Здесь выложена электронная книга На Маме автора по имени Куклин Лев. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Куклин Лев - На Маме.
Размер архива с книгой На Маме равняется 21.37 KB
На Маме - Куклин Лев => скачать бесплатную электронную книгу
Лев Куклин
НА МАМЕ
Рассказ
I
…Вот уж сколько лет прошло с тех пор, как я работал на Маме, а в словосочетании, которое вынесено мною в название моего повествования, мне всё чудится некая двусмысленность… Говорим же мы совершенно спокойно: на Волге, на Оке или – на Каме, и ничего, никакой тебе двусмыслицы! А вообще-то говоря, это ласковое имя – Мама носит невеликая речка в Восточной Сибири, так же называется и посёлок в Иркутской области. Вырос посёлок возле пристани на реке Витим, – серьёзная пристань, грузовая, а оттуда дальше можно и до самой Лены добраться.
Но в ту пору, о которой идёт речь, главное, чем славился Мамско-Чуйский район, кроме старинного тракта, – это знаменитые древние разработки месторождений «московитского стекла» – прозрачной слюды-мусковита. В стародавние-то годы Сибирь торговала не только пушниной, лесом да пшеницей, – она ещё и слюду вывозила в Западную Европу. Цветное стекло там отливать уже умели, а вот плоское оконное стекло – ещё нет. И сияла наша сибирская, мамская слюда в свинцовых переплётах в соборах и замках самых богатых феодалов, во как!
Иркутский край да Прибайкалье – древние места, более-менее населённые, обжитые. А главное – богатые. Если двести вёрст на север взять, за Леной – Якутия начинается, а ежели вверх по Витиму на восток – само Бодайбо, где золотых приисков как груздей в лесу. Да и до Байкала рукой подать, ежели по нашим сибирским меркам мерить – каких-то полтысячи километров… Места эти я худо-бедно знаю, потому как Иркутский политех в своё время окончил, геолого-разведочный факультет. И как молодого свежеиспечённого специалиста меня направили в Мамскую комплексную разведочную партию: всего-то делов, – с самого юга переехал на самый север, но всё в пределах одной и той же области! Как говорится, – где родился, там и пригодился…
Ну, какой там у недавнего студента багаж да скарб? Два десятка книг да белая рубашка на всякий пожарный случай… До места своего назначения добрался я легко и без проблем, и тамошняя начальница партии, незабвенная Анастасия Спиридоновна Ермакова сразу же взяла меня, неоперившегося юнца-геолога, под своё крыло. Но это, понятное дело, сказано просто так, для красного словца, ибо кто-кто, а уж она на заботливую клушу походила меньше всего!
Когда она выяснила, что я, как и она сама, коренной сибирячок, кедровый чурбачок, она проделала необычный для меня ритуал, никогда раньше и позже мною невиданный и неслышанный: она вытянула вперед обе руки ладонями вверх и, улыбаясь, полупропела, чуть пританцовывая:
– Ты чалдон, и я – чалдон,
Оба мы чалдоны!
Положи свою ладонь
На мои ладони!
После чего крепко стиснула мои кисти и сказала: «Ну, здравствуй, отпрядыш!»
Я по первоначалу да по своей серости не врубился, что сие словцо значит, подумал, – может, что-то вроде «отрядыша», геолога-недомерка из меленького отряда, и только позже выяснил, что это – отдельная скальная глыба, отвалившаяся от массива, а в переносном смысле – отдельный, ни к кому неприлепившийся человек, сирота, одним словом…
А об Анастасии Ермаковой разговор пойдёт на особицу…
Меня самого, без ложной скромности скажу, Бог ростом не обидел: в Политехе в баскет играл за институтскую сборную, а потом – и в сборную города пробился, и мы на межобластных соревнованиях ниже третьего места ни разу не опускались. Но Анастасия высилась надо мной чуть ли не на полголовы! К ее круторазвёрнутым, почти прямоугольным плечам очень подходил и зычный командирский голос, способный разбудить мёртвого. Но работяги в нашей партии, буровики да шурфовщики не звали её «мать-командирша», а величали уважительно «Атаманша».
И в самом-то деле, – не такие ли вот женщины-богатырши встречались в ватагах русских первопроходцев, деля с ними не только, как говорилось, походное ложе, но и весь риск и невзгоды тех полуразбойничьих походов? И никуда не денешься от правды: слабеньким да жалостливым там не было места! И ещё… Лицо Настасьи было смугловатым, словно бы всегда чуть загорелым и, вдобавок, широкоскулым, – видать, и через несколько десятков поколений сказывалась, хотя и разбавленная, сильная кровь древних таёжных насельников, коих собрал под свою властительную державную руку атаман Ермак!
Одно слово – Ермакова, самая что ни на есть сибиряцкая фамилия!
Мне, вдобавок, очень нравилась её походка. Для женщины вообще, а уж для геологини – тем паче, походка, постановка ноги – великое дело! У нас на геологоразведочном, девушки, которые рискнули выбрать нашу ходячую профессию, выглядели в большинстве своём мужеподобно: некрасивые, нескладные, с плоской грудью и размашистой походкой. Они не умели мелко семенить на высоких каблуках, или двигаться по-балетному, разводя носки в стороны, или – ступать «от бедра», ставя ноги по прямой линии, одну перед другой, как манекенщицы на подиуме… Походка – одна из самых главных жизненных привычек!
Вспоминается мне байка из времён моей походной молодости. Один американец заключил пари на большую сумму, что он пройдёт по линии Трансконтинентальной железной дороги от океана до океана по шпалам, ни разу не ступив на землю… Ну, он в конечном счёте выиграл пари. Только после этого всю оставшуюся жизнь ходил шагами разной длины!
А геологи, которые постоянно занимались глазомерными съёмками в своих маршрутах, привыкли ходить, считая шаги, – парами или тройками, кто к чему привык. Это – не чудачество, не прихоть, а производственная необходимость! Я сам ходил, автоматически подсчитывая: правая – левая – раз! Правая – левая – два! И точно знал, что при нормальном походном шаге в километре вмещается пятьсот шестьдесят пар шагов…
А Анастасия… Куда б мы ни шли, – она всегда меня обгоняла. Голова посажена гордо, спина прямая, – словно у старослужащего старшины в парадном строю, а шаг – уверенный, лёгкий, иначе и не скажешь – летящий!
Я её почти сразу стал звать «Ермаковна», и так уж получилось, что оказался я с ней под одной крышей…
Тут следует пояснить, что собственно база нашей геологоразведки находилась не в самом посёлке, а пяток километров вверх по ручью, возле богатого «куста» разрабатываемых и разведуемых слюдоносных жил. Проходились два шахтных ствола, несколько не шибко глубоких буровых вышек оконтуривали границы месторождения, в общем – партия была многолюдной, и в разгар полевых работ жилья, конечно, не хватало. Недели три я помыкался в общаге для «холостёжи», пока для меня стараниями Ермаковны приспособили небольшую комнатку, – бывшую кладовку, в которой сваливали всякий хлам… Когда я впервые зашёл туда, чтобы оглядеться, – по стене от меня, торопясь, уползали два тощих плоских клопа с белёными после ремонта спинами…
В комнатёнку мою втиснулась казённая железная солдатская койка, стол, который выполнял двойные обязанности – обеденного и письменного, неотвратимая тумбочка с деревянным завёртышем на хлипкой дверце и две табуретки.
Дом, в котором я поселился, стоял на невысоком угоре, по прихоти стародавнего строителя развёрнутый как бы в ширину. Этот добротный шестистенок, сложенный из звонких вековых сосновых кряжей, имел один, так сказать, центральный вход. От крыльца в три высоких ступени и с двускатным навесом на точёных столбах из просторных сеней в глубь дома вели три тяжелых двери: налево – в нашу «камералку», общее место для работы и расшифровки карт, полевых дневников, пикетажных книжек и прочей геологической документации. Там же стояли ящики с образцами пород и столбиками буровых кернов, а направо, – в ту часть, которую занимала наша начальница, две комнаты с кухней; средняя же дверь, прямо против входа, – вела в мою «кладовку»…
…Третьи сутки шел обложной дождь. Нет, – он не шёл, он стоял в воздухе и обволакивал нас со всех сторон! Мы жили, как рыбы на дне аквариума, с трудом глотая воздух пополам с водой. Полевые маршруты застопорились. Над дальними увалами, словно пена, стекающая с пивной кружки, стелились угрюмые низкие облака. Прораб, коллекторши и чертёжница, вяло потягиваясь, уже ушли из камералки на обеденный перерыв. Мы с Анастасией ещё немного задержались: нам до дому идти было ближе всех… Наши головы, склонённые над картой расположения разведочных шурфов в масштабе одна пятитысячная, нечаянно сблизились, и тут… До сих пор не пойму, как это случилось, но Настасья поцеловала меня так, что дух перехватило. После чего слезла с табуретки, на которой стояла на коленях, обошла меня сзади, притиснула к своей груди и серьёзно проговорила:
– Как я есть атаманша, так ты мне возражать не моги! – и снова последовал затяжной поцелуй…
Мы вышли вместе. Меня ещё покачивало, – в том числе и от неожиданности. Настя, вместо того, чтоб толкнуть дверь своей половины, отворила дверь моей «кладовки» и ощутимым нажимом бедра помогла мне войти. Задержавшись не порожке, она левой рукой оперлась о притолоку, правой – дернула вниз язычок на «молнии» своей куртки, после чего спросила с совершенно непередаваемой интонацией:
– Не прогонишь?
Я же мог только, наконец, выдохнуть долго удерживаемый внутри воздух…
Она ловко накинула крючок, и моя узкая коечка жалобно зазвенела всеми пружинами, когда она вытянулась во весь свой рост на спине, вжав голову в подушку.
– Да уж, чалдон… – прошептала Анастасия с закрытыми глазами. – Коечка-то у тебя того… Для двоих узковата…
С неудержимой сладостной дрожью я начал целовать её высвободившуюся грудь, гладить обширный живот, ласкать под приспущенной резинкой тренировочных брюк волнующий мох её лобка…
– Ой, скорей… скорей, миленький… – шептала она, задыхаясь.
А когда я, скользя по крутоярам её бедер, сразу двумя руками начал стягивать последний покров, – она торопливо приподняла зад, помогая мне тем самым вытащить впечатляющих размеров трусы из-под её могучих ягодиц, и с тихим стоном одной рукой она охватила меня за шею, опрокинув на себя, а другой, уверенно взяв меня за вздыбленный стержень, сама ввела его в неведомую пещеру сокровищ Али-Бабы…
А на следующее утро, неуёмная, она в одном халатике проскользнула ко мне без стука, и не успел я как следует очнуться после нежданного пробуждения, как она уже оседлала меня, взнуздав, как опытная всадница послушную лошадь…
Доскакав до финиша, но ещё не покинув, так сказать, седла, она с нескрываемым ехидством спросила:
– Ты еще сегодня не брился?
– Не успел… – как бы виновато я постарался развести руками, но у меня ничего не получилось.
– Ага… Значит, себя в зеркале ты не видел? Откуда, интересно знать, у тебя губы чёрные, а? Вроде бы, чалдон, черника-то ещё не поспела?!
II
Незамысловатое хозяйство Анастасии вела её мать, сорокасемилетняя женщина без малейшей седины в чёрных волосах, с трудными, но запоминающимися именем-отчеством: Аграфёна Афанасьевна. Я точно знал её возраст потому, что мне в ту пору сравнялось двадцать три, Насте – двадцать девять, а матушка как-то упомянула, что родила её в самый сок – в восемнадцать…
Порою, – при крепких родственных связях в здоровой семье – говорят, сравнивая, что мать и дочь похожи, как родные сестры. Здесь наблюдался именно такой случай: различать по фигуре, по стати, по походке, особенно сзади, их было почти невозможно. Разве что по причёскам, – Настя носила короткие волосы с подстриженным затылком, а Аграфёна Афанасьевна свою богатую гриву заплетала в толстую, чуть ли не в руку, косу и высокой короной укладывала её на голове. И ещё – глаза! Замечали ли вы, что светлые глаза – голубые или серые – на женском лице кажутся больше? А у матери и дочери Ермаковых они были черными, не тёмно-карими, нет, – именно, как спелые ягодины чёрной смородины. Или – нет! Бывает такой редкий сорт чёрного янтаря – гагат, он одновременно и отражает свет, и поглощает его, отчего внутри него то и дело вспыхивают искры!
Колдовские, шаманские, знахарские глаза! Вроде и небольшие по размеру, а смотрят тебе в душу, словно дрелью просверливают насквозь! Иногда от такого пристального взгляда и впрямь по спине мурашки бегут…
Мать порою хвалила дочь своеобразно:
– Моя-то Настёна идёт, – ровно лодочка плывёт, не оступится, не качнётся. Носила б вёдра на коромысле, – ни капельки б не расплеснула!
На лбу и щеках Аграфёны Афанасьевны были разбросаны несколько розовых ямок-рябин, – следы перенесённой оспы, которые, впрочем, ничуть её не портили. А брови её, густые и шелковистые, так и просились, чтобы их по давней традиции называли соболиными, почти срослись над переносицей и должны были бы в минуты гнева быть сурово насупленными и наводить настоящий страх. Впрочем, я никогда не видел её по-настоящему рассерженной. Однако, ее побаивались. И не без оснований!
Я сам оказался свидетелем того, как она расправилась над мужиком из пришлых, который по пьяни или со злости прилюдно обозвал её чёрными словами.
– Ишь ты, старая блядь, как выступает, будьте-нате! – закуражился этот канавный работяга, когда ему навстречу попалась возле котлопункта Аграфёна, гордо несущая корону своей прически. – Готова свою пизду хоть на нос нацепить, только чтобы всем мужикам пахло!
Она, ни слова не говоря, подошла вплотную и, обхватив его поперек туловища, перевернула вверх ногами и воткнула головой в ближайший сугроб по пояс. И как тот ни рыпался, пытаясь вырваться, ему никак это не удавалось. Подержав его так минут пять-шесть, – он начал уже громко икать, булькать и захлёбываться, – поставила его на подгибающиеся ноги, вдобавок, он ещё и обмочился! – и спокойно сказала:
– А в следующем разе своё хайло, сопля зелёная, раззявишь, – обратно не выташшу… Ты и сейчас-то не мужик, а высерок, да так вот с говном в портках и окочуришься!
И хоть говорила она тихо, вполголоса, – все вокруг её хорошо расслышали…
Такая вот была матушка моей начальницы! Ко мне она явно благоволила, с интересом взглядывая иногда своими чёрными янтарными глазищами, и угощала пирогами со свежей рыбой. Я же – в глаза и за глаза – величал её «Марфа-посадница». Ей это нравилось.
Быстро промчался год. Пролетел, промелькнул, пробежал, просквозил, – с зимними метелями, с весенними ручьями, летними грозами и осенними дождями.
Но мы не замечали смены времён года, этого любимейшего занятия бесстрастных натуралистов и лирических стихотворцев-пейзажистов.
Не замечали потому, что для нас время на дворе стояло одно и то же: любовь и страсть. Кто-то из настоящих поэтов, мудрецов, сказал точно и верно: любовь – это пятое время года!
С Настей мы жили дружно, весело и открыто, днём и ночью вместе, почти не таясь, – да и чего нам было таиться?! Мы были молоды, свободны и одиноки, – так чего стыдиться, и что толку о нас судачить да перемывать косточки? Чай, не золото в ручье…
Ризница в возрасте скорей говорила в пользу Анастасии, ну а рост… Тут я тоже никакого ущемления моему мужскому самолюбию не ощущал, ибо ведал, что в постели длина ног значения не имеет, – они при необходимости отбрасываются…
А ежели всерьёз… Когда моя Ермаковна, эта большая сильная женщина, стискивала меня своим согнутым, как монгольский лук, локтем и шептала, жарко дыша мне в ухо: «Ласковый мой…», – меня целиком наполняла хмельная радость, а сердце, словно спотыкаясь на бегу, отчаянно делало два-три лишних удара.
Любовь – это пятое время жизни!
Тёмными осенними вечерами, когда с гор срывался пронзительный ветер, завывающий в печных трубах, или в самое что ни на есть глухозимье, когда от мороза потрескивали сосны, я любил засиживаться за столом с Настей и её матерью, которая неизменно сидела рядом с самоваром, заваривая в большом пузатом цветастом чайнике плиточный чай необычайной крепости…
Я чувствовал себя вполне семейным человеком!
И ещё они очень любили петь дуэтом. Как правило, запевала Аграфёна Афанасьевна, но какую бы она песню ни начинала, – Анастасия бережно её подхватывала, и их низкие грудные голоса заполняли старый, много на своем веку слышавший дом до краёв… Сколько же песен они знали! И не какие-то там сиюминутнопопулярные радиопопевки, а глубинные, народные песни, в том числе чудом уцелевшие на слуху старинные казачьи. Особенно мне нравилась одна, раздольная и напевная, предназначенная для исполнения могучим мужским хором, – «Как да на Амуре казацкий полк стоит…»
До сих пор мне слышится, как согласно выводят мелодию мать и дочь, то удаляясь голосами друг от дружки, то снова сплетаясь вместе, словно бы выводя сложный кружевной узор. Иногда, не выдержав, к припеву присоединялся и я, – не столь умело, сколь старательно…
Чаще других они почему-то пели озорную и не шибко приличную для официальных исполнений со сцены песню, нигде мною не слышанную ни прежде, ни потом.
На Маме - Куклин Лев => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга На Маме автора Куклин Лев дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге На Маме у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу На Маме своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Куклин Лев - На Маме.
Если после завершения чтения книги На Маме вы захотите почитать и другие книги Куклин Лев, тогда зайдите на страницу писателя Куклин Лев - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге На Маме, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Куклин Лев, написавшего книгу На Маме, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: На Маме; Куклин Лев, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн