Это просто кузнечик. Прыг-скок. Прыг-скок. Кузнечик, Зандлер. Но это кузнечик с реактивным двигателем. Вот так-то, господин профессор.
- Значит, первое слово уже сказано?
- Это не слово, Зандлер. Это шепот. Его пока никто не расслышал. Хейнкель, как всегда, поторопился. Ему придется свернуть это дело. Заказа он не получит. - Мессершмитт позволил себе усмехнуться. - Мне только что позвонили из Берлина, Иоганн. Нам предлагают форсировать разработку проекта реактивного самолета. Но пока мы не вылезем из пеленок - никаких субсидий! На наш риск. Завтра, Иоганн, вы представите мне вашу - я подчеркиваю: вашу, а не финансового директора, - проектную смету.
- Хорошо, я представлю вам смету.
- Идите, Иоганн. Да, постойте. Вы понимаете, конечно, что до начала летных испытаний о характере проекта не должен знать никто. Я повторяю: никто, кроме инженеров вашего бюро.
- Я полагаю, что господин оберштурмфюрер Зейц по долгу службы...
- Господин Зандлер, что-то я не помню приказа о переводе Зейца в ваше конструкторское бюро.
- Должен ли я понимать это...
- Вы должны торопиться, профессор. За нами гонится История!
- Я свободен? - спросил Зандлер.
- До свидания. Впрочем, а как мы назовем свой самолет?
- Об этом еще рано думать...
- Нет. Мы придумаем ему имя сейчас. - Мессершмитт отмерил несколько крупных шагов. - Придумал! Мы назовем его "Штурмфогель"! "Альбатрос"! "Буревестник"! "Буря-птица"!..
Глядя в спину уходящему Зандлеру, Мессершмитт очень явственно представил себе, как десятки конструкторов из разных стран лихорадочно, наперегонки, разрабатывают идею применения реактивной тяги для самолетов... Десятки конструкторов... И русские в том числе... Русские!
- 5
31 августа 1939 года Хейнкель приехал в Берлин и пригласил Удета пообедать в ресторане "Хорхер". "По старой дружбе", - сказал Хейнкель.
Удет не нашел сил отказаться. Он пришел в ресторан возбужденный, запальчивый и пил по-старому, не пьянея. Азартно, громко вспоминал волнующие моменты былых полетов.
Хейнкель вяло поддакивал. Он ждал, когда генерал заговорит о его реактивных истребителях. Но Удет упорно сворачивал с сегодняшнего дня в блистательное прошлое. Обед затягивался.
Уже глубоко за полночь Хейнкель, видя, что генерал начинает повторяться, сказал:
- Генерал, видит бог, как я люблю вас. И любя и зная вас, я не могу понять, чем же не понравились вам мои "сто семьдесят шестой и восьмой"?
- Доктор, вы назвали меня генералом, и я вам отвечу как генерал. То, что ваши "сто семьдесят шестой и восьмой" не умеют летать, неважно: придет время - научатся, верю. Но они не умеют стрелять. И не научатся.
- Дайте срок. Научим и стрелять. - Хейнкель почувствовал, как ярость клубком подкатила к горлу. "Какое чудовищное недомыслие! И этот человек руководит вооружением страны!"
- В это не верю. Но, допустим, они будут стрелять. Когда? В кого?
- Я выпущу их в серию через два года!
- Фантастика, доктор! Я повторяю: нам нужны только те самолеты, которые смогут сегодня принять участие в военных действиях. - Удет с удовольствием следил, как ухоженное лицо Хейнкеля покрывалось пятнами.
- Реактивные истребители изменят весь ход воздушных сражений. С такими самолетами Германия выиграет войну у любого противника.
- Германия выиграет войну у любого противника и без ваших редкостных чудо-истребителей. Но, доктор, не без помощи ваших великолепных бомбардировщиков. Массированный бомбовый удар станет нашим главным козырем в этой войне.
- Вы мне льстите, генерал. Но вы недооцениваете быстроты технического прогресса. Вы не верите в конструкторов. Еще неизвестно, какие сюрпризы они преподнесут к началу этой войны.
- Сюрпризов больше не будет, доктор. Разрешите сверить наши часы. На моих - три часа три минуты... Так вот, эта война начнется ровно через двенадцать минут! - Удет торжествующе засмеялся. Наклонившись к Хейнкелю, он прошептал: - Наконец-то поляки напали на нас! Мы вынуждены защищаться! Выпьем за победу в этой войне, доктор!
- Это будет большая война, генерал.
- Быстрая война, доктор!
Глава вторая АСЫ НАЧИНАЮТ ВОЙНУ
Заканчивалось знойное лето. Приближался первый месяц осени. Во второй половине августа 1939 года к себе в Оберзальцберг Гитлер созвал высших командиров вермахта, люфтваффе и военно-морского флота. Фюрер заявил о своем решении осуществить операцию "Вейсс". Кто-то осторожно намекнул, что нападение на Польшу не подготовлено с дипломатической точки зрения.
- Ерунда! Я дам пропагандистский повод к войне. Победителя не спрашивают, сказал он правду или нет... Важно не право, а победа. Руководители Запада - червяки. Я видел их в Мюнхене. - Гитлер обвел всех присутствующих пронзительным взглядом своих серых, с красноватыми прожилками глаз. - Наша сила - в подвижности и жестокости. Чингисхан с полным сознанием и легким сердцем погнал на смерть миллионы детей и женщин. Однако история видит в нем лишь великого основателя государства. Мне безразлично, что говорит обо мне одряхлевшая западная цивилизация. Я отдал приказ - и расстреляю каждого, кто скажет лишь слово критики... Польша будет обезлюжена и населена немцами. А в дальнейшем, господа, с Россией случится то же самое, что я проделаю с Польшей... Итак, вперед на врага! Встречу отпразднуем в Варшаве!
Через девять дней переодетые в польскую форму уголовники во главе с эсэсовцем Отто Скорценни напали на германскую радиостанцию в пограничном немецком городе Глейвице.
- 1
Поздно вечером капитан Альберт Вайдеман, командир 7-го авиаотряда 4-го воздушного флота люфтваффе, получил секретный пакет. Сонно жмурясь, он вскрыл конверт, минуту сидел молча и вдруг с силой хлопнул ладонью по колену:
- Началось! - Он схватил телефонную трубку: - Всех командиров отрядов, инженеров и пилотов - в штурманскую! Срочно!..
Вайдеман быстро натянул брюки и куртку.
- Друзья! - торжественно начал он, входя в штурманскую комнату и останавливаясь перед застывшими в приветствии летчиками. - Рядом с нами Польша. Завтра утром Германия начинает войну. Первый воздушный флот Кессельринга из Померании и Пруссии и наш, четвертый, совершат массированный налет. Тысяча пятьсот машин поднимутся в воздух. Цель - завоевать господство в воздухе, разгромить все польские аэродромы, атаковать заводы, железнодорожные станции, разогнать кавалерию. Мосты не уничтожать. Они пригодятся нашим танкам. Наша группа действует как штурмовая по направлениям - Ченстохов, Петроков, Радом. Техникам приготовить машины к трем ноль-ноль.
Круто повернувшись, он вышел из штурманской.
Оставалось два часа на отдых. Не раздеваясь, он лег, закрыл глаза. Ровными толчками стучало сердце. Голова работала четко. По освещенному аэродромными огнями потолку скользили тени, как будто это двигались стрелки на приборной доске.
Издалека донесся мелодичный бой. Часы на ратуше Намслау двенадцатью ударами возвестили о начале сентября, первом дне осени, первом дне второй мировой войны...
Без четверти четыре авиагруппа Вайдемана взлетела и развернулась к востоку.
Над самой землей Вайдеман вывел самолет из пике.
На ровном ржаном поле валялись трупы лошадей и всадников. Одна лошадь, обезумев от страха, неслась по жнивью, сшибая снопы. У ее копыт, зацепившись ногой за стремя, болтался легионер. Вайдеман полез в высоту. В этот момент он увидел, как навстречу лошади, дымя сизыми выхлопами, мчались танки с белыми крестами на бортах. Танкисты, высунувшись из люков, стреляли по лошади из парабеллумов.
Под Ченстоховом группа обрушилась на польский аэродром. В березовой роще белели цистерны с горючим, а у длинных ангаров и кирпичных мастерских рядами стояли самолеты. Сверху хорошо было видно, как техники стягивали с моторов чехлы; коноводы запрягали лошадей в брички-бензозаправщики; зенитчики, еще не очнувшись от сна, бежали к пулеметам.
Через минуту аэродром скрылся в дыму и огне. Истребители тройками сваливались с неба, стреляя из всех пулеметов. Только одному польскому пилоту удалось добраться до своего самолета и запустить мотор. Он вырвал машину из костра пылающих истребителей и сразу пошел на взлет, на верную смерть - один против шестидесяти.
Аэродром пылал. Горели ангары, горели цистерны, горели самолеты, так и не успевшие взлететь.
Над самой землей проплыли пять трехмоторных "юнкерсов". Флагман развернулся навстречу черному дыму и нацелился на посадку.
"Юнкерсы" садились, тормозя изо всех сил. В конце полосы распахивались дверцы, и на ходу спрыгивали автоматчики, рассыпались цепью, расстреливали тех, кто еще был жив на аэродроме.
Вайдеман повернул свой отряд к Петрокову.
- 2
Конструктор Иоганн Зандлер даже для немца был великолепным образцом аккуратности. В кабинет он приходил ровно в восемь утра, и за три года работы у Мессершмитта еще не было дня, чтобы он опоздал. Он носил несколько старомодные, чуть ли не кайзеровские усы, но костюмы выбирал вполне современные, как и сорочки и галстуки. Фигурой он походил на длинного и прямого, как шток, англичанина. Не хватало лишь трубки. Он курил сигареты. Курил одну за другой, жадно и быстро, до головокружения. У себя в кабинете он был предоставлен самому себе. Сюда никто не имел права заходить, кроме оберштурмфюрера Оберштурмфюрер - офицерский должностной чин в гитлеровских вооруженных отрядах национал-социалистской партии "Шутстаффель" - СС Вальтера Зейца, отвечающего за безопасность и секретность всех работ, которые ведутся на испытательном аэродроме в Лехфельде. В этом кабинете Зандлер не склонялся над чертежной доской, не делал расчетов. Здесь он только думал.
Лицо у Зандлера было землисто-серое, под бесцветными глазами - темные, набухшие мешки. Сердце и почки давно требовали лечения. Но Зандлер не находил для этого времени. Он мерил кабинет длинными ногами и курил. Когда уставал, садился в кресло. Когда в горле начинало саднить, он брал из сейфа бутылку крепкого старого пива "Штарбиер", выпивал бокал и снова затягивался сигаретой.
Сегодня он думал о том же, что занимало его вчера и год назад. О самолетах с ракетным и турбореактивным двигателями. Фантазия рисовала ему эти самолеты, один причудливей другого, не похожие на те, что летают сейчас.
Коллега Зандлера - Оберт, первым понявший гениальность открытий Циолковского, калужского учителя физики, не смог их реализовать. После Циолковского появилось много работ. Но все на бумаге, в моделях. Зандлер хотел создать реактивный самолет в металле.
В прошлом Зандлер усматривал горький и роковой парадокс - о могучей движущей силе ракет люди знали гораздо раньше, чем изобрели паровую машину или воздушный шар. Еще за двести пятьдесят лет до нашей эры философ Герон Александрийский проводил опыты над реактивной турбиной. В 1780 году магараджа Майсура применял ракеты против англичан. Английский полковник Вильям Конгрив бомбардировал Булонь и Копенгаген реактивными снарядами. Хайрем Максим, конструктор пулемета и аэроплана с паровой машиной, тоже думал о реактивных двигателях.
Зандлер вспоминал слова Циолковского о том, что есть вещи и дела, не вовремя рожденные. Но известно, что многие великие начинания воспринимались как несвоевременные и, не находя сочувствия у современников, гасли... Так "несвоевременными" оказались железные дороги. Комиссии известных ученых и специалистов находили их даже вредными и губительными. Пароход сочли игрушкой, и не кто-нибудь, а сам Наполеон.
Зандлер с успехом справился с планером реактивного самолета, применив стреловидное крыло. Но не было надежного двигателя, и это обстоятельство сводило его, Зандлера, труд к бессмыслице.
Иногда Зандлер завидовал Охайну, молодому изобретателю реактивного двигателя "Хес", его стремительной карьере, его упорству, смелым экспериментам, на которые сам он никогда бы не отважился. Но Охайн работал у Хейнкеля... Теперь же начатое Хейнкелем дело ловко перехватил Мессершмитт.
"Кто-то сильно помог господину Мессершмитту, - подумал Зандлер.- С точки зрения интересов рейха, надо бы поддержать Хейнкеля. Ведь он бьется над реактивным самолетом и двигателем четыре года. И, конечно, не подумает продать Мессершмитту документацию своей реактивной машины. Двигатель придется искать другой...
Телефонный звонок прервал размышления Зандлера.
- Доброе утро, профессор, - раздался в трубке густой, хорошо поставленный голос оберштурмфюрера СС Вальтера Зейца.- Извините за беспокойство. Поздравляю с началом войны. Сегодня на рассвете мы ответили на удар поляков. Повсюду наши войска одерживают победу.
- Хорошо, господин Зейц, - как можно приветливей отозвался Зандлер, стараясь скрыть раздражение.
Оберштурмфюрер Вальтер Зейц был в Лехфельде не только представителем гестапо, но и арбайтсфюрером Арбайтсфюрер - представитель нацистской партии на предприятии, отвечающий за выполнение плана и воспитание рабочих в фашистском духе. нацистской партии, и Зандлер, подавляя странную тревогу, пытался относиться к нему как можно предупредительней. Но в душе Зандлера Зейц вызывал злость. Арбайтсфюрер умел задавать такие вопросы, над которыми бился сам конструктор. И когда Зандлер ответить не мог, Зейц поджимал губы и снова задавал нечто вроде: "А скажите, профессор, не задумывались ли вы над тем, что скоростной истребитель теряет маневренность?"
Зандлер хорошо знал, что на скорости около тысячи километров в час маневр чрезвычайно затруднителен. Система воздушных тормозов, позволяющая резко убавить скорость, одновременно отнимала мощность у двигателя, лишенного воздушного напора. Это вело к потере высоты, к плохой управляемости - словом, к ухудшению боевых качеств машины. Как помирить маневренность со скоростью, Зандлер еще не знал.
-Я вам не помешал, профессор? - спросил Зейц, появляясь в дверях.
-Нет, господин Зейц. Сегодня по случаю победы можно отдохнуть.
Полнолицый, широкоплечий, голубоглазый обер-штурмфюрер был олицетворением того строя, который установился в Германии пять с половиной лет назад. Зейц принадлежал к гвардии СС, элите элит. Заплечных дел мастера формировались из людишек помельче, их не пускали в парадные империи. А такие белокурые, смелые и сильные, без примеси чужеродной крови, ведущие свое начало от древних германцев, составляют цвет нации, гордость империи.
Для Зейца служба заключалась в простом выполнении приказов и инструкций. Это делал он всегда точно, предупредительно и как-то весело. Зандлер завидовал его способности ни о чем не думать, обходить опасные повороты, смотреть на жизнь легко и беззаботно.
Зейц протянул Зандлеру дорогую гаванскую сигару.
- Это наш первый трофей, профессор, - важно проговорил Оберштурмфюрер.На днях моряки захватили польское судно из Гаваны. У бедняг испортилась рация, и они, ничего не зная о войне, спокойно зашли из Атлантики в ваш Кильский канал.
- Господин Зейц, - проговорил Зандлер, срывая с сигары золотой ободок, - на днях я был у Мессершмитта, и главный конструктор приказал мне форсировать работы над реактивным самолетом.
- Я знаю об этом, - многозначительно ответил Зейц, усаживаясь в кресло.
- Хочу посоветоваться с вами относительно философского обоснования этой работы...
- Да, да, - подбодрил профессора Зейц.
Зандлер достал из стола книжку в синем переплете. На обложке белел крест, воцаренный над пылающей землей.
- Послушайте, что пишет один человек: "Страна, потерявшая господство в воздухе, увидит себя подвергающейся воздушным нападениям без возможности реагировать на них с какой-нибудь степенью эффективности; эти повторные, непрекращающиеся нападения, поражающие страну в наиболее сложные и чувствительные части, несмотря на действие ее сухопутных и морских сил, должны неизбежно привести страну к убеждению, что все бесполезно и всякая надежда погибла. А это убеждение и означает поражение..."
- Кто это написал?
- Итальянский генерал Джулио Дуэ.
- Ну, это еще не авторитет, - протянул Зейц.
- Но послушайте дальше: "Я хочу только сделать упор на одном моменте, а именно на силе морального эффекта... не достаточно ли будет появления одного только неприятельского самолета, чтобы вызвать страшную панику?.. Может быть, это произойдет еще прежде, чем сухопутная армия успеет закончить мобилизацию, а флот - выйти в море".
- Вот это превосходная идея! - воскликнул Зейц.
- Стало быть, я правильно понял, что стремительная скорость нового самолета дает моральный эффект и на первых порах отодвигает проблему маневренности в бою?
Зейц догадался, что профессор ловко обошел его, хотел поспорить, но потом подумал: "В конце концов, стоит ли спорить о цыпленке, если он еще не вылупился из яйца". Вслух Зейц произнес:
- Безусловно, профессор. Вы меня очень заинтересовали, я непременно прочитаю генерала Дуэ, - и, хотя был в штатском, четко, по-военному, повернулся и вышел.
1 2 3 4 5
- Значит, первое слово уже сказано?
- Это не слово, Зандлер. Это шепот. Его пока никто не расслышал. Хейнкель, как всегда, поторопился. Ему придется свернуть это дело. Заказа он не получит. - Мессершмитт позволил себе усмехнуться. - Мне только что позвонили из Берлина, Иоганн. Нам предлагают форсировать разработку проекта реактивного самолета. Но пока мы не вылезем из пеленок - никаких субсидий! На наш риск. Завтра, Иоганн, вы представите мне вашу - я подчеркиваю: вашу, а не финансового директора, - проектную смету.
- Хорошо, я представлю вам смету.
- Идите, Иоганн. Да, постойте. Вы понимаете, конечно, что до начала летных испытаний о характере проекта не должен знать никто. Я повторяю: никто, кроме инженеров вашего бюро.
- Я полагаю, что господин оберштурмфюрер Зейц по долгу службы...
- Господин Зандлер, что-то я не помню приказа о переводе Зейца в ваше конструкторское бюро.
- Должен ли я понимать это...
- Вы должны торопиться, профессор. За нами гонится История!
- Я свободен? - спросил Зандлер.
- До свидания. Впрочем, а как мы назовем свой самолет?
- Об этом еще рано думать...
- Нет. Мы придумаем ему имя сейчас. - Мессершмитт отмерил несколько крупных шагов. - Придумал! Мы назовем его "Штурмфогель"! "Альбатрос"! "Буревестник"! "Буря-птица"!..
Глядя в спину уходящему Зандлеру, Мессершмитт очень явственно представил себе, как десятки конструкторов из разных стран лихорадочно, наперегонки, разрабатывают идею применения реактивной тяги для самолетов... Десятки конструкторов... И русские в том числе... Русские!
- 5
31 августа 1939 года Хейнкель приехал в Берлин и пригласил Удета пообедать в ресторане "Хорхер". "По старой дружбе", - сказал Хейнкель.
Удет не нашел сил отказаться. Он пришел в ресторан возбужденный, запальчивый и пил по-старому, не пьянея. Азартно, громко вспоминал волнующие моменты былых полетов.
Хейнкель вяло поддакивал. Он ждал, когда генерал заговорит о его реактивных истребителях. Но Удет упорно сворачивал с сегодняшнего дня в блистательное прошлое. Обед затягивался.
Уже глубоко за полночь Хейнкель, видя, что генерал начинает повторяться, сказал:
- Генерал, видит бог, как я люблю вас. И любя и зная вас, я не могу понять, чем же не понравились вам мои "сто семьдесят шестой и восьмой"?
- Доктор, вы назвали меня генералом, и я вам отвечу как генерал. То, что ваши "сто семьдесят шестой и восьмой" не умеют летать, неважно: придет время - научатся, верю. Но они не умеют стрелять. И не научатся.
- Дайте срок. Научим и стрелять. - Хейнкель почувствовал, как ярость клубком подкатила к горлу. "Какое чудовищное недомыслие! И этот человек руководит вооружением страны!"
- В это не верю. Но, допустим, они будут стрелять. Когда? В кого?
- Я выпущу их в серию через два года!
- Фантастика, доктор! Я повторяю: нам нужны только те самолеты, которые смогут сегодня принять участие в военных действиях. - Удет с удовольствием следил, как ухоженное лицо Хейнкеля покрывалось пятнами.
- Реактивные истребители изменят весь ход воздушных сражений. С такими самолетами Германия выиграет войну у любого противника.
- Германия выиграет войну у любого противника и без ваших редкостных чудо-истребителей. Но, доктор, не без помощи ваших великолепных бомбардировщиков. Массированный бомбовый удар станет нашим главным козырем в этой войне.
- Вы мне льстите, генерал. Но вы недооцениваете быстроты технического прогресса. Вы не верите в конструкторов. Еще неизвестно, какие сюрпризы они преподнесут к началу этой войны.
- Сюрпризов больше не будет, доктор. Разрешите сверить наши часы. На моих - три часа три минуты... Так вот, эта война начнется ровно через двенадцать минут! - Удет торжествующе засмеялся. Наклонившись к Хейнкелю, он прошептал: - Наконец-то поляки напали на нас! Мы вынуждены защищаться! Выпьем за победу в этой войне, доктор!
- Это будет большая война, генерал.
- Быстрая война, доктор!
Глава вторая АСЫ НАЧИНАЮТ ВОЙНУ
Заканчивалось знойное лето. Приближался первый месяц осени. Во второй половине августа 1939 года к себе в Оберзальцберг Гитлер созвал высших командиров вермахта, люфтваффе и военно-морского флота. Фюрер заявил о своем решении осуществить операцию "Вейсс". Кто-то осторожно намекнул, что нападение на Польшу не подготовлено с дипломатической точки зрения.
- Ерунда! Я дам пропагандистский повод к войне. Победителя не спрашивают, сказал он правду или нет... Важно не право, а победа. Руководители Запада - червяки. Я видел их в Мюнхене. - Гитлер обвел всех присутствующих пронзительным взглядом своих серых, с красноватыми прожилками глаз. - Наша сила - в подвижности и жестокости. Чингисхан с полным сознанием и легким сердцем погнал на смерть миллионы детей и женщин. Однако история видит в нем лишь великого основателя государства. Мне безразлично, что говорит обо мне одряхлевшая западная цивилизация. Я отдал приказ - и расстреляю каждого, кто скажет лишь слово критики... Польша будет обезлюжена и населена немцами. А в дальнейшем, господа, с Россией случится то же самое, что я проделаю с Польшей... Итак, вперед на врага! Встречу отпразднуем в Варшаве!
Через девять дней переодетые в польскую форму уголовники во главе с эсэсовцем Отто Скорценни напали на германскую радиостанцию в пограничном немецком городе Глейвице.
- 1
Поздно вечером капитан Альберт Вайдеман, командир 7-го авиаотряда 4-го воздушного флота люфтваффе, получил секретный пакет. Сонно жмурясь, он вскрыл конверт, минуту сидел молча и вдруг с силой хлопнул ладонью по колену:
- Началось! - Он схватил телефонную трубку: - Всех командиров отрядов, инженеров и пилотов - в штурманскую! Срочно!..
Вайдеман быстро натянул брюки и куртку.
- Друзья! - торжественно начал он, входя в штурманскую комнату и останавливаясь перед застывшими в приветствии летчиками. - Рядом с нами Польша. Завтра утром Германия начинает войну. Первый воздушный флот Кессельринга из Померании и Пруссии и наш, четвертый, совершат массированный налет. Тысяча пятьсот машин поднимутся в воздух. Цель - завоевать господство в воздухе, разгромить все польские аэродромы, атаковать заводы, железнодорожные станции, разогнать кавалерию. Мосты не уничтожать. Они пригодятся нашим танкам. Наша группа действует как штурмовая по направлениям - Ченстохов, Петроков, Радом. Техникам приготовить машины к трем ноль-ноль.
Круто повернувшись, он вышел из штурманской.
Оставалось два часа на отдых. Не раздеваясь, он лег, закрыл глаза. Ровными толчками стучало сердце. Голова работала четко. По освещенному аэродромными огнями потолку скользили тени, как будто это двигались стрелки на приборной доске.
Издалека донесся мелодичный бой. Часы на ратуше Намслау двенадцатью ударами возвестили о начале сентября, первом дне осени, первом дне второй мировой войны...
Без четверти четыре авиагруппа Вайдемана взлетела и развернулась к востоку.
Над самой землей Вайдеман вывел самолет из пике.
На ровном ржаном поле валялись трупы лошадей и всадников. Одна лошадь, обезумев от страха, неслась по жнивью, сшибая снопы. У ее копыт, зацепившись ногой за стремя, болтался легионер. Вайдеман полез в высоту. В этот момент он увидел, как навстречу лошади, дымя сизыми выхлопами, мчались танки с белыми крестами на бортах. Танкисты, высунувшись из люков, стреляли по лошади из парабеллумов.
Под Ченстоховом группа обрушилась на польский аэродром. В березовой роще белели цистерны с горючим, а у длинных ангаров и кирпичных мастерских рядами стояли самолеты. Сверху хорошо было видно, как техники стягивали с моторов чехлы; коноводы запрягали лошадей в брички-бензозаправщики; зенитчики, еще не очнувшись от сна, бежали к пулеметам.
Через минуту аэродром скрылся в дыму и огне. Истребители тройками сваливались с неба, стреляя из всех пулеметов. Только одному польскому пилоту удалось добраться до своего самолета и запустить мотор. Он вырвал машину из костра пылающих истребителей и сразу пошел на взлет, на верную смерть - один против шестидесяти.
Аэродром пылал. Горели ангары, горели цистерны, горели самолеты, так и не успевшие взлететь.
Над самой землей проплыли пять трехмоторных "юнкерсов". Флагман развернулся навстречу черному дыму и нацелился на посадку.
"Юнкерсы" садились, тормозя изо всех сил. В конце полосы распахивались дверцы, и на ходу спрыгивали автоматчики, рассыпались цепью, расстреливали тех, кто еще был жив на аэродроме.
Вайдеман повернул свой отряд к Петрокову.
- 2
Конструктор Иоганн Зандлер даже для немца был великолепным образцом аккуратности. В кабинет он приходил ровно в восемь утра, и за три года работы у Мессершмитта еще не было дня, чтобы он опоздал. Он носил несколько старомодные, чуть ли не кайзеровские усы, но костюмы выбирал вполне современные, как и сорочки и галстуки. Фигурой он походил на длинного и прямого, как шток, англичанина. Не хватало лишь трубки. Он курил сигареты. Курил одну за другой, жадно и быстро, до головокружения. У себя в кабинете он был предоставлен самому себе. Сюда никто не имел права заходить, кроме оберштурмфюрера Оберштурмфюрер - офицерский должностной чин в гитлеровских вооруженных отрядах национал-социалистской партии "Шутстаффель" - СС Вальтера Зейца, отвечающего за безопасность и секретность всех работ, которые ведутся на испытательном аэродроме в Лехфельде. В этом кабинете Зандлер не склонялся над чертежной доской, не делал расчетов. Здесь он только думал.
Лицо у Зандлера было землисто-серое, под бесцветными глазами - темные, набухшие мешки. Сердце и почки давно требовали лечения. Но Зандлер не находил для этого времени. Он мерил кабинет длинными ногами и курил. Когда уставал, садился в кресло. Когда в горле начинало саднить, он брал из сейфа бутылку крепкого старого пива "Штарбиер", выпивал бокал и снова затягивался сигаретой.
Сегодня он думал о том же, что занимало его вчера и год назад. О самолетах с ракетным и турбореактивным двигателями. Фантазия рисовала ему эти самолеты, один причудливей другого, не похожие на те, что летают сейчас.
Коллега Зандлера - Оберт, первым понявший гениальность открытий Циолковского, калужского учителя физики, не смог их реализовать. После Циолковского появилось много работ. Но все на бумаге, в моделях. Зандлер хотел создать реактивный самолет в металле.
В прошлом Зандлер усматривал горький и роковой парадокс - о могучей движущей силе ракет люди знали гораздо раньше, чем изобрели паровую машину или воздушный шар. Еще за двести пятьдесят лет до нашей эры философ Герон Александрийский проводил опыты над реактивной турбиной. В 1780 году магараджа Майсура применял ракеты против англичан. Английский полковник Вильям Конгрив бомбардировал Булонь и Копенгаген реактивными снарядами. Хайрем Максим, конструктор пулемета и аэроплана с паровой машиной, тоже думал о реактивных двигателях.
Зандлер вспоминал слова Циолковского о том, что есть вещи и дела, не вовремя рожденные. Но известно, что многие великие начинания воспринимались как несвоевременные и, не находя сочувствия у современников, гасли... Так "несвоевременными" оказались железные дороги. Комиссии известных ученых и специалистов находили их даже вредными и губительными. Пароход сочли игрушкой, и не кто-нибудь, а сам Наполеон.
Зандлер с успехом справился с планером реактивного самолета, применив стреловидное крыло. Но не было надежного двигателя, и это обстоятельство сводило его, Зандлера, труд к бессмыслице.
Иногда Зандлер завидовал Охайну, молодому изобретателю реактивного двигателя "Хес", его стремительной карьере, его упорству, смелым экспериментам, на которые сам он никогда бы не отважился. Но Охайн работал у Хейнкеля... Теперь же начатое Хейнкелем дело ловко перехватил Мессершмитт.
"Кто-то сильно помог господину Мессершмитту, - подумал Зандлер.- С точки зрения интересов рейха, надо бы поддержать Хейнкеля. Ведь он бьется над реактивным самолетом и двигателем четыре года. И, конечно, не подумает продать Мессершмитту документацию своей реактивной машины. Двигатель придется искать другой...
Телефонный звонок прервал размышления Зандлера.
- Доброе утро, профессор, - раздался в трубке густой, хорошо поставленный голос оберштурмфюрера СС Вальтера Зейца.- Извините за беспокойство. Поздравляю с началом войны. Сегодня на рассвете мы ответили на удар поляков. Повсюду наши войска одерживают победу.
- Хорошо, господин Зейц, - как можно приветливей отозвался Зандлер, стараясь скрыть раздражение.
Оберштурмфюрер Вальтер Зейц был в Лехфельде не только представителем гестапо, но и арбайтсфюрером Арбайтсфюрер - представитель нацистской партии на предприятии, отвечающий за выполнение плана и воспитание рабочих в фашистском духе. нацистской партии, и Зандлер, подавляя странную тревогу, пытался относиться к нему как можно предупредительней. Но в душе Зандлера Зейц вызывал злость. Арбайтсфюрер умел задавать такие вопросы, над которыми бился сам конструктор. И когда Зандлер ответить не мог, Зейц поджимал губы и снова задавал нечто вроде: "А скажите, профессор, не задумывались ли вы над тем, что скоростной истребитель теряет маневренность?"
Зандлер хорошо знал, что на скорости около тысячи километров в час маневр чрезвычайно затруднителен. Система воздушных тормозов, позволяющая резко убавить скорость, одновременно отнимала мощность у двигателя, лишенного воздушного напора. Это вело к потере высоты, к плохой управляемости - словом, к ухудшению боевых качеств машины. Как помирить маневренность со скоростью, Зандлер еще не знал.
-Я вам не помешал, профессор? - спросил Зейц, появляясь в дверях.
-Нет, господин Зейц. Сегодня по случаю победы можно отдохнуть.
Полнолицый, широкоплечий, голубоглазый обер-штурмфюрер был олицетворением того строя, который установился в Германии пять с половиной лет назад. Зейц принадлежал к гвардии СС, элите элит. Заплечных дел мастера формировались из людишек помельче, их не пускали в парадные империи. А такие белокурые, смелые и сильные, без примеси чужеродной крови, ведущие свое начало от древних германцев, составляют цвет нации, гордость империи.
Для Зейца служба заключалась в простом выполнении приказов и инструкций. Это делал он всегда точно, предупредительно и как-то весело. Зандлер завидовал его способности ни о чем не думать, обходить опасные повороты, смотреть на жизнь легко и беззаботно.
Зейц протянул Зандлеру дорогую гаванскую сигару.
- Это наш первый трофей, профессор, - важно проговорил Оберштурмфюрер.На днях моряки захватили польское судно из Гаваны. У бедняг испортилась рация, и они, ничего не зная о войне, спокойно зашли из Атлантики в ваш Кильский канал.
- Господин Зейц, - проговорил Зандлер, срывая с сигары золотой ободок, - на днях я был у Мессершмитта, и главный конструктор приказал мне форсировать работы над реактивным самолетом.
- Я знаю об этом, - многозначительно ответил Зейц, усаживаясь в кресло.
- Хочу посоветоваться с вами относительно философского обоснования этой работы...
- Да, да, - подбодрил профессора Зейц.
Зандлер достал из стола книжку в синем переплете. На обложке белел крест, воцаренный над пылающей землей.
- Послушайте, что пишет один человек: "Страна, потерявшая господство в воздухе, увидит себя подвергающейся воздушным нападениям без возможности реагировать на них с какой-нибудь степенью эффективности; эти повторные, непрекращающиеся нападения, поражающие страну в наиболее сложные и чувствительные части, несмотря на действие ее сухопутных и морских сил, должны неизбежно привести страну к убеждению, что все бесполезно и всякая надежда погибла. А это убеждение и означает поражение..."
- Кто это написал?
- Итальянский генерал Джулио Дуэ.
- Ну, это еще не авторитет, - протянул Зейц.
- Но послушайте дальше: "Я хочу только сделать упор на одном моменте, а именно на силе морального эффекта... не достаточно ли будет появления одного только неприятельского самолета, чтобы вызвать страшную панику?.. Может быть, это произойдет еще прежде, чем сухопутная армия успеет закончить мобилизацию, а флот - выйти в море".
- Вот это превосходная идея! - воскликнул Зейц.
- Стало быть, я правильно понял, что стремительная скорость нового самолета дает моральный эффект и на первых порах отодвигает проблему маневренности в бою?
Зейц догадался, что профессор ловко обошел его, хотел поспорить, но потом подумал: "В конце концов, стоит ли спорить о цыпленке, если он еще не вылупился из яйца". Вслух Зейц произнес:
- Безусловно, профессор. Вы меня очень заинтересовали, я непременно прочитаю генерала Дуэ, - и, хотя был в штатском, четко, по-военному, повернулся и вышел.
1 2 3 4 5