Маша Трауб
Вся la vie
...
Почти десять лет я работала журналистом-международником. Журнал, газета, другая газета, опять журнал. Иногда мне казалось, что пора выбирать – или я буду замужем за мужем, или за очередным общественно-политическим изданием. Мой последний редактор отдела – мудрый армянин Армен Борисович тоже так думал. Я приходила к нему и рассказывала, что происходит в мире. А он смотрел на меня и говорил: «Слушай, ну что ты пришла? Тебе больше делать нечего? У тебя – муж, ребенок… Ты им обед приготовить успела? Нет. А про Ирак прочитать успела. Иди домой, к плите вставай». С мужчинами вообще лучше не спорить, а с мудрыми армянами – тем более.
Бывшие коллеги иногда звонили и предлагали что-нибудь написать. Про жизнь. Жизнь мою, моих знакомых, знакомых знакомых, а не международную. Потому что про Хиллари Клинтон уже не интересно, а, например, про подругу Иру – интересно. Оказалось, что у всех есть своя подруга Ира. Колонки шопоголика в «Известиях», которые стали «сырьем» для этой книги, – тоже про жизнь. Всю жизнь.

Старший сын. Секс, футбол и военная кафедра

Вообще-то у меня два сына. Один, Вася, – свой собственный, второй, Ваня, – сын мужа от первого брака. С Ваней я знакома дольше, чем с Васей. Васю я родила шесть лет назад, а Ванька терпит меня уже почти десять. Не было бы Вани, не было бы Васи, – это Ванька десять лет назад сказал своему папе, что я «прикольная».
Когда он был маленьким, было просто. От меня требовалось загнать его в душ помыть голову, заставить взять нож, чтобы не ковырял мясо одной только вилкой, подстричь ногти на правой руке. Потому что больше никому это сделать с ним не удавалось.
Когда Ваньке исполнилось шестнадцать лет, стало тяжелее. Потому что когда ему было четырнадцать или пятнадцать, я еще приблизительно знала, чего он хочет – чтобы все от него отстали. А в тот день, когда ему исполнилось шестнадцать, он сказал, что мы вообще ничего про его жизнь не понимаем.
– Что тебе подарить на совершеннолетие? – спросил его отец.
– Это вы все равно не подарите, – ответил Ваня.
Что такое «это», так и осталось загадкой. Он вообще мало, тихо и неразборчиво говорит – это наследственное. Нужно догадываться. Но главное – не спорит. Это он тоже в отца.
Мой муж считается внимательным собеседником – слушает и кивает. Особенно женщины с ним любят разговаривать. Он на все соглашается. Только не помнит, на что именно он согласился, потому что не слушал, а думал о своем. Мечта, а не мужчина.
Отец пытается разговаривать с сыном. Задает вопрос, допустим, про учебу.
– Чего? – не слышит Ванька.
– Не «чего», а «что», – поправляет отец и повторяет вопрос.
Ванька что-то бурчит, рассматривая пятно на стене. Он так долго может сидеть, рассматривая пятно на стене или трещину на потолке. И главное, ему это не надоедает. Я интересовалась.
– Чего? – не слышит ответа сына отец.
Ванька тяжело вздыхает.
– А что ты сейчас читаешь? – задает очередной насущный вопрос отец.
Ванька знает, что на этот вопрос лучше ответить громко и внятно, иначе отца понесет и он не остановится. Полчаса по мозгам ездить будет – потерянное время.
– Булгакова, – отвечает сын.
– А что именно? – оживляется отец.
Это предмет наших с мужем извечных споров. Я пытаюсь доказать мужу, что его любимые книги и Ванькины любимые книги – это две большие разницы. Во-первых и в-последних, потому, что у Ваньки нет «любимых книг». Это сейчас не понтово. И не нужно хвататься за сердце, когда шестнадцатилетний сын, пролистав Ильфа и Петрова, спрашивает: «И чё тут смешного?»
– Не помню, – отвечает Ванька на вопрос о Булгакове. Совершенно неправильный ответ.
– Как можно не помнить, что ты читаешь? – Отец начинает заводиться. – «Мастер и Маргарита»? «Белая гвардия»? «Роковые яйца»?
– Не-а, еще фильм есть про это, – пытается сгладить ситуацию Ванька.
– «Собачье сердце»? – догадываюсь я.
– Точно. Фильм прикольный.
Муж все-таки хватается за сердце. Уже поздно. Ванька, посмотрев футбол, заснул на диване с включенным телевизором. Муж ворочается и шепчет:
– Он ведь читал и рисовал, и по музеям я его таскал. Ну почему?
– Потому что они сейчас все такие, – тоже шепчу я.
Ванька до сих пор помнит свой самый ужасный в жизни отдых. Ему тогда шесть лет было, и отец взял его с собой на неделю в пансионат под Питером. Стоило им ступить на питерскую землю, как зарядил дождь. Дождь лил всю неделю, да так, что из номера не выйдешь. За эту неделю отец научил сына главным мужским делам – читать и определять время.
Старший сын очень похож на младшего, несмотря на значительную разницу в возрасте. Как-то я мыла полы и отодвинула от стены Васину кровать. В щели под горой конфетных фантиков я нашла целый склад потерянных вещей, из-за которых было пролито немало слез. Сабля, запчасти от робота, игрушки из шоколадного яйца… Но когда Вася успел съесть столько конфет, судя по количеству фантиков? Втайне от меня он ел не только конфеты. Минут десять я отскребала от пола засохшую жвачку, выметала крошки вместе с остатками баранки. Там же я нашла пакет с жевательным мармеладом, который Васе привезла бабушка, а я не разрешила его есть. Мармелад был кислотного цвета, и от одного его вида меня начало тошнить. Мы тогда с Васей долго препирались, по-моему, я даже разрешила попробовать только одну – одну! – мармеладину. Потому что если Вася съест больше, то его щеки тоже станут кислотного цвета. Пакет, спрятанный под кровать, был наполовину пуст. С другой стороны, он был наполовину полон. Уже хорошо.
И что меня тогда дернуло пойти отодвинуть диван, на котором спит старший? За его диваном тоже было много всего интересного. Две книги – Набоков и «История государства и права», – которые отец потерял еще полгода назад и не мог найти, хотя точно помнил, что давал их почитать сыну. Ванька говорил, что у него книг нет и вообще он не помнит даже, какие обложки были.
Под книгами валялись носки. Носки у Ваньки тоже пропадают бесследно. Даже не по одному, как у его младшего брата, а сразу парами. Я ему столько носков купила, сколько у меня колготок за всю жизнь не было. Когда Ванька не может свои носки найти, он берет отцовские. Отцовские исчезают не так быстро, где-то через неделю. Жвачку я тоже за его диваном долго отколупывала.
Девочки – они другие. Им нравится, чтобы все чистенько, в тон, под цвет глаз. Я вот такая была в детстве. А мальчики? Пришел, бросил джинсы на пол, а джинсы не складываются – легли колом и запах издают.
Ванька вообще имеет обыкновение влезть в одну вещь и не снимать ее, пока не начнется процесс консервирования. При этом утверждает, что это его единственные штаны и единственный свитер. На предложение поискать в шкафу отворачивается к телевизору, с таким упреком в повороте головы…
Поехали мы с ним за новыми штанами и свитером. По дороге Ваня сказал, что ему нужны «трубы», желательно красно-зеленого цвета. «Трубы» – это когда внизу длинные и прямые. Я сама догадалась. А красно-зеленые – в честь цветов «Локомотива». Это уже он объяснил. Красно-зеленых «труб», естественно, не было. Потом я загнала его в примерочную и принесла то, что нравилось мне. Ванька мерил и говорил: «Отстой». Так всегда бывает. Проще дать ему денег, и пусть он с какой-нибудь девочкой по магазинам ходит.
Сейчас Ваньке уже двадцать. Он взрослый. И рассуждает как взрослый. В том, что он «ленив и нелюбопытен», виноват, как выяснилось, отец. Потому что когда Ваньке исполнилось десять лет, папа подарил ему компьютер. А если бы не подарил, то он, Ваня, и читал бы, и рисовал бы, и в футбол играл.
Кстати, про футбол.
Четыре года назад дело было. Ванька, как обычно, молчал-молчал и вдруг как разразился монологом про Вадима Евсеева. Долго говорил (я залезла в Интернет, узнала, что это футболист такой, правый защитник). На следующий день при упоминании Евсеева я так, между делом, сообщила, что «он неплохо бегает по бровке». Что это значит – до сих пор понятия не имею, но тогда сработало. На всякий случай я просмотрела сайты спортивных газет и узнала, что Бэкхэм – не только муж бывшей «спайс-герл», но и хорошо бьет штрафные. А Рональдо зря дали «Золотой мяч», и вообще у него лишний вес, но играет он агрессивно. А Эдгар Давидс – это такой негр с хвостом в оранжевых очках. Он уже старый – тогда ему было тридцать три года, – но просто супер. А потом случайно наткнулась на включенный компьютер и выяснила, что ник у Ваньки в аське – Эдгар Давидс. Все это я выложила Ваньке, и он опять сказал, что я «прикольная».
– Давай ему форму футбольную с Давидсом на спине подарим, – завела разговор я с отцом семейства.
Муж немедленно вспомнил, как во время летнего отдыха в каталонском городе Тосса-де-Мар мы по частям скупили полный комплект формы «Барселоны». А потом нас не пускали на ужин в ресторан гостиницы, потому что Ванька был в полной экипировке. Старший бурчал себе под нос и отказывался идти переодеваться. Барселонская форма в результате стала дачным хитом. Все выходили мяч попинать в старых шортах, а наш такой красавец весь в красно-сине-полосатом.
Так вот, перед днем рождения Ванька совсем скис. Даже на предложение подарить ему новый мобильник последней модели не среагировал. Потерять завоеванный с таким трудом хлипкий авторитет в его глазах я не могла. Так он мне хотя бы все свежие футбольные новости рассказывал – я даже начала Романцева от Ярцева отличать. И начала верить, что Евсеев – это наше все.
Мы залезли на сайт «Ювентуса» (на момент шестнадцатилетия старшего сына Давидс играл в «Ювентусе»). Оказалось, что он умеет говорить сложноподчиненными предложениями. Ваньку как завели – никогда бы не подумала, что буду с интересом слушать про «Аякс», «Милан», «Интер», кто куда перешел, откуда, за сколько и на фига. Старший переводил мне информацию, как будто итальянский был его вторым родным языком. Впрочем, там оказалось все понятно. Футболка Maglia № 10 di Michel Platini finale Coppa Coppe 1984. Футболка Роберто Баджо с чемпионата 92-93-го года. Шорты, перчатки, шарфы. Щелкаешь, выбираешь размер, надпись на спине, вводишь данные и номер кредитной карты, ждешь. Мы все сделали – выбрали, ввели тайно от отца семейства номер его кредитки, подтвердили заказ и сели ждать. На мэйл пришло письмо с благодарностью за сделанный заказ. Ванька уже видел себя на поле Давидсом. Ждали месяц. Сходили на почту, спросили – там ничего не получали. Еще месяц ждали. А потом перестали расстраиваться. К тому времени было бесполезно проверять, сняты ли деньги с кредитной карты, по причине забывчивости мужа на предмет трат и их полной бесконтрольности.
А потом Ванька поступил в институт и начал играть за институтскую футбольную команду. Защитником. Они сбросились на форму (для отборочных матчей студенческого чемпионата). Весь вечер старший ходил по квартире в именной красно-черной майке. Я думала, он в ней и спать ляжет. Так Вася делает – спит с новыми игрушками, а я ночью вытаскиваю из-под него всяких рыцарей.
Они – Ванькина команда – продули «этим лосям с четвертого курса» и в лигу не вышли. Именная форма стала хитом очередного дачного лета.
Летом Ванька завалил сессию. Мы его спрашивали, все ли нормально. Он говорил «нормально» до последнего. Когда завалил не только экзамен, но и три пересдачи, тогда у него стало «ненормально». Спрашивается, почему молчал? Он что, думал, мы его бить будем или в угол поставим? Ну взяли бы ему справку, что он головой в день экзамена стукнулся, или еще что-нибудь придумали. Хотя что тут придумаешь?
В общем, Ваньке оформили академический отпуск и велели идти работать, раз он учиться не может. Его отец сначала разорался:
– Сам ищи работу, хоть листовки на улице раздавай! – а потом кинулся звонить другу-журналисту – сына пристраивать стажером.
Я считаю, что Ване с папой повезло. Ты сессию заваливаешь, а отец тебя в газету хорошую, да еще и в отдел спорта пристраивает. Везет же некоторым. Но Ванька воспринял журналистскую карьеру как должное. Не листовки же ему на улице раздавать, в самом деле. Тем более что в футболе «он все понимает». Тут понесло уже меня.
Вот друг мужа, Миша, действительно в футболе все понимает. Он еще когда в первом классе учился, все понимал. Закрывался в туалете и комментировал только что воображаемую игру тбилисского «Динамо».
– Ты знаешь, кто такой Кипиани? – орала я на старшего сына. – Даже я знаю. Мишка может вспомнить гол, забитый на двадцать второй минуте в 1983 году в отборочном матче Кубка кубков, и состав сборных перечислить. А ты можешь? А за десять минут текст написать можешь? А десять заголовков к нему придумать можешь?
Старший пошел на работу.
– Ну, как дела? – спросили мы его вечером.
– Нормально. Они там ничего не делают, только футбол целыми днями смотрят и пиво пьют. Дядя Миша спал на сдвинутых стульях.
Муж позвонил Мишке и попросил «озадачить мальчонку».
На следующий день Ваньку отправили на задание. Куда смогли, туда и отправили – на соревнования по женскому гандболу. Старший пришел домой недовольный.
– Я же на футболе хочу специализироваться. Чего меня туда отправили? Я же ничего в этом не понимаю.
– Так разобрался бы, почитал, – посоветовал мой муж. – А что ты хотел? Сразу на чемпионат мира по футболу поехать? Так не бывает.
– А как бывает?
– Сначала женский гандбол, синхронное плавание и за пивом бегать.
Муж опять позвонил Мишке и попросил посадить стажера за компьютер – пусть хоть десять строк напишет. Мишка просьбу выполнил.
Муж позвонил сыну в середине дня. Тут же перезвонил мне.
– Слушай, Ванька злой, орет, даже трубку бросил. Что это с ним?
– Это он головой работает, – объяснила я. – А орет с непривычки.
Текст Мишка переписал и поставил в газету под Ванькиной фамилией.
Наш старший до сих пор девушек клеит, говоря, что он – спортивный журналист. Девушки, как оказывается, спортивных журналистов любят больше, чем студентов.
Хотя Ванька мог бы смело говорить, что он курьер. Курьером он тоже успел поработать, после того как ему надоело ходить в газету.
– Почему ты в редакцию не едешь? – спросил сына муж.
– Да ну, – ответил тот.
– Что значит «да ну»?
– Не нравится мне там. Кабинет маленький, а они все курят. Топор можно вешать. У меня там глаза начинают слезиться через пять минут, и я ничего не соображаю. Как они могут там писать? Вечно все ходят туда-сюда… И платят копейки. Ты же больше получаешь.
Зря он это сказал. Его отец всю жизнь в таких каморках прокуренных просидел и получал копейки, пока имя себе не заработал. Вот после этого муж сказал сыну то, что должен был сказать сразу: «Устраивайся сам».
Старший устроился курьером. С зарплатой 200 долларов плюс 130 рублей на обед. Дело под Новый год было – Ванька мотался по Москве с пакетами, бутылками, поздравительными открытками. Домотался до гриппа и обострения гастрита.
– Ну что, головой ведь лучше работать, чем ногами? – спросил назидательно отец.
– Лучше вообще не работать, – ответил сын.
От гнева отца его спасла только высокая температура.
У него в институте началась военка. Старший попросил денег на обмундирование. Попросил как-то много, перечислив список необходимых вещей – от кокарды до тельняшки. Мы дали бы и больше – так были счастливы, что сын наконец отгулял академку и опять учится.
По поводу военной кафедры он страдает уже второй год. На первом курсе туда нужно было записываться на специальной лекции, которую наш Иван, естественно, проспал. Потом туда можно было как-то хитро приписаться, но он опять проспал время приписки. Восстановившись, он не проспал лекцию и записался.
Сначала я подумала, что военка – это экономия для семейного бюджета. Потому что до военки Ванька ходил в салон к хорошему мастеру и делал модную стрижку. Перед военкой тетенька из местной парикмахерской, которая стригла Ваньку еще к первому сентября в первом классе, сделала ему «скобку» за 250 рублей. Без мытья головы.
В тот день, когда в институте военка, Ванька не встречается с девушками – у него нет моральных сил, и вообще женщин со стройподготовкой он не смешивает. Сильно пахнет. Получается минус траты на кино и кафе.
Теперь же я думаю, что военка – это накладно. В магазин за формой он отправился со своим другом по детскому саду Димоном. Димон успешно проходит армейскую службу в ближайшем Подмосковье и часто ходит к Ваньке в увольнительные. Димон, размером с дверной шкаф, класса с шестого мечтал стать спецназовцем. Он даже обрадовался, когда наш вылетел из института, – надеялся, что друг тоже станет человеком. Димон – мальчик хороший. Он затащил длинного и тощего Ваньку в «качалку». Это плюс.
1 2 3