один за другим попадались подарки, которые она от них получала. Стол между окнами уставлен был корзинками для рукоделья, подаренными в разное время по большей части Томом; и, глядя на все эти свидетельства их доброты, Фанни приходила в смущенье оттого, в каком же она долгу перед ними. Стук в дверь вспугнул ее, когда она пыталась разобраться, как же ей должно поступить, и в ответ на ее кроткое «Войдите» появился тот, кому она обыкновенно высказывала все свои сомненья. При виде Эдмунда глаза ее засветились радостью.
— Можно поговорить с тобою несколько минут, Фанни? — спросил он.
— Да, конечно.
— Мне надобно посоветоваться. Мне надобно твое мненье.
— Мое мненье! — воскликнула она, отказываясь поверить таким лестным словам, хотя они безмерно ее обрадовали.
— Да, твой совет и твое мненье. Я не знаю, как быть. С этой театральной затеей час от часу не легче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53