Успев схватить ртом флакончик, между прочим. Этакий хваткий паренек!
Высосав почти все содержимое, Каро начал с остервенением мазать себя в известном месте, потом немного успокоился. Генрих подошел поближе, наклонился и начал рассматривать у певца между ног. На носу у него уже пребывали те самые очки, которые я позабыл на столе.
— Интересно, как быстро они будут отрастать? — спросил Генрих самого себя, наморщив лоб и придав при этом себе голос и осанку ученого мужа.
* * *
По всей видимости, процесс прошел быстро и уже на следующий день великого тенора видели в кампании сразу троих девиц. На лице у него отражалось прямо-таки райское блаженство. Согласно сообщениям Генриха, устроившего маленькое наблюдение за Каро, он выходил из дома лишь для того, чтобы привести очередную поклонницу. Во разбаловался!
Ну, это была самая скучная часть рассказа. А дальше случилось то, на что и рассчитывал мой злой приятель. Скандал произошел в конце той же недели, в опере. Догадался? Великий тенор вышел на сцену, открыл рот, захрипел, а потом еще и запел... басом!
Что творилось в театре! Вернее, что только не летело в бывшего кумира. Каро моментально оказался весь в моченых яблоках и тухлых яйцах. Дамы визжали, чуть ли не плевались. Хозяин театра тут же, за кулисами, подошел за кулисами к Каро и объявил, что тот больше никогда не будет петь в его театре ...
Вернувшись домой, бывший великий тенор обнаружил, что лишился не только славы, но и женщин. Да, да, все его поклонницы прямо-таки испарились. Ведь они любили в нем великого артиста, купались в лучах его славы. А поскольку купаться стало уже не в чем, они отправились искать другой водоем. Так Каро впервые за эту неделю улегся спать один. На следующее утро к нему явились кредиторы. Этот удивительный народ все чует — стоило распространиться слуху о фиаско Каро в театре, как они тут же кинулись проверять его кредитоспособность. Да еще и оба дома оказались на поверку заложенными, а закладные не выкупленными. Раньше Каро никакого внимания на обращал на свои денежные дела, любые бреши легко закрывались теми суммами, которые первый тенор Европы получал за свои выступления. А сейчас денег не было. Он кинулся было к прежним друзьям, покровителям, меценатам. Все двери оказались для него закрытыми.
Что было делать? Ведь неожиданно за пару небольших предметов, болтавшихся сейчас между ног, пришлось заплатить утратой славы, денег, положения в обществе. А что он получил? Ведь женщин как не было, так и нет, только по разным причинам. Раньше — потому что он не мог, а теперь уже они не хотят. Был кумир, да весь вышел. Сейчас он для светских дам — ноль без палочки. Даже на проституток нет денег! И за все это счастье он заплатил еще и своей бессмертной душой...
* * *
Генрих выждал некоторое время, а потом заявился к бывшему великому тенору, а ныне никому неизвестному басу прямо домой. Прислуги уже не было — по отсутствию денег отсутствовала и прислуга. Генрих ввалился прямо в спальню Каро. В руках мой приятель держал большие ножницы, коими весело пощелкивал.
— Я нашел решение всех твоих проблем! — заявил он с ходу.
— Как это, что это... — забормотал разбуженный и еще не пришедший в себя Каро.
— Все просто, — сказал, лучезарно улыбаясь, Генрих, — раз, и готово! Мгновенная боль, я это очень быстро сделаю. И уже через неделю ты снова будешь петь в опере!
— Ты что, предлагаешь мне...
— Ну конечно же, — чуть ли не пропел Генрих и попытался стащить с певца одеяло. При этом он продолжал пощелкивать ножницами, которые уже начали приводить Каро в состояние трепета.
— Нет! Нет! — закричал Каро, спрыгнул с кровати и начал прятаться от Генриха по углам, закрывая при этом руками дорогие ему места. Мой злой приятель некоторое время преследовал его, прижимал к стене, щелкал ножницами и уговаривал всячески. Но Каро был тверд в намерении не смотря ни на что остаться в полном комплекте.
— Так что же, не будем? — спросил наконец Генрих. В его голосе было разочарование, — Ведь для тебя хотел постараться, как другу одолжение сделать! Ошибочку исправить!
— Что-то мы раньше в друзьях не хаживали! — рассердился Каро, выхватил из рук Генриха ножницы и наставил их прямо к его горлу.
— Ты что делаешь, я же к тебе с добром! — Генрих вовсю изображал испуг в своем голосе.
— Не верю я тебе, — сказал Каро зло, — а ну, отвечай, что нечистый еще задумал? Мало ему моей души! Зачем еще тебя послал?
— Никто меня не посылал, я сам, по своей доброй воле...
— Не верю я в твою доброту! — и Каро нажал острием ножниц в горло Генриха, — если сейчас же не расскажешь, почему это ты так обо мне печешься, то воткну и посмотрю, какой такой ты бессмертный стал после договора с дьяволом!
— Я все расскажу, только отпусти!
Каро выпустил Генриха, тот отряхнулся и начал “каяться”.
— Это грех такой с моей стороны. Все Испания проклятая виновата!
— Причем тут Испания? — продолжал сердиться Каро.
— Был я в Испании, в Мадриде. Зашел в одну харчевню. Я любитель, знаешь ли, отведать что-нибудь новенькое, а та харчевня славилась особыми, исключительно специфическими испанскими особыми блюдами. У них бульон, к примеру, так там вообще все плавает, что только на кухне найти можно! И рыба, и мясо, и овощи, и деревяшки какие-то...
— Хватит про бульон!
— Ладно, ладно, — продолжал Генрих, — заказал я одно блюдо, оно самое дорогое там было, да и название понравилось. Приносят — оказывается это специально протушенные яйца быка. А хозяин еще и говорит, что прямо с корриды... Мне блюдо это очень понравилось. Я там, в тот момент, с одной симпатичной испаночкой любовь крутил. Гордая такая, нипочем не даст, пока не... Ну да не об этом речь!
— Вот именно! — у Каро было зверское лицо. Ведь Генрих опять осмелился наступить на больное место.
— Так вот, привожу свою даму в то заведение. Заказываю себе снова то же блюдо. Решил свою брюнеточку удивить. Приносят мне заказанное блюдо. Смотрю. Что такое? От теленка, что ли, от молочного отрезали? Зову хозяина. Ругаюсь. А тот мне в ответ — это блюдо специальное, с корриды. Так и называется — “Ядра с корриды” (Перевод с испанского не совсем удачен. Звучало почти поэтически). И не всегда там быка побеждают, бывает, что и наоборот!
— Так это что, из тореадора, что ли?
— Ну да. Делать нечего. Пришлось испробовать. И так мне те тушенные тореадоровы яйца понравились, что я рецепт у повара за немалые деньги купил. И все мечтал приготовить, да не из чего было. А тут услышал про твои проблемы с голосом. И решил — тебе, как другу, добро сделаю, да и сам полакомлюсь...
Каро стоял в некоторой растерянности. Генрих, воспользовавшись моментом, бросился наутек. Придумывать следующую забаву. И придумал.
* * *
В тот же день, к вечеру, он вновь завалился к новоиспеченному басу. И начал вновь...
— Давай рассуждать, как юристы. Тебе ведь обещана декастрация? Правильно? А количество раз не оговорено! Таким образом, если сейчас тебя кастрировать, то нечистому, для сохранения статуса-кво придется вновь тебя лечить. Если повторить это пару раз, то он поймет, что проще выделить тебе сразу бочонок эликсира. Я берусь его убедить!
— Ага, значит ты собираешься перед каждым выступлением в опере отрезать мне...
— Ну и что же, — пожал плечами Генрих, — чего не вытерпишь ради высокого искусства!
— А отрезанные куски моей плоти ты будешь тушить и поедать?
— Знаешь, я тут на досуге все обдумал, — Генрих говорил с какой-то явно заинтересованной интонацией, жестикулируя и помахивая указательным пальцем перед лицом Каро, — мы можем открыть заведение, ресторацию такую роскошную, будут крупные деньги. Выручку разделим по — честному, на — пополам, ну я вообще то хотел шестьдесят процентов...
— Я никогда не дам тебе до себя даже дотронуться!
Генрих ничего не ответил, изобразил разочарование. Потом попробовал осторожно, с опаской, дотронуться пальцем до Каро и едва уклонился от удара кулаком.
— Ладно, ладно, я беру свое предложение обратно!
— Так то лучше будет...
— Но послушай, если не я, найдем женщину с соответствующими наклонностями, купим ей острые ножницы... — начал Генрих, но увидев зверское выражение на лице Каро, умолк. Потом все-таки продолжил.
— Ну, хорошо, найдем женщину без наклонностей, будем ей деньги платить. Назначим яйцерезкой...
Это была последняя капля. Пришлось покинуть помещение...
* * *
На следующее утро вновь является Генрих. Уже без ножниц. Будит Каро, садится как ни в чем не бывало к нему на постель и заявляет, что придумал, как делу помочь.
— Что же ты еще такого придумал? — спрашивает Каро недоверчиво, даже с ненавистью.
— Смотри, какую штуку я тебе принес показать, — говорит Генрих и вынимает такой странный механизм, состоящий из таких меленьких железных листочков, приставленных друг к другу. Они образовывали две полосы, между которыми находился подвижный замочек. Это было изобретение одного гениального механика какого-то древнего царства и было предназначено для одежды императрицы. Та была столь благодарна изобретателю и столь восхищена его умом, что приказала вставить это устройство ему прямо на голову, предварительно распилив череп. Так, чтобы она могла демонстрировать этот великолепный мозг иностранным послам, открывая его одним движением руки. Увы, бедняга почему-то не выжил после этой операции... Генрих между тем продолжал, — хитрая штука, почти волшебная. Смотри, ведешь замочком с эту сторону — соединяется, в другую — расходятся, — он продемонстрировал действие устройства, — Прямо чудо!
— Да, удивительный механизм, — согласился еще ничего не подозревающий Каро.
— Мне за эту штуку парижские портные столько бы золота отвалили, — вздохнул Генрих, — но долг есть долг, раз уж вовлек тебя в эту историю, надо выручать. Придется пожертвовать этим чудо — механизмом ради тебя.
— Не понял! — Каро уже почувствовал подвох.
— Ну чего тут непонятного, — пожал плечами Генрих, — мы твоих круглых друзей на эту штуку приделаем. Как захочешь по дамам пройтись, раз, — Генрих продемонстрировал смыкание металлических змеек, — и все у тебя как надо. А надо в опере спеть, — Генрих скорчил гримасу, открыв и скривив рот, — два! — он повел замочком в другую сторону, размыкая полоски, — и ты снова поешь тенором!
— Ты что же, хочешь мне яйца пристегнуть этой штукой?
— Ага, разве не здорово?
— С меня хватит! — воскликнул Каро, вскочил с кровати и выхватил неизвестно откуда шпагу.
— Мы что, драться будем, что ли, — удивился Генрих, проворно вытаскивая свою коротенькую, под рост, шпагу.
— Да, и насмерть! — воскликнул Каро и бросился на моего юного друга, размахивая шпагой. Генрих отбил пару ударов, а потом просто выскочил из комнаты, успев запереть снаружи дверь.
— Вернись, трус! — закричал ему вслед Каро. Потом выглянул в окно. Генрих стоял уже на улице. Причем эта рыжая скотина нагло улыбалась.
— А ты неплохо фехтуешь, — крикнул Генрих и начал махать шпажонкой, имитирую бой, — советую поступить в армию. Фельдмаршалом станешь, если яйца ядром не оторвет!
* * *
Каро подумал — подумал, и... пошел в армию. А что было делать. Ни денег, ни голоса больше не было, славы — подавно. Сидеть в долговой тюрьме? Армия была наилучшим выходом. К тому же Каро твердо решил умереть мужчиной!
Конечно, все уже ожидают грустного рассказа о том, как в первом же бою первое же вражеское ядро оторвало так дорого доставшиеся Каро мужские достоинства? Нет, ничего подобного не случилось. Каро сделал неплохую карьеру, показал себя неплохим солдатом и офицером.
Умер он через пять лет. Заразившись сифилисом...
Думаете, на этом конец? Как бы не так! Наш друг Генрих присутствовал на похоронах. Не знаю, каким образом, но перед тем, как крышка гроба была заколочена, он ухитрился вложить в руку не способного теперь к сопротивлению покойника тот самый документ... Вообще, Генрих, как вы поняли, прескверный мальчишка. Для которого ничего святого не существует. И за что только я его так люблю?
Итак, продолжим. Куда уж дальше, если героя повествования похоронили? Ну, если ты атеист и не веришь в загробную жизнь, можешь дальше не слушать. Интересно? Тогда я продолжаю.
Скажу сразу, общий настрой у тех, кто проводит так называемый суд на том свете, достаточно веселый. С одной стороны, вникая в житейские дела, по — другому и нельзя, а то с тоски повесишься! Да и чего печалиться, ведь у покойников уже все позади...
— Гляди-ка, какая рожа недовольная! — воскликнул пробегавший посыльный, потом остановился и начал рассматривать Каро, — и с бумагой какой-то в руках! Держу пари, что это индульгенция какая-нибудь...
— Бумаги, подписанные неофициальными лицами, вроде папы римского, недействительны! — монотонно произнес судья.
— Это не индульгенция, это — договор... — растерялся Каро.
— Дай посмотреть! — сказал посыльный, выхватил бумагу, прочитал и начал истошно хохотать, потом, не выдержав, начал кататься по полу, держась за живот.
Одно дело, когда шутишь и слегка подкалываешь испуганно озирающиеся души только что прибывших. А тут, представьте, появляется личность с документом, из которого явствует, что данный субъект продал свою душу дьяволу со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что тут началось. Собрались все — все. Читали документ, животы надорвали от смеха. Потом начали пужать сковородками раскаленными да крюками острыми. Каждый стремился внести свою лепту в это веселье, придумывал свою страшилку. Одному Каро было не до смеха, он и так шел сюда обречено. А тут еще и стал всеобщим посмешищем.
Когда веселье поутихло, Каро осведомился, что же тут было смешного. И разве его не собираются отправить в преисподнюю. Тогда его судья, собрав все остатки серьезности, объяснил, что преисподняя — это такое лечебно — восстановительное учреждение, предназначенное для лечения тех заблудших душ, которые сами стремятся получить данное лечение. Причем лечение исключительно добровольное. Ведь у людей есть комплекс вины, греха. И помочь справиться с этими переживаниями могут те, кто работает под началом Люци. В основном, лечение — это беседы, психоанализ.
Как? Дело добровольное? Каро страшно удивился. А ему еще и говорят, что попасть в преисподнюю трудно, просто так туда пускают только в самых тяжелых случаях, остальные ждут своей очереди. А с такими делами, как у Каро, даже на очередь не поставят — не с чем! А документ? Подпись? Ну что же... Если Сам подписал, так и быть, можешь отправляться...
Каро и глазом моргнуть не успел, как его переправили в ад. Там его уже ждали. Ведь слухи распространяются в момент. А тем более, подобные, почти анекдотические. Как раз на следующий день должен был состояться большой ежегодный бал — карнавал. Чего греха таить? Каро со своей неуничтожимой бумагой стал гвоздем программы. Чуть ли не героем. Часть славы и поздравлений досталась и Генриху, которого приглашали по традиции каждый год на этот карнавал. В конце концов единственный за всю историю договор с Сатаной повесили на самое видное место, чтобы в течение последующих веков им могли любоваться все желающие.
* * *
А над Каро судьба вновь подшутила. В своем следующем рождении он был женщиной и родил, вернее родила, двадцать пять штук детей...

1 2