Приятные мысли вообще были прекрасным средством от начинающих понемногу
появляться у меня перед глазами искорок. Я все еще блаженствовал, когда
вдруг услышал звук...
Ей-богу, до чего забавно, что после жизни, прожитой среди
разнообразных звуков, несколько часов, проведенных в абсолютной тишине,
могут изменить отношение человека к колебаниям воздуха в слышимом
диапазоне. А ведь услышал я всего-навсего смутный далекий зов, похожий на
призывный крик какой-нибудь одинокой морской птицы, ищущей свою подругу.
Но он заставил меня отшатнуться от дерева так, словно оно в мгновение ока
раскалилось докрасна, и встать, пригнувшись, напряженно определяя
возможную природу этого звука. А он тем временем стал громче, значит, и
ближе, причем скорость его приближения ко мне свидетельствовала о
бесплодности каких-либо попыток ретироваться. Я огляделся в надежде найти
подходящее для укрытия дерево, но все они, похоже, с самого рождения уже
были старыми - самые нижние ветви находились на высоте не менее пятидесяти
футов от земли. Единственным укрытием для меня могли бы послужить
несколько тысяч стволов. Но какое-то шестое чувство подсказало мне, что
опасность, какова бы она ни была, лучше встретить лицом к лицу на открытом
месте. Во всяком случае, мы увидим друг друга одновременно. Я чувствовал,
что это что-то живое, и что оно питается мясом - это подсказывал мне еле
слышный безапелляционный голос своего самого древнего предка. Я сделал
кистью руки движение, которое бросило мне в пальцы рукоятку запрещенного
законом небольшого кратерного пистолета, и стал ждать, а зов все
приближался и приближался, становясь все громче и мучительнее, как мычание
овцы, страдающей от неразделенной любви, как рев отвергнутого подругой
быка, как стон гибнущего лося. Теперь до меня доносился и топот огромных
лап, переставляемых с такой скоростью, что даже при местном притяжении
было ясно, каковы габариты их обладателя. И, наконец, оно появилось из-за
деревьев, полностью подтвердив все худшие опасения моего пра-пра... Это
была ни собака, ни гиена даже, а то, чем была бы гиена, если бы рост ее в
холке достигал семи футов, если бы лапы у нее были толщиной с мое бедро в
самом узком их месте, голова - величиной с кабину одноместного геликеба, а
челюсти такие, что в них она смогла бы нести человека, как ученый пес
несет домой вечернюю газету. И, возможно, эта последняя мысль только и
удержала меня от того, чтобы нажать на спуск. Чудовищный пес замедлил свой
бег, подняв в воздух тучу хвои, взвыл последний раз и предъявил мне почти
ярд ярко-красного языка. Сам же он был коричневый с черным,
гладкошерстный, с обвисшей кожей. У него были большие зубы, но никак не
больше шести дюймов от основания до верха. Глаза его были ярко-черными и
небольшими, примерно со слоновьи, с красными полукружьями внизу. Он
медленно приблизился, как бы желая разглядеть то, что сейчас будет есть. Я
слышал, как при движении хрустят его суставы. При каждом шаге его футовой
толщины лапы глубоко утопали в покрытой хвоей земле. Я ощутил, что колени
мои мелко дрожат, а волосы стоят дыбом. Теперь чудовище было от меня всего
в десяти футах, и я видел, как от его дыхания колеблются края его ноздрей,
в каждую из которых свободно вошел бы мой кулак. Я твердо знал, что если
он приблизится еще хоть на шаг, я нажму на спуск.
- Лежать, малыш! - выдавил я из себя, как мне показалось, решительным
тоном приказания.
Он остановился, убрал, а затем снова вытянул язык, потом бережно
опустил на землю свою задницу, как старая дева, садящаяся в любимую
машину. И вот теперь он сидел и смотрел на меня, а я смотрел на него. А
пока мы были заняты этим, появился сам великан.
Он приблизился почти бесшумно, появившись из-за деревьев. Я заметил
его только когда он был уже не далее пятидесяти футов - ведь он просто в
два раза выше обычного человека, и больше ничего. Просто очень высокий
человек, и можно даже пройтись насчет размера его обуви.
Но при этом забываешь, что при двойном росте он заслоняет в четыре
раза больше неба, нависая над тобой, что на себе он носит в восемь раз
больше мяса и костей. При земном притяжении он весил бы верных тысячу
шестьсот фунтов. Здесь, на этой планете, он весил не более полутонны, но
даже при этом каждая из его ног несла на себе по пятьсот фунтов. У него
были толстые, увитые мышцами ноги, которые были под стать рукам, груди и
шее, похожей на кусок ствола дуба, поддерживающей голову. Но, несмотря на
всю его массивность, в фигуре его не было никакой диспропорции. Если бы
его сфотографировать так, чтобы на снимке было невозможно представить
масштаб, он выглядел бы самым обыкновенным мистером Покорителем Вселенной
- стройным, сильным, с хорошо развитой мускулатурой, и больше ничем
особенным не выделяющимся. У него были черные курчавые волосы, довольно
неровно подстриженные, но подстриженные ничуть не хуже, чем это удалось бы
любому человеку, живущему вдали от парикмахеров. Он носил бородку, под
густыми черными бровями покоились широко расставленные бледно-голубые
глаза. Кожа его была выдублена непогодой и приобрела цвет вытертой
телячьей кожи. У него были правильные черты лица, и если вам нравятся лица
в стиле Зевс-Посейдон, то вы могли бы назвать его даже симпатичным. Все
это я рассмотрел, пока он приближался ко мне, двигаясь настолько же легко,
насколько тяжело передвигался его пес. Он остановился рядом с ним и
беззаботно потрепал его по голове ладонью, размером с добрую лопату, и
принялся разглядывать меня. Тут я на какой-то миг вновь почувствовал себя
ребенком, снизу вверх глядящим в мир на взрослых, как Гулливер в стране
великанов. Мысли теснились в моей голове, призрачные образы мира, тепла и
любви, полной безопасности - смутные воспоминания детства, теперь давно
забытые. Я отогнал их и напомнил себе, что я - Бэйрд Улрик, профессионал,
выполняющий задание в мире, где просто не может быть места фантазии.
- Ты человек, которого зовут Джонни Гром, - сказал я.
Он ничего не ответил. Кажется, только чуть-чуть улыбнулся.
- Я Паттон, Карл Паттон. Свалился сюда на корабле, - я указал рукой
на небо.
Он кивнул.
- Я знаю, - голос его был глубоким и звучным, как орган, недаром у
него была такая широченная грудь. - Я слышал, как падал твой корабль, - он
окинул меня взглядом и, не заметив никаких внешних повреждений, продолжал:
- Я рад, что ты приземлился благополучно. Надеюсь, Вула не испугала тебя,
- его лингва звучала немного старомодно и чуть-чуть высокопарно, с
каким-то легким незнакомым мне акцентом.
Лицо мое, закаленное в бесчисленных партиях в покер, должно быть,
все-таки вытянулось при этих словах, потому что он улыбнулся. Зубы у него
оказались ровными и белыми, как мрамор.
- С чего бы это? - ответил я, стараясь не пищать. - Да даже моя
трехлетняя племянница потрепала бы по ноге датского дога. Выше ей просто
было бы не дотянуться.
- Пойдем со мной к моему дому. У меня есть пища, огонь.
Я немного опомнился и начал входить в роль.
- Мне необходимо добраться до грузового отсека. В нем... в общем, там
есть пассажиры.
На лице его отразился безмолвный вопрос.
- Они живы... пока, - ответил я. - У меня есть прибор, который
сообщил мне, что отсек приземлился благополучно. Ячейки оборудованы
противоударными устройствами, так что если уцелел пеленгатор, то и они
тоже целы. Но остальное оборудование может быть повреждено. Если это так,
то люди могут погибнуть.
- Все это очень странно, Карл Паттон, - сказал он после того, как я
закончил объяснения. - Как можно заморозить живых людей?
- Они долго не протянули бы, если бы не низкое содержание кислорода,
ответил я. - Они сплошь покрыты ожогами третьей степени. И вполне
возможно, что изнутри тоже ожоги. В медицинском центре их поместят в
восстановительные камеры и нарастят им новые шкуры. Когда они проснутся,
то опять будут как новенькие, - я многозначительно посмотрел на него.
Выражение моего лица должно было убедить его в том, что я собираюсь
исполнить свой долг до конца. - Если я доберусь туда вовремя - все будет в
порядке. Если нет, то... - я не договорил, давая этим понять, какой
ужасный конец ждет несчастных. Затем я демонстративно взглянул на
указатель пеленгатора на своем запястье. - Отсек приземлился где-то в той
стороне, - я указал рукой на север. - Только вот не знаю, насколько далеко
отсюда.
Я исподлобья взглянул на него, пытаясь определить, какой эффект
возымели мои действия и слова. Чем меньше я ухитрюсь выдать себя, тем
лучше. Тем более, что он не показался мне таким простачком, как пытались
представить его те, кто готовил меня к заданию. Малейший промах может все
испортить. Я произнес:
- Может, миль сто, а, может, и больше.
Он немного подумал, глядя на меня сверху. Глаза его были достаточно
дружелюбны, но, казалось, смотрели куда-то сквозь меня. Они напоминали
свечу, горящую за окном незнакомого дома.
- Там, куда они упали, нехорошие места, - наконец, сказал он. - Башни
Нанди очень круты.
Я знал это. И место выбирал очень тщательно. Я бросил на него
мужественный, исполненный беззаветной решимости взгляд.
- Там находится десятеро, и я отвечаю за их жизни. Я обязан сделать
все, что в моих силах.
Его взгляд встретился с моим. И в первый раз с момента нашей встречи
в его взгляде промелькнул какой-то теплый огонек.
- Сначала ты должен поесть и отдохнуть.
Я хотел сказать что-нибудь, чтобы он поглубже захватил наживку, но
как раз в этот момент мир начал медленно крутиться вокруг меня. Я сделал
шаг, чтобы восстановить равновесие, но тут пространство вокруг меня
заполнили какие-то светящиеся хлопья, затем окружающее стало ускользать от
меня, и я соскользнул туда, где меня терпеливо все это время поджидала
тьма...

Я проснулся и увидел, как над моей головой на гладком потолке,
сделанном из какого-то дерева, пляшут оранжевые отблески света. Потолок
находился на высоте футов двадцати. Свет исходил из очага, в котором
запросто можно было зажарить целого быка. Очаг был сложен из глыб, вполне
годящихся на целое надгробие каждая. Я возлежал на постели, не намного
более обширной, чем теннисный корт, а воздух был наполнен запахом супа.
Я подполз к краю постели и рискнул спрыгнуть на пол с высоты в четыре
фута. Ощущение было такое, что у меня не ноги, а переваренные макароны.
Ребра ныли - возможно, оттого, что я долго лежал на плече великана.
Он взглянул на меня из-за высокого стола, за которым сидел.
- Ты был измотан, - проговорил он. - И у тебя много ушибов.
Я оглядел себя. На мне не было ничего, кроме нижнего белья.
- Где мой скафандр? - рявкнул я.
И моя грубость была вызвана не просто слабостью. Я представил себе
свое снаряжение, стоимостью в шестьдесят тысяч кредитов, и сделку
стоимостью в миллион небрежно брошенными у утилизатора - или в огонь - и
ожидающий меня вместо них комплект теплой одежды.
- Вот он, - мой хозяин указал на край постели.
Я схватил скафандр, проверил. Как будто все было о'кей. Но все это
было не по мне. Мне не нравилось то, что человек, с которым мне позже
придется иметь дело, ухаживает за мной, совершенно беспомощным.
- Ты отдохнул, - сказал великан. - Теперь поешь.
Я уселся за стол, положив под себя стопку сложенных одеял, и принялся
за настоящий котел густого варева из каких-то очень вкусных зеленых и
красных овощей и кусков нежного белого мяса.
Был и хлеб - твердый, но вкусный, с привкусом орехов, было вино -
самодельное, красное вино, которое, однако, показалось мне гораздо более
вкусным, чем любое коллекционное из погребов Арондо на Плезире-4. После
трапезы великан разложил на столе карту и указал на местность,
представляющую собой горный массив, изрезанный вершинами и пропастями.
- Если отсек здесь, - сказал он, - будет трудно. Но, возможно, он
упал вот сюда, - он указал на сравнительно более ровную местность к
юго-востоку от непроходимых гор.
Я сверился с индикатором, определяя азимут. Направление, которое я
указал ему ранее, отклонилось от истинного всего градуса на три. При
расстоянии в 113.8 миль - а именно такое расстояние указывали приборы - мы
промахнулись бы всего миль на 10.
Великан стал прокладывать линию нашего маршрута на карте. Она
пролегала вдоль края того, что он называл Башнями Нанди.
- Возможно, - произнес он. Он явно относился к людям, которые не
любят сорить словами.
- Сколько еще будет длиться день? - спросил я.
- Часов пятьдесят или около того.
Это означало, что я провел в забытье почти шесть часов. Это мне тоже
не понравилось. Время - деньги, да и к тому же мой график был довольно
напряженным.
- Ты связался с кем-нибудь?
Я бросил взгляд на большой старомодный экран у стены. Это была
стандартная модель, работающая в Y-диапазоне с радиусом охвата в
полмиллиона световых лет. Значит, контакт со станцией Кольцо-8 занимает,
примерно, четыре часа.
- Я сообщил мониторной станции, что ты благополучно приземлился, -
ответил он.
- А что ты еще сообщил им?
- Больше сообщать было нечего.
Я поднялся.
- Тогда можешь снова связаться с ними, - заявил я. - И скажи им, что
я нахожусь на пути к грузовому отсеку.
На лице я старался сохранить выражение беззаветности героя-скромняги,
который не нуждается в проводах со слезами. Уголком глаза я заметил, как
он кивнул, и тогда я на какое-то время даже усомнился в том, что
знаменитая способность Улрика к анализу характеров подвела его, если это
средоточие мужественности намерено было поберечь свою задницу и
представить маленькому бедняжке одному проделать весь путь.
- Дорога будет нелегкой, - заметил он. - На перевалах сильные ветры.
А на вершинах Куклэйна лежит снег.
- Ничего страшного. Надеюсь, что обогреватель скафандра вполне
справится со всем этим. Вот если бы ты одолжил мне немного воды и пищи...
Он подошел к полкам и снял мешок, размерами напоминающий
климатическую установку для пятикомнатного полевого купола. Теперь я
наверняка знал, что жертва попала в мою западню.
Он сказал:
- Если ты ничего не имеешь против, Карл Паттон, то я пойду с тобой.
Я немного поотнекивался, как положено в таких случаях, но, в конце
концов, позволил ему убедить себя.
Через полчаса мы отправлялись в путь - после того, как известили
станцию Кольцо-8, что выходим к отсеку.

Джонни Гром шел впереди легкой походкой, покрывая расстояние с вполне
приличной скоростью.
Создавалось впечатление, что мешок за плечами ничуть его не тяготит.
Одет он был в те же шкуры, которые были на нем, когда он нашел меня.
Единственным его оружием был окованный сталью посох.
Его чудовищный приятель трусил сбоку от нас, не отрывая носа от
земли.
Я просто шел следом за Джонни. Моя поклажа была легка: гигант
заметил, что чем меньше я буду нести за плечами, тем лучшее время мы
покажем. Я ухитрялся не отставать, плетясь в то же время немного позади,
чтобы все это выглядело натуральнее.
Кости мои все еще немного ныли, но в общем-то я чувствовал себя почти
как жеребенок при этой гравитации.
Целый час мы шли молча, поднимаясь по длинному склону между огромными
деревьями. Когда мы достигли вершины, здоровяга остановился и подождал,
пока я не подойду к нему, немного запыхавшись, но, в принципе, выдержав
первое испытание.

Он сказал:
- Здесь мы отдохнем.
- Черта с два, - ответил я. - Для тех бедняг, может быть, все решают
как раз минуты.
- Человек должен отдыхать, - резонно заметил он и уселся, положив
обнаженные руки на колени.
Сев, он оказался на одном уровне со мной стоящим. Мне это пришлось не
по душе, и я тоже сел.
Чтобы продолжить разговор, ему понадобилось еще минут десять.
Вообще, как я заметил, Джонни Гром был человеком, который не любил
заводиться. Он умел выбирать оптимальный темп.
Видимо, мне придется попотеть, чтобы загнать его до смерти на его
собственном поле.
Мы пересекли широкую долину и опять оказались на возвышенности.
Было холодно, деревья росли здесь гораздо более редко, да и размерами
они были значительно меньше из-за морозов.
Стволы их были искривлены ветрами и походили на скрюченные руки,
вцепившиеся в утесы.
1 2 3 4 5 6 7