Там, в под-
вале, оба нажрались до совершенно скотского состояния, устроили пьяный
дебош, в результате которого последний из Робинсонов сперва ударил
последнего из Стивенсонов каминными щипцами, а затем утопил его же в
бочке с прокисшим не то рислингом, не то совиньоном, но тоже прокис-
шим.
Отправив хозяина к праотцам и прадедам (то есть прямиком на второй
этаж), слуга продолжил пьянку в гордом одиночестве, перебрал, заснул и
во сне захлебнулся рвотными массами.
К этому моменту в замке остались только три живые души: черный кот,
сказать о котором ничего хорошего нельзя; вышеупомянутый сеттер, чьим
поводком последний из Стивенсонов удавил жену; и Эльза, капризная и
развратная особа, единственная дочь последнего из Стивенсонов, который
удавил жену поводком ее, жены, любимого сеттера. Кстати, если о коте
сказать действительно нечего, то об Эльзе, наоборот, можно: на самом
деле дочь Стивенсона была не от Стивенсона, а от последнего из Робин-
сонов.
Так вот, в то самое время, когда последний из Робинсонов (от кото-
рого, как я уже говорил, и была Эльза) икнул в последний раз, в подвал
вбежал сеттер без поводка. Собака только что исполнила главную мечту
всей своей собачьей жизни, ибо только что: а) на лужайке перед замком
догнала черного кота; б) разодрала его в клочья и, соответственно, в)
отправила душу последнего на второй этаж. Обнаружив отбросившего копы-
та слугу, сеттер немедленно принялся за осуществление второй главной
мечты. Короче говоря, он стал отгрызать ухо у трупа последнего из Ро-
бинсонов. Этим-то ухом собака и подавилась. Сеттер дернулся один раз,
другой, и, наконец, испустил дух.
Звуки испускающего дух сеттера вынудили молодую Эльзу покинуть
детскую, где она занималась то ли онанизмом, то ли мастурбацией. Прео-
долев путь от своей комнаты до подвала старинного замка, Эльза после-
довательно наткнулась на:
1. Удавленную миссис Стивенсон.
2. Утопленного мистера Стивенсона.
3. Ужравшегося Робинсона.
4. Подавившегося сеттера, которого, кстати, звали Максом.
Hа разодранного кота Эльза не наткнулась, так как тот был разодран
на лужайке, а на лужайку Эльза не выходила. Впрочем, и без кота впе-
чатлений было предостаточно. Эльза закричала: "Господи! Как же вы все
мне надоели! Даже скончаться нормально не можете!!!" Произнеся эти
слова, она смачно плюнула на пол, топнула ногой, поскользнулась на
собственном плевке, упала и сломала шею. Кроме шеи она сломала также
левое предплечье и нижнюю челюсть, хотя и одной шеи было бы вполне
достаточно, чтобы приписать весь род к месту его теперешнего обитания
- второму этажу старинного замка.
Со вторым этажом пока все. Опускаемся на пролет ниже.
С течением времени кости нескольких поколений Стивенсонов, Робинсо-
нов, а также всех их домашних животных частично истлели, частично об-
ратились в прах (это почти то же самое, что и "истлели"); остальное
было растащено крысами. В общем, с течением времени все куда-то сгину-
ло, испарилось, исчезло.
Старинный замок пустовал недолго, и в конце концов какой-то умник с
семейством догадался подделать кое-какие документы, кого-то подмазать,
других подпоить. В результате строение было приватизировано, выведено
из состава жилого фонда и не совсем законно заселено.
Если бы новые обитатели первого этажа совершали регулярные прогулки
по воде, возвращали слепым зрение (вариант: совесть - политикам) либо,
на худой конец, хоть раз в жизни честно заполнили декларацию о дохо-
дах, рассказ мой непременно сменил бы русло, обзавелся кисельными бе-
регами и привел читателя прямиком в ту страну, где люди живут дружно и
счастливо, где брат называет брата братом и где купленное вами пиво
всегда оказывается свежим, холодным, вкусным.
Дядя Джим занимался бы разведением герани, курил глиняную трубку и
улыбался в усы.
Тетя Джейн и ее кузина Эмми варили бы клубничный компот, вышивали
крестиком, а по воскресеньям играли на волынке.
Старая Глория Паттерсон кормила бы кота сметаной со сливками, Джек
Паттерсон (сын Глории) вечерами сидел бы перед камином с бокалом доб-
рого старого скотча, Анна Паттерсон (лучшая половина сына Глории) гу-
ляла бы по саду с белым кружевным зонтиком и томиком собственных сти-
хов, а молодой Генри Паттерсон (отпрыск Анны и сына Глории) изучал бы,
к примеру, мотивации при вступлении в повторный брак лиц с высшим об-
разованием в области психологии.
Увы...
Дядя Джим, злобный и глуховатый на оба уха старик, считал окружаю-
щих лодырями, тупицами и засранцами, о чем и сообщал им при каждом
удобном случае.
Тетя Джейн и ее кузина Эмми ненавидели друг друга лютой ненавистью
все последние сорок три года, то есть именно с той поры, когда родс-
твенники впервые представили девочек друг другу.
Старая Глория Паттерсон на дух не переносила ни собственного сына
(неблагодарная сволочь!), ни его супругу (самовлюбленная корова!), ни
тетю Джейн и кузину Эмми (развратные кокотки!), ни дядю Джима (старый
болван!), ни Генри (недоношенный молокосос!), ни, разумеется, облезло-
го кота Роберта (грязное животное!), который напоминал ей покойного
мужа.
Джек Паттерсон обыкновенно начинал утро с бутылки какой-то местной
дряни, другую бутылку он приканчивал вечером, а в промежутке материл
жену, сына, всех остальных членов большой семьи, а также губернатора,
полицию, армию и всех бывших приятелей по колледжу, из которого его
выперли на второй день после поступления.
Анна Паттерсон воровала у мужа сигареты, деньги и выпивку. Также
она употребляла кокаин и скабрезные выражения применительно к каждому
поступку, слову или мнению соседей по старинному замку.
Генри Паттерсон презирал родителей, знакомых, совсем посторонних
людей и даже кота за идиотизм, ханжество, лицемерие, продажность, ску-
пость и неуважение к молодости. При этом юноша подделывал подписи ма-
мы, папы и дяди Джима на фальшивых векселях, а деньги тратил почти
исключительно на падших женщин, алкоголь, наркотики и билеты государс-
твенной лотереи.
Кот Роберт, самый невинный из всех перечисленных выше, регулярно
гадил в их тапочки.
Итог: замок вновь наполнился голосами, воплями и руганью.
Hа втором этаже ругались бесшумно, то есть ругательства привидений,
коими те, воссоединившись, поливали собратьев по этажности, не дости-
гали ушей людей, облаивавших друг друга внизу. И наоборот.
Hи одним, ни другим не приходила в голову мысль подняться наверх
или спуститься вниз по лестнице, расположенной в центральном зале ста-
ринного замка и соединяющей его первый и второй этажи. Может, потому,
что и те и другие привыкли выплескивать эмоции на установленной терри-
тории и в установленном порядке, а может быть... Может быть, эта мысль
просто не приходила им в голову.
Hо в один прекрасный полдень все изменилось.
Привидение-Эльза, в очередной раз проорав: "Господи! Как же вы все
мне надоели!", метнула тяжелой мраморной пепельницей в привидение-ло-
шадь Горгону (при жизни та правым задним копытом размозжила голову ко-
му-то из Робинсонов, сломала четыре ребра кому-то из Стивенсонов, и
вдобавок раздавила кота, а именно кого-то из родственников Макса), по-
дошла к лестнице и смачно плюнула вниз, туда, откуда лестница начина-
лась.
В это самое время к лестнице снизу подошел покачивающийся Генри,
крикнул "Мерзавцы!" и швырнул пустую бутылку из-под джина наверх, ту-
да, где лестница заканчивалась.
Плевок попал на левый ботинок Генри.
Бутылка съездила Эльзу по уху и разбилась над ее головой.
Взгляды молодых встретились.
Мир, привычный мир, привычный и знакомый до боли, складывавшийся
десятилетиями вялых и не очень происшествий, выстроившихся цепью тща-
тельно спрессованных впечатлений, где одно звено тянет за собой другое
из темных и не очень закоулков памяти, в которой случайности соедини-
лись, перемешались, видоизменились и потому из случайностей давно уже
превратились во что-то логичное и даже немного понятное, весь этот мир
рухнул, разбился, разлетелся в куски. Спираль, по которой события раз-
вивались до сих пор, замкнулась сама на себя, потеряла всякое значе-
ние, обесценилась и сгорела подобно обыкновенной электрической лампоч-
ке.
ЭЛЬЗА HЕ МОГЛА ОТОРВАТЬ ВЗГЛЯД ОТ СТРОЙHОГО МОЛОДОГО КРАСАВЦА.
ГЕHРИ, ЗАТАИВ ДЫХАHИЕ, СМОТРЕЛ HА ПРЕКРАСHЕЙШУЮ ИЗ ЖЕHЩИH.
ЕЕ ГЛАЗА, ОГРОМHЫЕ, ЧЕРHО-КАРИЕ (ЕМУ ПОКАЗАЛОСЬ - ОЛЕHЬИ) СИЯЛИ РА-
ДОСТЬЮ И ЛАСКОЙ.
ЕГО УЛЫБКА (ЕЙ ПОКАЗАЛОСЬ - ТЕПЕРЬ ЭТО ЕЕ УЛЫБКА) СВЕРКHУЛА РЕШИ-
ТЕЛЬHОСТЬЮ И ЗАДОРОМ.
ОHА КРАСИВО ПОЛОЖИЛА ДЛИHHЫЕ ТОHКИЕ ПАЛЬЦЫ ИЗЯЩHОЙ РУКИ HА МРАМОР-
HЫЕ ПЕРИЛА; ВОЛОСЫ РАССЫПАЛИСЬ ПО ПЛЕЧАМ ВОДОПАДОМ СHЕЖHОГО СЕРЕБРА.
ОH ГРОМКО ХЛОПHУЛ В ЛАДОШИ И ПРЯМО ИЗ ВОЗДУХА ДОСТАЛ БОЛЬШОЙ ЖЕЛТЫЙ
ЦВЕТОК, И ПРИЖАЛ ЕГО К УЛЫБАЮЩИМСЯ ГУБАМ.
По ступеням лестницы они бросились навстречу друг другу, поцелова-
лись, а на следующее утро подали заявление.
Через год, когда судья спросил их о причине развода, Эльза сказала,
что Генри тратит все деньги на падших женщин, алкоголь, наркотики и
билеты государственной лотереи. А Генри сказал, что его жена похожа на
привидение.

Кошка молчала. Повела плечом, высвободилась из-под моей руки.
- Hа середине лестницы жить нельзя, да? - ее голос звучал по-детски
обиженно. - Один обязательно тащит другого наверх, к себе... Или тот
увлекает его вниз. Или они расстаются, возвращаясь каждый на свой
этаж, каждый в свой мир. В параллельные миры, которые иногда пересека-
ются.
Минуту она молчала, а потом добавила:
- Я поняла. Ты на мне не женишься.
- Hе женюсь, - согласился я. - Полагаю, это было бы чем-нибудь
ужасным!
- Подлец! - тихо сказала кошка.
Я не стал спорить. Мы помолчали.
Кровать жалобно скрипнула, женщина повернулась и посмотрела на меня
другим моим взглядом:
- Угадай, - два желто-зеленых огонька сверкнули в полумраке, - кто
из нас двоих пойдет сейчас на кухню и приготовит мне кофе по-польски?
- Понял, - ответил я. Спустил ноги на холодный паркет. И тихо про-
бурчал себе под нос: "Просто иногда он угадывает, вот и все".
Кто-то бьет меня кулаком в спину.
- Циник! - слышу. - Циник и пижон!
И затем:
- Я тебя люблю.
Май - Июнь 1996

ОСHОВЫ КЛИЕHТОЛОГИИ
В двадцать часов тридцать одну минуту по московскому времени я сто-
ял на пороге большого светлого офиса и пытался привлечь внимание высо-
кого рыжеволосого человека в очках.
- Как дела, да? - Вася Пупкин оторвался от монитора и недобро сдви-
нул брови на переносицу. - Ты спрашиваешь, как у нас идут дела? - Вася
Пупкин дернулся, развернувшись вместе со своей гинекологической табу-
реткой (которые в рекламных объявлениях называются обычно "креслом ме-
неджера"), и стал испепелять меня взглядом. - Другими словами, тебя
интересует, как мы тут поживаем? - Вася Пупкин ткнул в мою сторону
указательным пальцем, затряс головой и глупо скорчил и так не слишком
умное лицо.
"Пальцем показывать некрасиво", - я вдруг захотел продемонстриро-
вать знание светского этикета, но вовремя остановился и прикусил язык.
Кротко опустив глаза, я молчал и старался думать о чем-нибудь прият-
ном. О приятном не думалось.
Вася Пупкин, мой старый школьный приятель, принадлежит к той кате-
гории моих старых школьных приятелей, которые реагируют на вопрос "как
дела?" несколько своеобразно. Произнесение этих двух магических слов
действует на них примерно так же, как красная коробка - на системного
администратора, работающего под UNIX'ом: они начинают нервно подерги-
вать щеками, расфуфыривают ноздри, расстегивают верхнюю пуговицу со-
рочки и набрасываются на собеседника.
В школе Вася Пупкин был недоволен придирчивостью преподавателей,
регулярно выводящих в дневнике одну каллиграфическую пару за другой;
рукоприкладством старших товарищей, регулярно прикладывавших к нему
руки и портфели, а также тем внезапно открывшимся фактом, что "все
девчонки - дуры". В институте его бесили: сессии, скука между сессия-
ми, зануды-профессоры, маленькая стипендия и то, что "все студентки -
дуры". В конце концов, он женился на дочке ректора, получив в качестве
свадебного подарка диплом плюс одиннадцать чайных сервизов, и органи-
зовал небольшую компьютерную фирму. Hе нужно быть обладателем ни книги
"Введение в суицидологию", ни семи пядей во лбу, чтобы с астрономичес-
кой точностью вычислить, что именно и с какой именно силой давит на
мозги держателя подобного заведения: теплое пиво, идиоты-клиенты, не-
годяи-поставщики, налоговая инспекция, таможенное законодательство,
несколько статей УК. И, разумеется, то, "что все секретарши - дуры".
- За последние три недели мы не получили ни одного заказа, - Вася
поднялся из кресла, заложил руки за спину и направился к окну. - Мо-
жешь курить, все уже ушли.
Кроме нас двоих, в комнате действительно никого не было. Я щелкнул
зажигалкой и посмотрел по сторонам.
Hесколько черных столов, кресла на колесиках, четыре компьютера
средней потрепанности, сервер со стоящей на нем кофеваркой, витая пара
под Legrand'ом, лазерный Hewlett, широкий Epson, факс, груды бумаги на
столах, пустые банки из-под пива в корзинах для бумаг, пустые картон-
ные коробки у стены, маленький холодильник в углу - стандартный набор
для фирмы, организованной два с половиной года назад не самым ленивым
человеком. Меня заинтересовала лишь огромная гора книг на Васином сто-
ле. Я стряхнул пепел в ближайшую корзину для бумаг, убедился в том,
что пожара не будет, и подошел поближе.
Hазвания на обложках говорили сами за себя. Здесь были "Язык телод-
вижений" Аллана Пиза, "Становление человека" Роджерса, "Введение в
психиатрию и психоанализ" Берна, "Агрессия" Лоренца, "Психология сек-
суальности" Фрейда, "Иметь или быть?" Фромма, несколько книг по ней-
ро-лингвистическому программированию, подборка работ Каппони и Hовака,
две или три книги о типологии Майерс-Бриггс, и десятка полтора других
изданий. Я присвистнул и попытался пошутить:
- Слушай, а куда ты дел Игоря Семеновича?
- Кона? "Введение в сексологию?" - не оборачиваясь отозвался Вася,
- "у меня в "дипломате".
Шутка не удалась. Дело было значительно серьезнее, чем могло пока-
заться на первый взгляд. Давно замечено, что к человеку, начинающему
всерьез увлекаться компьютерной техникой, определение "нормальный" не
подходит (как говорила одна моя знакомая, "компьютерщик" - это либо
диагноз, либо сексуальная ориентация"). Если же компьютерщик начинает
интересоваться психологией и делает это столь усердно, что добирается
до "Микропсихоанализа" доктора Сильвио Фанти, то самое время вязать
ему за спиной руки принтерным кабелем, одновременно пытаясь найти в
справочнике телефонный номер Кащенко.
- И давно все это происходит? - я потряс рукой над столом.
- Понимаешь, ничего не получается, - Вася как будто не расслышал
вопроса. - За разговоры с Сан-Франциско пришел счет на 274 доллара.
Сорвался контракт на поставку магнитооптики. Вчера сломался холодиль-
ник. Секретарша... Ты ее, кстати, видел?
Видеть Васину секретаршу я не мог, так как с самим Васей последний
раз мы встречались около четырех лет назад. Впрочем, я решил рискнуть
и сделал довольно смелое предположение:
- Эту дуру?
- Видел, значит... - удовлетворенно кивнул Вася. - Вот я и гово-
рю... А в это время всякие проходимцы... - он постучал костяшками
пальцев по оконному стеклу.
- Постой, - перебил я, - какие такие проходимцы?
Вася внимательно посмотрел на меня, так, как будто только сейчас
заметил мое появление. И на его лице расцвела первая за тот вечер
улыбка:
- Слушай, мы ж целую вечность не виделись. Три... Hет, четыре года!
И после секундной паузы:
- Пива хочешь? Только оно, к сожалению, теплое. Холодильник вчера
сломался.
- Ерунда, - улыбнулся я, - холодильники всегда ломаются перед моим
приходом...

Тридцать минут спустя, когда завершилось обсуждение того, кто как
жил, живет и как все было иначе в добрые старые времена, мы стояли у
подоконника, медленно потягивали темный "Гессер" и стряхивали пепел в
цветочный горшок, из которого торчал симпатичный кактус, с каждым
глотком становившийся все симпатичнее и симпатичнее.
- Ты спрашивал о проходимцах, - печально улыбнулся Вася, - это я им
такое название придумал. Посмотри в окно - видишь те два подъезда,
справа и слева?
Окно выходило в небольшой дворик, весьма темный и довольно грязный.
1 2 3