Но я просто обязан был прочесть их. И как же вы избавились от воды?
Бордман сказал ему. Все предложение было не больше чем восемнадцать слов.
— Конечно же, — добавил он, — мы сделали это в тот день, когда дул сильный ветер справа.
Сэндрингхем изумленно воззрился на него. Затем он сказал:
— Но как вы собираетесь провести это здесь? Звучит это убедительно, правда я никогда не думал об этом. Но как это поможет справиться с нынешней ситуацией?
— Это болото, если его можно так назвать, — сказал Бордман, — находится под землей. А сверху находится приблизительно сорок футов почвы.
И он объяснил в чем здесь различие. Пришлось произнести три предложения, чтобы объяснить разницу.
Сэндрингхем откинулся в кресле. Бордман несколько напряженный, поглаживал собаку. Сэндрингхем задумался.
— Я не вижу ни единого возможного шанса, — сказал Сэндрингхем с отвращением, преодолеть проблему другим путем. Я никогда не думал ни о чем подобном! Но я возьму на себя часть вашей работы, Бордман!
Бордман ничего не сказал. Он ждал.
— Потому что, сказал Сэндрингхем, вы не тот человек, который сможет убедить гражданских лиц в том во что они должны поверить. Вы не производите должного впечатления. Я знаю вас и знаю, что вы прекрасно справились бы со всеми проблемами. Но здесь нужен настоящий выжига. И я хочу, чтобы Вернер проделал все эти… гм… негоциации с правительством планеты. Результаты — вот что гораздо более важно, чем справедливость, поэтому Вернер будет возглавлять это дело.
Бордман несколько нахмурился. Но Сэндрингхем был прав. Он просто не умел производить должное впечатление. Он не мог говорить с самовлюбленной убедительностью, которая почему-то производит неизгладимое впечатление на многих. Он был не тот человек, который должен использоваться для связей с не-Надзорным населением, потому что он просто объяснял все, что знает и во что верит, но никогда не отличался способностью убеждать в своей правоте. В отличии от Вернера. Тот мог заставить людей поверить не потому что это было логичным объяснением, а из-за своих ораторских способностей.
— Я считаю, что вы правы, — сказал Бордман. — Мы нуждаемся в помощи гражданского населения, причем в полном объеме. Я не тот человек, который способен получить ее. А он — да. — Он ничего не сказал о том, что Вернер человек, которому доверяют, несмотря на то достоин он доверия или нет. Он еще раз погладил голову собаки и поднялся. — Мне бы хотелось получить как можно больше почвенного коагулянта. Необходимо как можно быстрее соорудить здесь соляную дамбу. И я думаю, что я успею.
Сэндрингхем провожал его взглядом, когда Бордман направлялся к двери. И когда он готов был выскользнуть в нее, Сэндрингхем сказал:
— Бордман…
— Что?
— Будьте поосторожнее. Хорошо?
Какие Старший офицер Вернер из службы Колониального Надзора получил детальные инструкции от Сэндрингхема, и как они звучали Бордман так никогда и не узнал. Вероятно, доводы были убедительны, или он просто получил приказ. Но Вернер прекратил заниматься возможной эвакуацией населения на полюса, а вместо этого обратился к населению планеты с научным докладом, как они могут спасти свои жизни. Между обращениями, он вероятно утирал холодный пот со лба, когда дерево, внезапно падало, выкорчеванное из того, что казалось твердой землей или дом начинал расползаться на глазах, стоило лишь посмотреть на него, когда очередная часть острова шевелилась и ползла вперед.
Но он возглавил комитеты образованные населением и с уверенностью отдавал распоряжения, разговаривая непонятным, слишком изобилующим научным сленгом языком когда отчаявшиеся люди требовали более подробных объяснений. Но он все же заставил их делать то, что было необходимо.
Он хотел чтобы они проделали скважины в почве до самого каменного дна. Он хотел чтобы эти скважины были проделаны на расстоянии не большем чем в ста футах и под углом немного меньшим чем сорок пять градусов к поверхности каменного основания.
Сэндрингхем прослушивал его речи, по меньшей мере четыре в день. Однажды ему пришлось отозвать Бордмана, когда он увидел некоторые осложнения. Бордман перемазанный островным серым илом появился на экране визора.
— Бордман, — коротко сказал Сэндрингхем. — Вернер утверждает, что эти скважины вы хотите ровно под углом в сорок пять градусов к поверхности каменного основания.
— Ну… я бы предпочел несколько меньше, — сказал Бордман. — Если они будут исходить из расчета что по мере удаления на три мили наклон уменьшается на градус, то это будет самое лучшее. Я бы хотел чтобы скважин было как можно больше. Но здесь уже вопрос во времени.
— Я попытаюсь объяснить ему, что он не совсем прав, — сказал Сэндрингхем сухо. — А насколько близко вы хотите расположить эти линии?
— Как можно ближе, — сказал Бордман. — Но мне они нужны как можно скорее. Что там предсказывает барометр?
— Упал на десять делений, — ответил Сэндрингхем.
Бордман сказал:
— Черт побери! Много осталось работы?
— Достаточно, — сказал Сэндрингхем. — Я помог проложить дорогу вдоль рифа для грузовиков. Если бы я посмел — и если бы у меня были трубы — то я проложил бы путепровод.
— Позднее, — устало сказал Бордман. — Если у него высвободятся люди, то пусть начинают переделывать ирригационные системы. Используйте их, как дренажные. Используйте насосы. И если все же пойдет дождь, то он не принесет такого вреда. На какое-то время это нам поможет.
Сэндрингхем сказал:
— А вам приходило в голову, что может совершить сильный дождь со Штаб-квартирой, согласно всеобщим проклятиям гражданского населения острова, и нам не остается ничего другого, кроме как в бессилии развести руками, потому что мы обречены?
Бордман скривился в гримасе.
— Я начал здесь ирригацию. Пришлось сделать небольшое озеро и использовать соляную дамбу, кроме того опреснитель работает круглые сутки. Если остались свободные руки — прикажите им переделать ирригационные системы в дренажные. Это им наверняка понравится.
Он чувствовал себя выжатым как лимон. Довольно утомительно требовать от людей работу во время которой они могут погибнуть. Тот факт, что он погибнет вместе с ними никак не уменьшал напряжения.
Он снова вернулся к работе. И она казалась совершенно бесполезной, как выглядят любые человеческие усилия до определенного момента. Он приказал в то место, где произошла утечка топлива доставить все замораживающее оборудование. А так как для хранения топлива было необходимо огромное количество этого оборудования, то техники оказалось предостаточно. Он приказал опустить стальные трубы в почву и начать замораживание. Наконец образовалась часть мерзлой почвы по форме напоминающее неровное U. В изогнутой части U находилось озеро. Боковая помпа гнала морскую воду прямо под землю — где она мгновенно превращалась в ил — и новая помпа перекачивала ил и перегоняла его поближе к замораживающему оборудованию. Фактически это была система гидравлической фильтрации, которая характерна для рек и заливов. Но когда верхний слой почвы является илом, то это — идеальный способ осаждения жидкой грязи. Кроме того, он присматривал, чтобы на почву не было никаких сильных вибраций, потому что она могла взорваться вблизи от каменного основания.
Но все висело на волоске.
И наконец он принялся перекачивать озеро. И он закачивал его в пустоты, и вода поступала глубже, чем они рассчитывали. В конце дня он дрогнул и приказал пока что прекратить перекачку.
Затем он переложил трубы вокруг большой территории Штаб-квартиры на возвышенности в которой находились хранилища с топливом. И здесь он распорядился вести выемку грунта без единого удара молотка, кирки или лома. Он вставил в отверстия трубы. И затем стал заполнять пустоты морской водой. И только то, что почва была илом создало возможность проделать все это. Трубы прошли через ил, и остановились на каменном основании и лежали здесь, размывая туннели и эти туннели моментально наполнялись водой.
Из этих туннелей огромное количество морской воды впитывалось в почву вблизи от каменного основания. Но вода была соленой. Она была сильно минерализованной. Особенность морской воды состоит в том, что она является электролитом и одним из свойств электролитов является то, что они являются коагулирующими коллоидами и осаждают суспензию в свою очередь тоже являющуюся коллоидом. Фактически, вода океана Канна-3 превращала почву в твердый устойчивый ил, который уже не сохранял свойств мыла и уже не подвергался соскальзыванию.
Юный Барнс наблюдал за этой частью операции, с самого ее начала. Он заражал приданный ему персонал службы Надзора своей убежденностью в успехе.
— Он знает, что делает, — говорил он твердо. — Посмотрите! Я беру эту флягу. Это пресная вода. А здесь находится мыло. Намочите ее пресной водой и мыло станет скользким. А теперь попытаемся опустить его в соленую воду! Попытаемся! Видите? Для приготовления мыла в кипящий раствор добавляется немного соли, чтобы получить мыло кусковое! — Он узнал это от Бордмана. — Соленая вода не сможет размягчить землю. Никогда! Пойдемте и поставим новую трубу, чтобы она закачивала новые порции соленой воды под землю!
Его рабочие не понимали, для чего все это делается, но они работали, потому что здесь была хоть какая-то надежда… А внизу вода из искусственного озера медленно стекала вниз в форме грязи. И новая труба появилась из моря. Это была довольно маленькая труба и персонал был поражен. Потому что опреснительные растения были доставлены сюда и пресная вода текла прямо в море, в то время как тяжелая, пропитанная морскими солями из океана, на которой невозможно было вырастить пшеницу использовалась для наполнения небольшого искусственного озера.
На второй день Сэндрингхем снова вызвал Бордмана и снова Бордман появился перемазанный на экране визора.
— Да, — сказал Бордман. — Вытекающее топливо начинает превращение. Я пытаюсь выяснить концентрацию измеряя гравитацию воды в озере и почвы и затем суну туда электроды. Топливо вызывает жуткую коррозию. И создает совершенно отличную картину резонанса. Она намного выше чем почва с водой той же концентрации. Я думаю, что ситуация под контролем.
— Вы хотите начать выборку? — спросил Сэндрингхем.
— Вы можете начать выдавливать его сквозь скважины, — сказал Бордман.
— Как барометр?
— Упал еще на три десятых сегодня утром. А так — стабильно.
— Черт побери! — воскликнул Бордман. — Я подготовлю нагреватели. Заморожу их в пластиковых пакетах размером с отверстие скважины и они пройдут. А когда они заморозятся, то пройдут и глубже.
Сэндрингхем заметил мрачно:
— Здесь придется еще очень много проделать технической работы с топливом, прежде чем придет время начинать. Но помните, что все должно быть готов, даже если будет с водой! Его чувствительность снижается, но еще не исчезла окончательно!
— Если бы можно было, — сказал Бордман мечтательно, — пригласить сюда гражданское население и пусть они переждут. Около сорока тонн топлива в этом озере мне удалось выкачать, но осталось не менее пяти тысяч тонн. Мы не разговариваем громче чем шепотом, когда находимся поблизости. Мы работаем в ночных тапочках и я никогда не видел, чтобы люди были так вежливы! Мы начинаем замораживать.
— Как вы справитесь с обстановкой? — спросил Сэндрингхем сочувственно.
— Почва замерзнет при минус тридцати, — сказал Бордман. — При одном проценте концентрации всего лишь пять процентов чувствительности если температура будет минус девятнадцать. Так что мы берем за основу минус девятнадцать. Я думаю, что придется погружаться глубже и уменьшать температуру.
Он помахал перепачканной в иле рукой и отключился.
В этот день вездеходы начали концентрироваться вокруг Штаб-квартиры Надзора. Они очень мягко съехались вокруг а за ними тянулся туман из замороженного воздуха. Наконец появились люди в тяжелых перчатках вытаскивающие длинные предметы, похожие на колбасы из вездеходов, развязывали концы и направляли их в скважины проделанные в верхних слоях почвы. Затем люди из Надзора заталкивали эти замороженные колбасы под землю используя колья с тщательно обмотанными и замороженными концами. И отправлялись к следующим скважинам.
На первый день пятьсот подобных колбас были загнаны под землю и заполнили их. На второй день было опущено уже четыре тысячи. На третий день восемь тысяч. На четвертый день содержание топлива в почве озера было настолько мало что даже приборы не могли уловить этого. Субстанция уже не была илом. раствор тек до самого каменного основания оставляя ил, потому что соленая вода способствовала образованию суспензии. То есть получился подлинный коллоид. И соленая вода заставляла его коагулировать.
И в почве уже не оставалось топлива. Бордман связался с Сэндрингхемом и сообщил ему об этом.
— Я могу теперь связаться с гражданскими, — сказал Сэндрингхем. — Вы ликвидировали утечку! Это не могло быть сделано…
— Оно здесь, твердо лежит на каменном основании, уже ручное, — согласился Бордман. — Так что можно отсортировать его. Я хочу сбросить еще немного топлива для остатка наших скважин.
Сэндрингхем колебался.
— Двадцать тысяч скважин, — устало сказал Бордман. — В каждой из них шестьсот фунтов замороженной грязи в котором растворено один фунт топлива. Мы сделали это. Так что следует закончить. Как барометр?
— На десятую поднялся, — сказал Сэндрингхем. — И похоже, продолжает подниматься.
— Тогда давайте, действовать, Сэндрингхем!
Сэндрингхем все еще колебался. И затем сказал:
— Действуйте.
Бордман махнул рукой своим коллегам, которых он бесконечно уважал, несмотря на всю свою усталость, потому что они всегда были готовы работать, когда это было нужно, и не останавливались практически ни на секунду в течении последних пяти дней. Он объяснил, что осталось только три мили скважин, которые следует заполнить и затем они выберут топливо и заменят его на жидкий ил который потом заморозят соответствующими колбасами…
Юный лейтенант Барнс сказал:
— Да, сэр. Я позабочусь об этом.
Бордман сообщил:
— Барометр повышается на десятую. — Он никак не мог заставить себя сконцентрировать взгляд. — Все в порядке, лейтенант. Давайте. Вы подающий надежды юный офицер. Отличный. А я пока минутку посижу.
Когда барнс вернулся, то Бордман спал. И последние сто пятьдесят колбас с илом и топливом появились из Штаб-квартиры в течении часа. И наступила тишина после того как было все закончено.
Юный Барнс сел рядом с Бордманом, готовый растерзать каждого, кто посмеет побеспокоить его. Когда Сэндрингхем попытался связаться с Бордманом на экране появился Барнс.
— Сэр, — сказал он с предельной вежливостью, — мистер Бордман не спал уже пять дней. Его работа сделана. Я не буду будить его, сэр!
Сэндрингхем вскинул брови.
— Значит, не будете?
— Никак нет, сэр! — ответил юный Барнс.
Сэндрингхем кивнул.
— К счастью, — заметил он, никто не слышит нашего разговора. Вы совершенно правы.
Он отключился. И тут юный Барнс обнаружил, что он посмел не подчиниться Главе Сектора, и совершил нечто гораздо более страшное чем другой младший офицер, когда-то объяснявший Главе сектора, как тому следует пользоваться скафандром.
Но через двенадцать часов Сэндрингхем снова связался с ним.
— Барометр падает, лейтенант. Я обеспокоен. Я получил сообщение о надвигающемся шторме. Не все соберутся возле нас, но большая часть населения. Я пытался объяснить, что химикалии, которые мы ввели в почву могли еще не закончить реакцию. Так что если Бордман проснется, то сообщите ему.
— Слушаюсь, сэр, — сказал Барнс.
Но он не собирался будить Бордмана. Бордман проснулся сам после двадцати часов сна. Он замерз и закоченел и во рту был такой привкус вроде бы там дрались коты. Усталость может вызывать похмелье.
— Как барометр? — спросил он, едва только открыв глаза.
— Падает, сэр. Сильный ветер. Глава сектора открыл территорию для гражданских лиц, на тот случай, если они захотят перебраться сюда.
Бордман принялся что-то подсчитывать на пальцах. Естественно, ему был нужен более сложный прибор для расчетов. На пальцах не так-то легко подсчитать, насколько однопроцентная концентрация топлива в замороженном иле может выпасть в осадок и как, после проникновения сквозь стоящее вверх тормашками болото с давлением сорока футов почвы оно поведет себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Бордман сказал ему. Все предложение было не больше чем восемнадцать слов.
— Конечно же, — добавил он, — мы сделали это в тот день, когда дул сильный ветер справа.
Сэндрингхем изумленно воззрился на него. Затем он сказал:
— Но как вы собираетесь провести это здесь? Звучит это убедительно, правда я никогда не думал об этом. Но как это поможет справиться с нынешней ситуацией?
— Это болото, если его можно так назвать, — сказал Бордман, — находится под землей. А сверху находится приблизительно сорок футов почвы.
И он объяснил в чем здесь различие. Пришлось произнести три предложения, чтобы объяснить разницу.
Сэндрингхем откинулся в кресле. Бордман несколько напряженный, поглаживал собаку. Сэндрингхем задумался.
— Я не вижу ни единого возможного шанса, — сказал Сэндрингхем с отвращением, преодолеть проблему другим путем. Я никогда не думал ни о чем подобном! Но я возьму на себя часть вашей работы, Бордман!
Бордман ничего не сказал. Он ждал.
— Потому что, сказал Сэндрингхем, вы не тот человек, который сможет убедить гражданских лиц в том во что они должны поверить. Вы не производите должного впечатления. Я знаю вас и знаю, что вы прекрасно справились бы со всеми проблемами. Но здесь нужен настоящий выжига. И я хочу, чтобы Вернер проделал все эти… гм… негоциации с правительством планеты. Результаты — вот что гораздо более важно, чем справедливость, поэтому Вернер будет возглавлять это дело.
Бордман несколько нахмурился. Но Сэндрингхем был прав. Он просто не умел производить должное впечатление. Он не мог говорить с самовлюбленной убедительностью, которая почему-то производит неизгладимое впечатление на многих. Он был не тот человек, который должен использоваться для связей с не-Надзорным населением, потому что он просто объяснял все, что знает и во что верит, но никогда не отличался способностью убеждать в своей правоте. В отличии от Вернера. Тот мог заставить людей поверить не потому что это было логичным объяснением, а из-за своих ораторских способностей.
— Я считаю, что вы правы, — сказал Бордман. — Мы нуждаемся в помощи гражданского населения, причем в полном объеме. Я не тот человек, который способен получить ее. А он — да. — Он ничего не сказал о том, что Вернер человек, которому доверяют, несмотря на то достоин он доверия или нет. Он еще раз погладил голову собаки и поднялся. — Мне бы хотелось получить как можно больше почвенного коагулянта. Необходимо как можно быстрее соорудить здесь соляную дамбу. И я думаю, что я успею.
Сэндрингхем провожал его взглядом, когда Бордман направлялся к двери. И когда он готов был выскользнуть в нее, Сэндрингхем сказал:
— Бордман…
— Что?
— Будьте поосторожнее. Хорошо?
Какие Старший офицер Вернер из службы Колониального Надзора получил детальные инструкции от Сэндрингхема, и как они звучали Бордман так никогда и не узнал. Вероятно, доводы были убедительны, или он просто получил приказ. Но Вернер прекратил заниматься возможной эвакуацией населения на полюса, а вместо этого обратился к населению планеты с научным докладом, как они могут спасти свои жизни. Между обращениями, он вероятно утирал холодный пот со лба, когда дерево, внезапно падало, выкорчеванное из того, что казалось твердой землей или дом начинал расползаться на глазах, стоило лишь посмотреть на него, когда очередная часть острова шевелилась и ползла вперед.
Но он возглавил комитеты образованные населением и с уверенностью отдавал распоряжения, разговаривая непонятным, слишком изобилующим научным сленгом языком когда отчаявшиеся люди требовали более подробных объяснений. Но он все же заставил их делать то, что было необходимо.
Он хотел чтобы они проделали скважины в почве до самого каменного дна. Он хотел чтобы эти скважины были проделаны на расстоянии не большем чем в ста футах и под углом немного меньшим чем сорок пять градусов к поверхности каменного основания.
Сэндрингхем прослушивал его речи, по меньшей мере четыре в день. Однажды ему пришлось отозвать Бордмана, когда он увидел некоторые осложнения. Бордман перемазанный островным серым илом появился на экране визора.
— Бордман, — коротко сказал Сэндрингхем. — Вернер утверждает, что эти скважины вы хотите ровно под углом в сорок пять градусов к поверхности каменного основания.
— Ну… я бы предпочел несколько меньше, — сказал Бордман. — Если они будут исходить из расчета что по мере удаления на три мили наклон уменьшается на градус, то это будет самое лучшее. Я бы хотел чтобы скважин было как можно больше. Но здесь уже вопрос во времени.
— Я попытаюсь объяснить ему, что он не совсем прав, — сказал Сэндрингхем сухо. — А насколько близко вы хотите расположить эти линии?
— Как можно ближе, — сказал Бордман. — Но мне они нужны как можно скорее. Что там предсказывает барометр?
— Упал на десять делений, — ответил Сэндрингхем.
Бордман сказал:
— Черт побери! Много осталось работы?
— Достаточно, — сказал Сэндрингхем. — Я помог проложить дорогу вдоль рифа для грузовиков. Если бы я посмел — и если бы у меня были трубы — то я проложил бы путепровод.
— Позднее, — устало сказал Бордман. — Если у него высвободятся люди, то пусть начинают переделывать ирригационные системы. Используйте их, как дренажные. Используйте насосы. И если все же пойдет дождь, то он не принесет такого вреда. На какое-то время это нам поможет.
Сэндрингхем сказал:
— А вам приходило в голову, что может совершить сильный дождь со Штаб-квартирой, согласно всеобщим проклятиям гражданского населения острова, и нам не остается ничего другого, кроме как в бессилии развести руками, потому что мы обречены?
Бордман скривился в гримасе.
— Я начал здесь ирригацию. Пришлось сделать небольшое озеро и использовать соляную дамбу, кроме того опреснитель работает круглые сутки. Если остались свободные руки — прикажите им переделать ирригационные системы в дренажные. Это им наверняка понравится.
Он чувствовал себя выжатым как лимон. Довольно утомительно требовать от людей работу во время которой они могут погибнуть. Тот факт, что он погибнет вместе с ними никак не уменьшал напряжения.
Он снова вернулся к работе. И она казалась совершенно бесполезной, как выглядят любые человеческие усилия до определенного момента. Он приказал в то место, где произошла утечка топлива доставить все замораживающее оборудование. А так как для хранения топлива было необходимо огромное количество этого оборудования, то техники оказалось предостаточно. Он приказал опустить стальные трубы в почву и начать замораживание. Наконец образовалась часть мерзлой почвы по форме напоминающее неровное U. В изогнутой части U находилось озеро. Боковая помпа гнала морскую воду прямо под землю — где она мгновенно превращалась в ил — и новая помпа перекачивала ил и перегоняла его поближе к замораживающему оборудованию. Фактически это была система гидравлической фильтрации, которая характерна для рек и заливов. Но когда верхний слой почвы является илом, то это — идеальный способ осаждения жидкой грязи. Кроме того, он присматривал, чтобы на почву не было никаких сильных вибраций, потому что она могла взорваться вблизи от каменного основания.
Но все висело на волоске.
И наконец он принялся перекачивать озеро. И он закачивал его в пустоты, и вода поступала глубже, чем они рассчитывали. В конце дня он дрогнул и приказал пока что прекратить перекачку.
Затем он переложил трубы вокруг большой территории Штаб-квартиры на возвышенности в которой находились хранилища с топливом. И здесь он распорядился вести выемку грунта без единого удара молотка, кирки или лома. Он вставил в отверстия трубы. И затем стал заполнять пустоты морской водой. И только то, что почва была илом создало возможность проделать все это. Трубы прошли через ил, и остановились на каменном основании и лежали здесь, размывая туннели и эти туннели моментально наполнялись водой.
Из этих туннелей огромное количество морской воды впитывалось в почву вблизи от каменного основания. Но вода была соленой. Она была сильно минерализованной. Особенность морской воды состоит в том, что она является электролитом и одним из свойств электролитов является то, что они являются коагулирующими коллоидами и осаждают суспензию в свою очередь тоже являющуюся коллоидом. Фактически, вода океана Канна-3 превращала почву в твердый устойчивый ил, который уже не сохранял свойств мыла и уже не подвергался соскальзыванию.
Юный Барнс наблюдал за этой частью операции, с самого ее начала. Он заражал приданный ему персонал службы Надзора своей убежденностью в успехе.
— Он знает, что делает, — говорил он твердо. — Посмотрите! Я беру эту флягу. Это пресная вода. А здесь находится мыло. Намочите ее пресной водой и мыло станет скользким. А теперь попытаемся опустить его в соленую воду! Попытаемся! Видите? Для приготовления мыла в кипящий раствор добавляется немного соли, чтобы получить мыло кусковое! — Он узнал это от Бордмана. — Соленая вода не сможет размягчить землю. Никогда! Пойдемте и поставим новую трубу, чтобы она закачивала новые порции соленой воды под землю!
Его рабочие не понимали, для чего все это делается, но они работали, потому что здесь была хоть какая-то надежда… А внизу вода из искусственного озера медленно стекала вниз в форме грязи. И новая труба появилась из моря. Это была довольно маленькая труба и персонал был поражен. Потому что опреснительные растения были доставлены сюда и пресная вода текла прямо в море, в то время как тяжелая, пропитанная морскими солями из океана, на которой невозможно было вырастить пшеницу использовалась для наполнения небольшого искусственного озера.
На второй день Сэндрингхем снова вызвал Бордмана и снова Бордман появился перемазанный на экране визора.
— Да, — сказал Бордман. — Вытекающее топливо начинает превращение. Я пытаюсь выяснить концентрацию измеряя гравитацию воды в озере и почвы и затем суну туда электроды. Топливо вызывает жуткую коррозию. И создает совершенно отличную картину резонанса. Она намного выше чем почва с водой той же концентрации. Я думаю, что ситуация под контролем.
— Вы хотите начать выборку? — спросил Сэндрингхем.
— Вы можете начать выдавливать его сквозь скважины, — сказал Бордман.
— Как барометр?
— Упал еще на три десятых сегодня утром. А так — стабильно.
— Черт побери! — воскликнул Бордман. — Я подготовлю нагреватели. Заморожу их в пластиковых пакетах размером с отверстие скважины и они пройдут. А когда они заморозятся, то пройдут и глубже.
Сэндрингхем заметил мрачно:
— Здесь придется еще очень много проделать технической работы с топливом, прежде чем придет время начинать. Но помните, что все должно быть готов, даже если будет с водой! Его чувствительность снижается, но еще не исчезла окончательно!
— Если бы можно было, — сказал Бордман мечтательно, — пригласить сюда гражданское население и пусть они переждут. Около сорока тонн топлива в этом озере мне удалось выкачать, но осталось не менее пяти тысяч тонн. Мы не разговариваем громче чем шепотом, когда находимся поблизости. Мы работаем в ночных тапочках и я никогда не видел, чтобы люди были так вежливы! Мы начинаем замораживать.
— Как вы справитесь с обстановкой? — спросил Сэндрингхем сочувственно.
— Почва замерзнет при минус тридцати, — сказал Бордман. — При одном проценте концентрации всего лишь пять процентов чувствительности если температура будет минус девятнадцать. Так что мы берем за основу минус девятнадцать. Я думаю, что придется погружаться глубже и уменьшать температуру.
Он помахал перепачканной в иле рукой и отключился.
В этот день вездеходы начали концентрироваться вокруг Штаб-квартиры Надзора. Они очень мягко съехались вокруг а за ними тянулся туман из замороженного воздуха. Наконец появились люди в тяжелых перчатках вытаскивающие длинные предметы, похожие на колбасы из вездеходов, развязывали концы и направляли их в скважины проделанные в верхних слоях почвы. Затем люди из Надзора заталкивали эти замороженные колбасы под землю используя колья с тщательно обмотанными и замороженными концами. И отправлялись к следующим скважинам.
На первый день пятьсот подобных колбас были загнаны под землю и заполнили их. На второй день было опущено уже четыре тысячи. На третий день восемь тысяч. На четвертый день содержание топлива в почве озера было настолько мало что даже приборы не могли уловить этого. Субстанция уже не была илом. раствор тек до самого каменного основания оставляя ил, потому что соленая вода способствовала образованию суспензии. То есть получился подлинный коллоид. И соленая вода заставляла его коагулировать.
И в почве уже не оставалось топлива. Бордман связался с Сэндрингхемом и сообщил ему об этом.
— Я могу теперь связаться с гражданскими, — сказал Сэндрингхем. — Вы ликвидировали утечку! Это не могло быть сделано…
— Оно здесь, твердо лежит на каменном основании, уже ручное, — согласился Бордман. — Так что можно отсортировать его. Я хочу сбросить еще немного топлива для остатка наших скважин.
Сэндрингхем колебался.
— Двадцать тысяч скважин, — устало сказал Бордман. — В каждой из них шестьсот фунтов замороженной грязи в котором растворено один фунт топлива. Мы сделали это. Так что следует закончить. Как барометр?
— На десятую поднялся, — сказал Сэндрингхем. — И похоже, продолжает подниматься.
— Тогда давайте, действовать, Сэндрингхем!
Сэндрингхем все еще колебался. И затем сказал:
— Действуйте.
Бордман махнул рукой своим коллегам, которых он бесконечно уважал, несмотря на всю свою усталость, потому что они всегда были готовы работать, когда это было нужно, и не останавливались практически ни на секунду в течении последних пяти дней. Он объяснил, что осталось только три мили скважин, которые следует заполнить и затем они выберут топливо и заменят его на жидкий ил который потом заморозят соответствующими колбасами…
Юный лейтенант Барнс сказал:
— Да, сэр. Я позабочусь об этом.
Бордман сообщил:
— Барометр повышается на десятую. — Он никак не мог заставить себя сконцентрировать взгляд. — Все в порядке, лейтенант. Давайте. Вы подающий надежды юный офицер. Отличный. А я пока минутку посижу.
Когда барнс вернулся, то Бордман спал. И последние сто пятьдесят колбас с илом и топливом появились из Штаб-квартиры в течении часа. И наступила тишина после того как было все закончено.
Юный Барнс сел рядом с Бордманом, готовый растерзать каждого, кто посмеет побеспокоить его. Когда Сэндрингхем попытался связаться с Бордманом на экране появился Барнс.
— Сэр, — сказал он с предельной вежливостью, — мистер Бордман не спал уже пять дней. Его работа сделана. Я не буду будить его, сэр!
Сэндрингхем вскинул брови.
— Значит, не будете?
— Никак нет, сэр! — ответил юный Барнс.
Сэндрингхем кивнул.
— К счастью, — заметил он, никто не слышит нашего разговора. Вы совершенно правы.
Он отключился. И тут юный Барнс обнаружил, что он посмел не подчиниться Главе Сектора, и совершил нечто гораздо более страшное чем другой младший офицер, когда-то объяснявший Главе сектора, как тому следует пользоваться скафандром.
Но через двенадцать часов Сэндрингхем снова связался с ним.
— Барометр падает, лейтенант. Я обеспокоен. Я получил сообщение о надвигающемся шторме. Не все соберутся возле нас, но большая часть населения. Я пытался объяснить, что химикалии, которые мы ввели в почву могли еще не закончить реакцию. Так что если Бордман проснется, то сообщите ему.
— Слушаюсь, сэр, — сказал Барнс.
Но он не собирался будить Бордмана. Бордман проснулся сам после двадцати часов сна. Он замерз и закоченел и во рту был такой привкус вроде бы там дрались коты. Усталость может вызывать похмелье.
— Как барометр? — спросил он, едва только открыв глаза.
— Падает, сэр. Сильный ветер. Глава сектора открыл территорию для гражданских лиц, на тот случай, если они захотят перебраться сюда.
Бордман принялся что-то подсчитывать на пальцах. Естественно, ему был нужен более сложный прибор для расчетов. На пальцах не так-то легко подсчитать, насколько однопроцентная концентрация топлива в замороженном иле может выпасть в осадок и как, после проникновения сквозь стоящее вверх тормашками болото с давлением сорока футов почвы оно поведет себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23