– Давай организуем!
– Рожать?
– Дурак, свадьбу организуем!
– Если у меня будет семья, я стану трусом.
– Значит, я трус?
– Тебя я берегу, меня уберечь некому. Только я сам. Один.
– А я? А Петр?
– Петр поручил мне розыск «бюро», а ты промолчал. А ты понимаешь, что если такое «бюро» существует и я приближусь к нему, то сразу окажусь в зоне прямого огня? – Гуров смял лежавшую перед ним бумагу, швырнул в корзину. – Не знаю, люблю я Марию или лишь увлечен, но втягивать ее в омут не имею права… Да еще ребенок! С ума сойти можно.
– Лев Иванович! – Крячко вышел из-за стола и на манер Гурова стал расхаживать по кабинету. – Сотни ментов женаты и имеют детей!
– Сотни ментов – одно, а сыщик Гуров – иное, – сухо ответил Гуров. – Да, я не такой, как все, и сделать ничего не могу. Но я к тебе прислушиваюсь. Год назад ты сказал, что пью лишнее, я практически спиртное исключил. Теперь буду следить за собой, постараюсь быть мягче, интересоваться, как здоровье, как супруга, в какой класс перешел ребенок…
– Не надо! – перебил Крячко. – Лишнего не надо, людей напугаешь.
Звякнул телефон. Гуров снял трубку:
– Здравствуйте, слушаю вас внимательно, – и подмигнул Крячко.
– Здравствуй, Лев Иванович, ты здоров? Это Гойда.
– Привет, Игорь! Как здоровье, дома все в порядке? Прокуратура на месте? Ильюшенко сняли или он все еще в отпуске?
– Что с тобой? – удивился следователь прокуратуры. – Я работаю в прокуратуре города, меня и.о. Генерального мало интересует.
– Тогда выкладывай, что случилось?
– Вот, узнаю сыщика Гурова, – довольно произнес следователь. – Я получил анонимку, думаю, она тебя заинтересует.
– Анонимка? Это вряд ли!
– Шибко занят?
– Не скажу, начинаю одно дело, но очень не хочется.
– Вот и прокатись ко мне, тем более что у тебя новая машина.
– Насплетничали?
– Не каждый день ФБР дарит российскому менту автомобиль.
– Раз ты говоришь – надо, приеду. – Гуров положил трубку.

* * *

Кабинет старшего следователя прокуратуры ничем не отличался от множества других, чьими хозяевами были коллеги Гойды. Окно, боком к нему двухтумбовый стол, в углу сейф, три стула, у стены диван с высокой спинкой. Когда Гуров видел этот диван, всегда вспоминал молодость, первые годы работы в МУРе. Похожий диван стоял когда-то у него в кабинете, являлся гордостью не только опергруппы, но и всего отдела. Дежурный оперативник всегда мог вздремнуть на этом ложе.
Сыщик отлично помнил об упругих, не подвластных времени пружинах, которые таились под кожзаменителем, садиться на диван остерегался и неизменно занимал стул у окна.
Когда Гуров вошел, следователь лишь кивнул и продолжал быстро писать. Если сыщик добывает свой хлеб, бегая трусцой по улицам, лазая по подвалам и чердакам, то следователь постоянно пишет или печатает на машинке, и ни один бывалый сыщик не променяет порой бессмысленную засаду в промозглом, вонючем подъезде на теплый кабинет следователя. Однако следователь свой геморрой, синюшную бледность лица тоже не променяет на сыщицкую долю. Каждый сходит с ума по-своему.
Следователь писал быстро, четкими фразами, строчки ложились ровно, словно по линеечке. Наконец он поставил под написанным свою подпись, взглянул на Гурова задумчиво.
– Сегодня восемнадцатое сентября одна тысяча девятьсот девяносто пятого года от Рождества Христова, – сказал Гуров и закурил.
Гойда, круглолицый блондин лет сорока, написал число, захлопнул папку, начал массировать затекшие пальцы. Сыщик и следователь работали вместе сравнительно недавно, но относились друг к другу внимательно, даже бережно, зная, что дружба профессионалов родственных, однако различных профессий – явление достаточно редкое. Ведь кошка с собакой тоже живут в одном доме, порой пьют из одной миски.
– Ну что, дружище, служишь, нарушаешь закон? – Гойда откинулся на высокую спинку кресла.
– Обязательно, – улыбнулся Гуров. – Когда по самому краю ходишь, то нет-нет да и оступишься.
– Дерьмовые дела в нашей доблестной милиции.
– Равняемся на прокуратуру, она, как правофланговый, смотрит прямо, а мы направо, вот и заносит.
– Если изредка заносит, терпеть можно. – Гойда достал из папки конверт, протянул через стол.
Гуров взял конверт, вынул из него несколько снимков, просмотрел мельком.
– Я трупы однажды видел. Мужчина лет сорока, расстрелян из автомата, осмотр проводили ранним утром. – Он вложил фотографии в конверт.
– Почему ранним утром? – удивился Гойда.
– Я не прав?
– Прав. – Гойда взял конверт, вытряхнул фотографии, взглянул, убрал в папку. – Ты слишком умный.
– Мог бы сказать и по телефону. Долго разбегаешься, прыгай.
– Очередное заказное убийство. Управляющий банком, застрелен при выходе из дома.
– Случается.
– Не будь циником, тебе не к лицу.
– Кто из сыщиков занимается?
– МУР, ребята неплохие, стараются.
– Игорек, говори, не тяни резину. – Гуров взял с подоконника пепельницу.
– Понимаешь, банк разорился, неплатежеспособен, обычная история. Покойный был человеком, судя по всему, порядочным, за последний месяц продал дачу, две машины, выплатил что сумел… Жена и дочь у него живут то ли в Австрии, то ли в Германии, а брат в Москве. Якобы брат получил предупреждение, мол, если в течение двух недель не будут выплачены пятьсот тысяч долларов, включаем счетчик, а через месяц заказывай место рядом с покойным.
– А где работает брат? Он может выплатить такие деньги? – спросил Гуров, взглянул на следователя заинтересованно.
– Брат – член правления того же банка.
– Ты сказал, что он якобы получил предупреждение. Так он его получил или нет?
– Мне сообщили по телефону, что получил. Фамилия братьев Аляшины, покойный – Анатолий, живой – Борис. Я его допрашивал, вскользь спросил, мол, после смерти брата не было угроз, каких-либо требований? Он отрицает, мне кажется, он врет, боится.
– У Аляшина семья?
– Нет, одинок.
– Дай мне все его данные.
Следователь начал писать, сыщик продолжал:
– Что с тобой, Игорь? Ты же умница, заблудился в двух соснах.
– Поясни, – следователь протянул Гурову листок с полными данными на Бориса Аляшина.
– Долги банка невозможно покрыть суммой, вырученной с продажи дачи и машин. Покойник собирался выехать за рубеж, но, как говорят мои клиенты, жадность фраера сгубила. Ему следовало все бросить и улететь.
– Не обижай, Лев Иванович, я думал об этом. Судя по всему, покойный был человек умный и осторожный, но его взяли за горло, и он пытался вернуть не все долги банка, а лишь какой-то конкретный долг. При обыске квартиры заграничного паспорта не обнаружили, а он у покойного был. Есть основания предполагать, что паспорт забрали вместе с билетом на самолет.
– Возможно, покойный перевел значительные суммы на имя брата. Мафия разделалась с одним, принялась за другого. Ты подал мяч сразу после свистка. Сегодня утром генерал сообщил, что существует подозрение, что в криминальных структурах…
– Новообразование, – перебил следователь. – Аналитики пришли к выводу, что создана организация, скупающая долги.
– Верно, мы назвали эту организацию «Бюро добрых услуг».
– Тогда на крематории следует вывесить транспарант: «Добро пожаловать».
– А говоришь, что циник я. – Гуров погасил сигарету, поднялся, вытряхнул пепельницу в корзину, начал расхаживать по кабинету. – Очень возможно, что мы имеем дело именно с «бюро». Среди кредиторов банка есть знакомые лица?
– Егор Владимирович Яшин.
– Старый приятель, ничего не могу с ним сделать. Управление охраны Президента. Интересно, как Яшин попал в финансовые сферы? Я отвлекся. Если в милиции и прокуратуре известно, что долги начали выбивать централизованно, то руководство «бюро» об этом уже предупреждено. – Гуров сел, вздохнул: – Положение у меня, мягко выражаясь, хреновое.

* * *

Станислав Крячко, сидя за своим столом, писал, Гуров расхаживал по кабинету, диктовал:
– Установить за Аляшиным наружное наблюдение, телефон поставить на контроль.
– Кто исполнитель? – безразлично спросил Крячко. – Кто будет бороться с прокурором?
– Генерал-лейтенант Орлов.
– Шутки записывать?
– Записывать, записывать, – пробормотал Гуров. – Если начальник главка и наш любимый друг полагает, что его участие в предстоящей разработке ограничивается общими указаниями, он глубоко заблуждается.
– Генерал заблуждается, – повторил Крячко, но писал, конечно, иное.
Гуров на шутку не среагировал, продолжал:
– В задании «наружке» особо указать, что разработчиков главным образом интересует, не ведется ли за Аляшиным наблюдение. В случае, если такое наблюдение будет обнаружено, следует переключить свое внимание с Аляшина на ведущих наблюдение, о чем немедленно доложить разработчику. Написал?
– Бумага все стерпит.
– Посетить квартиру Аляшина и проверить, не установлены ли в ней подслушивающие устройства.
– Может, слово «посетить» расшифровать?
– Я не преподаватель ликбеза, не собираюсь учить профессионалов, как им проникнуть в квартиру. Они могут отключить телефон и прислать мастера либо придумать иной предлог. – Гуров начинал раздражаться, однако сказал: – Ты прав, слово «посетить» сродни «нанести визит» и абсолютно не годится. Напиши просто: проверить, нет ли в квартире Аляшина подслушивающих устройств.
– А если устройства имеются? – спросил дотошный Крячко.
– Тогда плохо, контрразведка в жизни не признается, мы будем гадать, кто подслушивание установил. То ли коллеги, то ли авторитеты. Работу с агентурой в этом плане указывать не станем.
– Хотя именно агентура может дать конкретный результат, – не удержался от реплики Крячко.
– Ты умный, но дурак, – парировал Гуров. – Я же не сказал, что с агентурой по данному делу не работаем. Я хочу иметь папку, которую в любой момент можно предъявить министру, замам, даже журналистам, считающим, что от них нет и не должно быть никаких секретов. Агентурные сообщения и работу по ним будем хранить отдельно.
– Мои помощники не имеют выхода на должный уровень, – сказал Крячко.
– Догадываюсь. Я думаю, что даже мой Харитонов, правая рука авторитета Лялека, мало чем поможет. В лучшем случае нам укажут дверь, за которой хранятся секреты, но открыть дверь не поможет никто. Станислав, как ты представляешь человека, способного организовать подобное «бюро»?
Крячко положил авторучку, отодвинул папку с бумагами, задумался. Гуров терпеливо ждал, неторопливо расхаживая по кабинету.
– Не вор в законе, они консервативны, к новшествам относятся настороженно, даже нетерпимо, так как их авторитет опирается на древние воровские обычаи.
– Однако человек должен иметь вес в определенных кругах, иначе сразу попадет под прессинг рэкета, – сказал Гуров.
– Он из ментов либо из бывшего КГБ, значит, человек, прекрасно знающий принципы агентурной работы. – Крячко выдержал паузу. – Допустим, таким промыслом занялся я, старший опер-важняк. Первое, самое сложное, – подбор людей. Опасаясь проникновения агента, мое окружение должно не превышать трех человек. Желательно, чтобы они не знали друг друга.
– Согласен. Отношения со всеми тремя доверительные, но на каждого иметь компромат, – дополнил Гуров. – Один из троих должен быть вор в законе, осуществлять связь с ворами и зонами.
– А на кой нужна связь с ворами? – возразил Крячко. – Их время прошло.
– Верно, прошло, только воры этого признавать не желают. И зоны держат именно воры. С ними можно не сотрудничать, но и воевать сложно. Что ни говори, а вор в законе в организации нужен.
– Необходим и оперативник угро либо контрразведки, ему нужно подчинить боевиков. Такого человека лично я отыскал бы из своего прошлого. Лучше, если бы он и сейчас работал, но сгодится и уволенный, желательно несудимый. – Крячко задумался, покачал головой. – А может, лучше судимый?
– Вопрос спорный, – ответил Гуров. – Еще нужен молодой, головастый, управляемый бандит, имеющий авторитет среди «отмороженных».
– У них нет авторитетов.
– Есть, Станислав. Другое дело, что они долго не живут. Состав окружения понятен, мы, может, и ошибаемся, но, думаю, ненамного. Как говорится, возможны варианты. Я полагаю, что главарь русский. Прибалт исключается, украинец или белорус в Москву не полезет, азербайджанец, любой кавказец – это национальные распри. Русский в уголовной среде как бы не имеет национальности.
– Хорошего ты о нас мнения.
– Это не я о нас, а мы о себе, – усмехнулся Гуров. – К тебе за помощью обращается человек, ты ему протянешь руку только потому, что он русский? Нет. А чечен – чечену, абхазец – абхазцу и так далее протянут, да не одну руку, а обе. Нас много, империя была Российской, бывший Союз ходил под Москвой, потому русские объединяются не по национальному признаку, а по интересам. В общем, это сложный вопрос, считаю, что главарь преступного новообразования русский.
– От тридцати пяти до сорока пяти лет. – Крячко сунул в рот жвачку. – «Орбит» без сахара. Тебя не раздражает, что я жую?
– Ты, главное, думай. Я бы допустил и тридцать лет. Сейчас банкирами становятся и в двадцать пять.
– Пусть тридцать, но не старше сорока пяти.
– Не семейный, я имею в виду жену и детей, родители могут быть, но живет отдельно.
– Не факт, но скорее всего. – Гуров перестал расхаживать, присел на угол стола. – Он человек закрытый, хотя изображать способен невесть что, обязательно тщеславный, с комплексом неполноценности.
– У каждого человека, даже у тебя, имеется комплекс неполноценности.
– Имеется, имеется, – голос у Гурова словно треснул, даже оттянуло в хрип. – Я похож на рыбу, которая не любит воду, но жить в иной среде не может.
– Не понял? – Крячко чуть не подавился жвачкой.
– Я русский и живу в России. Не будем об этом. Еще я сыщик и терпеть не могу свою профессию. Так что у меня комплексов выше крыши!
– Ладно, прекрати, не наговаривай на себя. – Крячко растерялся, подвинул телефон, начал набирать номер, положил трубку. – На чем мы остановились?
– На том, что ты меня уговариваешь жениться на Марии, а я не могу забыть Татьяну, которую убили по моей вине.
– Я сказал тебе – прекрати! Нельзя все мерзости жизни взваливать на свои плечи.
– Человек без памяти не человек, а манкурт.
– Давай выпьем и на сегодня закончим.
– Я больше не держу в кабинете спиртное.
– Поехали к тебе, ты принципиальный, а я обыкновенный, живой и слабый. Я выпью, а ты будешь наливать и упиваться своей силой.
Крячко собрал со стола бумаги, убрал в сейф.

* * *

Трагедия произошла минувшей весной. Гуров приятельствовал с молодой обаятельной женщиной, режиссером телевидения Татьяной. Они были близки, подумывали о женитьбе, но событий не форсировали, жили и жили, люди взрослые – понимали, что штамп в паспорте значения не имеет. Гуров вел очередную разработку, разыскивал огромную сумму фальшивых долларов, которую заслали в Россию через Италию. В розыске принимал участие Интерпол. Параллельно с МВД и ФБР фальшивые банкноты искали и российские авторитеты, которые напали на след Гурова, оказавшегося ближе других к цели.
Однажды поздним вечером Татьяна уговорила Гурова разрешить ей сесть за руль «Жигулей», так как машин в это время на улице было мало, сыщик уступил просьбам. И надо же такому случиться, что именно в этот вечер на Гурова напали. Если бы он сам сидел за рулем, то наверняка в зеркало заднего вида увидел бы быстро догонявшую их «девятку», а, находясь на правом сиденье, он момент нападения упустил. Из «девятки» полоснули из автомата, видимо, машину Гурова знали, били по водителю…
Пересказывать кровавую бойню, которая произошла сразу после первой автоматной очереди, не имеет смысла. Сыщик расправился с нападавшими, но Татьяна погибла, и Гуров в смерти женщины винил себя. У Татьяны осталась дочь, девочку забрала к себе родная тетка. Гуров, бывший уже на пороге семейного благополучия, вновь остался один. Все попытки Крячко вытащить друга из «берлоги» кончались неудачей. Станислав позвонил телевизионному ведущему Александру Турину, грубо напомнил, что не так давно полковник Гуров спас «звезде» жизнь, и потребовал помощи. Александр оказался парнем приличным, стал приглашать сыщика на светские вечера, премьеры, презентации, в модные клубы, в которые модного телеведущего приглашали непрестанно. Гуров вяло отказывался, порой соглашался. Когда понял, что бестолковая суета светских сборищ отвлекает его, а порой и смешит, начал сопровождать Турина с удовольствием. Особенно сыщик развлекался, когда его начали принимать за телохранителя и шофера и «коллеги» поучали, давали советы, порой делали замечания, мол, при интимном разговоре шефа с дамой нашему брату присутствовать не следует. Или наоборот. Гурову указывали, что он отпустил «хозяина» в туалет одного, чего делать никак нельзя. После чего сыщику рассказывались страшные истории, как однажды… Гуров слушал внимательно, всегда соглашался, а так как на подобных сборищах бывали одни и те же гости, а соответственно и охранники, то полковника-важняка вскоре считали за своего парня, сочувствуя, что в солидном возрасте, а возраст выдавали седые виски, и, видимо, в прошлом начальник, занимается черной работой.
1 2 3 4 5 6 7