Случай был серьезнейший, необходим был консилиум врачей.
На Прозорова больно было смотреть. Он не ел, не спал, сидел у постели дочери или метался по кабинету, как раненый медведь. Тут же, неподалеку от больной, находился и Гривин, который курил одну папиросу за другой.
Первоначальный осмотр давал неутешительные прогнозы. Варя была без сознания. Литвиненко пробыл около пострадавшей почти сутки, прежде чем прибыли три доктора, известные всей столице. И опять же пока ничего утешительного сказать обезумевшему отцу они не могли. Лечить такую тяжелую травму в домашних условиях было невозможно, однако же и о перевозки больной в клинику в Петербург не могло быть и речи. Вероятность ухудшения состояния была слишком велика. Врачи пришли к выводу, что, по-видимому, пострадал позвоночник девушки. Поэтому в любых случаях прогноз был неблагоприятный.
В мучительной неизвестности прошли еще сутки. Прозоров за эти дни постарел на несколько лет, он просто выходил из себя от мысли, что ничем не может помочь своей драгоценной девочке.
Войдя в очередной раз в ее комнату, он вдруг натолкнулся там на Маргариту, которая, скорчившись, сидела в углу и что-то исступленно шептала. Ее вид ужаснул Платона Петровича, он счел ее обезумевшей. Служанка сказала, что Маргарита сидит тут уже третьи сутки и наотрез отказывается уходить. Иногда плачет, почти воет, а то даже головой поначалу билась об пол, насилу успокоили. Прозоров наклонился над фигурой Марго и прислушался, то были страстные мольбы к Богу.
– Покарай, Господи, эти преступные руки, покарай!
Платон Петрович покачал головой, сгреб девушку в охапку и понес в ее комнату. Как он ни был удручен случившимся, он не мог допустить, чтобы бедняжка помешалась от расстройства.
Когда Прозоров возвращался из комнаты воспитанницы, он услыхал шум и бросился по лестнице наверх. К Варе вернулось сознание.
Глава седьмая
Варя смотрела в потолок, когда вошел ее отец.
Бледное лицо не выражало ничего.
– Варенька, деточка, – чуть не плача пролепетал Прозоров. – Ты узнаешь меня? Ты понимаешь, где ты? Ты помнишь, что с тобой произошло?
Бесцветные губы что-то прошептали. Варя попыталась пошевелиться, но ей это не удалось.
Прозоров просто физически ощутил ужас, который пронзил все ее существо. Девушка еще раз сделала попытку поднять руку или повернуть голову, но безуспешно. Прозоров с нарастающим страхом следил за этими отчаянными попытками.
Литвиненко поспешно подхватил друга под руку и вывел в соседнюю комнату.
– Что, Валентин, есть ли надежда? – Прозоров с трудом сдерживал слезы.
– Надежда есть всегда, Платон Петрович!
– Господи, только бы она осталась жива!
Литвиненко помолчал, а потом, собравшись с духом, произнес:
– Простите меня за эти кощунственные слова, но после некоторых травм жизнь человека превращается в сплошную пытку. Боюсь, это такой случай. Травма позвоночника сделала вашу дочь неподвижным инвалидом на всю жизнь.
Прозоров ухватился за край стола, чтобы не упасть.
– Неужели ничего нельзя сделать! – прохрипел он.
– Вероятно, через некоторое время можно будет надеяться на возвращение подвижности некоторых частей тела, но полностью – увы! – Доктор сокрушенно покачал головой. – Пока сложно что-либо говорить, понадобятся исследования и долгое лечение.
Валентин попытался дружески обнять несчастного, но тот зарыдал и, закрыв руками лицо, стремительно вышел. Таким его никто никогда не видел.
Потянулись мучительные дни. У постели Вари постоянно кто-нибудь был. Все пытались говорить с ней, но ободряющие слова вязли в зубах – ведь несчастная очень скоро поняла кошмар своего нового состояния. Маргарита также целые дни проводила с подругой. Вся дворня только и говорила о том, что бедная приживалка чуть умом не тронулась, горюя о дочери хозяина.
Прозоров был потрясен до глубины души, эти страдания еще больше убедили его в величайших душевных качествах Маргариты.
Гривин появлялся и исчезал как тень. В первые дни управляющий даже не уходил в свой флигель, спал урывками в гостиной на диване.
Позже, когда наступила некоторая печальная ясность, Гривин вернулся к своей работе, попутно взвалив на себя и все дела, которые до этого решал сам хозяин. Прозоров еще больше стал ценить своего несостоявшегося зятя.
Наступила чудесная золотая осень. Усадьба, окруженная садом и парком, утопала в буйстве красочной листвы. Под окнами Вари пышными шарами цвели хризантемы. Титанические усилия доктора Литвиненко привели к тому, что к больной вернулась подвижность верхней части тела.
Теперь Варя могла сидеть, двигать руками и головой, правда, с трудом, но постепенно все лучше и лучше. А вот ноги ее оставались парализованными. Поэтому прекрасная наездница, живая, подвижная и грациозная девушка, могла теперь передвигаться только в инвалидном кресле на колесах. Доктор прямо сказал ей об этом, заметив, однако, что прогресс медицины приводит иногда к чудесным исцелениям. На чудо тоже пытались уповать. Местный батюшка за щедрые пожертвования без устали молился за свою прекрасную прихожанку. Как-то раз Варя позвала Маргариту и, печально глядя в окно, где догорало лето, спросила:
– Помнится, в имении твоей матери был какой-то колдун, может, мне его колдовство поможет, ведь всякие случаи бывали?
Маргарита отшатнулась от неожиданности и страха. Но тотчас же взяла себя в руки и стала поправлять подушки.
– Я понимаю, ты сейчас готова верить в какие угодно чудеса, но этот человек тебе не поможет.
– Утопающий хватается за соломинку! – с раздражением воскликнула Варя.
– Он просто сумасшедший, душевнобольной человек, – кротко ответила Марго, но сердце ее бешено заколотилось. Если Варвара будет настаивать, отец достанет ей Кондратия хоть из-под земли, и тогда всплывет их черная тайна.
На самом деле, не проходило и дня, чтобы Маргарита не думала о происшедшем. Она была достаточно образованна и прагматична, чтобы слепо верить в колдовство. Поэтому рассудок не мог примириться с мыслью о магическом злодействе.
Чувства же пребывали в полном смятении. Почему-то не было тайного торжества над поверженным врагом, жалость и прежняя любовь к подруге постепенно вытесняли злобу. Однако внутренний голос подсказывал, что это не конец борьбы. Ведь Гривин по-прежнему не принадлежал ей. Более того, вся эта история как-то странно отдалила его, он почти не разговаривал со своей возлюбленной Марго, даже избегал ее. Маргарите иногда даже казалось, что он каким-то чутьем догадывается об ее вине.
Наконец ей удалось поговорить с ним. Маргарита заглянула в библиотеку в поисках книги для Варвары и натолкнулась на управляющего. Какое-то время оба неловко молчали, затем Гривин произнес:
– Нас всех, Маргарита Павловна, поразила та самоотверженность, с которой вы выхаживаете Варвару Платоновну!
Маргариту неприятно поразили слова Дмитрия, он явно говорил о себе как о члене семьи Прозоровых.
– И вас это тоже поразило, Митя? – Она постаралась быть ироничной.
– Да, меня ваша искренняя боль о несчастной Варваре поразила глубочайшим образом. Я…
Но она недовольным жестом не дала ему продолжать в том же пафосном и лицемерном духе.
– Полно, Митя, чего нам кривляться друг перед другом. Нам надобно решить, как поступать дальше.
– Но ведь ничего не изменилось, Маргарита! – с досадой заметил Гривин. – Я по-прежнему жених, никто не отпускал меня на свободу.
– Разве теперь может идти речь о свадьбе? – осторожно спросила девушка.
Дмитрий некоторое время молчал, а потом произнес:
– Если бы я не был рядом и не видел все своими глазами, и если бы ты была там, ей-богу, я бы подумал, что это твоих рук дело! Я так чувствую, хотя и понимаю беспочвенность своих подозрений!
Гривин сказал и тотчас же раскаялся в этом, потому что лицо его собеседницы стало зеленым и исказилось от негодования.
– А что, ежели и так? Если я извела твою красавицу? Теперь ты уже не любишь меня, теперь я уже не нужна? Конечно, такое наследство сорвалось с крючка. А может, еще есть шанс? Что с того, что жена – инвалид, даже еще и лучше, все капиталы к рукам прибрать будет легче!
Прокричав это злое обвинение, Маргарита испугалась, что зашла слишком далеко. Управляющий был смущен, так явно она прочитала его мысли.
– Марго, – пробормотал он примирительно, – мы сейчас наговорим друг другу ужасных вещей. Конечно, ты ни в чем не виновата, прости, я сказал глупость.
– Мы виноваты оба в том, что промолчали и предали нашу любовь.
Маргарита посмотрела прямо в глаза своему возлюбленному. Что он мог ей ответить? Она была права, и от этого на душе стало совсем гадко.
Но они так долго не касались друг друга, их губы сами потянулись навстречу и слились.
– Послушай, моя ненаглядная Марго! Ты сердишься, это понятно, но теперь появилась надежда. И Прозоров и его дочь разумные люди, я думаю, мы скоро будем свободны.
Дмитрий быстро поцеловал девушку и выскользнул в противоположную дверь.
Маргарита осталась в великом волнении.
Между тем доктор Литвиненко пришел к выводу, что больную уже можно перевозить в Петербург.
Возвращение в Петербург было грустным. Все знакомые уже знали о несчастье и желали бы выразить свое сочувствие, но Варвара никого не хотела увидеть. По-прежнему в доме постоянно бывали только Марго, доктор и жених.
Маргарита вернулась к Аграфене Тихоновне и почти каждый день наведывалась к Прозоровым в их большой дом на Казанской улице. Гривин оставался управляющим мастерскими в Цветочном. Хотя было известно, что если бы состоялся его брак с Прозоровой, он бы занял место директора фабрики в Петербурге. Управляющий часто бывал по делам в столице, останавливался в квартире на Гороховой, которую снимал специально для этих приездов.
В каждый такой приезд он тайком спешил на Васильевский остров, где в стареньком домишке с нетерпением ждала его Маргарита. Сердобольная хозяйка дома, любя и жалея свою родственницу, хранила их тайну.
Прошло несколько месяцев. Состояние Варвары оставалось прежним. Возникающие иногда проблески надежды на исцеление через некоторое время завершались очередным тяжелым разочарованием. Однако окружающие замечали, что недуг изменил Варвару, ее отношение к людям. Конечно, она еще больше капризничала и раздражалась, как все безнадежные больные. Но вместе с тем к ней пришла мудрость и понимание подлинных ценностей. Со слезами на глазах она слушала рассказы отца о том, как верная Марго чуть не сошла с ума, моля Бога об ее спасении. Теперь ее отношение к подруге перестало быть снисходительным и высокомерным, Марго представлялась ей олицетворением искренней дружбы и преданности. Так же как и Гривин, которого она любила с каждым днем все больше и больше, понимая постепенно, что настоящих отношений между ними уже не будет никогда. Всякий раз, когда горничная раздевала хозяйку, Варю охватывало отчаяние. Несмотря на болезнь, страсть овладевала ею всякий раз, когда она видела своего несостоявшегося мужа – высокого, крепкого, полного сил и здоровья. Она помнила его поцелуи на своих губах. От воспоминаний начинало распирать грудь, кружилась голова. Ее молодая плоть не желала мириться с неподвижностью. Когда приходил Гривин, она смотрела на него с надеждой, и всякий раз скрытая досада и тоска завладевали ею после нежного, дружеского, но абсолютно бесстрастного поцелуя жениха. Гривин оставался неизменно внимателен, трогательно заботлив, они подолгу разговаривали обо всем на свете, но при этом Дмитрий не видел или не хотел увидеть мучений девушки. Поэтому, хоть он и оставался ее женихом, ни разу не позволил ни себе, ни ей проявления чувственности. Только Марго, внимательно наблюдая за Варей каждый день, начинала догадываться об ее тайных терзаниях, и это еще больше внушало ей надежду на скорую развязку драмы.
Варя не знала, как поступить с Гривиным: вернуть ему слово и остаться одной или приковать его к своей инвалидной коляске, лишив его всех радостей любви. Несчастье изменило ее эгоистичную натуру и научило сострадать. После мучительных раздумий Варвара решилась принести себя в жертву и отпустить Дмитрия. Однажды Гривин прибыл в столицу и, сделав все свои дела, находился у себя на Гороховой улице. Он разбирал бумаги в кабинете, когда горничная принесла конверт от Прозоровых. Гривин узнал Варин почерк и вскрыл конверт. То была лаконичная, но очень эмоциональная записка.
«Милый Дмитрий Иванович! Прошу Вас, оставьте все свои дела и тотчас же, по получении моего письма, приезжайте. Не медлите ни минуты. Жду Вас. Ваша Варвара».
Гривин разволновался. Дело идет к развязке!
Недаром он старался последнее время вести себя так, чтобы не оставлять Варваре никаких надежд.
Он не столь глуп, чтобы заманить себя в эту западню. Конечно, Маргарита была частично права, бросив ему в лицо неприятные слова о его тайных планах. Но Гривин видел, что невеста его не сломалась, что у нее оказалась большая сила воли и жажда выздоровления. Последнее время она снова стала интересоваться делами фабрики и мастерских, строить планы своего участия в делах. Покориться молодой и здоровой красивой жене – куда ни шло, но стать подкаблучником неподвижного инвалида – невозможно! Поэтому он очень тонко выстраивал свою линию поведения, для того чтобы подвести и саму невесту и ее отца к мысли о расторжении помолвки, но так, чтобы это не отразилось на его участии в делах компании.
И вот теперь Гривин почувствовал, что Варя дозрела для принятия рокового решения. Но прежде чем мчаться на Казанскую, он отправил записочку Маргарите.
«Любимая! Час настал! Иду на рандеву, которое, как мне кажется, и должно наконец все решить. Жди меня сегодня поздно вечером и, надеюсь, с доброй вестью».
Маргарита получила послание и вся задрожала. Глаша приходила звать барышню ужинать, но та только махнула рукой и замерла в кресле.
Глава восьмая
Гривин вышел из дому, когда на Петербург уже опустились ранние зимние сумерки. На улицах с тихим жужжанием зажигались фонари, окутывая прохожих зеленовато-белым светом. Ветра не было, и мягко ложился под ноги снег. Дмитрий с удовольствием слушал скрип своих шагов. Они казались ему небесным победным маршем. Сегодня решится все, он получит свободу, не рискуя потерять расположение хозяина. Ведь он проявил такую преданность и верность в самый тяжелый момент!
А потом… Как сладостно будет ему обнимать нежное упругое тело Марго, он сможет жениться на ней. Кто его осудит! Ведь он же, слава Богу, не вдовец. Ничто и никто ему уже не помешает.
С этими мыслями Дмитрий быстро шел пешком по направлению к Прозоровскому дому, благо от Гороховой до Казанской недалеко., можно и не брать извозчика.
Горничная приняла шубу и провела гостя в комнату барышни. Варя встретила его, сидя в своем кресле на колесиках, которым она научилась управлять без посторонней помощи. Кресло стояло у окна, зажатое со всех сторон стеной, диваном и скамеечкой для ног. Гривин удивился такому странному расположению мебели, но промолчал, по-видимому, больной так было удобней. Он поцеловал ей руку и заглянул в глаза. Там была бездна. Темнота. Гривин поспешно сел рядом на диване.
– Вы получили мое письмо, не так ли?
– Да, Варвара Платоновна. И тотчас прибежал на зов. Что-нибудь случилось?
– Случилось, Дмитрий Иванович! Но не сейчас, не вдруг, – тихо ответила девушка и заговорила спокойным, ровным голосом. Посему было понятно, что слова эти обдуманы не единожды.
– Случилось то, милый Дмитрий Иванович, что я вас полюбила. Да, да! Я не говорила вам этих слов даже перед нашей несостоявшейся свадьбой, потому что по-настоящему поняла это только теперь. Только теперь я знаю, что такое жажда чувств, когда даже просто взгляда достаточно для счастья. Я не понимала этого раньше, читала в романах, но не верила, что способна так остро переживать. Моя жизнь была слишком яркой и наполненной всякой суетой, за которой я не видела подлинного. Но Господь вразумил меня! – Она горько усмехнулась и продолжала:
– И теперь, когда я знаю, что я люблю вас, неистово, страстно, я приняла решение… Дмитрий замер с бешено колотящимся сердцем. – ..разорвать нашу помолвку. – Она тоскливо замолчала.
Гривин, боясь, что выражение его лица выдаст так тщательно скрываемое торжество, скользнул на пол и уткнул свою голову в ее неподвижные колени, скрытые широкими складками темного шерстяного платья. Варя гладила его светлые волосы, и слезы потихоньку катились по бледным щекам.
– Но почему, почему? – прошептал Дмитрий.
–
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
На Прозорова больно было смотреть. Он не ел, не спал, сидел у постели дочери или метался по кабинету, как раненый медведь. Тут же, неподалеку от больной, находился и Гривин, который курил одну папиросу за другой.
Первоначальный осмотр давал неутешительные прогнозы. Варя была без сознания. Литвиненко пробыл около пострадавшей почти сутки, прежде чем прибыли три доктора, известные всей столице. И опять же пока ничего утешительного сказать обезумевшему отцу они не могли. Лечить такую тяжелую травму в домашних условиях было невозможно, однако же и о перевозки больной в клинику в Петербург не могло быть и речи. Вероятность ухудшения состояния была слишком велика. Врачи пришли к выводу, что, по-видимому, пострадал позвоночник девушки. Поэтому в любых случаях прогноз был неблагоприятный.
В мучительной неизвестности прошли еще сутки. Прозоров за эти дни постарел на несколько лет, он просто выходил из себя от мысли, что ничем не может помочь своей драгоценной девочке.
Войдя в очередной раз в ее комнату, он вдруг натолкнулся там на Маргариту, которая, скорчившись, сидела в углу и что-то исступленно шептала. Ее вид ужаснул Платона Петровича, он счел ее обезумевшей. Служанка сказала, что Маргарита сидит тут уже третьи сутки и наотрез отказывается уходить. Иногда плачет, почти воет, а то даже головой поначалу билась об пол, насилу успокоили. Прозоров наклонился над фигурой Марго и прислушался, то были страстные мольбы к Богу.
– Покарай, Господи, эти преступные руки, покарай!
Платон Петрович покачал головой, сгреб девушку в охапку и понес в ее комнату. Как он ни был удручен случившимся, он не мог допустить, чтобы бедняжка помешалась от расстройства.
Когда Прозоров возвращался из комнаты воспитанницы, он услыхал шум и бросился по лестнице наверх. К Варе вернулось сознание.
Глава седьмая
Варя смотрела в потолок, когда вошел ее отец.
Бледное лицо не выражало ничего.
– Варенька, деточка, – чуть не плача пролепетал Прозоров. – Ты узнаешь меня? Ты понимаешь, где ты? Ты помнишь, что с тобой произошло?
Бесцветные губы что-то прошептали. Варя попыталась пошевелиться, но ей это не удалось.
Прозоров просто физически ощутил ужас, который пронзил все ее существо. Девушка еще раз сделала попытку поднять руку или повернуть голову, но безуспешно. Прозоров с нарастающим страхом следил за этими отчаянными попытками.
Литвиненко поспешно подхватил друга под руку и вывел в соседнюю комнату.
– Что, Валентин, есть ли надежда? – Прозоров с трудом сдерживал слезы.
– Надежда есть всегда, Платон Петрович!
– Господи, только бы она осталась жива!
Литвиненко помолчал, а потом, собравшись с духом, произнес:
– Простите меня за эти кощунственные слова, но после некоторых травм жизнь человека превращается в сплошную пытку. Боюсь, это такой случай. Травма позвоночника сделала вашу дочь неподвижным инвалидом на всю жизнь.
Прозоров ухватился за край стола, чтобы не упасть.
– Неужели ничего нельзя сделать! – прохрипел он.
– Вероятно, через некоторое время можно будет надеяться на возвращение подвижности некоторых частей тела, но полностью – увы! – Доктор сокрушенно покачал головой. – Пока сложно что-либо говорить, понадобятся исследования и долгое лечение.
Валентин попытался дружески обнять несчастного, но тот зарыдал и, закрыв руками лицо, стремительно вышел. Таким его никто никогда не видел.
Потянулись мучительные дни. У постели Вари постоянно кто-нибудь был. Все пытались говорить с ней, но ободряющие слова вязли в зубах – ведь несчастная очень скоро поняла кошмар своего нового состояния. Маргарита также целые дни проводила с подругой. Вся дворня только и говорила о том, что бедная приживалка чуть умом не тронулась, горюя о дочери хозяина.
Прозоров был потрясен до глубины души, эти страдания еще больше убедили его в величайших душевных качествах Маргариты.
Гривин появлялся и исчезал как тень. В первые дни управляющий даже не уходил в свой флигель, спал урывками в гостиной на диване.
Позже, когда наступила некоторая печальная ясность, Гривин вернулся к своей работе, попутно взвалив на себя и все дела, которые до этого решал сам хозяин. Прозоров еще больше стал ценить своего несостоявшегося зятя.
Наступила чудесная золотая осень. Усадьба, окруженная садом и парком, утопала в буйстве красочной листвы. Под окнами Вари пышными шарами цвели хризантемы. Титанические усилия доктора Литвиненко привели к тому, что к больной вернулась подвижность верхней части тела.
Теперь Варя могла сидеть, двигать руками и головой, правда, с трудом, но постепенно все лучше и лучше. А вот ноги ее оставались парализованными. Поэтому прекрасная наездница, живая, подвижная и грациозная девушка, могла теперь передвигаться только в инвалидном кресле на колесах. Доктор прямо сказал ей об этом, заметив, однако, что прогресс медицины приводит иногда к чудесным исцелениям. На чудо тоже пытались уповать. Местный батюшка за щедрые пожертвования без устали молился за свою прекрасную прихожанку. Как-то раз Варя позвала Маргариту и, печально глядя в окно, где догорало лето, спросила:
– Помнится, в имении твоей матери был какой-то колдун, может, мне его колдовство поможет, ведь всякие случаи бывали?
Маргарита отшатнулась от неожиданности и страха. Но тотчас же взяла себя в руки и стала поправлять подушки.
– Я понимаю, ты сейчас готова верить в какие угодно чудеса, но этот человек тебе не поможет.
– Утопающий хватается за соломинку! – с раздражением воскликнула Варя.
– Он просто сумасшедший, душевнобольной человек, – кротко ответила Марго, но сердце ее бешено заколотилось. Если Варвара будет настаивать, отец достанет ей Кондратия хоть из-под земли, и тогда всплывет их черная тайна.
На самом деле, не проходило и дня, чтобы Маргарита не думала о происшедшем. Она была достаточно образованна и прагматична, чтобы слепо верить в колдовство. Поэтому рассудок не мог примириться с мыслью о магическом злодействе.
Чувства же пребывали в полном смятении. Почему-то не было тайного торжества над поверженным врагом, жалость и прежняя любовь к подруге постепенно вытесняли злобу. Однако внутренний голос подсказывал, что это не конец борьбы. Ведь Гривин по-прежнему не принадлежал ей. Более того, вся эта история как-то странно отдалила его, он почти не разговаривал со своей возлюбленной Марго, даже избегал ее. Маргарите иногда даже казалось, что он каким-то чутьем догадывается об ее вине.
Наконец ей удалось поговорить с ним. Маргарита заглянула в библиотеку в поисках книги для Варвары и натолкнулась на управляющего. Какое-то время оба неловко молчали, затем Гривин произнес:
– Нас всех, Маргарита Павловна, поразила та самоотверженность, с которой вы выхаживаете Варвару Платоновну!
Маргариту неприятно поразили слова Дмитрия, он явно говорил о себе как о члене семьи Прозоровых.
– И вас это тоже поразило, Митя? – Она постаралась быть ироничной.
– Да, меня ваша искренняя боль о несчастной Варваре поразила глубочайшим образом. Я…
Но она недовольным жестом не дала ему продолжать в том же пафосном и лицемерном духе.
– Полно, Митя, чего нам кривляться друг перед другом. Нам надобно решить, как поступать дальше.
– Но ведь ничего не изменилось, Маргарита! – с досадой заметил Гривин. – Я по-прежнему жених, никто не отпускал меня на свободу.
– Разве теперь может идти речь о свадьбе? – осторожно спросила девушка.
Дмитрий некоторое время молчал, а потом произнес:
– Если бы я не был рядом и не видел все своими глазами, и если бы ты была там, ей-богу, я бы подумал, что это твоих рук дело! Я так чувствую, хотя и понимаю беспочвенность своих подозрений!
Гривин сказал и тотчас же раскаялся в этом, потому что лицо его собеседницы стало зеленым и исказилось от негодования.
– А что, ежели и так? Если я извела твою красавицу? Теперь ты уже не любишь меня, теперь я уже не нужна? Конечно, такое наследство сорвалось с крючка. А может, еще есть шанс? Что с того, что жена – инвалид, даже еще и лучше, все капиталы к рукам прибрать будет легче!
Прокричав это злое обвинение, Маргарита испугалась, что зашла слишком далеко. Управляющий был смущен, так явно она прочитала его мысли.
– Марго, – пробормотал он примирительно, – мы сейчас наговорим друг другу ужасных вещей. Конечно, ты ни в чем не виновата, прости, я сказал глупость.
– Мы виноваты оба в том, что промолчали и предали нашу любовь.
Маргарита посмотрела прямо в глаза своему возлюбленному. Что он мог ей ответить? Она была права, и от этого на душе стало совсем гадко.
Но они так долго не касались друг друга, их губы сами потянулись навстречу и слились.
– Послушай, моя ненаглядная Марго! Ты сердишься, это понятно, но теперь появилась надежда. И Прозоров и его дочь разумные люди, я думаю, мы скоро будем свободны.
Дмитрий быстро поцеловал девушку и выскользнул в противоположную дверь.
Маргарита осталась в великом волнении.
Между тем доктор Литвиненко пришел к выводу, что больную уже можно перевозить в Петербург.
Возвращение в Петербург было грустным. Все знакомые уже знали о несчастье и желали бы выразить свое сочувствие, но Варвара никого не хотела увидеть. По-прежнему в доме постоянно бывали только Марго, доктор и жених.
Маргарита вернулась к Аграфене Тихоновне и почти каждый день наведывалась к Прозоровым в их большой дом на Казанской улице. Гривин оставался управляющим мастерскими в Цветочном. Хотя было известно, что если бы состоялся его брак с Прозоровой, он бы занял место директора фабрики в Петербурге. Управляющий часто бывал по делам в столице, останавливался в квартире на Гороховой, которую снимал специально для этих приездов.
В каждый такой приезд он тайком спешил на Васильевский остров, где в стареньком домишке с нетерпением ждала его Маргарита. Сердобольная хозяйка дома, любя и жалея свою родственницу, хранила их тайну.
Прошло несколько месяцев. Состояние Варвары оставалось прежним. Возникающие иногда проблески надежды на исцеление через некоторое время завершались очередным тяжелым разочарованием. Однако окружающие замечали, что недуг изменил Варвару, ее отношение к людям. Конечно, она еще больше капризничала и раздражалась, как все безнадежные больные. Но вместе с тем к ней пришла мудрость и понимание подлинных ценностей. Со слезами на глазах она слушала рассказы отца о том, как верная Марго чуть не сошла с ума, моля Бога об ее спасении. Теперь ее отношение к подруге перестало быть снисходительным и высокомерным, Марго представлялась ей олицетворением искренней дружбы и преданности. Так же как и Гривин, которого она любила с каждым днем все больше и больше, понимая постепенно, что настоящих отношений между ними уже не будет никогда. Всякий раз, когда горничная раздевала хозяйку, Варю охватывало отчаяние. Несмотря на болезнь, страсть овладевала ею всякий раз, когда она видела своего несостоявшегося мужа – высокого, крепкого, полного сил и здоровья. Она помнила его поцелуи на своих губах. От воспоминаний начинало распирать грудь, кружилась голова. Ее молодая плоть не желала мириться с неподвижностью. Когда приходил Гривин, она смотрела на него с надеждой, и всякий раз скрытая досада и тоска завладевали ею после нежного, дружеского, но абсолютно бесстрастного поцелуя жениха. Гривин оставался неизменно внимателен, трогательно заботлив, они подолгу разговаривали обо всем на свете, но при этом Дмитрий не видел или не хотел увидеть мучений девушки. Поэтому, хоть он и оставался ее женихом, ни разу не позволил ни себе, ни ей проявления чувственности. Только Марго, внимательно наблюдая за Варей каждый день, начинала догадываться об ее тайных терзаниях, и это еще больше внушало ей надежду на скорую развязку драмы.
Варя не знала, как поступить с Гривиным: вернуть ему слово и остаться одной или приковать его к своей инвалидной коляске, лишив его всех радостей любви. Несчастье изменило ее эгоистичную натуру и научило сострадать. После мучительных раздумий Варвара решилась принести себя в жертву и отпустить Дмитрия. Однажды Гривин прибыл в столицу и, сделав все свои дела, находился у себя на Гороховой улице. Он разбирал бумаги в кабинете, когда горничная принесла конверт от Прозоровых. Гривин узнал Варин почерк и вскрыл конверт. То была лаконичная, но очень эмоциональная записка.
«Милый Дмитрий Иванович! Прошу Вас, оставьте все свои дела и тотчас же, по получении моего письма, приезжайте. Не медлите ни минуты. Жду Вас. Ваша Варвара».
Гривин разволновался. Дело идет к развязке!
Недаром он старался последнее время вести себя так, чтобы не оставлять Варваре никаких надежд.
Он не столь глуп, чтобы заманить себя в эту западню. Конечно, Маргарита была частично права, бросив ему в лицо неприятные слова о его тайных планах. Но Гривин видел, что невеста его не сломалась, что у нее оказалась большая сила воли и жажда выздоровления. Последнее время она снова стала интересоваться делами фабрики и мастерских, строить планы своего участия в делах. Покориться молодой и здоровой красивой жене – куда ни шло, но стать подкаблучником неподвижного инвалида – невозможно! Поэтому он очень тонко выстраивал свою линию поведения, для того чтобы подвести и саму невесту и ее отца к мысли о расторжении помолвки, но так, чтобы это не отразилось на его участии в делах компании.
И вот теперь Гривин почувствовал, что Варя дозрела для принятия рокового решения. Но прежде чем мчаться на Казанскую, он отправил записочку Маргарите.
«Любимая! Час настал! Иду на рандеву, которое, как мне кажется, и должно наконец все решить. Жди меня сегодня поздно вечером и, надеюсь, с доброй вестью».
Маргарита получила послание и вся задрожала. Глаша приходила звать барышню ужинать, но та только махнула рукой и замерла в кресле.
Глава восьмая
Гривин вышел из дому, когда на Петербург уже опустились ранние зимние сумерки. На улицах с тихим жужжанием зажигались фонари, окутывая прохожих зеленовато-белым светом. Ветра не было, и мягко ложился под ноги снег. Дмитрий с удовольствием слушал скрип своих шагов. Они казались ему небесным победным маршем. Сегодня решится все, он получит свободу, не рискуя потерять расположение хозяина. Ведь он проявил такую преданность и верность в самый тяжелый момент!
А потом… Как сладостно будет ему обнимать нежное упругое тело Марго, он сможет жениться на ней. Кто его осудит! Ведь он же, слава Богу, не вдовец. Ничто и никто ему уже не помешает.
С этими мыслями Дмитрий быстро шел пешком по направлению к Прозоровскому дому, благо от Гороховой до Казанской недалеко., можно и не брать извозчика.
Горничная приняла шубу и провела гостя в комнату барышни. Варя встретила его, сидя в своем кресле на колесиках, которым она научилась управлять без посторонней помощи. Кресло стояло у окна, зажатое со всех сторон стеной, диваном и скамеечкой для ног. Гривин удивился такому странному расположению мебели, но промолчал, по-видимому, больной так было удобней. Он поцеловал ей руку и заглянул в глаза. Там была бездна. Темнота. Гривин поспешно сел рядом на диване.
– Вы получили мое письмо, не так ли?
– Да, Варвара Платоновна. И тотчас прибежал на зов. Что-нибудь случилось?
– Случилось, Дмитрий Иванович! Но не сейчас, не вдруг, – тихо ответила девушка и заговорила спокойным, ровным голосом. Посему было понятно, что слова эти обдуманы не единожды.
– Случилось то, милый Дмитрий Иванович, что я вас полюбила. Да, да! Я не говорила вам этих слов даже перед нашей несостоявшейся свадьбой, потому что по-настоящему поняла это только теперь. Только теперь я знаю, что такое жажда чувств, когда даже просто взгляда достаточно для счастья. Я не понимала этого раньше, читала в романах, но не верила, что способна так остро переживать. Моя жизнь была слишком яркой и наполненной всякой суетой, за которой я не видела подлинного. Но Господь вразумил меня! – Она горько усмехнулась и продолжала:
– И теперь, когда я знаю, что я люблю вас, неистово, страстно, я приняла решение… Дмитрий замер с бешено колотящимся сердцем. – ..разорвать нашу помолвку. – Она тоскливо замолчала.
Гривин, боясь, что выражение его лица выдаст так тщательно скрываемое торжество, скользнул на пол и уткнул свою голову в ее неподвижные колени, скрытые широкими складками темного шерстяного платья. Варя гладила его светлые волосы, и слезы потихоньку катились по бледным щекам.
– Но почему, почему? – прошептал Дмитрий.
–
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26