А теперь Сатико, влюбившись в американца, родила сына, но отец уехал в Америку еще до его рождения.Три поколения женщин с несчастной судьбой…– Сатико – молодуха, на этой работе должна держать ухо востро. – Набэ едва за шестьдесят, но жизнь никогда не баловала ее – она и выглядит и говорит совсем как старуха. – Зашла я тут как-то в гостиницу, что на улице Гоя. Вот ужас-то! Одни американцы. Страшное место.С тех пор как Сатико стала ходить по вечерам на работу, Набэ только и твердит об этом – словно сам дьявол собирается похитить Сатико.Сидевшая рядом Хидэ молча слушала эти речи. Ей сорок три – в ее возрасте люди обычно работают, – однако три года назад Хидэ слегла: сдало сердце, она совсем ослабела и работать уже не может. Хидэ не очень-то верила россказням Сатико о том, что она якобы работает ночной дежурной в гостинице, и подозревала худшее, однако ей не оставалось ничего другого, кроме как заглушить тревогу и во всем положиться на Сатико.– Бабушке у нас нечего делать, вот она и беспокоится. Все в порядке. Там даже в полночь светло как днем. К тому же я совсем не боюсь этих американцев.Сатико, как всегда, нашлась что ответить. Посадив мальчика на колени, она принялась ворковать над ним:– Если и ты будешь, как бабушка, все время за всех беспокоиться, скоро состаришься. Аки-тян, хочешь есть? Сейчас мама даст тебе молочка.Сатико взяла бутылочку и весело рассмеялась, видя, как Акира, словно отвечая ей, замахал ручонками, радостно загукал и заулыбался. Глазенки у него были совсем как у Сатико – черные-пречерные, а носик и рот как у Джони. В малыше текла кровь японки, филиппинца и американца.Накормив сына, Сатико посадила его на руки Хидэ и начала собираться.– Ну, я пошла. Бабушка, я хожу туда из-за денег. Акира, до свидания, малыш!Сатико помахала сыну, тихо сидевшему на руках у Хидэ, и ушла.Днем было тепло как весной, но стояла пора предзимья, поэтому смеркалось рано, и на улице было уже темно. Завтра – первый декабрьский день. По правой стороне улицы дома тесно прижимались друг к другу, и только один-единственный особняк стоял среди шелковичных деревьев, и из сада дул легкий прохладный ветерок.Всего неделю Сатико работала в турецкой бане. После того как ее уволили, целых полгода они кое-как перебивались на пособие по безработице.Брат Такэси, закончив в прошлом году школу, успел сменить не одно место работы; теперь работал в авторемонтной мастерской, но платили мало, к тому же он, заняв денег, купил машину, поэтому в семью приносил гроши. Так что роль главы семьи приходилось играть Сатико. Но она никак не решалась признаться родным, что устроилась в турецких банях, и продолжала обманывать их. «Я должна кормить бабушку, больную мать и крошку Акира. Конечно, это дурно – работать банщицей. Но что поделаешь, ради близких приходится заниматься и этим», – внушала, она себе. И страх постепенно отступал; тогда она вновь чувствовала в себе решительность и силу.Сатико шагала быстро, ее упругое тело, словно летящий снаряд, стремилось вперед. По асфальтовой дорожке стучали каблучки. Главная улица, где расположились турецкие бани, была совсем близко. V У американских военнослужащих был день выплаты жалованья, и поэтому улицы запрудили солдаты. В местечке Кодза разместилась крупная военная база Кадэна, а в окрестностях было еще несколько военных баз. В центре города, на проспекте Гэйто и Центральном, находились увеселительные заведения для солдат. После «возвращения» Окинавы из-за девальвации доллара, а также после вступления в силу «закона о запрещении проституции» по сравнению с прежними временами посетителей поубавилось, но и сейчас со второй половины дня поток иностранцев не иссякал. А особенно вечером, в день выплаты жалованья, улицы наполнялись американскими солдатами. Уже прошло полгода после «возвращения» Окинавы, и уже поговаривали о скором окончании войны во Вьетнаме, однако американские военные базы на островах продолжали действовать, как и прежде. В центральной части и на севере архипелага на тренировочных полигонах проводились маневры, отряды морской пехоты отправлялись в район Камбоджи.Американская армия, приняв на себя «великую миссию защиты мира и безопасности на Дальнем Востоке» – эта лживая личина не могла скрыть истинного дьявольского лика, – день за днем топтала острова. Но вот наступала ночь, американские солдаты забывали о своей «великой миссии» и подобно тому, как истомившийся от жажды караван спешит к оазису – устремлялись на сверкающие неоном улицы, чтобы забыться хотя бы на час. И оживленные праздничные улицы принимали их в свое лоно. Для этих убийц, уничтоживших в себе человеческую душу, горели многоцветные и теплые неоновые огни. На украшающих вход в бары фотографиях манили обнаженные женские тела. Зазывалы истошными голосами приглашали на шоу: «Начинается представление, начинается представление!» За руки солдатни цеплялись девицы в столь вызывающих мини-юбках, что из-под них виднелись трусики. Под фонарями стояли женщины в длинных вечерних платьях – сама добродетель. А пройдешь мимо – и в нос ударяет запах духов и дешевого вина. Свет ослепительных огней, перед которыми меркнул даже свет звезд, пропитывал влажный, насыщенный запахами солдатских тел, виски и табака воздух.Улицы патрулировали отряды префектурального полицейского управления и военной полиции, но стычки между американскими солдатами и служащими баров были обычным явлением.Турецкие бани, где работала Сатико, находились на самом углу улицы Гоя, примыкавшей к Центральному проспекту. На первом этаже трехэтажного здания был магазин одежды, а второй и третий занимали бани, куда вел отдельный вход. Под вывеской «Международная общественная, сауна» скрывались отдельные номера бань.Неделю тому назад Сатико случайно проходила мимо – и поступила туда на работу.Кончалось пособие по безработице, и ей во что бы то ни стало нужно было устроиться куда-нибудь. Сатико предпочла бы работать в какой-нибудь фирме – по своей специальности, бухгалтером. Однако, если бы случайно ей и повезло, это не устроило бы ее – платили там слишком мало.В октябре бюро по трудоустройству предложило ей место в одной торговой фирме, но зарплата Сатико, имевшей только среднее образование, составляла бы всего 75 долларов. А когда Сатико работала в клубе, ей платили 120 долларов. В американской армии даже женщинам платят неплохо. А тут заработок будет меньше пособия по безработице. Это было неразумно, но Сатико отказалась. На такие деньги не проживешь. Если бы в семье был хоть еще один кормилец, можно было бы согласиться, но у Сатико такой поддержки не было.Конечно, можно было бы устроиться продавщицей или официанткой, но и там заработок низкий, да и работать тяжело – от такого отказываются даже безработные.Сатико пришла в отчаяние. Выход был только один – работа в ночных барах, там женщина может заработать столько же, сколько платят в американской армии, а то и больше. Она знала это от подруг, которые уже пошли по этому пути. Чем плохо? В центре города сколько угодно баров и ресторанов, примут где угодно…В глубоком раздумье Сатико брела по улице Гоя, не зная, как ей быть. И тут в глаза ей бросилось написанное толстым фломастером объявление: «Требуются на работу девушки. Высокая зарплата, великолепные условия». Оно ровным счетом ничем не отличалось от множества таких же объявлений, расклеенных у входов в бары и рестораны, но Сатико, привлеченная красочностью здания и изысканной вывеской «Международная общественная сауна», захотела заглянуть сюда.Когда она поднялась на второй этаж, навстречу ей вышла полная дама лет пятидесяти. Она производила впечатление доброй мамаши, но в уголках глаз, окруженных первыми морщинками, таился чувственный блеск. Это была хозяйка заведения. После объяснения Сатико она приветливо кивнула ей и тут же коротко рассказала обо всем: работа с семи вечера до двух ночи, жалованье – пятьдесят тысяч иен в месяц. Этих денег кое-как на жизнь хватит. Время, конечно, позднее, но ничего не поделаешь. Одно беспокоило Сатико – сам характер работы. Ведь ей придется иметь дело с обнаженными мужчинами. Не покатится ли она по дурной дорожке?– Значит, только… помыть тело и сделать массаж. А клиент ничего со мной не сделает? – выразила свои опасения Сатико.– Конечно, нет. Гость ничего плохого тебе не сделает, – беспечно ответила хозяйка. Затем, понизив голос, словно по секрету, сказала:– Будешь делать только это. Но ведь знаешь мужчин… некоторые недовольны, если делаешь только положенное… Ну, для таких есть «специальное» обслуживание. Особый массаж, в том месте. Понятно? Но за это платят отдельно, из них половина – мне. Вот и все. Ну как? Очень прибыльная работа.Хозяйка, растянув в приторной улыбке рот, заглянула в лицо Сатико. Сатико невольно вспомнила Джони, хотя давно бы ей следовало его забыть. У нее было чувство, что она постепенно катится вниз. «Правильно ли я поступаю? Может, лучше устроиться хостесс? Но развлекать пьяных мужчин, выколачивать из них деньги – это противно. А, не все ли равно, где работать?» Сатико уже устала от размышлений. «Думай не думай, а теперь другого выхода нет». И она решилась.– Ну как? Хотите работать? Все будет хорошо. Тревожиться не о чем, – весело заключила хозяйка, наблюдая за стоявшей в раздумье Сатико, и расплылась в улыбке. – Да, еще одно. У нас много клиентов-американцев. Вы можете говорить по-английски?– Да, по-английски свобо… немного умею.Сатико хотела было сказать «свободно», но передумала. К чему рассказывать первой встречной историю о своей работе, своей жизни?– Ну и прекрасно. Когда сможете прийти? Мне бы хотелось, чтобы вы приступили прямо с сегодняшнего вечера.– Я начну завтра. С семи часов.Сегодняшний вечер Сатико хотела провести дома с малышом, матерью и бабушкой.Хозяйка заведения не спросила даже ее имени. Вместо этого она сообщила ей номер комнаты, где ей отныне предстоит работать. Теперь ее будут звать не по имени, а по этому номеру. Нет особой нужды знать имя, адрес и прошлое женщин, работающих здесь. Сатико согласилась, что и для нее так будет удобнее. Она стала Номером двенадцать.За всю неделю, что она проработала здесь, никогда не было столько клиентов, как в тот роковой вечер. Они шли один за другим – пять человек, потом наконец выдалась небольшая передышка. Хотя Сатико уже немного привыкла к работе, но, обслужив одного за другим пятерых солдат, она ощущала страшную физическую и душевную усталость. У нее не было сил даже спуститься на второй этаж, в гостиную, и она так и осталась на третьем. Опершись о подоконник, она смотрела на улицу. Шторы были тяжелые, темно-синие, и через щель между ними виднелись яркие огни Центрального проспекта. Стояла глубокая ночь, но на улицах, где ослепительно сверкала реклама, все еще бродили американские солдаты; сегодня их было больше, чем обычно.Сатико рассеянно смотрела туда, где свет уличных фонарей сливался с неоновыми всполохами, и двигавшиеся в странно белесом, словно неземном, свете фигуры казались ей космическими пришельцами.Сатико вдруг почувствовала себя страшно одинокой, точно во всей огромной вселенной осталась одна она. Ей до боли захотелось быть любимой. Глядя в одну точку, она бессознательно попыталась вызвать в памяти образ Джони. Ей вдруг показалось, что вот сейчас он подойдет сзади и обнимет ее…– О чем задумалась? – раздался сзади громкий голос. Сатико оглянулась: сзади стояла ее товарка, Номер девять, подошедшая незаметно. Ее лицо, со слегка обвисшими щеками и уже начавшее покрываться морщинами, было густо напудрено и накрашено. Это было лицо женщины, познавшей сладость и горечь жизни. – Никак не привыкнешь?– Да нет. Просто устала. Не могла понять, отчего так много сегодня клиентов, а оказывается, сегодня день жалованья, – ответила Сатико, поспешно закрывая створки своей души. Девятая пришла работать в банях на три месяца раньше Сатико. Узнав, что Сатико – новичок, она помогла ей, научила ее приемам массажа, обхождению с клиентами.Из коротких рассказов Девятой Сатико узнала, что до этого, запутавшись в долгах, она торговала собой, приводила американских солдат в гостиницу. После «возвращения» Окинавы и введения «закона о запрещении проституции» хозяйку гостиницы арестовали и предъявили обвинение в «организации проституции». Девятой удалось улизнуть из того заведения, после чего она поступила работать в турецкие бани. Теперь она была «свободной», но и тут не оставила старые привычки и время от времени занималась привычным делом, делясь заработком с хозяйкой. Ей было явно за тридцать, но она скрывала свой возраст, умело пользуясь косметикой, и казалась привлекательной.– Девятая! Двенадцатая! Гости пожаловали! – донесся со второго этажа голос хозяйки. Женщины обменялись взглядами: придется еще немного поднапрячься… На лестнице, застеленной ковром, послышался звук шагов: наверх поднимались два американских солдата. Они являли собой разительный контраст друг другу. Один был дюжий детина, с грубыми чертами лица, похожий на рыжего черта со сказочного острова чертей. Такие нередко встречаются среди морских пехотинцев.У второго же было удивительно детское лицо и тщедушная фигура, он совсем не походил на солдата.– Please, – повернулась Сатико ко второму – обладателю детского лица – и повела его в номер. Оба солдата, по-видимому, были навеселе: когда она приблизилась к нему, в нос ударил крепкий запах виски. VI В номере размером в шесть дзё стояли топчан, парилка и ванна в виде деревянной бочки. При желании номер годился и для любви. И действительно, многие банщицы, подобно Девятой, подрабатывали подобным способом.Когда клиент разделся донага, он оказался крепче, чем можно было ожидать. Видимо, ежедневные жестокие тренировки наложили свой отпечаток.Солдат сидел в парилке, а Сатико отирала ему полотенцем пот с лица. На ней были блузка с короткими рукавами и трусики. Тело Сатико, слегка располневшее после родов, с мягкими округлыми линиями, притягивало взгляд. Ее бедра, обтянутые трусиками, казались спелыми плодами.– Помыть шампунем?Сатико пригласила солдата в ванну, вымыла ему голову и, намылив мочалку, принялась растирать тело. Неожиданно ее рука, спустившись вниз, прикоснулась к чему-то мягкому. Взметнулась мыльная пена, забрызгала волосы и блузку Сатико.Проводив клиента на топчан, она приступила к массажу. Сначала Сатико, уложив его лицом вниз, размяла тело от шеи до поясницы. Затем, взобравшись ногами на спину, спросила: – Так ничего? Можно? – и продолжила массаж, переступая ногами по голой спине. Каждый раз, когда она с силой надавливала ступней, солдат громко выдыхал: «У-ух, у-ух». Сатико знала, что такой массаж приятен мужчинам. Затем она перевернула его лицом кверху и начала растирать от головы до кончиков пальцев. И снова, когда она коснулась живота, из густой каштановой поросли показалось нечто подобное нацеленной в космос ракете. Сатико начала массировать ноги, стараясь не смотреть выше.Она молча и тщательно исполнила все что положено. Затем, наклонившись, тихо спросила:– Может, сделать спецмассаж? Это будет стоить пять долларов.Солдат, ничего не ответив, приподнялся, схватил Сатико за руку и впился цепким взглядом в ее лицо.«Вот оно, началось», – подумала Сатико и свободной рукой спокойно высвободила руку.– Oh, no. Нет. Такими делами я не занимаюсь, – мягко сказала она. Затем, взглянув на его полудетское лицо, пошутила: – Вот если дашь сто долларов, можно и подумать.Красное лицо солдата выразило крайнее раздражение, его самолюбие было задето. Он разозлился. Казалось, позволь она ему – и он набросится на нее. Сатико решила как-нибудь успокоить солдата. Она поняла, что стоит ей хоть раз уступить – и она превратится в игрушку клиентов. Даже когда гость не пытался соблазнить ее, прикосновения к мужскому телу вызывали у нее воспоминания о Джони и она ощущала легкое возбуждение. Но ей и в голову не приходило поддаться минутному желанию.– Я предлагаю вам спецмассаж, – тихо и вежливо, стараясь успокоить солдата, еще раз сказала Сатико. Солдат по-прежнему был сильно возбужден.– Нет! – с откровенной злостью ответил тот. Сатико решила, что лучше всего на этом закончить.– Тогда до свидания.Но она не могла сразу повернуться спиной и уйти и направилась за его одеждой, чтобы помочь одеться. Форма висела на стене у входа.Когда Сатико дотронулась до нее, солдат с силой схватил ее за плечо и повернул к себе. На лицо Сатико обрушился кулак солдата. Раздался тупой удар. Кулак прошелся по всей голове – от подбородка до макушки.Она не успела издать и звука, как мужские руки обвили ее шею. Пальцы были не очень толстыми, но они с чудовищной силой сдавили нежное девичье горло. Подступила смертельная мука; Сатико, раскрыв рот, хрипела.– !
1 2 3