первый ярус патрулирует на высоте трех тысяч метров, второй ярус - на высоте полутора тысяч метров и третий ярус на бреющем полете в районе болота, куда мы должны направиться после атаки цели. Истребители противника верхнего яруса сразу же вступили в бой с нашими истребителями прикрытия.
Вижу, что два самолета из переднего звена, охваченные пламенем, ринулись вниз, тут же сбили и третий самолет первого звена. Крайнее левое звено "ильюшиных", сделав хитрый маневр, атаковало цель и, петляя по перелескам, ушло. Наша тройка осталась одна. Ведущий старший сержант Петько подал команду приготовиться к атаке. В момент атаки он был сбит, запылал самолет и левого ведомого сержанта Шишкина. Я остался один. Именно один, ибо полетел на задание без стрелка. Передо мной оказалась цель. Атаковал злосчастную Горушку, над которой только что потерял пятерых друзей, и, сделав левый разворот, вышел на бреющем полете к болоту. Теперь предстояло идти домой. Но не успел я опомниться, как впереди справа прошла пулеметная трасса. Пока соображал, что к чему, как еще одна трасса прошла прямо над фонарем.
Быстро повернул голову и увидел: меня атакует истребитель.
"Мессершмитт" вел себя предельно нагло. Вовсе не заботясь о защите, он атаковал меня с разных сторон, но безрезультатно. "Может убить", - подумал я. Начал выполнять виражи, стараясь уйти на свою территорию. Высота небольшая, и снизу я защищен. Спереди немец подходить боится - знает силу лобового огня штурмовика.
Скорость у меня меньше, значит, и радиус виража мал. "Мессершмитт" норовит пристроиться сзади.
Внезапно мне пришла в голову мысль - а почему, собственно, я только о спасении думаю? Почему сам не атакую фашиста? Правда, случая воздушного боя штурмовика с истребителем противника еще не бывало. При встрече нам предписывалось уходить на бреющем полете, бой не принимать.
Немец совершенно обнаглел. Высокая скорость сейчас была для него помехой, и он выпустил шасси, чтобы уменьшить ее. Это почему-то взбесило меня. Ну, думаю, гад, я тебе не котенок!
Резко развернул машину в сторону самолета противника, взял ручку на себя. "Мессер" в этот момент оказался прямо передо мной в прицеле. Я нажал на все гашетки. Вижу, как пули вонзаются в истребитель. Кажется, проходит целая вечность.
Истребитель задымил, свалился на крыло и пошел к земле! Летчик оказался опытный: перед самой землей он сумел выровнять горящий самолет и плюхнулся в сугроб.
И мой самолет от потери скорости оказался в штопорном положении. Кое-как выровнял машину, набрал скорость, снизился.
Делаю разворот и вижу, как к истребителю с автоматами бегут наши солдаты. Теперь можно идти домой. И тут чувствую вдруг, что силы мои иссякли. Все тело покрыто липким потом. И самолет ведет себя ненормально. Повреждены руль поворота и глубины, пробиты пулей водомаслорадиаторы.
С трудом дотянул до аэродрома. Сел. Откинул фонарь и буквально упал на руки летчиков, плотным кольцом окруживших мою машину.
Подошел командир полка. Я взял под козырек и начал рапорт.
- Отставить, - как-то устало махнул рукой Митрофанов. - Расскажи, Талгат, что произошло.
Я рассказал о бое, о пяти сбитых немцами штурмовиках. Не знаю почему, но о схватке с "мессершмиттом" умолчал. Опустив головы, слушали летчики мои рассказ. Да, нелегко терять боевых друзей.
Мы направились с аэродрома. Рядом со мной шел Пошевальников.
- При таких повреждениях самолетом управлять очень трудно, - заметил он. - Удивляюсь, как ты дотянул.
Повреждения? Я и забыл о них сгоряча.
- У тебя же перебит трос управления рулем поворота, повреждена правая часть руля глубины!
Вернулись вдвоем к израненной машине, осмотрели ее, и только тут я понял, что чудом остался в живых.
Рано утром меня разбудил посыльный из штаба. Быстро оделся и через несколько минут уже стоял перед Митрофановым.
- Звонили из дивизии. Приказали немедленно явиться.
- А в чем дело?
- Понятия не имею. О вчерашнем дне я доложил. Наверное, подробностями интересуются. Иди, расскажешь начальству. Можешь не торопиться: вылетов наверняка сегодня не будет.
По заснеженному полю, затем лесом, через болото пошел в Андриаполь. Видно, в штабе дивизии меня уже ждали. Возле адъютанта сидело несколько штатских. Когда я доложил о прибытии, они с интересом посмотрели на меня. Адъютант тут же предложил пройти в кабинет комдива.
Вхожу, вижу Каманина.
- Сержант Бегельдинов явился по вашему вызову.
- Хорошо. Садитесь, - командир указал на стул. - Садитесь, садитесь.
Сел, снял шапку-ушанку. С опаской смотрю на унты: от них текут ручейки по полу.
- Расскажите о вчерашнем бое.
Начинаю по порядку с момента взлета, стараюсь не упустить даже мелочи.
- Это мне известно, - перебил Каманин. - Я спрашиваю о бое с истребителем. Кстати, почему не доложили командиру полка?
Я растерянно замолчал.
- Ваш бой с истребителем видели артиллеристы. Летчика они задержали. Мне звонили из артполка.
Сбивчиво рассказываю о бое. Каманин подходит к двери, приглашает штатских. Оказалось, что это корреспонденты газет. Меня буквально засыпали вопросами. Командир дивизии разъяснил, что это был первый в истории авиации бой штурмовика с истребителем с таким исходом.
Он рассказал, что сбил я матерого волка. Немец в звании майора имел на счету сто восемь сбитых самолетов. Он пиратствовал еще в Бельгии и во Франции, летал на Балканах. Фашист ни за что не хотел верить, что его сбил сержант, имеющий всего восемь боевых вылетов.
Каманин шутя сказал, что должен извиниться передо мной: немец просил познакомить его с русским ассом, но свидание это не состоялось.
- Эту птицу мы отправили в штаб армии. Думаю, что вы не будете горевать.
Все рассмеялись. Командир дивизии поднялся из-за стола. Я встал по стойке "смирно".
- За отличное ведение боя и сбитый истребитель, - медленно произнес Каманин, - командующий воздушной армией от имени Президиума Верховного Совета СССР награждает вас орденом Отечественной войны второй степени.
- Служу Советскому Союзу!
После этого корреспонденты еще долго не отпускали меня, расспрашивали о службе, о том, как стал летчиком.
Поздно вечером вернулся я в полк. Здесь уже узнали обо всем и подготовили маленький сюрприз: в нашей комнате был накрыт стол, и я оказался виновником торжества. Правда, полушутя, полусерьезно Пошевальников сказал, что "не простит" мне этого сбитого самолета. Ведь получилось, что они после всех узнали о нем. Я дал слово, что если собью еще, то сразу доложу.
Через несколько дней в полк пришли газеты с описанием боя. Все в них было правильно, но я смущался. Казалось, что сделали меня уж слишком героическим авиатором. Тем не менее одну газету отправил домой отцу, а другую Зине - той самой девушке, с которой мы в холодном вагоне ехали из Москвы на фронт.
* * *
Тем временем продолжались жестокие бои за Глухую Горушку. По нескольку раз в день летали мы штурмовать живую силу и технику врага.
Рано утром командир эскадрильи Пошевальников повел группу в составе двенадцати самолетов на уничтожение артиллерийских позиций противника. Подлетаем к линии фронта и попадаем под жестокий зенитный огонь: бьет по крайней мере полдюжины батарей. Начинаем маневрировать.
Ведущий дает команду: "Приготовиться к атаке!"
Включаю механизм бомбосбрасывателя, убираю колпачки от кнопок сбрасывания бомб, реактивных снарядов и от гашеток пушек и пулеметов. Проверяю приборы. Внимательно слежу за действиями ведущего.
Разворачиваемся для атаки, и в этот момент мой самолет сильно подбрасывает, будто кто-то ударил его снизу. Мотор начинает работать с перебоями. Ясно: попадание...
Тем не менее вхожу в атаку.
Мотор работает все хуже и хуже. Выхожу из строя и всеми силами пытаюсь дотянуть до линии фронта, благо, она недалеко. Чувствую, что машина окончательно отказывается слушаться, и тут вижу внизу довольно большую поляну. Снижаюсь и, не выпуская шасси, сажаю самолет.
Кругом густой сосновый лес. Тишина. Что же теперь делать? Куда идти? С воздуха я ориентировался прекрасно, а сейчас, убей, не знаю, где свои, а где немцы.
Откидываю фонарь. Но едва пытаюсь вылезти из кабины, как начинается обстрел. Стреляют с двух сторон. Мы со стрелком засели в кабинах под прикрытием брони. А бой идет, стрельба все интенсивнее. Есть уже несколько попаданий в самолет.
Попадут в бензобаки - не миновать взрыва. Одно утешает: стреляют автоматы и винтовки, баки же защищены броней, которую можно пробить лишь из крупнокалиберного пулемета.
Постепенно бой стихает, выстрелы все реже и реже.
- Пойдем в лес, - говорит стрелок. - Пересидим.
- Кого пересидим? - не понимаю я.
- Посмотрим, кто подойдет к самолету. Если немцы, то тронемся в другую сторону, а если свои...
Ясно. Мысль правильная.
Осторожно выбираемся из самолета, ползем по глубокому снегу в лес. Добрались до деревьев, залегли. Проходит не больше получаса, видим, как из-за деревьев появляются четыре пехотинца. Один с миноискателем идет впереди, за ним цепочкой тянутся остальные.
Свои или немцы? Похожи на своих - в валенках, ушанках. А может, немцы? Лежим не шевелясь.
Пехотинцы подходят все ближе и ближе к самолету. Теперь ясно видим, что это наши солдаты. Вскакиваем и бежим к ним.
- Стой! - раздается вдруг голос солдата с миноискателем. - Стой, летун! Куда тебя черт несет! Здесь минное поле. Что кишки хочешь по деревьям развесить?
Останавливаемся как вкопанные. Солдаты подходят к нам, и мы вместе направляемся к самолету.
- Везучий ты, друг, - говорит пожилой солдат. - Смотри.
Чувствую, как волосы становятся дыбом. Впереди самолета, метрах в пяти, лежит противотанковая мина. Стоило при посадке еще чуть-чуть продвинуться вперед, и мы со стрелком наверняка отдали бы богу души.
- Чуешь? - спрашивает тот же солдат. - Так-то вот. Ладно, идем к командиру полка. Там разберутся и в часть вас отправят. Айда!
Выбираемся с заминированного поля, входим в лес. Тут уже можно идти спокойно. Солдаты рассказывают, что приземлились мы прямо перед позициями стрелкового полка на "ничейной" земле. Пехотинцы открыли огонь, чтобы не подпустить к самолету немцев. Но, видно, те не очень-то и стремились добраться до "ильюшина". Это нас и спасло.
Идем уже около получаса, выходим на укатанную машинами дорогу. Неожиданно из-за поворота появляется колонна офицеров. Мы отходим к обочине, пропускаем строй. Вдруг из колонны раздается громкий голос:
- Талгат!
Смотрю и глазам своим не верю: в колонне идет Бухарбаев. Да, да, командир звена Фрунзенского аэроклуба, который пускал меня в первый самостоятельный полет.
Я кинулся к строю, обнял земляка. А колонна идет и идет. Как быть?
- Спросим разрешения у командира, - быстро говорит Бухарбаев, позволит нам побыть вместе.
Майор, ведущий колонну, выслушал нас и, действительно, не возражал, чтобы Бухарбаев остался со мной.
- Только не очень задерживайтесь, - сказал он на прощание.
Мы вместе отправились к командиру полка. Показали документы, рассказали о бое, о подбитой машине.
- Знаю, знаю, - густым басом заговорил подполковник. - Я уже связался с вашей частью, сообщил, что живы и здоровы. Пока отдыхайте. Будет попутная машина - отправим. А это кто? Земляк? Приятная встреча.
Добрый подполковник разрешил нам остаться в его блиндаже. Вскоре на столе появились консервы, хлеб, фляжка с водкой.
Многие, конечно, знают, что значит встретить старого знакомого после долгой разлуки. Но далеко не все представляют себе, что означает эта встреча в тяжелой фронтовой обстановке. Шел час за часом, а мы сидели говорили, говорили, говорили...
Перед самой войной здоровье у Бухарбаева стало сдавать, и медицинская комиссия отстранила его от полетов. Началась война, он тщетно пытался попасть в авиацию. И тогда мой первый командир, имевший офицерское звание, пошел в пехоту и попал на курсы переподготовки. Окончил их, получил назначение на фронт.
Сейчас он на командирской учебе.
- Как я завидую тебе, малыш, - с грустью говорил Бухарбаев. - Так хочется подняться в воздух! Ну, не беда. Мы и на земле повоюем.
Настало время расставаться. Мы расцеловались, пожелали друг другу фронтового счастья. Подошла машина. Мы со стрелком забрались в кузов, уселись на пустые снарядные ящики и тронулись в путь. Долго стоял на дороге и смотрел нам вслед Бухарбаев.
Больше нам с ним не суждено было увидеться. В одном из жестоких боев под Старой Руссой командир батальона Бухарбаев погиб. Пуля попала ему в сердце. Об этом я узнал уже после войны, когда приехал во Фрунзе.
Прошла неделя. Обычная фронтовая неделя с ежедневными вылетами. Как-то утром после завтрака командир полка вызвал меня и дал задание - слетать на разведку.
- Боюсь не справиться, - ответил я.
- Почему?
- Никогда без ведущего не летал. Я объект, да и свой аэродром не найду.
- Ерунда. Я уверен, что все будет хорошо. Раненого стрелка один доставил, после боя один прилетел. Найдешь.
Вылетел, разведал продвижение вражеских войск и без происшествий вернулся. Едва доложил, как приземлился еще один самолет, и его летчик слово в слово повторил мой рапорт. В чем дело? Оказалось, что Митрофанов для страховки пустил по моим следам опытного разведчика.
После этого меня назначили ведущим, а вскоре и командиром звена. Стал сам водить тройку "ильюшиных" на штурмовку вражеских объектов.
В эти же дни в моей жизни произошло большое событие: на партийном собрании в одной из землянок меня приняли в кандидаты Коммунистической партии.
Сбит
Сталинградская битва закончилась. Наши войска, развивая наступление, вступили на землю истекающей кровью Украины. С утра до глубокой ночи летчики штурмовали противника, стремившегося любой ценой задержать наступление Советской Армии. Четыре, пять, шесть вылетов в день!
Как-то офицеров полка собрал генерал Рязанов.
- Слушайте боевое задание, - сказал он. - Харьковский аэродромный узел немцы считают неприступной крепостью. Должен сказать, что они весьма недалеки от истины. В этот район противник стянул массу зенитной артиллерии, насытил его истребительной авиацией. Несколько попыток бомбардировки оказались безуспешными. Командование решило бросить на узел штурмовую авиацию. Вашей части приказываю завтра с рассветом нанести сосредоточенный удар по аэродрому противника.
Разговор этот состоялся поздно вечером.
Всю ночь механики и оружейники готовили самолеты. Едва начал розоветь восток, мы поднялись в воздух. Прикрываемые полком истребителей, удачно миновали линию фронта и вышли прямо на цель.
Видимо, немцы только что проснулись, и наш визит был для них как гром среди ясного неба. Горят, словно факелы, двенадцать бомбардировщиков, рушатся ангары, уничтожены склады авиабомб.
Без потерь вернулись на аэродром. Тут нас ждала радость. От имени командования генерал объявил полку благодарность и зачитал приказ, в котором говорилось, что летчики представлены к награждению орденами Красного Знамени, а воздушные стрелки - орденами Отечественной войны.
Командир полка подполковник Митрофанов отдал приказ: "Отдыхать!"
Ясно, что сегодня вылетов уже не будет, решили мы, и стали планировать время. Не так уж часто выдавалось несколько свободных часов, и настроение у всех было приподнятым. Побрились, начистили сапоги, одним словом, подготовились к вечеру.
А в два часа дня нас срочно вызвали на КП. Генерал сказал, что немцы пришли в себя после налета, и отдал приказ еще раз навестить Харьков, но теперь уже меньшими силами.
Значит, отдых не состоится. Мы поднялись шестеркой и взяли курс на запад. Высота две тысячи метров. На небе ни облачка. Летим. Время от времени нетерпеливо посматриваем по сторонам. Где же истребители прикрытия? Уже прошли линию фронта, а их все нет и нет.
Недалеко цель. Почему же немцы не ведут зенитный огонь? И только подумал об этом, как началась в воздухе кутерьма - заговорило одновременно батарей десять, не меньше. Ну, тут уж не до размышлений, успевай только поворачиваться.
С зенитками нужно хитрить, иначе непременно окажешься в дураках. Лучше всего вовсе не связываться с ними, а уж если бить, то ту, которая стоит "поперек дороги", загораживая цель. Коль есть возможность обойти - обойди. Мы стали резко менять высоту, скорость.
Проскочили первый пояс противовоздушной обороны, затем второй.
Тут далеко слева мы увидели группу бомбардировщиков противника под прикрытием истребителей, возвращавшихся с боевого задания на тот аэродром, который мы летели штурмовать.
"Мессершмитты" резко развернулись и ринулись наперерез нашей шестерке. Две пары, три, четыре... двенадцать истребителей против шести штурмовиков! Вот когда я по-настоящему пожалел, что нет у нас прикрытия.
"Мессеры" норовят клюнуть то сверху, то в живот. В лоб не заходят! Жаль! Тут бы мы показали, почем фунт лиха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Вижу, что два самолета из переднего звена, охваченные пламенем, ринулись вниз, тут же сбили и третий самолет первого звена. Крайнее левое звено "ильюшиных", сделав хитрый маневр, атаковало цель и, петляя по перелескам, ушло. Наша тройка осталась одна. Ведущий старший сержант Петько подал команду приготовиться к атаке. В момент атаки он был сбит, запылал самолет и левого ведомого сержанта Шишкина. Я остался один. Именно один, ибо полетел на задание без стрелка. Передо мной оказалась цель. Атаковал злосчастную Горушку, над которой только что потерял пятерых друзей, и, сделав левый разворот, вышел на бреющем полете к болоту. Теперь предстояло идти домой. Но не успел я опомниться, как впереди справа прошла пулеметная трасса. Пока соображал, что к чему, как еще одна трасса прошла прямо над фонарем.
Быстро повернул голову и увидел: меня атакует истребитель.
"Мессершмитт" вел себя предельно нагло. Вовсе не заботясь о защите, он атаковал меня с разных сторон, но безрезультатно. "Может убить", - подумал я. Начал выполнять виражи, стараясь уйти на свою территорию. Высота небольшая, и снизу я защищен. Спереди немец подходить боится - знает силу лобового огня штурмовика.
Скорость у меня меньше, значит, и радиус виража мал. "Мессершмитт" норовит пристроиться сзади.
Внезапно мне пришла в голову мысль - а почему, собственно, я только о спасении думаю? Почему сам не атакую фашиста? Правда, случая воздушного боя штурмовика с истребителем противника еще не бывало. При встрече нам предписывалось уходить на бреющем полете, бой не принимать.
Немец совершенно обнаглел. Высокая скорость сейчас была для него помехой, и он выпустил шасси, чтобы уменьшить ее. Это почему-то взбесило меня. Ну, думаю, гад, я тебе не котенок!
Резко развернул машину в сторону самолета противника, взял ручку на себя. "Мессер" в этот момент оказался прямо передо мной в прицеле. Я нажал на все гашетки. Вижу, как пули вонзаются в истребитель. Кажется, проходит целая вечность.
Истребитель задымил, свалился на крыло и пошел к земле! Летчик оказался опытный: перед самой землей он сумел выровнять горящий самолет и плюхнулся в сугроб.
И мой самолет от потери скорости оказался в штопорном положении. Кое-как выровнял машину, набрал скорость, снизился.
Делаю разворот и вижу, как к истребителю с автоматами бегут наши солдаты. Теперь можно идти домой. И тут чувствую вдруг, что силы мои иссякли. Все тело покрыто липким потом. И самолет ведет себя ненормально. Повреждены руль поворота и глубины, пробиты пулей водомаслорадиаторы.
С трудом дотянул до аэродрома. Сел. Откинул фонарь и буквально упал на руки летчиков, плотным кольцом окруживших мою машину.
Подошел командир полка. Я взял под козырек и начал рапорт.
- Отставить, - как-то устало махнул рукой Митрофанов. - Расскажи, Талгат, что произошло.
Я рассказал о бое, о пяти сбитых немцами штурмовиках. Не знаю почему, но о схватке с "мессершмиттом" умолчал. Опустив головы, слушали летчики мои рассказ. Да, нелегко терять боевых друзей.
Мы направились с аэродрома. Рядом со мной шел Пошевальников.
- При таких повреждениях самолетом управлять очень трудно, - заметил он. - Удивляюсь, как ты дотянул.
Повреждения? Я и забыл о них сгоряча.
- У тебя же перебит трос управления рулем поворота, повреждена правая часть руля глубины!
Вернулись вдвоем к израненной машине, осмотрели ее, и только тут я понял, что чудом остался в живых.
Рано утром меня разбудил посыльный из штаба. Быстро оделся и через несколько минут уже стоял перед Митрофановым.
- Звонили из дивизии. Приказали немедленно явиться.
- А в чем дело?
- Понятия не имею. О вчерашнем дне я доложил. Наверное, подробностями интересуются. Иди, расскажешь начальству. Можешь не торопиться: вылетов наверняка сегодня не будет.
По заснеженному полю, затем лесом, через болото пошел в Андриаполь. Видно, в штабе дивизии меня уже ждали. Возле адъютанта сидело несколько штатских. Когда я доложил о прибытии, они с интересом посмотрели на меня. Адъютант тут же предложил пройти в кабинет комдива.
Вхожу, вижу Каманина.
- Сержант Бегельдинов явился по вашему вызову.
- Хорошо. Садитесь, - командир указал на стул. - Садитесь, садитесь.
Сел, снял шапку-ушанку. С опаской смотрю на унты: от них текут ручейки по полу.
- Расскажите о вчерашнем бое.
Начинаю по порядку с момента взлета, стараюсь не упустить даже мелочи.
- Это мне известно, - перебил Каманин. - Я спрашиваю о бое с истребителем. Кстати, почему не доложили командиру полка?
Я растерянно замолчал.
- Ваш бой с истребителем видели артиллеристы. Летчика они задержали. Мне звонили из артполка.
Сбивчиво рассказываю о бое. Каманин подходит к двери, приглашает штатских. Оказалось, что это корреспонденты газет. Меня буквально засыпали вопросами. Командир дивизии разъяснил, что это был первый в истории авиации бой штурмовика с истребителем с таким исходом.
Он рассказал, что сбил я матерого волка. Немец в звании майора имел на счету сто восемь сбитых самолетов. Он пиратствовал еще в Бельгии и во Франции, летал на Балканах. Фашист ни за что не хотел верить, что его сбил сержант, имеющий всего восемь боевых вылетов.
Каманин шутя сказал, что должен извиниться передо мной: немец просил познакомить его с русским ассом, но свидание это не состоялось.
- Эту птицу мы отправили в штаб армии. Думаю, что вы не будете горевать.
Все рассмеялись. Командир дивизии поднялся из-за стола. Я встал по стойке "смирно".
- За отличное ведение боя и сбитый истребитель, - медленно произнес Каманин, - командующий воздушной армией от имени Президиума Верховного Совета СССР награждает вас орденом Отечественной войны второй степени.
- Служу Советскому Союзу!
После этого корреспонденты еще долго не отпускали меня, расспрашивали о службе, о том, как стал летчиком.
Поздно вечером вернулся я в полк. Здесь уже узнали обо всем и подготовили маленький сюрприз: в нашей комнате был накрыт стол, и я оказался виновником торжества. Правда, полушутя, полусерьезно Пошевальников сказал, что "не простит" мне этого сбитого самолета. Ведь получилось, что они после всех узнали о нем. Я дал слово, что если собью еще, то сразу доложу.
Через несколько дней в полк пришли газеты с описанием боя. Все в них было правильно, но я смущался. Казалось, что сделали меня уж слишком героическим авиатором. Тем не менее одну газету отправил домой отцу, а другую Зине - той самой девушке, с которой мы в холодном вагоне ехали из Москвы на фронт.
* * *
Тем временем продолжались жестокие бои за Глухую Горушку. По нескольку раз в день летали мы штурмовать живую силу и технику врага.
Рано утром командир эскадрильи Пошевальников повел группу в составе двенадцати самолетов на уничтожение артиллерийских позиций противника. Подлетаем к линии фронта и попадаем под жестокий зенитный огонь: бьет по крайней мере полдюжины батарей. Начинаем маневрировать.
Ведущий дает команду: "Приготовиться к атаке!"
Включаю механизм бомбосбрасывателя, убираю колпачки от кнопок сбрасывания бомб, реактивных снарядов и от гашеток пушек и пулеметов. Проверяю приборы. Внимательно слежу за действиями ведущего.
Разворачиваемся для атаки, и в этот момент мой самолет сильно подбрасывает, будто кто-то ударил его снизу. Мотор начинает работать с перебоями. Ясно: попадание...
Тем не менее вхожу в атаку.
Мотор работает все хуже и хуже. Выхожу из строя и всеми силами пытаюсь дотянуть до линии фронта, благо, она недалеко. Чувствую, что машина окончательно отказывается слушаться, и тут вижу внизу довольно большую поляну. Снижаюсь и, не выпуская шасси, сажаю самолет.
Кругом густой сосновый лес. Тишина. Что же теперь делать? Куда идти? С воздуха я ориентировался прекрасно, а сейчас, убей, не знаю, где свои, а где немцы.
Откидываю фонарь. Но едва пытаюсь вылезти из кабины, как начинается обстрел. Стреляют с двух сторон. Мы со стрелком засели в кабинах под прикрытием брони. А бой идет, стрельба все интенсивнее. Есть уже несколько попаданий в самолет.
Попадут в бензобаки - не миновать взрыва. Одно утешает: стреляют автоматы и винтовки, баки же защищены броней, которую можно пробить лишь из крупнокалиберного пулемета.
Постепенно бой стихает, выстрелы все реже и реже.
- Пойдем в лес, - говорит стрелок. - Пересидим.
- Кого пересидим? - не понимаю я.
- Посмотрим, кто подойдет к самолету. Если немцы, то тронемся в другую сторону, а если свои...
Ясно. Мысль правильная.
Осторожно выбираемся из самолета, ползем по глубокому снегу в лес. Добрались до деревьев, залегли. Проходит не больше получаса, видим, как из-за деревьев появляются четыре пехотинца. Один с миноискателем идет впереди, за ним цепочкой тянутся остальные.
Свои или немцы? Похожи на своих - в валенках, ушанках. А может, немцы? Лежим не шевелясь.
Пехотинцы подходят все ближе и ближе к самолету. Теперь ясно видим, что это наши солдаты. Вскакиваем и бежим к ним.
- Стой! - раздается вдруг голос солдата с миноискателем. - Стой, летун! Куда тебя черт несет! Здесь минное поле. Что кишки хочешь по деревьям развесить?
Останавливаемся как вкопанные. Солдаты подходят к нам, и мы вместе направляемся к самолету.
- Везучий ты, друг, - говорит пожилой солдат. - Смотри.
Чувствую, как волосы становятся дыбом. Впереди самолета, метрах в пяти, лежит противотанковая мина. Стоило при посадке еще чуть-чуть продвинуться вперед, и мы со стрелком наверняка отдали бы богу души.
- Чуешь? - спрашивает тот же солдат. - Так-то вот. Ладно, идем к командиру полка. Там разберутся и в часть вас отправят. Айда!
Выбираемся с заминированного поля, входим в лес. Тут уже можно идти спокойно. Солдаты рассказывают, что приземлились мы прямо перед позициями стрелкового полка на "ничейной" земле. Пехотинцы открыли огонь, чтобы не подпустить к самолету немцев. Но, видно, те не очень-то и стремились добраться до "ильюшина". Это нас и спасло.
Идем уже около получаса, выходим на укатанную машинами дорогу. Неожиданно из-за поворота появляется колонна офицеров. Мы отходим к обочине, пропускаем строй. Вдруг из колонны раздается громкий голос:
- Талгат!
Смотрю и глазам своим не верю: в колонне идет Бухарбаев. Да, да, командир звена Фрунзенского аэроклуба, который пускал меня в первый самостоятельный полет.
Я кинулся к строю, обнял земляка. А колонна идет и идет. Как быть?
- Спросим разрешения у командира, - быстро говорит Бухарбаев, позволит нам побыть вместе.
Майор, ведущий колонну, выслушал нас и, действительно, не возражал, чтобы Бухарбаев остался со мной.
- Только не очень задерживайтесь, - сказал он на прощание.
Мы вместе отправились к командиру полка. Показали документы, рассказали о бое, о подбитой машине.
- Знаю, знаю, - густым басом заговорил подполковник. - Я уже связался с вашей частью, сообщил, что живы и здоровы. Пока отдыхайте. Будет попутная машина - отправим. А это кто? Земляк? Приятная встреча.
Добрый подполковник разрешил нам остаться в его блиндаже. Вскоре на столе появились консервы, хлеб, фляжка с водкой.
Многие, конечно, знают, что значит встретить старого знакомого после долгой разлуки. Но далеко не все представляют себе, что означает эта встреча в тяжелой фронтовой обстановке. Шел час за часом, а мы сидели говорили, говорили, говорили...
Перед самой войной здоровье у Бухарбаева стало сдавать, и медицинская комиссия отстранила его от полетов. Началась война, он тщетно пытался попасть в авиацию. И тогда мой первый командир, имевший офицерское звание, пошел в пехоту и попал на курсы переподготовки. Окончил их, получил назначение на фронт.
Сейчас он на командирской учебе.
- Как я завидую тебе, малыш, - с грустью говорил Бухарбаев. - Так хочется подняться в воздух! Ну, не беда. Мы и на земле повоюем.
Настало время расставаться. Мы расцеловались, пожелали друг другу фронтового счастья. Подошла машина. Мы со стрелком забрались в кузов, уселись на пустые снарядные ящики и тронулись в путь. Долго стоял на дороге и смотрел нам вслед Бухарбаев.
Больше нам с ним не суждено было увидеться. В одном из жестоких боев под Старой Руссой командир батальона Бухарбаев погиб. Пуля попала ему в сердце. Об этом я узнал уже после войны, когда приехал во Фрунзе.
Прошла неделя. Обычная фронтовая неделя с ежедневными вылетами. Как-то утром после завтрака командир полка вызвал меня и дал задание - слетать на разведку.
- Боюсь не справиться, - ответил я.
- Почему?
- Никогда без ведущего не летал. Я объект, да и свой аэродром не найду.
- Ерунда. Я уверен, что все будет хорошо. Раненого стрелка один доставил, после боя один прилетел. Найдешь.
Вылетел, разведал продвижение вражеских войск и без происшествий вернулся. Едва доложил, как приземлился еще один самолет, и его летчик слово в слово повторил мой рапорт. В чем дело? Оказалось, что Митрофанов для страховки пустил по моим следам опытного разведчика.
После этого меня назначили ведущим, а вскоре и командиром звена. Стал сам водить тройку "ильюшиных" на штурмовку вражеских объектов.
В эти же дни в моей жизни произошло большое событие: на партийном собрании в одной из землянок меня приняли в кандидаты Коммунистической партии.
Сбит
Сталинградская битва закончилась. Наши войска, развивая наступление, вступили на землю истекающей кровью Украины. С утра до глубокой ночи летчики штурмовали противника, стремившегося любой ценой задержать наступление Советской Армии. Четыре, пять, шесть вылетов в день!
Как-то офицеров полка собрал генерал Рязанов.
- Слушайте боевое задание, - сказал он. - Харьковский аэродромный узел немцы считают неприступной крепостью. Должен сказать, что они весьма недалеки от истины. В этот район противник стянул массу зенитной артиллерии, насытил его истребительной авиацией. Несколько попыток бомбардировки оказались безуспешными. Командование решило бросить на узел штурмовую авиацию. Вашей части приказываю завтра с рассветом нанести сосредоточенный удар по аэродрому противника.
Разговор этот состоялся поздно вечером.
Всю ночь механики и оружейники готовили самолеты. Едва начал розоветь восток, мы поднялись в воздух. Прикрываемые полком истребителей, удачно миновали линию фронта и вышли прямо на цель.
Видимо, немцы только что проснулись, и наш визит был для них как гром среди ясного неба. Горят, словно факелы, двенадцать бомбардировщиков, рушатся ангары, уничтожены склады авиабомб.
Без потерь вернулись на аэродром. Тут нас ждала радость. От имени командования генерал объявил полку благодарность и зачитал приказ, в котором говорилось, что летчики представлены к награждению орденами Красного Знамени, а воздушные стрелки - орденами Отечественной войны.
Командир полка подполковник Митрофанов отдал приказ: "Отдыхать!"
Ясно, что сегодня вылетов уже не будет, решили мы, и стали планировать время. Не так уж часто выдавалось несколько свободных часов, и настроение у всех было приподнятым. Побрились, начистили сапоги, одним словом, подготовились к вечеру.
А в два часа дня нас срочно вызвали на КП. Генерал сказал, что немцы пришли в себя после налета, и отдал приказ еще раз навестить Харьков, но теперь уже меньшими силами.
Значит, отдых не состоится. Мы поднялись шестеркой и взяли курс на запад. Высота две тысячи метров. На небе ни облачка. Летим. Время от времени нетерпеливо посматриваем по сторонам. Где же истребители прикрытия? Уже прошли линию фронта, а их все нет и нет.
Недалеко цель. Почему же немцы не ведут зенитный огонь? И только подумал об этом, как началась в воздухе кутерьма - заговорило одновременно батарей десять, не меньше. Ну, тут уж не до размышлений, успевай только поворачиваться.
С зенитками нужно хитрить, иначе непременно окажешься в дураках. Лучше всего вовсе не связываться с ними, а уж если бить, то ту, которая стоит "поперек дороги", загораживая цель. Коль есть возможность обойти - обойди. Мы стали резко менять высоту, скорость.
Проскочили первый пояс противовоздушной обороны, затем второй.
Тут далеко слева мы увидели группу бомбардировщиков противника под прикрытием истребителей, возвращавшихся с боевого задания на тот аэродром, который мы летели штурмовать.
"Мессершмитты" резко развернулись и ринулись наперерез нашей шестерке. Две пары, три, четыре... двенадцать истребителей против шести штурмовиков! Вот когда я по-настоящему пожалел, что нет у нас прикрытия.
"Мессеры" норовят клюнуть то сверху, то в живот. В лоб не заходят! Жаль! Тут бы мы показали, почем фунт лиха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12