Чопич Бранко
Приключения кота Тоши
Бранко Чопич
Приключения кота Тоши
Предисловие
Приключения славного кота Тоши и его друзей - мышки-гадалки и пса Пестрика, -- вероятно, не были бы написаны, если бы не был найден Тошин дневник, валявшийся возле черешни, за конурой известного блохолова пса Жучи. На стволе черешни обнаружены следы острых когтей. Следует полагать, что потерявший бдительность Тоша подвергся внезапному нападению Жучи, вынужден был поспешно вскарабкаться на дерево и выронил свой дневник. Дневник изрядно потрепан. Очевидно, хозяин таскал его с собой повсюду: и когда продирался сквозь колючие заросли, и во время ночных прогулок по мокрой траве и по пыльным чердакам. К тому же дневник порядком засален и даже (какой позор для кота!) изъеден мышами. А на последней странице тетради нацарапано крупным собачьим почерком: ``Этим дневником завладел и прочел его пес Жуча - страж дома и собачий князь. Вся эта писанина и кости обглоданной не стоит. Сущий кошачий чих! В муравейник - и сочинение и сочинителя!
Жуча, Великий князь собачий, Кавалер заячьей медали со скрещенными косточками".
Глава первая
Загадочная повозка, еще более загадочный мешок, и уж совсем загадочная возня в мешке. А мешок ли это? Мешок-господин? Мешок-свинья?? Мешок-разбойник??? Путешествие в тартарары
Цок-цок, цок-цок-цок!.. - стучали по дороге четыре неподкованных копыта, насаженные на четыре тонкие ноги. Ноги несли на себе одного осла, а осел тащил маленькую повозку, в которой ехал один сердитый дед и один завязанный мешок. Дед то и дело оборачивался к мешку и все корил его за что-то. А мешок в ответ только молчал - может, оттого, что был завязан, а может, ему просто нечего было сказать.
Почему же это дед пустился в разговор с самым обыкновенным мешком? Не спятил ли он? Не пьян ли он? А ну-ка, прислушаемся.
- Эхе-хе, господин хороший, закатилось твое солнышко! - ворчал дед, обращаясь к мешку.
А мешок-господин только заерзал и будто плечами пожал: мол, что ж поделаешь, закатилось так закатилось.
Ага, мешок шевелится! Значит, в нем кто-то есть. И этот таинственный Кто-то, наверно, сейчас думает: ``Сам знаю, что закатилось. Известное дело: какое солнце - в мешке?" Повозка миновала старые вербы и катилась теперь по берегу речки.
- Да, быть тебе сейчас в воде, свинья ты этакая! - снова забормотал дед, оборачиваясь к мешку.
Мешок-свинья вздрогнул, будто от испуга, однако опять промолчал.
Дед поминутно слезал сповозки, таращил свои зеленые глаза на синие речные омуты, но, видно, ни один ему пока не понравился.
Вон тот омут, пожалуй, мелковат, а здесь уж больно глубоко. Там небось рыбы полным-полно - опять не годится, да дальше вроде верба некстати или еще что-то... Этак можно всю реку пройти, а дела не сделать...
Озабоченный дед снова лезет в повозку и едет дальше. А найдя новый омут, он опять обращается к мешку и жалостливо качает головой:
- Сам видишь, - не то. Иначе был бы ты уже в воде. Ладно, поехали дальше. Разбойник ты - вот ты кто!
А мешок-разбойник все помалкивает, а дед ему все втолковывает:
- Эх, Тоша, Тоша, черная твоя шкура и душа твоя черная! Сколько мышей на мельнице, а ты сало сожрал!
В ответ на это мешок-Тоша покаянно замяукал.
Ну, теперь все понятно. Завязанный мешок - это вовсе не господин, не свинья, не разбойник. И господин, и свинья, и разбойник -- это всего-навсего кот,который сидит в завязанном мешке. И зовут этого кота Тоша. Так-то!
А мельник Триша едет все дальше и дальше и никак не подыщет для проказника Тоши полходящего омута. Вот этот, к примеру, куда уж лучше! Но мельник, видно, думает, что для его кота и самый распрекрасный омут нехорош. Видно, любит он своего Тошу, и чем глубже перед ним омут, тем глубже становится его печаль.
Глава вторая
из которой ничего не видно, потому что дело происходит в мешке, но зато кое-что слышно. (Из дневника Тоши.)
Горе мне, черному, горе мне, несчастному! Схватил меня дед Триша, запрятал в мешок и везет невесть куда. Уж конечно, такое путешествие добром не кончится. Влип! Погорел! Пропал! Ни за что ни про что шкуру сдерут. Да попади я сейчас в конуру моего злейшего врага блохолова Жучи, и то, наверно, веселей было бы.
Спрашивается, за что я угодил в этот мешок?
Право, я и сам не пойму. Вольготно мне жилось у хозяина моего, мельника Триши. Ловил я мышей, шатался в зарослях у реки, а то, бывало, заберусь на старую вербу и любуюсь рыбкой, что в омуте плещется. Мяу! Рыбу я люблю ужасно, но воды боюсь - ужас! А на сушу рыбу никак не выманишь. Чем только я ее не соблазнял: и сало сулил, и колбасу, и такого наобещал, чего и у самого нет. А то еще говорю: иди, мол, сюда, мне надо кое-что тебе на ушко шепнуть. Не клюнула. Даже отвечать не стала. Не верит. Пялит на меня свои круглые глаза и хвостом вертит. Эх, до чего ж она хороша!
``Как же ты все-таки в мешок попал?" - снова спрашиваете вы.
Как да почему! Откуда я знаю? К примеру, пропадет на мельнице что-нибудь съестное - дед сразу на меня думает. Мяу-мя-а-а-у! Дедушка, дорогой, ведь несправедливо это! Вор я, что ли? Это я-то! Да у меня и мысли такой не бывало - украсть. Иной раз только подойду к салу, усами его ощупаю -- и хоп!.. Нет его, будто и не было. И куда оно девалось, сам черт не разберет! А дед Триша тут как тут:
``Иди-ка сюда, разбойник усатый. Где сало?"
``Мыши, -- говорю, - стащили."
``Что ж ты не отнял?"
``А я отнял. Вот оно, я его в живот упрятал", - отвечаю я, а дед меня же - березовой хворостиной: раз, раз!
И ведь ни за что ни про что. Откуда ж я могу знать, как это сало у меня в брюхе очутилось?
Или, например, поймал как-то дед Триша рыбку. Я только понюхать хотел, подошел только. И вдруг - вот так чудо! - я бегу через двор, а рыба - у меня в зубах. Потом не успел я и глазом моргнуть, а рыбы уже нету. То ли съел я ее, то ли еще что, и сам не знаю, честное слово...
И с сыром - то же. Исчезает, лишь только тень моя на него упадет. Чем же я виноват? Почему он не бежит от меня, как мышь, а сам ко мне в рот лезет? Вот я, например, не кидаюсь же в пасть злодея и блохолова Жучи. И пожалуйста: по сей день шкуру сберег в целости и сохранности.
Но куда все-таки везет меня мой дед?
Глава третья
Мельница, на которую и солнце не глядит. От куриной печенки до слоновьей печени. Запахи незнакомой корчмы
- Да, деваться некуда! Убить его, озорника, и дело с концом! Ворюга паршивый! Ведь до того обленился, что мыши из его усов косички заплетают, а он - хоть бы что!
Но как ни ругался дед, а все же жаль ему было усатого мурлыку, единственного своего дружка на одинокой и пустой мельнице.
Тришина водяная мельница стояла далеко от села, как раз у входа в ущелье, такое тесное и мрачное, что сюда солнце даже в полдень не заглядывало. Так что и деду и коту приходилось определять время по самым точным в мире часам - как живот подскажет, что обедать пора, так Триша и говорит:
- Тоша, давай обедать. Солнце, наверно, уже за гору перевалило.
Крестьяне, если у них спрашивали, как пройти на мельницу, отвечали обычно так:
- А, мельница дяди Триши?! Это там, где черти ночуют, где еще не рассвело, а уже смеркается, там, где дорога заблудилась и в ущелье за мельницей без следа пропала. Идите по следу собачьего князя Жучи - как раз туда и попадете.
И правда, крестьяне ходят на мельницу редко. Зато собачий князь наведывается туда каждодневно, чтобы устроить засаду на кота Тошу. Пес точит на него зубы из-за какой-то печенки - то ли куриной, то ли телячьей.
За давностью никто уже не помнит, какая она была, но обида не забывается! Сначала Жуча утверждал, что печенка была куриная, на другой год он заявил, будто она - свиная, на третий - печенка стала уже телячьей, на четвертый - превратилась в воловью.
А если ссора не прекратится, то в один прекрасный день мы, наверно, увидим, как за Тошей несется Жуча и вопит:
``Отдай, ворюга, слоновью печень!"
Да, одиноко жилось дедушке Трише, и неудивительно, что очень он любил кота, единственного своего друга-приятеля. Легко ли это - взять да и бросить его в реку!
- Ржа ржавая! - снова заскрипел дед, обращаясь к мешку. - Из-за твоего кошачьего бесстыдства остаюсь я на всем белом свете один-одинешенек. Но не миновать тебе омута, за тем и еду!
- Почему ж ты не утопил меня возле мельницы? - грустно осведомился из мешка кот. - Бултых - и нет Тоши!
- А потому, что очень буду я тосковать, глядя каждый день на твою могилу.
- А зачем гоняешь из-за меня осла? Закинул бы мешок за спину и шагал бы.
- Эх, Тоша! Да ведь за тобой столько водится всякого воровства, разбоев и жульничества, что даже возом не вывезешь. Я и так мелкие твои грехи дома оставил, чтобы осла не перегружать.
Неизвестно, сколько бы еще времени вел дед свою беседу, но вдруг из мешка раздался кошачий вопль:
- Стой! Запах чую! Волшебный запах жареной рыбы!
- А на меня вроде винным духом пахнуло, - откликнулся дед. Наверно, корчма близко.
- А до меня будто аромат горного сена долетел, - вставил слово осел. - Значит, при корчме и конюшня имеется!
- Ну, герои, вперед! - лихо скомандовал дед Триша.
- Передние и задние ноги, бегом марш! - проревел осел.
- Мешок, не мешкай! - фыркнул кот.
И повозка с дедом и мешком, подняв облако пыли, скрылась за поворотом.
Глава четвертая
Странная корчма. Три осла без одного. Охота за луной. ``Мешок, брось меня в воду!" Только кот разберет, кто корчмарь, а кто дед Триша. Мешок пропал!
Повозка лихо подкатила к старой корчме, над входом которой были намалеваны два осла, а под ними большими буквами было выведено:
Корчма ``У трех ослов".
Завидев вывеску, дед вытаращил глаза:
- Это как же?! Написано: ``У трех ослов", а нарисованы только два. Где же третий?
- Заходи, будешь третий, - пробурчал себе под нос корчмарь Винко и тут же любезно проговорил: - Третьего осла я за вином послал. Сейчас вернется.
Дед положил своему ослу охапку сена и, оставив мешок в повозке, вошел в корчму.
- Вот выпью малость, разгоню печаль, а тогда и брошу поганца в реку...
Уселся мельник за стол, и принялись они с хозяином за водку. Славная была попойка! Так нагрузились, что обоим вдруг почудилось, будто луна с неба им подмигивает. Выскочили дед и корчмарь во двор и ну кричать что было мочи:
- Эй, луна! Спускайся к нам, мы и тебя угостим!
Но луна лишь лукаво ухмыльнулась в ответ.
- Наглость какая! - рассердились старики. - А не залезть ли нам на небо, не отлупить ли ее как следует?
Притащили они длинную лестницу, приставили ее к большому ореховому дереву, из-за макушки которого выглядывало светлое лицо луны.
- Подержи-ка землю, чтоб она не качалась, - попросил корчмаря пьяный Триша, - а я мигом залезу на дерево и схвачу эту проказницу!
Взобрался дед на орешину и ахнул:
- Что же это, брат?! Вторая луна из реки глядит!
- А третья в корчму забралась, я ее в через окно вижу! - закричал корчмарь, показывая на лунное отражение в оконном стекле. - Слезай, дружище, скорей, не то она всю водку выпьет!
Старики влетели в корчму, но луны и след простыл. Бросились они к реке, что текла возле самого двора, но луна уже успела спрятаться за гору, и ее не было видно ни в реке, ни в небе.
- Нету! Все три сбежали! - вздохнул дед Триша. - Пойдем назад в корчму. Засвети-ка лампу, надо еще выпить.
И долго бы они еще выпивали, если бы дед Триша вдруг не вспомнил:
- Постой, брат, я ведь должен бросить в воду мешок с котом. Или это мешок меня собирался бросить? Вот так раз! Забыл, кто кого бросать должен...
Дед, пошатываясь, заковылял к повозке, взвалил мешок на спину, спустился к берегу и горестно возопил:
- Мешок, брось меня в воду! Тоша, старый дружище, брось меня!
Но ни мешок, ни кот не пошевелились.
- Значит, пощадил меня Тоша, - рассудил дед. - Ну, раз так, то и я обещаю никогда больше не красть твое сало, а теперь пойду выпью!
- Ура, твоя правда, брат наш! - закричали ему ослы с вывески.
К полуночи корчмарь и дед так напились, что позабыли, кто из них корчмарь, а кто дед Триша.
- Я-то корчмарь, а ты, наверно, мельник, - твердил дед.
- А может, мы оба - мельники? - сомневался корчмарь.
- Давай спросим кота, - предложил Триша. - Он скорей разберется.
Оба направились к берегу, где дед оставил свой мешок, но... Вот так чудо! Мешок пропал!
- Вот мы и попались! - запричитал дед. - Кто нам теперь скажет, который из нас - корчмарь, а который - дед Триша, старый мельник?
Глава пятая
Поиски. Что сказал Сом. Полная подвода полных мешков. Две меры проса за три королевства. Водочный дождь. Объявление и обращение
Чуть свет отправился дед Триша на поиски своего кота. Брел он вниз по течению реки, заглядывал в каждый омут и жалостным голосом расспрашивал рыбок, не встречали ли они в воде мешок с котом. Но рыбки мудро помалкивали, поблескивая на солнце своими серебряными одеждами. Старый усатый Сом высунулся из воды и, выслушав дедов вопрос, отрицательно повел хвостом. На его безголосом рыбьем языке это означало примерно следующее:
``Ах, дед, дед, неужели ты думаешь, что я, сам Сом, настолько глуп, что стану связываться с каким-то котом в мешке! Был бы порядочный кот - тогда еще ладно. Но ведь этот твой Тоша - сущий висельник! Ведь он что делает? Влезет на вербу, пялит свои бесстыжие глаза на рыбу и... облизывается!"
Нет его, значит, в воде, - горестно вздохнул дед Триша. - Бедный я, несчастный! А может, он на земле где-нибудь?..
Дед спрашивал каждого встречного, не видел ли кто кота в мешке. Но ему не везло. Одни шарахались от него в сторону: ``Не спятил ли старик?" Другие отвечали, что, мол, случалось им видеть котов, однако без мешка, и мешки тоже попадались им на пути, но все были либо с мукой, либо с зерном, либо с шерстью. А еще бывало шило в мешке. Но ведь шила, как известно, в мешке не утаишь.
- Наверно, его птицы украли, если нет его ни в воде, ни на земле, сокрушался дед Триша. - Может, на дереве где-нибудь застрял, а то, чего доброго, и вообще повис в воздухе!
Легкомысленные воробьи божились, что в жизни не видели кота в мешке. Ну, а если бы увидели, то, конечно, показали бы ему, почем мера пшена и почем фунт лиха.
- Это и без вас известно, - отвечал дед. - Мера пшена стоит восемь динаров, фунт лиха с приплатой не берут, а вот кота моего Тошу я и за три королевства не отдам!
- За жулика кота три королевства! - загалдели воробьи. - Да за такую цену можно получить не меньше двух мер пшена да еще конопли в придачу!
Простодушные воробьи все же утешили деда. ``Жив, жив!" - прощебетали они. А вечером каждый наставлял своих птенцов:
- Дети, глядите в оба! Как только заметите, что на дерево мешок лезет, удирайте без оглядки. Этот мешок не простой - в нем кот Тоша!
Дед Триша возвратился в корчму хмур, невесел, нос повесил, с руками пустыми - все ему постыли; ноги сбивши - горя не избывши, устал без толку - тоска, да и только!
- Что делать, приятель? Нету кота!
- У нас с тобой, дружище, мозги нынче набекрень. Пока мы их на место не поставим, ничего путного не придумаем, - ответил хозяин ``Трех ослов".
Он вытащил откуда-то пыльный мешок и хватил им разок-другой себя и деда Тришу. И что ж? Вправились мозги!
- Придумал! - воскликнул корчмарь. - Надо объявление написать: мол, пропал кот в мешке. Ко мне людей много ходит. Может, кто-нибудь его и видел.
- А есть у тебя еще какие-нибудь такие объявления?
- Ого, еще сколько! Глянь-ка, под ними и стены не видно.
Корчма и вправду вся была облеплена разными объявлениями. В одном говорилось, что некий человек ищет свой разум, который он в водке утопил; в другом другой человек сообщал, что у него в корчме память отшибло и если кто-либо умеет эту память обратно пришибить, то - просьба помочь; третий предупреждал всех, чтоб не ступали на скользкую дорожку - можно оступиться; четвертый разыскивал потерянную в пьянстве молодость, а еще один, оказывается, оставил в корчме свое доброе имя и просил немедленно сообщить, если кто-нибудь таковое имя нашел.
- Ладно, давай и мы напишем что-нибудь вроде этого, - сказал дед Триша.
- С удовольствием. Только плохой из меня писарь, - предупредил корчмарь.
Он принес большущую чернильницу, белое гусиное перо, ворох бумаги, какая идет на обертку скобяного товара, и разложил все это на широком трактирном столе. За этим столом люди выпили столько спиртного, что его, наверное, хватило бы на отличный водочный дождь для целого государства, да еще остатком можно было бы целый месяц вертеть колесо Тришиной мельницы, а лишку было бы довольно, чтобы выкупаться старой свинье с ее шестнадцатью поросятами. Понятно, что за таким столом трудно написать вполне трезвое объявление.
И вот сочинители, взяв себе в помощники полную бутылочку - ту самую, что придает мыслям плавность и текучесть, - икая, позевывая, почесывая поминутно затылки, стукая себя то и дело по лбу и пролив семь потов, составили наконец такой документ:
1 2 3 4