Написанное Лавкрафтом | Написанное о Лавкрафте | Приложение
Г.Ф.Лавкрафт, А.Дерлет. Слуховое окно
В дом моего кузена Уилбера Эйкели я приехал менее через месяц после его преждевременной кончины. Жизнь в уединении, среди холмов Эйлсбери Пайка, меня нисколько не привлекала, но тем не менее я проникся твердой уверенностью, что жилище любимого кузена должно перейти ко мне по наследству.
Как и все поместье Уартона, дом в течение нескольких лет стоял заброшенным с тех пор, как внук построившего его фермера переселился на морское побережье около Кингстона. Кузен купил дом у поверенного в делах наследника Уартона, чтобы навсегда поселиться в этом уединенном, печальном и опустошенном месте.
Когда-то Уилбер был студентом факультета археологии и антропологии. Сразу после окончания Мискатонского университета он пустился в многолетние странствия - провел три года в Монголии, Тибете и провинции Цнн-Ции, потом приблизительно столько же времени путешествовал по Южной и Центральной Америке в юго-западной части Соединенных Штатов. Вернувшись, Уилбер получил предложение стать преподавателем Мискатонского университета. Однако по неизвестным причинам кузен отклонил это лестное предложение. Тогда же он купил старую ферму Уартона. Здесь, конечно, не было даже намека на расчет, поскольку Эйкели все делал под влиянием минутного желания. Переехав на новое место, кузен немедленно приступил к переделке дома, для чего снес почти все прежние постройки, а центральной части придал такой странный облик, какого она не видела за двадцать десятилетнй своего существования. Признаюсь, смысл всех этих переделок до конца не был для меня ясен.
Став владельцем поместья, я узнал, что изменениям не подверглась только окна часть дома. Уилбер полностыо перестроил фасад и одну из его сторон, а в южной части здания соорудил себе мансарду. Первоначально дом был одноэтажным, с достаточно обширным чердачным этажом, то есть представлял собой типичный образец сельской архитектуры Новой Англии. Частично дом был сложен из бревен, и эту часть усадьбы Унлбер сохранял без изменение, что могло свидетельствовать о глубоком уважении кузена к труду и мастерству предшествующих поколений людей, владевших этим участком. Надо заметить, что семейство Эйкели поселилось в Америке очень давно - двести лет тому назад.
Итак, в 1921 году Уилбер решил перестать бродить по свету и осесть в родных местах. Он прожил в доме около трех лет,а 16апреля 1924 году в соответствии с завещанием кузена я получил эту усадьбу в наследство. Дом встретил меня таким, каким остался после Уилбера, совершенно не похожим на все другие постройки в этой части Новой Англии, хотя и сохранил некоторые черты старины-выложенный из камней фундамент, стены, сложенные и збревен, квадратную трубу, возвышающуюся над очагом.
Насколько я понял, все изменения должны были служить, по замыслу Уилбера, созданию максимальных удобств для жилья. Однако одно нововведение показалось мне довольно необычным. В южной стене своего кабинета кузен установил огромное круглое окно, в которое было вставлено странное дымчатое стекло. Уилбер сказал тогда, что это очень старинная вещь, приобретенная им во время путешествия по Азии. Один раз он пояснил, что это "стекло из Ленга", но в другой раз заметил, что оно, вероятно, из "Гиад". Однако ни одно из объяснений мнe ни о чем не говорило, потому что, честно говоря, я не настолько интересовался причудами Уилбера, чтобы подробно расспрашивать его обо всех деталях.
Вскоре, однако, я пожалел, что не сделал этого в то время, когда кузен был еще жив. Очень скоро я обнаружил, что Уилбер почти не пользовался наиболее комфортными и хорошо обставленными комнатами на первом этаже, хотя это было бы так естественно. Все время он проводил в своем кабинете на втором этаже; именно здесь кузен хранил коллекцию трубок, любимые книги, записи, здесь стояли наиболее удобные предметы мебели, именно здесь он работал над старинными рукописями до того печального дня, когда сердечный приступ положил конец его работе н жизни.
Когда я вступил в свои права на наследство, то решил поселиться на первом этаже, потому что, если уж быть до конца откровенным, я с самого начала почувствовал некоторую неприязнь к рабочему кабинету кузена. Все здесь живо напоминало мне о нем: кресло, в котором он любил сидеть, книга, предметы обихода. Кроме того, помещение казалось мне чужим и холодным. Какая-то сила, которую я не мог выразить словами, заставляла меня держаться подальше от этой комнаты, такой же таинственной и непонятной, как и ее бывший хозяин, поступков которого я тоже, признаться, не понимал.
Однако приступить к осуществлению переделок оказалось не так легко, как я предполагал вначале. Вскоре я убедился, что кабинет кузена как бы распространяет определенную ауру на весь дом. Это был один из тех домов, который сохранял присутствие своего бывшего владельца. И если раньше здесь ощущалось явное влияние Уартонов, проживших в усадьбе достаточно долго, то теперь дом был весь пропитан духом Уилбера Эйкели.
Во мне постепенно росла довольно четкая уверенность, что я не один в доме и что кто-то за мной наблюдает, хотя внятно объяснить это состояние было бы крайне затруднительно. Может быть, воображение мое разыгралось из-за уединенности места, в котором стоял усадьба, но мне стало казаться, что любимая комната кузена - это живое существо, ожидающее возвращения своего хозяина, и оно не может понять, куда же Уилбер подевался. Наверное, именно из-за этой навязчивой идеи я уделял комнате больше внимания, чем она того заслуживала. Однажды я вынес из нее кое-какие вещи, а также очень удобное кресло кузена. Но, как это ни странно, через некоторое время мне пришлось вернуть их обратно в кабинет. Кресло, которое мне вначале понравилось, оказалось довольно неуклюжим, и я чувствовал себя в нем очень плохо. Потом я обнаружил, что внизу недостаточно яркий свет, н мне пришлось отнести назад в кабинет все взятые там книги.
Теперь я был почти уверен, что атмосфера этой комнаты Уилбера отличается от атмосферы всех прочих помещений дома. Было очевидно, что, за исключением кухни, остальными помещениям кузен пользовался крайне редко. Он вел жизнь затворника, а если н покидал свое убежище, то только для поездок в Мискатонский университет в Эркхеме и в библиотеку в Бостоне. Больше Уилбер никуда не ездил и никогда не принимал гостей. Даже в тех редких случаях, когда я приезжал проведать кузена, он явно желал, чтобы я поскорее покинул его дом, хотя и был всегда очень внимателен ко мне. Поэтому мои визиты длились не более пятнадцати минут.
Честно говоря, я побаивался кабинета кузена. Меня вполне устраивал первый этаж, и я на неопределенное время отложил все мысли о переустройстве дома. Кроме того, я достаточно регулярно уезжал по своим делам, иногда даже отсутствовал по нескольку дней подряд. Иными словами, не было никаких причин для того, чтобы немедленно приступать к переделкам. Наконец, завещание кузена было официально утверждено, никто не оспаривал моих прав на наследство, и я понемногу начал осваиваться с новой ролью владельца усадьбы.
Все шло хорошо, но вдруг стали происходить события, которые нарушили мой покой. Сначала я не заметил в них никакой последовательности. Насколько я помню, первое случилось примерно через месяц после того, как я вступил во владение домом. Оно было довольно незначительным, и мне даже в голову не могло прийти соединить его с последующими, которые начали происходить постоянно и имели место в течение многих недель.
Итак, поздним вечером у камина, удобно устроившись в кресле в гостиной первого этажа, я читал книгу. Вдруг мне показалось, что кошка или какое-то другое маленькое существо скребется в дверь. Звук был настолько отчетлив, что я встал и открыл дверь в передней, потом поочередно - дверь на черный ход и даже ту дверь в самой старой части дома, которой обычно никто не пользовался. Однако не обнаружил на кошки, ни каких-либо ее следов. Животное словно растворилось в темноте. Я несколько раз окликнул его, но оно не отозвалось. Не успел я вернуться в кресло, как вновь услышал те же самые звуки. Сколько я ни старался, но так и ве смог хотя бы увидеть это животное. Подобное повторилось раз десять, в я был доведен до такого состояния, что если бы мне удалось поймать эту злосчастную кошку, я, наверное, застрелил бы ее.
Событие было таким ординарным само по себе, что любой здравомыслящие человек тут же забыл бы о нем. Я предположил, что это была кошка кузена, и поскольку она меня не знала, то испугалась и не решилась войти в дом. Ведь могло быть и так? И я перестал об этом думать. Однако менее чем через неделю произошло еще одно похожее событие, но с той только разницей, что теперь характер звуков изменился. Это не было царапаньем небольшого животного. Кто-то более сильный пыхтел, как бы ощупывая стену дома. Казалось, что огромная змея или хобот слона скользят по стеклам окон и дверям дома. Однако и в этот раз я слышал только звуки, но не смог увидеть того, кому они принадлежат. Я все слышал, но абсолютно ничего не видел. Что это было? Собака, кошка, змея? Или что-нибудь другое? Все это стало вызывать у меня мрачное предчувствие.
Дальше - больше: помимо уже знакомых звуков, которые могли принадлежать кошке, собаке или змее, я услышал нечто, напоминающее мне то бег копытных животных, то тяжелую поступь слона, то клекот птиц, бьющихся о стекло, то какое-то хрюканье. Я даже подумал, что у меня начались галлюцинации, но тут же отбросил это объяснение, потому что вся эта какофония раздавалась в любую погоду и в любое время дня и ночи. Но с другой стороны, если в самом деле это были какие-нибудь животные, то независимо от их размеров я все равно успел бы их разглядеть из окна, прежде чем они скрылись в поросших лесом холмах, окружавших дом. Ведь сначала они должны были пробежать по почти открытой местности, поросшей еще молодыми побегами тополя, березы и ясеня!
Однажды вечером я открыл дверь, ведущую на второй этаж, где располагался кабинет кузена, поскольку хотел немного проветрить комнаты нижнего этажа. И именно тогда, когда опять услышал царапающие звуки, я, наконец, понял, что она раздаются со стороны слухового окна в кабинете Уилбера. Я тут же бросился вверх по лестнице, чтобы взглянуть на это удивительное животное, которое умудрялось взобраться на второй этаж и требовало впустить его через слуховое окно, поскольку только через него можно было попасть в эту комнату. Но окно оставалось закрытым, а стекло непрозрачным, поэтому я ничего не увидел, хотя стоял близко возле него и явственно слышал, как с той стороны окна раздается царапание чьих-то когтей.
Спустившись вниз и прихватив с собой мощный фонарь, я вышел в душную летнюю ночь и направил луч света на ту стену дома, гае находилось слуховое окно. Стена выглядела абсолютно голой, окно с этой стороны было почти черным, хотя, находясь в комнате, можно было заметить, что оно излучает молочно-белый свет. До меня не доносилось ни единого звука. Думаю, я никогда не разрешил бы этой загадки, но судьба распорядилась иначе.
Именно в это время я получил от своей престарелой тетушки в подарок кота по кличке Маленький Сэм, который был моим любимым котенком еще два года назад. Тетушке не нравилась моя решимость жить в одиночестве, и она подумала, что Сэм составит мне неплохую компанию. Маленький Сэм к этому времени уже перерос свое имя - теперь его следовало бы называть Большой Сэм. С тех пор, как я видел его в последний раз, он прибавил в весе несколько фунтов и превратился в достаточно свирепое рыжевато-коричневое животное. Сэм проявлял двойственное отношение к моему дому. Временами он преспокойно спал, устроившись у камина , но иногда кота что-то страшно беспокоило, и он требовал, чтобы я немедленно выпустил его на свежий воздух. Таинственные звуки, о которых я рассказывал, действовали на Сэма настолько раздражающе, что казалось, будто он сходит с ума от страха н злости. В такие минуты мне приходилось выпускать его из дома, и кот отправлялся ночевать в одну из построек, не тронутых Уилбером, или в лес, откуда он возвращался только на рассвете, повинуясь, чувству голода. Но в кабинет кузена Сэм не входил ни разу!
II
Честно говоря, именно поведение кота побудило меня задуматься о том, что происходит в доме. Я решил заняться разрозненными рукописями кузена, оставшимися после его смерти, и попытаться найти в них ответы на мои вопросы. В самом начале поисков я наткнулся на неоконченное письмо, которое лежало в ящике стола в одной из верхних комнат. Оно было адресовано мне. Уилбер, зная о своем больном сердце, изложил в письме некоторые инструкции, которые мне следовало выполнить в случае его кончины. Письмо было начато всего за месяц до его смерти и положено неоконченным в ящик стола. Оно так и не было вынуто снова, хотя у кузена было еще достаточно времени, чтобы его дописать.
"Дорогой Фред, - писал Уилбер. - Самые лучшие медицинские светила предрекают мне близкую смерть, и поскольку я уже составил завещание, в котором ты являешься моим единственным наследником, я хотел бы дополнить этот документ некоторыми последними инструкциями. Заклинаю тебя отнестись к ним со всей серьезностью и выполнить их со всей тщательностью. Три вещи ты должен выполнить немедленно, без всяких отлагательств:
1. Все бумаги, которые хранятся в ящиках, обозначенных буквами А, Б и В, должны быть уничтожены.
2. Все книги, стоящие на полках К, Л, М и И, я прошу передать в дар библиотеке Мискатонского университета в Эр-кхеме.
3. Стекло из круглого окна в моем кабинете должно быть разбито. Его нельзя просто вынуть и использовать для других целей, оно должно быть разбито вдребезги.
Поверь, ты просто обязан выполнить мою последнюю волю, в противном случае ты станешь виновником страшного бедствия, которое может обрушиться на весь мир. Я не могу сейчас добавить ничего больше, это тема для другого разговора, о чем я напишу тебе позже, если у меня еще будет время. Все дело в том..."
Но здесь, вероятно, что-то отвлекло внимание кузена, и он отложил письмо.
Что я должен был думать об этих странных инструкциях? Конечно, я прекрасно понимал, что книги должны быть переданы в библиотеку университета, поскольку они не представляли для меня никакого интереса. Но с какой стати я должен уничтожать его бумаги? Почему нельзя их также передать в библиотеку? А уж что касается оконного стекла, то я посчитал странное желание Уилбера просто дорогостоящим капризом, поскольку придется вставлять новое стекло, что потребует дополнительных расходов. Однако именно эта часть письма возымела на меня совершенно неожиданный эффект: она страшно возбудила мое любопытство, и мне нестерпимо захотелось более внимательно ознакомиться со всеми его книгами и рукописями.
В тот же вечер я начал просматривать фолианты, стоящие на упомянутых в письме полках. Интерес кузена к археологии и антропологии нашел свое отражение в отборе книг, поскольку здесь была собрана литература, содержащая сведения о культуре и обычаях народов, населявших когда-то Полинезию, острова Пасхи, Монголию, а также об истории других древних цивилизаций. Были здесь и книги о миграциях народов, сборники легенд и мифов примитивных культур. Некоторые из книг, которые я должен был передать в библиотеку Мискатонского университета, выглядели, как старинные манускрипты. На них не было года издания, а внешний вид и рисунок шрифта свидетельствовали о том, что они появились еще в средневековую эпоху.
Наиболее поздние издания, хотя ни одно из них не датировалось раньше 1850 года, попали в собрание кузена различными путями. Часть книг принадлежала его отцу, Генри Эйкели, проживавшему в Вермонте, который потом переслал их сыну; на некоторых стоял штамп Национальной библиотеки Парижа, что позволяло предположить невероятное: Уилбер был способен похищать книги с полок библиотек.
Здесь была литература на многих языках - немецком, французском, итальянском, латыни и, конечно, английском. Имелись также и фотокопии старинных рукописей. Должен признаться: эти книги несколько озадачили меня, поскольку все они были посвящены, по крайней мере, те, что я просмотрел, примитивным верованиям древних народов. Конечно, я нс могу с уверенностью говорить о трудах на латыни, немецком и французском, я почти ничего не понял и в книгах на древнеанглийском. Да у меня и не хватило бы терпения сидеть и разбираться во всем этом, потому что подобная литература представляла интерес только для узких специалистов.
Хотя, конечно, здесь было кое-что, что могло привлечь внимание и простого смертного, ибо в древних легендах, мифах и верованиях проглядывала старая, как мир, истина -извечная борьба между силами добра и зла.
1 2 3