Когда же в слабом ее
свете я увидал огромную смутную тень, перелетавшую с холма на холм, то, не
помня себя, я закрыл глаза и ничком повалился на землю. Не знаю, сколько
времени пролежал я там; поднявшись наконец, я медленно побрел домой, а там,
спустившись в подвал, совершил мерзкий обряд поклонения амулету из зеленого
нефрита, лежавшему в своей нише, словно на алтаре.
Было страшно оставаться одному в старом пустом доме на заболоченной
равнине, и на следующий же день я отправился в Лондон, прихватив с собой
нефритовый амулет, а остальные предметы нашей святотатственной коллекции
частью сжег, а частью закопал глубоко в землю. Но уже на четвертую ночь в
городе я вновь услышал отдаленный лай; не прошло и недели со времени моего
приезда, как с наступлением темноты я стал постоянно ошушать на себе чей-то
пристальный взгляд. Однажды вечером я вышел подышать свежим воздухом в
районе набережной королевы Виктории. Я медленно брел в неопределенном
направлении, как вдруг отражение одного из фонарей в воде заслонила чья-то
черная тень и на меня неожиданно обрушился порыв резкого ветра. В эту минуту
я понял, что участь, постигшая Сент-Джона, ожидает и меня.
На другой день я тщательно упаковал нефритовый амулет и повез его в
Голландию. Не знаю, какого снисхождения мог я ожидать в обмен на возврат
таинственного талисмана его владельцу, ныне бездвижному и безмолвному. Но я
полагал, что ради своего спасения обязан предпринять любой шаг, если в нем
есть хоть капля логики. Что такое был этот пес, почему он преследовал меня
оставалось все еще неясным; но впервые я услышал лай именно на старом
голландском кладбище, а все дальнейшие события, включая гибель Сент-Джона и
его последние слова, указывали на прямую связь между обрушившимся на нас
проклятием и похищением амулета. Вот отчего испытал я такое непередаваемое
отчаяние, когда после ночлега в одной из роттердамских гостиниц обнаружил,
что единственное средство спасения было похищено у меня.
Той ночью лай был особенно громким, а на следующий день из газет я
узнал о чудовищном злодеянии. Кровавая трагедия произошла в одном из самых
сомнительных городских кварталов. Местный сброд был до смерти напуган: на
мрачные трущобы легла тень ужасного преступления, перед которым померкли
самые гнусные злодеяния их обитателей. В каком-то мерзком воровском притоне
целое семейство преступников было буквально разорвано в клочья каким-то
неведомым существом, что не оставило после себя никаких следов. Никто ничего
не видел соседи слышали только негромкий гулкий лай огромного пса,
неумолкавший всю ночь.
И вот я снова стоял на мрачном погосте, где в свете бледной зимней луны
все предметы отбрасывали жуткие тени, голые деревья скорбно клонились к
пожухлой заиндевевшей траве и растрескавшимся могильным плитам, а шпиль
поросшей плющом кирки злобно рассекал холодное небо и безумно завывал ночной
ветер, дувший со стылых болот и ледяного моря. Лай был едва слышен той
ночью, более того, он смолк окончательно, когда я приблизился к недавно
ограбленной могиле, спугнув приэтом необычно большую стаю нетопырей,
парившую над кладбишем с каким-то зловещим любопытством.
Зачем я пришел туда? Совершить поклонение, принести клятву верности или
покаяться безмолвным белым костям? Не могу сказать, но я набросился на
мерзлую землю с таким остервенением и отчаянием, будто кроме моего
собственного разума мною руководила какая-то внешняя сила. Раскопать могилу
оказалось значительно легче, чем я ожидал, хотя меня ждало неожиданное
препятствие: одна из многочисленных когтистых тварей, летавших над головой,
вдруг набросилась на меня и стала биться о кучу вырытой земли; мне пришлось
прикончить нетопыря ударом лопаты. Наконец, я добрался до полуистлевшего
продолговатого ящика и снял отсыревшую крышку. Это было последнее
осмысленное действие в моей жизни.
В старом гробу, скорчившись, весь облепленный шевелящейся массой
огромных спящих летучих мышей, лежал обокраденный нами не так давно скелет,
но ничего не осталось от его прежней безмятежности и чистоты: теперь его
череп и кости в тех местах, где их было видно были покрыты запекшейся кровью
и клочьями человеческой кожи с приставшими к ней волосами; горящие глазницы
смотрели со значением и злобой, острые окровавленные зубы сжались в жуткой
гримасе, словно предвешавшей мне ужасный конец. Когда же из оскаленной пасти
прогремел низкий, как бы насмешливый лай, а я увидел в мерзких окровавленных
костях чудовища недавно украденный у меня амулет из зеленого нефрита, разум
покинул меня; закричав изо всех сил, я бросился прочь, и скоро мои вопли
напоминали уже скорее взрывы истерического хохота.
Звездный ветер приносит безумие... Эти когти и клыки веками стачивались
о человеческие кости... Кровавая смерть на крыльях нетопырей из черных, как
ночь, развалин разрушенных временем храмов Велиара... Сейчас, когда лай
мертвого бесплотного чудовища становится все громче, а хлопки мерзких
перепончатых крыльев слышны все ближе у меня над головой, только револьвер
сможет дать мне забвение единственное надежное убежище от того, чему нет
названия и что называть нельзя.



1 2