Фриц Ройтер Лейбер: «Стол полный девчонок»

Фриц Ройтер Лейбер
Стол полный девчонок



OCRBusya
«Фриц Лейбер, Избранное, том третий»: ПТОО «А.С.К.»; Киев; 1993
Аннотация Да, я сказал — девчонок-призраков, и притом весьма соблазнительных. Лично я в жизни не встречал никаких других призраков, кроме как соблазнительных, хотя повидал их достаточно, скажу я вам. Но то, о чем я хочу рассказать, случилось ночью, разумеется — в темноте, и помог мне в этом выдающийся (и я бы добавил — печально известный) психолог. Мягко говоря, это был интересный опыт жизни, познакомивший меня с неизвестной областью психофизиологии, однако теперь я не захотел бы его повторить ни за какие коврижки... Фриц Ройтер Лейбер
Стол полный девчонок A DESKFUL OF GIRLS© 1958, by Mercury Press© Перевод С. Н. и Н. Н. Колесник, 1993
Да, я сказал — девчонок-призраков, и притом весьма соблазнительных. Лично я в жизни не встречал никаких других призраков, кроме как соблазнительных, хотя повидал их достаточно, скажу я вам. Но то, о чем я хочу рассказать, случилось ночью, разумеется — в темноте, и помог мне в этом выдающийся (и я бы добавил — печально известный) психолог. Мягко говоря, это был интересный опыт жизни, познакомивший меня с неизвестной областью психофизиологии, однако теперь я не захотел бы его повторить ни за какие коврижки.Но ведь предполагается, что привидения вызывают испуг? Но а кто когда-либо утверждал, что не пугает секс? Да он просто ужасает новообращенных, мужчин или женщин, и не верьте тому, кто станет доказывать вам, будто это не так. Прежде всего секс пробуждает в человеке подсознательное, а это — далеко не райский уголок. Секс — это сила и ритуал, являющиеся основной, первичной субстанцией; пещерный человек, пещерная женщина, живущие в каждом из нас, более реальны, нежели карикатуры на них. Именно секс лежал в основе колдовской религии, а шабаши были ни чем иным, как сексуальными оргиями. Вспомним ведьму — весьма соблазнительное создание. То же самое — привидение.В конце концов, что есть призрак, в соответствии со всеми общепринятыми канонами, как не оболочка человеческого существа — оживленная кожа? А кожа — это секс. Это прикосновение, граница, маска плоти.Я узнал об этом, общаясь с печально знаменитым психологом доктором Эмилом Слайкером. В тот первый и последний вечер, когда мы познакомились в Каунтерсайн-Клубе, вначале он не говорил о признаках. Он был здорово пьян и рисовал какие-то знаки в лужице пролитого мартини. Он улыбнулся и сказал:— Послушайте, как бишь вас… ах, да, Карр Макей, мистер Джастин, собственной персоной. Так вот, послушайте Карр, у меня в конторе, здесь, в этом здании, есть стол, полный девчонок. И всем им необходимо внимание. Давайте поднимемся наверх и посмотрим.И тут же мое безнадежно наивное воображение нарисовало яркую картину: стол, внутри которого копошатся девчонки высотой в пять-шесть дюймов. Они не были одеты (в моем воображении никогда не возникают одетые девушки, разве что для создания особого эффекта), но выглядели так, словно сошли с рисунков Генриха Клея или Малона Блейна. Это были в буквальном смысле слова Венеры из жилетного кармана — дерзкие и энергичные. В данный момент они пытались совершить массовый побег из стола. С помощью пары пилочек для ногтей они уже вырезали люки, ведущие из одного выдвижного ящика в другой, и теперь могли свободно перемещаться повсюду. Одна группка сооружала паяльную лампу из пульверизатора и горючей жидкости, добытой из зажигалки. Другие пытались изнутри провернуть ключ, используя щипцы в качестве гаечного ключа. И все они срывали и уничтожали маленькие буковки (для них они были большими), составлявшие надпись «Вы принадлежите доктору Эмилу Слайкеру».…Мой разум, свысока взирающий на мое воображение и отказывающийся иметь с ним что-либо общее, изучал Слайкера и следил за тем, чтобы я вел себя по отношению к доктору с должным почтением — как будущий ученик дьявола. Кажется, алкоголь расслабил его до того состояния, в котором мне и хотелось его видеть, — хвастливого снисхождения. Слайкер, толстяк, то и дело с шумом втягивающий в себя воздух, был лысеющим блондином примерно пятидесяти лет, светлокожим, с волевыми морщинками вокруг глаз и у ноздрей. На его лице постоянно присутствовала маска «я-го-тов-для-фотографов» — верный признак того, что человек привык к известности. Он имел слабое зрение — на это указывали темные очки, — что не мешало ему постоянно пристально смотреть на кого-то раздевающим или запугивающим взглядом. Впрочем, я обнаружил, что слух его также плох, ибо он не расслышал, как приблизился бармен, и вздрогнул, лишь заметив белую тряпку, протянутую к лужице мартини. Эмил Слайкер — почетный доктор нескольких европейских университетов, бескомпромиссный, как вороненая сталь, автор фельетонов на тему кино; человек, заработавший такой престиж, какой только возможно заработать на полуругательном слове «психолог»; исследователь-медиум, опередивший на несколько скачков (таинственных и потому обсуждаемых молвой) Вильгельма Райха с его Органом и Раина с его экстрасенсорным восприятием; психолог, консультирующий восходящих звезд и других дамочек при деньгах и исключительно ловко преподносящий блюдо под названием «гуляш из психоанализа, мистики и магии» — шедевр нашей эры. И, наконец, по моим предположениям, чрезвычайно удачливый шантажист. Подлец, которого следовало принимать всерьез.Подлинная цель моего общения со Слайкером, о которой, как я надеялся, он еще не подозревал, состояла в том, чтобы предложить ему сумму, достаточную для покупки небольшого роскошного лайнера, в обмен на пачку документов, которыми он шантажировал Эвелин Кордью, являвшуюся в настоящее время цветом-всего-пантеона богинь секса.Я работал на другую кинозвезду — Джеффа Крейна, бывшего мужа Эвелин, но отнюдь не «бывшего» в тех случаях, когда необходимо было защищать ее. Джефф сказал, что Слайкер на прямую не клюнул, что он болезненно подозрителен, как может быть подозрителен лишь психолог, и что мне вначале придется с ним подружиться. Подружиться с параноиком!Так вот, ради того, чтобы добиться этой сомнительной и небезопасной чести, я и сидел теперь в Каунтерсайн-Клубе, почтительно кивая в знак молчаливого согласия на предложение Мастера и нерешительно спрашивая: «Девочкам требуется внимание?»Он одарил меня улыбкой сутенера, либо человека, у которого все схвачено, и сказал. «Конечно, женщинам необходимо внимание, какие бы формы они не обретали. Подобно жемчужинам, хранящимся в сейфе, они тускнеют и теряют блеск, если вблизи нет теплой человеческой плоти. Допивайте».Он проглотил оставшийся мартини — лужица к тому времени была вытерта, и черная поверхность стойки вновь заблестела, — и мы удрали, не особенно споря по поводу оплаты счетов: я думал, это придется сделать мне, но, видимо, не был достаточно близким ему человеком, чтобы удостоиться такой чести.Так уж совпало, что я настиг Эмила Слайкера именно в Каунтерсайн-Клубе Вообще-то, это было доходное предприятие, призванное дарить посетителям роскошь, уединение и безопасность. Особенно безопасность: я слышал, что телохранители Каунтерсайн-Клуба сопровождают даже трезвых клиентов, отправляющихся домой поздно вечером в одиночестве или с проститутками, но не верил в это, пока прилично одетый и безусловно, хорошо вооруженный молчаливый детина не поднялся вместе с нами в лифте в полуночной тишине административного здания, распрощавшись лишь у двери доктора Слайкера. Конечно, я и мечтать не мог о том, чтобы проникнуть в Каунтерсайн-Клуб самостоятельно: и потому Джеф снабдил меня пропуском — иллюстрированным изданием «Джастин» маркиза де Сада, поля которого пестрели комментариями всемирно известных психоаналитиков. Я послал эту книгу Слайкеру вместе с запиской, изобилующей витиеватыми выражениями типа «я восхищен вашей работой в области психофизиологии секса».Дверь, ведущая в контору Слайкера, выглядела необычно. Никакого стекла, только темная поверхность — как показалось, тика или другой очень твердой породы, — на которой было выжжено «Эмил Слайкер, психолог-консультант». Вместо «американского» замка имелась большая скважина с серебряной заслонкой, сдвигающейся в сторону. Слайкер показал ключ с неодобрительной улыбкой; блеск обволакивающей паутины его улыбки был мне неясен, в них угадывались Пасифая и Бык [ Созвездие. В греческой мифологии Пасифая — супруга критского царя Миноса, которой бог Посейдон внушил противоестественную любовь к быку в наказание за то, что ее муж не выполнил данного ему обещания. ]. Ему определенно хотелось внести свою лепту в создание соответствующей атмосферы.Раздалось три звука: вначале — мягкий скрежет поворачиваемого ключа, затем — глухой лязг отодвигающейся задвижки и слабый скрип дверных петель.Открытая дверь оказалась толщиной около четырех дюймов и невольно наводила на мысль о сейфе или денежном хранилище — столь много было на ней всяких задвижек. Как раз перед тем, как дверь закрылась, произошло нечто странное: пленка, прозрачная, как паутина, облепила задвижки начиная от внешнего края дверного проема и так плотно слилась с ними, что я заподозрил наличие какого-то притяжения, создаваемого статическим электричеством. Пленка почти полностью обволокла серебряную поверхность задвижек, однако ничуть не помешала двери закрыться, а задвижкам вернуться на свои места.Доктор почувствовал — или же воспринял как само собой разумеющееся — мой интерес и пояснил через плечо в темноте:— Это моя «линия Зигфрида». Немало самоуверенных воров и вдохновенных убийц пыталось сокрушить эту дверь или проникнуть через нее каким-то другим способом. Но ни одному не улыбнулась удача. Они просто не в состоянии сделать этого. Сегодня в мире нет ни одного человека, который сумел бы преодолеть эту дверь без использования взрывчатки, — да и ту еще нужно уметь правильно разместить — в укромных местечках.— Пленка является частью системы охраны? — спросил я. Доктор, стоявший ко мне спиной, не ответил. Я вспомнил, что он немного глуховат. Но повторить свой вопрос мне так и не удалось, потому что внезапно вспыхнул свет («Звук нашей речи включил автоматику», — сказал Слайкер) и я оказался в офисе.Разумеется, первым делом я принялся искать глазами стол, хотя и чувствовал себя при этом дураком. Стол оказался большим и добротным, отливающим темным мягким блеском тщательно отполированного дерева или металла. Выдвижные ящики были размером с папку для бумаг, но ощутимо глубже тех, с которыми играло мое воображение, — они располагались в три яруса в правой тумбе. Под столом оставалось достаточно места, чтобы вместить двух настоящих девушек, если бы они скорчились там подобно оператору, спрятанному в автомате Мельцеля для игры в шахматы. Мое воображение, которому не дано когда-либо чему-то научиться, напряженно пыталось уловить топот маленьких босых ножек и стук инструментов. Однако не слышно было даже мышиной возни, которая, я уверен, моментально подействовала бы на мою нервную систему.Офис представлял собой букву L с дверью в конце короткой ножки. Стены, открывшиеся моему взору, в основном были заставлены книгами, хотя там висело и несколько рисунков (мое воображение не ошиблось насчет Генриха Клея, хотя я и не узнал эти оригиналы, выполненные ручкой и чернилом) и картин Фюзелига репродукции которых не встретишь и дешевых массовых альбомах. Стол стоял в углу L, на стене рядом с ним, вдоль книжной полки, расположилась стереосистема. Все, что мне удалось рассмотреть в длинной части комнаты, это большое кресло в сюрреалистическом стиле, стоящее напротив стола и отделенное от него широким низким столиком. Кресло это не понравилось мне сразу, хотя и выглядело исключительно удобным. Слайкер, оказавшийся уже возле стола, одной рукой касался его; когда он повернулся ко мне, создалось впечатление, что после моего появления в офисе кресло изменило форму: вначале оно больше напоминало кушетку в кабинете врача-психоаналитика, теперь же спинка его была почти прямой. Большим пальцем левой руки доктор показал, чтобы я сел в это кресло. Впрочем, я и не видел нигде каких-либо других стульев, кроме обитого войлоком креслица, на которое сейчас садился сам хозяин, — мое же кресло было подобно рабочему месту стенографистки, удобно охватывающему позвоночник рукою опытного массажиста. В другой части буквы L помимо кресла имелись полки с книгами, тяжелые жалюзи, закрывающие окна, две узкие двери, которые, видимо, вели в чулан и туалет, и нечто, выглядевшее как слегка покрытая накипью телефонная будка без окон. Как я догадался, это была коробка Оргона, изобретенная Райхом для восстановления либидо у помещаемых в нее пациентов. Я быстренько устроился в кресле, чтобы скрыть настороженность. Оно оказалось невероятно удобным — как будто в самую последнюю минуту изменило форму, чтобы соответствовать изгибам моей фигуры. Спинка, узкая у основания, расширялась, затем изгибалась внутрь и нависала надо мной, прикрывая плечи и голову Сиденье также значительно расширилось у передних ножек кресла, и теперь они были широко расставлены. Массивные, немного вогнутые подлокотники возникли из-за кресла и оказались у меня под руками, создавая впечатление объятий. Кожа или какая-то другая неизвестная мне синтетическая ткань была на ощупь плотной и прохладной, как молодое тело.— Историческое кресло, — заметил доктор. — Создано для меня фон Гельмгольцем из Баухауса. На нем восседали мои лучшие медиумы, находясь в состоянии так называемого транса Именно в этом кресле я, к своему вящему удовлетворению, открыл реальность существования эктоплазмы — производного слизистой оболочки, которая чем-то напоминает плодный пузырь и не имеет ничего общего с якобы сбрасываемой людьми-змеями пленкой живой кожи, как это пытаются изобразить шарлатаны-спириты при помощи флюоресцирующей марли и фальсифицированных негативов. Оргон — первичная сексуальная энергия? Райх приводит убедительный довод, однако… Эктоплазма? Да! Ангна входила в транс, сидя как раз там, где находитесь вы, все ее тело было покрыто специальным порошком, на котором возникали следы и пятна, указавшие впоследствии на происхождение и движение эктоплазмы — особенно в области гениталий. Опыт был убедительным и повлек за собой дальнейшие исследования, достаточно интересные и вполне революционизирующие науку. Но результаты я не публиковал, ибо мои коллеги с пеной у рта отстаивают другое направление и кажется, забывают о том, что гипноз лежал в основе исследований Фрейда, а сам он какое-то время принимал кокаин. Это действительно историческое кресло.Я, естественно, посмотрел вниз, на предмет его гордости, и в какой-то момент подумал, что исчез, ибо не увидел своих ног. Затем я понял, что обивка изменила цвет на темно-серый, совершенно слившись с цветом моего костюма, и лишь концы подлокотников постепенно приобретали бледно-желтоватый опенок, полностью маскирующий мои руки.— Мне следовало бы предупредить вас, что кресло обито пластиком «хамелеон», — с ухмылкой сказал Слайкер. — Он меняет цвет в соответствии с цветом одежды сидящего. Этот материал был поставлен мне более года назад Генри Артуа, Французским аптекарем-аматором. Кресло приобретало разные цвета: иссиня-черный, когда миссис Ферли — вы помните этот случай? — пришла рассказать мне, что она только что надела траур и застрелила своего мужа — руководителя музыкальной группы; приятный желтовато-коричневый цвет во время дальнейших экспериментов с Ангной. Это помогает пациентам забыться и свободно общаться, некоторых же это даже забавляетЯ не принадлежу к описываемым им людям, но все же выдавил из себя улыбку, которая, как я надеялся, не выглядела чересчур уж кислой. Я приказал себе думать о деле — деле Эвелин Кордью и Джеффа Крейна. Я должен забыть о кресле и прочих мелочах и сконцентрироваться на докторе Эмиле Слайкере и том, что он говорит, — и ни в коем случае не отзываться на его замечания, за исключением разве что наиболее важных. Он оказался собеседником из числа тех, кто, проговорив добрых два часа, в ответ на единственное наше робкое замечание обиженно посмотрит и скажет: «Извините, но позвольте мне вставить хоть слово…», а затем будет продолжать еще два часа. Возможно, здесь сказывалось действие спиртного, но вряд ли. Когда мы ушли из Каунтер-сайн-Клуба, он начал рассказывать мне истории одновременно о трех своих клиентках — о жене хирурга, о стареющей кинозвезде, напуганной грядущим забвением, и о студентке, попавшей в беду, — и даже присутствие телохранителя не помешало ему упомянуть о кровавых подробностях.Теперь, сидя за столом и поигрывая щеколдой выдвижного ящика, словно раздумывая — открыть его или нет, он дошел в своем рассказе до того места, где жена хирурга появилась рано утром в операционном зале, чтобы во всеуслышание объявить о своей супружеской неверности;
1 2 3 4 5