Владимир Тихомиров
Хой! Эпитафия рок-раздолбаю




Аннотация

История жизни и творчества Юрия «Хоя» Клинских и группы.

Владимир Тихомиров
"Хой!" Эпитафия рок-раздолбаю

РОДИТЕЛИ: НИКОЛАЙ МИТРОФАНОВИЧ И МАРИЯ КУЗЬМИНИЧНА

В квартире Клинских на самом видном месте — фотографии Юры. Юра в песочнице, Юра идет в школу, Юра — в выпускном классе… И ни одной фотографии Хоя. Юрий никогда не был «рок-звездой» для своих родителей. Обычный непутевый мальчишка, которого нужно беречь, охранять, направлять. И вечно переживать… Юра так и остался вместе с ними, и когда в четырех стенах становится до жути одиноко, родители, никого не стесняясь, беседуют с сыном. Который смотрит с пожелтевших карточек добрыми доверчивыми глазами…
С мужем мы познакомились в цехе. Я работала клепальщицей — самолеты клепала, а он — мастером. Я тогда жила с мужем, не очень хорошо жили, неважно. Он выпивал много, запоями пил… А Коля только с армии пришел, год проработал контролером, потом мастером — рядышком со мной. Так мы и познакомились, короче.
Она меня соблазнила, охомутала. А че? Неправда, что ли? Женщина она была видная, интересная…
Мне было 28 лет, все же не такая урода…
Я с армии пришел, служил в степях Казахстана оператором ракетной станции слежения. Первый год " в Ленинабаде. А потом перевели на озеро Балхаш, где целый ракетный полигон. Ну, да это неважно… Вместе работали на заводе, квартиру строили два года, а потом и Юра на свет появился…
Мальчиком он был неиспорченным. Добрый был. очень честный. Тяжело ему было жить. Характер у него такой был — нагрубить не мог, постоять за себя… Первое слово, что он сказал — мама. Еще вспоминаю, как он пел… года четыре ему было. Мы с дедом спим еще, а он вокруг нас бегает и поет: "Синий — синий иней лег на провода…" Били его часто. Я ему каждое утро давала 20–30 копеек в школу на завтрак. И его пацаны старшие всегда останавливали и деньги отбирали. И так он эту несправедливость терпеть не мог… Он от этого и стал такие песни сочинять, от несправедливости. Вот у него часто про мат спрашивали. А он отвечал — в автобусе мат стоит. В троллейбусе — мат. Везде мат… Он честный был, никого не старался охаять, а кто не знал его, считали Юру уркой каким-то. А ведь он совсем другой. Он дома и слова не мог сказать матом. Не любитель он ругаться.
Он ссориться не любил. Многие его не понимали.
Нормальным ребенком рос, незадиристым. Мало на улице занимался. Лет до 6 до 8 еще на улице играл, с ребятами бегал, а потом — как отрезало. И стал чем-то своим заниматься. И все что-то пишет, пишет… Но и читать любил. Приду с работы, а он книжки читает и что-то все переписывает. Я ему говорю: Юра, пошел бы на улицу погулял, а он — "Да ну, все это неинтересно…" И фильмы смотрел. Кино любил, индийские фильмы особенно. Вот, помню, лет 10 ему было… Ходили мы с ним в кинотеатр «Старт», ему одному скучно было в кино ходить. А ребята не ездили туда. Вот мы с ним и пошли. Смотрим фильм индийский какой-то, я уж сейчас названия и не помню… Ну. мне скучно, я Юре и говорю — мол, я отойду, у входа покурю. А потом его спрашиваю: сколько ж ты раз его видел? А он: да раз восемь…
Восемь! А он все смотрел как в первый раз. Еще он мистику всякую любил. Когда повзрослел, стал смотреть фильмы ужасов, у него этих видеокассет было штук 1000. Но, при этом, темноты боялся. Еще когда маленьким был, он боялся оставаться один в темной квартире. Помню, идем домой с работы, а время — осень, темнеет рано, смотрим — дома свет во всех комнатах горит. Спрашиваем Юрку — мол, ты чего свет-то везде включил. А он не признается — мол просто так включил, случайно. И спал всегда при свете.
А потом его братья старшие — Толя и Леня, они ему сводные братья, музыкой увлекли. Юра словно без ума от музыки был. Слушал Высоцкого, «Машину Времени», Макаревич ему очень нравился. Вся комнатушка была улеплена, все фотографиями артистов заклеил.
А учился так себе. По ночам он не спал. А днем засыпал на ходу. Вот поэтому и учиться ему было очень тяжело. И в армии ему тяжко было, он ведь не привык рано утром вставать. Мы с ним ругались по этому поводу, ругались, а все бесполезно. Такой уж он человек.
Учился он слабо. Я его подтягивал по литературе, по географии. Помню, игра у нас такая была — карту на полу расстелим, и я ему вопросы задавал — а ну, покажи мне такой полуостров. И он на спор показывал. Книжки со стихами ему покупал. И говорил: Юра. если ты будешь писать, то помни — слово не воробей. Выскочит и не поймаешь. Смотри, чтоб в стихах твоих никакой бяки не было. Если непонятно — спрашивай у меня. Вот я давно листок у него нашел. Мы в 9 классе его в деревню — в Ильич отправили. Это поселок такой — имени Ильича, а все зовут просто — Ильич. Нужно ехать по ростовской трассе. Проезжаешь Рогачевку, Каширу — а дальше — Ильич. Там его бабка Феодосья Аркадьевна и дед Кузьма Савельевич жили. Сейчас уж померли. А так Юра там каждое лето жил. Так вот, в 9 классе он начал писать стихи гекзаметром в подражание Гомеру. Слушай: "Вышла из мрака младая пурпурная Эос. Отрок же Юрий Клинских продолжал спать в объятьях Морфея. Дева, скажи, ты богиня иль дочь человека…" Потом он про бабку: "Встала она и сварила мне щей ароматных. Щи те подобны нектару, которым питалися боги…" Как складно, аж удивительно! Я эти слова на всю жизнь запомнил. И на работу мужикам носил, показывал.
Тянул за уши я его до 6 класса. А потом не выдержал — Юра, учись сам. Получай двойки-тройки. А вот когда он уже 8 классов закончил, ко мне подходит их классная руководительница — Кочергина Раиса Ивановна, она у них в 8 «Б» классе была в 30-й средней школе. Так вот, после родительского собрания она мне и говорит: Николай Митрофанович, вы как смотрите, что б Юра пошел в ПТУ? Там и учиться легче, и стипендию платят. А в институт он все равно не поступит. Я говорю — нет, Вера Ивановна.
И настоял на том, что бы его оставили в школе. Я ж знаю, что такое ПТУ. Там совсем другая обстановка: шайки, шпана, пьянки… Потом он школу закончил, а на другой день после выпускного уехал в Ильич. Там и сидел год, пока его в армию не взяли…
Там в деревне он с Галей, с женой своей, и познакомился. Хотя, нет, у него сначала другая была — сейчас уж и не помню, как ее звали. А потом — перед самой армией — он с Галей закрутил. Мы ему тогда мотоцикл купили — «Восход». Так что он у нас крутым парнем был…
Служил он на Дальнем Востоке. В танковой части. Водителем. Писал он письма нам кратко: мол, служу, жив. здоров, все как всегда. И просил выслать печенья там, конфет. Вот. кстати, комичный момент: в школе по русскому языку у него в школе «тройка» была. А письма писал грамотно — ни одной ошибки. И только однажды в письме из армии написал «пичинье». И я ему вместе с печеньем ответ послал — ты, Юра, следи за письмом, что б там не было ни одной ошибки. И только потом мы узнали, что в армии его били азербайджанцы. А нам с матерью он не говорил, что его бьют. Мы это только потом случайно узнали, когда он демобилизовался. Как дело было: он с армии пришел, и к нам в гости двоюродный брат зашел. Ну, они сели, выпили. Потом пошли на улицу, а бабка их провожать пошла. Юрка к одному мужику подошел и спрашивает: «Ты азик?» Тот говорит — да. "Ух, сука!" — и как саданул ему по физиономии! Бабка кинулась разнимать, а Юрка кричит: "Как вы меня, суки поганые, били в армии!"
А как только он вернулся из армии, мы ему подарок сделали — магнитофон и гитару. У него же увлечение музыкой через магнитофон пошло. У старших-то братьев был магнитофон старый — они его по дешевке где-то купили. Вот, они вместе крутили новые там ансамбли — "Машину времени", заграничных ансамблей много было. Ну, а Юрик слушал — слушал, и у него музыка сама как бы пошла — слушает магнитофон и что-то там напевает. А когда он пошел в армию, мы ему пообещали, что купим магнитофон. Сразу, как только демобилизуется. И еще когда он служил, мы ему магнитофон купили и гитару. Болгарскую электрогитару с усилителем. Гитара по тем деньгам стоила 90 рублей. А обыкновенная гитара — 17 рублей. А чего деньги жалеть? Он нам писал из армии: "Я здесь уже бренчу, три аккорда выучил…". И магнитофон купили — за 110 рублей. «Электронику». Он у него долго был. А потом-то он уже сам себе подороже покупал.
Ну, а как он с армии пришел, то опять к Гале побежал. Она Юрика чем взяла? Тем, что ждала 2 года и дождалась. Письма ему писала, все о любви говорила… Он как-то был от нее зависим. Почему? Он, дескать, с ней познакомился, и она его два года ждала — ну, пока он в армии был. И он уже был от нее зависим. И как он приехал в Воронеж…
Я тогда в кафе работала официанткой, свадьбы обслуживала. Вот я ему и говорю: сынок, вот бы ты музыкантом был. барабанщиком, например. И работа нормальная, и сыт всегда будешь, а он послушал — послушал и стал играть свою рок-музыку. У них там организовался рок-клуб.
Он и в милицию-то пошел, потому что романтики захотелось…
Когда Юрик пришел с армии, мы ему полную свободу предоставили. Денег у нас хватало, хоть мы и не шиковали, ничего особо такого не покупали, но на еду хватало. И вот он мне говорит: "Батя, я в милицию пойду служить". Я говорю — Юр, куда хочешь, туда и иди. Я, как отец, никак на него не давил в выборе профессии. Сам я и бригадиром настройщиков
Был, и мастером, и контролером, и конструктором. И я всегда говорил — мол, сынок, твоя жизнь, ты и решай сам. Правда, потом, когда он уже известным стал, я пробовал с ним поговорить, что рок-музыка — это временное, что нужно о будущем думать. А он мне: "А куда я пойду? В бизнесе я не могу. В этих делах нужна сноровка, наглость, а я не могу. Я не рожден бизнесменом". Я спрашиваю — а чем же ты будешь заниматься лет в сорок? А он — не знаю, вот доживу лет до сорока, а там видно будет. Поживем — увидим. Мне, — говорил Юрка, — на хлеб и на соль всегда хватит. А больше мне и не надо.
Ну так вот. Он сразу подал заявление, навели о нем справки, всех соседей опросили, как положено… И приняли его в этом же 1984 году. Служил он гаишником, то в центре города на посту стоял, то у нас тут, на Левом берегу. А спустя несколько месяцев его чуть не выгнали. Он Шабашку — нашего губернатора Шабанова, он тогда, правда, председателем этой, как его…, областной думы был, остановил. Он на красный свет ехал. Так этот гад. Шабашка, сам же и виноват, но поехал в ГАИ и нажаловался на Юру! И потребовал его увольнения! Мол, я начальник, мне все можно, любому милиционеру рот заткну! Человек он бессовестный. Хам, одно слово. И Юру к начальству вызвали на ковер. А Юрик и говорит: "А мне все равно кто это. Он, Шабанов этот. ехал на своей «Волге» на красный свет. Я его остановил за нарушение правил на перекрестке Ильича и Ленинского проспекта, когда он создал аварийную ситуацию…" А ему — ты должен знать, кого можно останавливать, а кого — нет… Юра говорит, что он Шабашку ни в лицо не знает, ни номеров автомобиля. А ему — ты должен знать! А кто их ему говорил?! А все равно — должен знать. И вот. после этого Юре выговор влепили и во вневедомственную охрану перевели. Я вообще так считаю, что ему в милиции после этого случая делать нечего было. Он несправедливости терпеть не мог. Не мог подхалимничать. Как все есть, так он и скажет. Вот поэтому жизнь у него такая тяжелая была.
Его даже в вытрезвитель как-то раз забрали. А дело так было: он, вернувшись со службы, переоделся и пошел с ребятами посидеть. Ну, взяли водочки, закуски и пошли в парк у завода. Выпили, посидели. А тут наряд милиции подъехал. И менты одного друга из их компании решили в трезвяк забрать. А Юра вступился — мол, ребята, подождите, мы ж не сделали ничего! А менты и Юрика в машину посадили. Он им говорит: да вы что. Я же свой, точно так же в милиции служу! А эти сволочи его в ответ избили… И в камеру на всю ночь заперли.
И как он хотел от этой милиции избавиться! На службу ходил, как на каторгу, все заявления об уходе писал. Но у него контракт на три года был. А как ему увольнение дали, он пришел с милиции и как стал с себя форму сдирать! Топтал ее ногами, рвал, швырял! Вот только его рубашки милицейские остались — я их донашиваю… Хотел и их пожечь — ему там. Менты эти, показали — кто ты такой есть и как себя надо там вести, а ему не по характеру это все было. И он не знал, как все это выразить, поэтому и песни такие писал.
Конечно, были и смешные эпизоды. Вот, помню, когда он во вневедомственной охране служил, они с напарником магазин в Сомово охраняли. И вот, представь, девица там какая-то ночью сошла с поезда и попросила милиционеров проводить ее до поселка. Ну. отказаться неудобно, и выбор пал на Юрика. И он пошел, значит, провожать ее через лес. А потом мне рассказывает: "Ну, проводил ее, все нормально. А оттуда иду. Когда с девкой шел, страшно не было. А один иду — просто жуть берет, ночь, темнотища, хоть глаз выколи… И как что-то зашуршало в кустах! Я как пистолет выхватил, как пи…данул!.." Выстрелил, то бишь. Я говорю — Юрка, а вдруг бы в человека попал?! А он — а не фига по кустам шуршать! И что интересно — как он шарахнул по кустам, так тишина сразу и настала. Потом еле-еле отчитался за патрон использованный. Или еще случай — он, когда еще в школе учился, пистолет себе сделал поджигной. Ну, знаешь, поджигаешь спичку, подносишь к дулу. а пистолет стреляет. Зачем ему пистолет? А что бы домой ночью через пруд ходить. Луна светит, а при луне знаешь как идти неприятно… Кругом темень, тут-то вроде светло, а в кустах — тьма непроглядная… Ну, я Юрика спрашиваю — а как же пистолет тебя спасет-то? Ведь пока ж ты его зажжешь, тебя уже ведьма сто раз утащит. А он — все равно, так лучше!
… А потом, когда он свои первые альбомы выпустил, слава пошла, но эта слава голову ему не скрутила. Не испортила его. Вот помню, как пошли группы выступать — как бы это "Сектор газа". Поддельные, понял? Юрика все слушали, но его же никто в лицо не знал. И вот, как-то Юрик приехал с Москвы и мне по пьянке рассказал об одном эпизоде. Мы, говорит пошли как-то на концерт. Вот пришли, расселись. Он подвыпивший был, это не секрет, конечно, он любил выпить. И вот, объявляют — выступает группа "Сектор Газа"… А я. говорит Юрик, сижу в зале. И выходит этот — Фидель. Юрик его знал, он у них типа администратором был когда-то…
Я говорит Юрик, вскочил и побежал на сцену. Вырвал у них микрофон и хотел сказать, что, мол, они — мошенники… Это ж я — "Сектор Газа"! А они ему — а мы тебя не знаем! И стали бить! Как били! Минут десять! Пинками!.. Все отбили… Я. говорит, упал, закрыл руками голову, чтоб не убили. Как они его били! Все почки, все отбили… Этот Фидель, собака, мне б до него добраться, я б его голыми руками задушил!.. Юрик потом три недели лежал в больнице… Они ему все отбили! Суки! Он когда рассказал мне… И вот. как мне кажется — вот причина его смерти.
…А так — да. мы с ним любили выпить. Приходит ко мне и говорит: "Пап, ну ты доволен мной — как я пробился?" Ну, мы возьмем бутылочку. а одна у него с собой всегда была — что бы не бегать лишний раз. Ну, сядем. он кассету со своими песнями в магнитофон воткнет, а сам смотрит — нравится мне или нет… Ну, как сказать? Музыка мне во многих песнях не нравится, он на гитаре слабенько играл, никакого профессионализма не было. А вот слова! Слова мне очень нравятся. Вот, например, мне песня его нравится про День рождения: "В этот день родили меня на свет, В этот день я с иголочки одет. В этот день теплом вашим я согрет. Мне сегодня тридцать лет…" Или: "Я имею право сегодня пить, Я имею право сегодня жить, Я имею право сегодня про все забыть. Да чего там говорить!.." Я ему иногда говорил: "Юр. вот ты Лермонтова читал?" А он: "Да не читал я твоего Лермонтова. Все тебе этот Лермонтов!" А мне действительно Лермонтов нравится и я Юрика буквально заставлял Лермонтова читать! Вот все говорят, что Пушкин — гений. Я с этим согласен, но вот в стихосложении я считаю Лермонтова лучшим, он мне больше нравится. Вот "Повести Белкина" читаешь — все они какие-то легонькие, а вот "Герой нашего времени" — она и сейчас как настольная книга. Но он хоть меня и подкалывал с Лермонтовым, но я, похоже, научил его думать над каждым словом. Он, Юрик, и писал похоже на Лермонтова. Вот. послушай: "Ты подруга выходи-ка на крыльцо. Ты не слушай ругань матерную матери с отцом…" Как перебор гитарный! Он меня просто убивал этими словами. И сколько я его не расспрашивал, так и не смог понять эту технологию — как он стихи свои писал… До сих пор не понимаю. Как музыкант, он, конечно, слабоват.
А вот песни писал —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10