Говард Ф.Лавкрафт.
Изгнанник

Несчастлив тот, кому воспоминания детства приносят лишь страх и печаль.
Несчастлив тот, кто одинокими часами оглядывается в прошлое во мрачных,
огромных покоях с коричневыми драпировками и сводящими с ума рядами
старинных книг, либо во внушающих благоговейный страх сумеречных рощах с
гротескными, громадными, загроможденными лозами деревьями, молчаливо
колышущими перекрученными ветвями далеко наверху, несет бесконечную вахту.
Боги! много же вы дали мне - мне, ошеломленному, разочарованному,
бесплодному, сломленному. И, однако, я доволен, - отчаянно цепляюсь за те
увядшие воспоминаниям, когда разум внезапно собирается покинуть меня.
Не знаю я, где родился, знаю - замок этот бесконечно стар и бесконечно
ужасен,.. темные проходы, высокие потолки - лишь паутину да тени найдет в
них глаз. Разрушающиеся коридоры, казалось, в них камни всегда отвратительно
сыры и в них всегда стоял этот проклятый запах мертвецов, накопленных
умершими поколениями. Никогда здесь не было света; так что я, иногда,
зажигал свечу и пристально вглядывался в пламя; в окна не проникало солнце -
ужасные деревья простирались над верхушками доступных башен. Лишь одна,
черная башня, возносилась над деревьями в неизвестное небо, но была она
частично разрушена и нельзя было подняться на нее, разве что, карабкаясь по
отвесной стене, камень за камнем.
Я, должно быть, обитал годами в этом замке, но нечем мне измерить
время. Кто-то, верно, заботился о моих нуждах, однако я не мог припомнить
еще какую-нибудь особу кроме моей собственной, или кого-нибудь еще живого,
исключая бесшумных крыс, летучих мышей да пауков. Я думаю, что кто бы ни
ухаживал за мной, был он потрясающе стар, - ибо первое мое представление о
живом существе: что-то высмеивающее меня, искаженное, съеженное и
распадающееся, подобно замку. По мне нет ничего нелепого в костях и
скелетах, усыпавших каменные склепы глубоко внизу, я причудливо считал их
обыденными и намного более естественными, чем цветные иллюстрации живых
существ, обнаруженные в заплесневелых книгах. Из книг я и узнал все. Не было
учителей понуждавших, либо же наставлявших меня, - я не помню звука
человеческого голоса - даже собственного; ибо хоть я и мог говорить, но
никогда и не пытался говорить вслух. В замке отсутствовали зеркала, и моя
внешность оставалась загадкой; но по инстинкту я считал себя схожим с юными
фигурами изображенными в книгах. Я ощущал себя юным, ведь помнил столь мало.
Снаружи, за вонючим рвом, под темными немыми деревьями, я часто лежал и
мечтал часами о прочитанном в книгах, страстно желая оказаться среди парней
толпящихся в солнечном мире за бесконечным лесом. Однажды я пытался сбежать
из леса, но тени сгустились над моей головой, воздух заполнился тяготящим
страхом и я испуганно помчался обратно, боясь потерять дорогу в лабиринте
ночной тишины.
Так в бесконечных сумерках я мечтал и ждал, только не знал я, чего жду.
Однажды, в темном одиночестве, мое сумрачное существование стало столь
ужасно, что не мог я более оставаться в покое, тогда протянул я умоляюще
руки к черной разрушенной башне, единой, что возносилась над лесом в
неизвестное небо. Я решился: подняться на башню,.. конечно, я мог и
сорваться - но уж лучше теперь увидеть на миг небо и погибнуть, чем жить
даже мельком не наблюдая дня.
В сырых сумерках я взбирался по изношенным и старым ступеням, пока те
не оборвались, и после, только ненадежные выступы служили мне опорой.
Страшен и ужасен оказался тот мертвый, лишенный ступеней каменный цилиндр:
черный, разрушенный и опустошенный, зловещий, с удивленными летучими мышами,
чьи крылья не создавали шума. Только много страшнее и ужасней неторопливость
моего продвижения: я уже забрался столь высоко, как мог, но тьма над головой
не становилась тоньше. Я вообразил, что ночь внезапно окружила меня, и
тщетно нащупывал свободной рукой оконную амбразуру, в которую мог бы
выглянуть наружу, пытаясь судить о высоте, что уже достиг.
Внезапно, после бесконечного страха, слепоты, карабканья вверх по
вогнутой и отчаянной пропасти, я почувствовал, что голова коснулась твердой
поверхности, - я понял, что должно быть, достиг крыши, или, по крайней мере,
некоторого подобия пола. Во тьме я поднял свободную руку, ощупал каменный,
неподвижный барьер. Я цепляться за все, что слизистые стены могли дать, пока
не нашел, что барьер подается, тогда я стал толкать плиту либо дверь над
своей головой, обеими руками. И хотя мои руки продвигались вверх, свет не
появился, - мой подъем подошел к бессмысленному завершению, - плита
оказалась люком на ровную каменную поверхность большего диаметра, чем
основание башни. Не заботясь, достаточно ли высок этаж и есть ли на нем
наблюдательное помещение я прополз вовнутрь и попытался помешать тяжелой
плите упасть обратно, но не преуспел в этой попытке. Я рухнул истощенный на
каменный пол под сверхъестественное эхо падающей плиты, надеясь, что сумею,
при необходимости, поднять ее вновь.
Полагая, что я теперь на громадной высоте, намного выше проклятых
ветвей деревьев, я оторвался от пола, нащупывая руками окно, из которого мог
бы выглянуть в первый раз на небо, луну и звезды, о которых я лишь читал.
Но, я был разочарован, потому как нашел лишь пустые мраморные полки,
поддерживающие отвратительные продолговатые коробки внушительного размера.
Вновь и вновь размышлял я, что за покрытый сединой секрет мог пребывать в
этом высоком помещении так много веков отрезанный от замка. Неожиданно мои
руки наткнулись на дверной проем, в каменном портале с грубыми, странными
изваяниями. Я попытался отрыть дверь и обнаружил, что та заперта, но высшим
взрывом силы я взломал ее - сквозь витиеватые решетки из железа, за коротким
каменным коридором, поднимающемся за недавно найденным входом, светила
полная луна, которую ранее видал лишь во снах, но в ее неясном свечении я не
осмелился призывать память.
Я решил, что уже достиг вершины замка и помчался по ступеням к двери,
но луна внезапно скрылась за облаком - я споткнулся, и стал пробираться в
темноте медленней. А когда добрался к решетке, то все еще было слишком
темно, - решетку я осторожно обследовал - она оказалась незапертой, но
открывать ее из-за страха падения с поразительной высоты, на которую
взобрался, не стал. Тогда луна выглянула.
Наиболее демонично то потрясение, что бездонно неожиданно и гротескно
невероятно. Ничто, чему я прежде подвергался, не могло бы сравниться в ужасе
с тем, что теперь увидел. Вместо головокружительной перспективы вершин
деревьев обозреваемых с величественной высоты, там, на уровне решетки
раскинулась твердая земля, с разбросанными по ней мраморными плитами и
колоннами, бросающими тень на древнюю каменную церковь, чей разрушенный
шпиль призрачно светился в лунном свете.
Теряя сознание, я открыл решетку и был потрясен белой покрытой гравием
дорогой, что протягивался в двух направлениях. Мой разум, ошеломленный и
ввергнутый в хаос, все еще содержал неистовую жажду света, и даже
фантастическое чудо не могло меня остановить. Я даже не знал: я - безумен,
сплю, либо зачарован, но решился, пристально смотреть на сверкающую
поверхность и веселиться любой ценой. Я не знал: ни кто я, ни что я, либо
что могло меня окружать: хотя после того как споткнулся, я стал осознавать
некую ужасную скрытую память, сделавшую мое продвижение не полностью
случайным. Я прошел под аркой, ступая меж плит и колон, блуждая по открытому
пространству: иногда следуя дороге, но, временами оставляя ее, в любопытстве
ступая через луга, где только редкие руины указывали на присутствие древней
забытой дороги. Однажды, где крошащаяся, мшистая каменная кладка говорила о
давно исчезнувшем мосту, я переплыл через резвую речку.
Прошло, вероятно, более двух часов, пока я достиг того, что казалось,
является моей целью - почтенный, увитый плюшем замок в заросшем парке,
безумно знакомый, но в тоже время озадачивающий меня. Я увидал: ров
заполнен, некоторые из привычных башен разрушены, и в тоже время, смущая
наблюдателя, отстроены новые крылья. И в замке (к моему восхищению) -
открытые окна - сверкающие, манящие, из которых разносились звуки веселого
кутежа. Подобравшись к одному, я пристально глядел на весьма чудно ряженую
компанию, веселящуюся и живо болтающую. Я никогда (кажется) не слышал
человеческой речи ранее и мог только смутно догадываться, что они говорят.
Некоторые из лиц, мне казалось, наполнены выражением, которое приносило
невероятно удаленные воспоминания, эмоции других были чужды мне.
Я вошел в ярко освещенную комнату через низкое окно, пройдя за единый
миг от надежды до чернейших конвульсий отчаяния. Призраки появляются быстро,
и как только вошел, я немедленно получил тому одно из наиболее ужасающих
подтверждений, какое я когда-либо представлял себе - лишь я пересек
подоконник, двигаясь к компании, внезапный и неслыханный страх ужасающей
интенсивности, исказил каждое лицо, вырвал дикий вопль, практически из
каждой глотки. Всеобщее бегство, в криках и панике - некоторые упали в
обморок - их утащили прочь обезумевшие приятели. Многие закрыли глаза руками
и, погрузившись в слепоту, и так неуклюже метались, переворачивая мебель,
натыкаясь на стены, пока не достигали одной из дверей.
Крики шокировали, и так я остался стоять в сверкающем помещении
одинокий и ошеломленный, прислушивающийся к исчезающему эху, - я дрожал от
мысли, представляя то, что могло бы проскользнуть мимо меня незамеченным.
При небрежном осмотре комната казалась пустой, но, двинувшись к одному из
альковов, я ощутил там движение - намек на движение, там, за выходом, под
золотой аркой, ведущим в другую, но чем-то схожую комнату. По мере
приближения к арке, движение стало более отчетливым, и затем (с первым и
последним звуком, что когда-либо произносил - ужасающим громким воем,
передернувшим меня почти также мучительно, как была кошмарна вызвавшая его
причина) - я замер полный страха, невообразимой, неописуемой и невыразимой
чудовищности, превратившей веселую компанию в стадо иступленных беглецов.
Я не могу намекнуть, на что это было похоже, - смесь - нечистая,
жуткая, неприветливая, сверхъестественная и отвратительная. Отвратительная
тень распада, древности и разложения; вонючая, капель нечестивых открытий,
чудовищную наготу которых милосердная земля должна всегда скрывать. Бог
знает, оно не из этого мира - или уже не из этого мира - к моему ужасу я
видел в этих изъеденных и обнажающих кости очертаниях, искаженную,
отвратительную пародию человеческой фигуры; и замшелая, рассыпающаяся
одежда, неописуемого качества холодила меня еще больше.
Я практически был парализован, но все же сделал тщетную попытку к
бегству, которая разбилась чарами безымянного, лишенного голоса монстра. Мои
глаза, отказываясь закрываться, зачарованные безжизненными сферами,
пристально глядящими на меня с омерзением; хотя в глазах все милосердно
размывалось и если они и показывали ужасный предмет, то нечетко. Я попытался
поднять руки, загораживая глаза, только нервы мои были слишком ошеломлены и
руки не вполне подчинялись мне. Тем не менее, эта попытка нарушила мое
равновесие и мне пришлось совершить несколько шагов вперед, избегая падения.
Тут я внезапно стал отдавать отчет в близости к тому, чье ужасное пустынное
дыхание я мог слышать. На грани безумия, я все еще обнаружил себя способным
выбросить вперед руки, предотвращая приближения к нему слишком близко; когда
последовал катаклизм, из разряда космических кошмаров и адских катастроф -
мои пальцы коснулись отвратительных, протянутых лап монстра под золотой
аркой.
Я не завизжал, но жестокие призраки, мчащиеся на ночном ветру, завопили
за меня и в ту же секунду мой разум раскололся на одинокие неглубокие потоки
аннигилирующей памяти. Я вспомнил в ту секунду все, что было; я вспомнил
старый замок и деревья, и узнал изменившееся здание, в котором ныне стоял; я
узнал, и это самое ужасное, нечистое создание, что стояло, искоса смотря на
меня, поскольку я отдернул свои замаранные пальцы от него.
Но в мире есть не только бальзам горечи, есть также бальзам успокоения.
В крайнем ужасе того мгновения я забыл, что испугало меня, и вспышка черной
памяти исчезла в хаосе преломляющихся отражений. Я бежал от этого проклятого
строения, бежал быстро и молча в лунном свете. Когда я вернулся на церковный
двор и спустился по ступеням, то обнаружил камень люка недвижимым; однако я
не сожалею - я ненавижу древний замок и деревья. Теперь я мчусь с
насмешливыми, дружелюбными призраками на ночном ветре, и резвлюсь днем среди
катакомб мумий в скрытой и неизвестной долине Надоша у Нила. Я знаю, что
свет не для меня, разве что лунный над утесом могилы Неб, не по мне веселые
компании, кроме тех, что собираются на безымянном банкете Ниторкиса под
Великой Пирамидой; еще в обретенной свободе я почти приветствую горечь
чужеродства.
И хотя бальзам забвения охладил меня, знаю, что я изгнанник; чужой в
этом веке и среди тех, кто еще люди. Знаю это, с того момента, как я
протянул пальцы к чудовищу внутри той огромной позолоченной рамы; протянул
пальцы и коснулся холодной и неподатливой поверхности полированного стекла.



1