А гипотермия – переохлаждение мозга, блокирующее быстрые и разрушительные химические изменения в клетках, которые происходят с момента смерти, – увеличивала продолжительность времени, в течение которого пациент мог оставаться мертвым, и одновременно его шансы быть успешно возвращенным к жизни. Двадцать минут считались нормой. Не все было потеряно и в тридцать минут. Бывали случаи, когда удавалось реанимировать пациентов после сорока и даже после пятидесяти минут – в 1988 году двухлетняя девочка из штата Юта, вытащенная из ледяной воды, была возвращена к жизни, избежав травмы головного мозга, после пребывания в состоянии смерти в течение примерно шестидесяти шести минут. А в прошлом году аналогичный случай произошел с двадцатилетней жительницей штата Пенсильвания, пробывшей в состоянии клинической смерти в течение семидесяти минут.
Все четверо членов группы продолжали выжидательно смотреть на Джоунаса.
Смерть, убеждал он себя, это просто патологическое состояние организма.
А патологические состояния можно излечивать лекарствами.
Быть мертвым – это одно. А быть замерзшим и мертвым – это другое.
– Как давно он умер? – спросил Джоунас, адресуя свой вопрос Джине.
По долгу своей работы Джина отвечала за радиосвязь с полевыми врачами и обязана была учитывать и отбирать ту информацию из их сообщений, которая может сыграть решающую роль в определении стратегии реанимационных процедур. Она взглянула на свои часы – огромный «Ролекс» на жгуче-, до неприличия, розовом ремешке в тон ее гольфам – и быстро сказала:
– Шестьдесят минут тому назад, но это по предположениям спасателей, а сколько он в действительности пролежал мертвым, известно лишь одному Богу. Так что, может быть, и раньше.
– А может быть, и позже, – заметил Джоунас.
Пока Джоунас размышлял, как поступить в данном случае, Хелга, обойдя стол, остановилась подле Джины, и обе они стали внимательно разглядывать левую руку трупа, отыскивая вену на случай, если Джоунас примет решение реанимировать его. Кровеносные сосуды в обмякшем, мертвом теле почти незаметны, и их очень трудно обнаружить, даже когда руку перетягивают резиновым жгутом, чтобы увеличить давление, потому что там вообще нет никакого давления.
– Ладно, попробуем, – сказал Джоунас.
И окинул взглядом Кена, Кари, Хелгу и Джину, давая им последнюю возможность оспорить свое решение. Затем, бросив взгляд на свои наручные часы, добавил:
– Время – двадцать один час двенадцать минут, понедельник, четвертое марта. Пациент Хатчфорд Бенджамин Харрисон мертв… однако может быть возвращен в прежнее состояние.
К их чести, даже если у кого-либо из них и были сомнения на этот счет, когда прозвучали эти слова, все они, не колеблясь, восприняли их как призыв к действию. Они имели полное право – даже обязаны были – советовать Джоунасу, как поступить, когда он не знал, какое принять решение, но, когда оно уже было принято, они готовы были приложить все свои знания, навыки и умения, чтобы «возвращение» состоялось.
«Боже, наставь меня на путь истинный и укажи мне, что решение мое верно», – мысленно воззвал к Господу Джоунас.
К этому времени Джина уже вставила кровозаборную иглу в вену, обнаруженную Хелгой. Вместе они отрегулировали и включили байпас для откачки крови из тела Харрисона, которая затем будет постепенно подогрета до температуры ста градусов. Набрав нужную температуру, кровь через другую, подающую иглу, вставленную в вену на бедре, будет вновь закачана в тело пациента.
С началом процедуры резко возросло количество работы, которую необходимо было делать одновременно. Прежде всего нужно было внимательно следить и контролировать первые признаки, пока отсутствующие, что пациент реагирует на терапию. Необходимо было далее удостовериться, что первая оказанная на месте врачами-спасателями помощь была более или менее эффективной и что они ввели достаточно большую дозу эпинефрина – гормона, стимулирующего работу сердца, – чтобы в данный момент можно было воздержаться от введения дополнительной дозы этого лекарства. В это время Джоунас придвинул к себе тележку с аккуратно разложенными на ней различными лекарственными препаратами, приготовленными Хелгой еще задолго до того, как тело пациента было доставлено в операционную, из которых он мог бы составить смесь, содержащую максимальное количество элементов, способных эффективно пресечь процесс разрушения тканей.
– Шестьдесят одна минута, – сказала Джина, уточняя время, в течение которого пациент уже находился в состоянии смерти. – Ничего себе! Долго же он уже общается с ангелами. Вернуть его назад будет не так-то просто, ребятки, как бы нам не опростоволоситься.
– Сорок восемь градусов, – торжественно объявила Хелга, отмечая температуру тела покойника, которая под воздействием температуры в операционной медленно поползла вверх.
«Смерть – обыкновенное патологическое состояние, – убеждал себя Джоунас. – А коли так, это состояние, в принципе, можно обратить вспять».
Длинными пальчиками своей удивительно нежной ручки Хелга, развернув марлевый хирургический тампон, ловко обернула им половые органы пациента, и Джоунас оценил ее жест, поняв, что сделала она это не из чувства ложной благопристойности, а в связи с зарождающимся новым отношением к Харрисону, исключительно из чувства жалости к нему. Благопристойность, равно как и жалость, мертвецу были не нужны. Внимание, выказанное Хелгой, свидетельствовало о ее вере в то, что этот человек, вновь воскрешенный к жизни, займет подобающее ему место среди своих братьев и сестер по разуму и, следовательно, имеет полное право претендовать на любовь и нежное отношение с их стороны, а не просто быть бесчувственным чурбаном, объектом сугубо научного, хотя и захватывающего по своим возможностям, эксперимента.
2
Трава и сорняки, густо разросшиеся в эту необычно дождливую зиму, доходили ему до колен. Прохладный ветер овевал поле. Ночные птицы и летучие мыши, пролетая высоко над его головой, неожиданно камнем падали вниз, привлеченные им, и тотчас взмывали вверх, сначала приняв его за такого же, как и они, ночного хищника, но, подлетев поближе, убеждались в страшной своей ошибке.
Он стоял, гордо вскинув голову, вглядываясь в далекие звезды, мелькавшие среди разрывов быстро сгущающихся туч, медленно ползущих в зимнем небе на восток. Он верил, что Вселенная была царством смерти с кое-где затесавшимися в ней островками причудливой жизни, заполненная мертвыми и пустыми планетами, не ветхозаветный гимн созидательному творчеству Бога, а бесспорное доказательство убогости Его воображения и торжества собранных воедино и противостоящих Ему сил тьмы. Из двух реальностей, бок о бок существующих во Вселенной, – жизни и смерти, – жизнь была меньшей по объему и логически менее последовательной. В царстве живых срок существования ограничивался годами, месяцами, неделями, днями, часами. В царстве мертвых этот срок был вечен.
Он жил в приграничной полосе между жизнью и смертью.
Он ненавидел мир живых, к которому по рождению принадлежал и сам. Его бесили их претензии на всезнайство, их манеры, нравы и принимаемые ими на веру добродетели. Лицемерие во взаимоотношениях между людьми, публично восхищавшимися бескорыстием, но тайно стремившимися к личной выгоде, одновременно забавляло и внушало ему омерзение. Любой добрый поступок он расценивал как тайное стремление к выгоде, которую мздоимец надеется таким образом заполучить.
Больше всего его презрение – а иногда и ярость – вызывали те, кто болтал о любви и уверял, что якобы способен чувствовать ее. Любовь – он знал это – была одной из тех возвышенных добродетелей, о которых без умолку трещали родители, учителя и священники. Любви не было. Она была пустышкой, способом закабалять дурачков, липой.
Его влекли тьма и странная антижизнь мира мертвых, к которому он принадлежал по праву, но в который пока еще не мог возвратиться. Его место было среди проклятых душ. Он чувствовал себя как рыба в воде среди тех, кто презирал любовь, кто истинно верил, что погоня за наслаждениями – единственное, ради чего стоит жить. Я – это самое главное. И никаких тебе понятий «добро», «зло», «грех».
Чем дольше он глядел на звезды, мелькавшие в просветах между облаками, тем ярче они ему казались, пока от их разящих лучиков у него не заболели глаза. Выступившие слезы затуманили его зрение, и он отвел взгляд. Даже ночью мир живых был слишком ярок для таких, как он. Чтобы видеть, ему не нужен был свет. Его зрение было приспособлено к идеальному мраку смерти, к черным катакомбам Ада. Свет был не только избыточен для таких глаз, как у него; он был им неприятен, а иногда и просто омерзителен.
Глядя себе под ноги, он зашагал с поля к кромке сплошь покрытого трещинами асфальта. Его шаги гулко отдавались в пустыне, когда-то звеневшей голосами и смехом посетителей. Но если требовалось, он мог двигаться так же неслышно, как крадущаяся к добыче кошка.
Выглянувшая из-за туч луна заставила его поморщиться, словно от боли. Со всех сторон чернели развалины его тайного убежища, отбрасывая на асфальт неясно очерченные лунным светом рваные тени, которые любому другому могли бы показаться бледными, но ему представлялись пятнами яркой, светящейся краски.
Из внутреннего кармана своей кожаной куртки он достал солнцезащитные очки и надел их. Так было лучше.
На какое-то мгновение он замешкался, не зная, что делать с оставшимся ночным временем. У него был выбор: провести последние предутренние часы с живыми или с мертвыми. Но на этот раз ему не пришлось особенно долго ломать себе голову. В его нынешнем состоянии души он явно предпочитал живым мертвых.
Он вышел из тени, напоминавшей гигантское, чуть скошенное разбитое колесо, и быстро направился к давно заброшенному строению, где находились его мертвецы. Его коллекция.
3
– Шестьдесят четыре минуты, – сказала Джина, взглянув на свой «Ролекс» на розовом ремешке. – Видно, ребята, придется здорово с ним повозиться.
Джоунас и представить себе не мог, что время могло мчаться с такой скоростью, явно быстрее обычного, словно по чьему-то капризу Земля завертелась в несколько раз стремительнее. Но в подобных ситуациях, когда граница между жизнью и смертью измерялась минутами и секундами, это было в порядке вещей.
Он бросил взгляд на кровь скорее голубого, чем красного цвета, которая по отводной трубке из прозрачной пластмассы поступала в мерно урчащий байпас. Обычно в теле человека помещается пять литров крови. Прежде чем реанимационная группа покончит с Харрисоном, его кровь несколько раз прогонят по кругу, постепенно подогревая и отфильтровывая ее.
Кен Накамура стоял подле светящегося щита, рассматривая на его фоне рентгеновские снимки головы и груди пострадавшего, которые были сделаны на борту летевшего со скоростью восемьдесят миль в час вертолета во время пути от отрогов Сан-Бернардинских гор до больницы в Ньюпорт-Бич. Кари склонилась к лицу пациента, внимательно, через офтальмоскоп, изучая его глаза, стремясь выявить в них признаки опасного черепного давления от чрезмерного количества скопившейся в мозгу жидкости.
С помощью Хелги Джоунас наполнил несколько шприцев большими дозами сильнодействующих нейтрализаторов свободных радикалов. Витамины Е и С, будучи весьма эффективными нейтрализаторами, имели еще и то преимущество, что были естественными компонентами, но, помимо них, он намеревался ввести в кровь и лазероид – тирилизад мецилят и фенил-третил-битил-нитрон.
Свободные радикалы – это очень подвижные, нестойкие молекулы, распространяющиеся по всему телу и вызывающие разрушительные реакции в большинстве клеток, с которыми они приходят в соприкосновение. Современная теория рассматривает их как основную причину старения человеческого организма, что объясняет, почему органические витамины Е и С способны укрепить иммунную систему и при длительном пользовании в состоянии даже омолодить человека внешне и способствовать развитию у него более высоких энергетических уровней. Свободные радикалы, будучи побочным продуктом обычных метаболических процессов, всегда присутствуют в системе. Но, если тело длительное время было лишено оксидинизированной крови, даже несмотря на защитное воздействие гипотермии, в нем возникает огромное количество свободных радикалов, справиться с которыми тело уже не в состоянии. При восстановлении жизнедеятельности сердца, когда оно вновь начинает перекачивать кровь по системе, потоки крови, захватывая с собой эти разрушительные молекулы, несут их к мозгу, и это обычно приводит к губительным последствиям.
Витаминные и химические нейтрализаторы уничтожат свободные радикалы до того, как они успеют нанести мозгу свой смертельный удар. Таковы, во всяком случае, были предположения и надежды ученых.
Джоунас вставил все три шприца в специальные приемные отверстия в основной трубке, через которую в тело должна была закачиваться кровь, но не стал сразу вливать в нее их содержимое.
– Шестьдесят пять минут, – сказала Джина.
И впрямь, уж больно много времени прошло с момента смерти, мелькнуло в голове у Джоунаса.
Еще немного, и они вплотную подойдут к рекорду длительности пребывания пациента в состоянии клинической смерти.
Несмотря на довольно низкую температуру воздуха в операционной, Джоунас почувствовал, как на черепе под быстро редеющими волосами выступил пот. Вот всегда он так, обязательно перегнет палку, слишком близко принимает все к сердцу. Некоторые из его коллег отрицательно относились к его чрезмерному чувству сострадания к пациентам, полагая, что между лечащим врачом и пациентом должна существовать определенная профессиональная дистанция, и только она способна обеспечить врачу разумную оценку ситуации. Но пациент был не только пациентом. Любой из них был кем-то любим и кому-то нужен. И Джоунас остро переживал, когда сознавал, что не в состоянии помочь пострадавшему, ибо был уверен, что этим он обрекал на горе не только его самого, но приносил боль и страдания огромному числу родственников, близких и друзей. Даже в таких случаях, как данный, когда он практически ничего не знал о Харрисоне, он начинал придумывать жизнь людей, чьи судьбы переплетались с судьбой пациента, и чувствовал себя ответственным перед ними, как если бы действительно знал их лично.
– Парень чист, – сказал Кен, оторвавшись от рентгеновских снимков и сонограмм. – Ни переломанных костей, ни внутренних повреждений.
– Но эти сонограммы были сделаны после того, как смерть уже наступила, – уточнил Джоунас, – и они не в состоянии показать, как ведут себя функционирующие органы.
– Верно. Сделаем пару снимков, когда реанимируем его. Вот тогда и удостоверимся, все ли у него цело, а пока у него порядок.
Оторвавшись от своего исследования глаз покойника, Кари Доуэлл сказала:
– У него могло быть сотрясение мозга, но по тому, что вижу, судить трудно.
– Шестьдесят шесть минут.
– Правильнее бы счет вести на секунды. Ну ладно. Все готовы? – спросил Джоунас, хотя вопрос был явно риторический.
Прохладный воздух операционной никак не мог проникнуть сквозь плотную материю хирургической шапочки у него на голове, но покрытый потом затылок почему-то вдруг стал холодным как лед. Его трясло словно в ознобе.
Кровь, подогретая до ста градусов, по прозрачной пластмассовой трубке начала ритмично, в соответствии с биением искусственного сердца «байпас», поступать в тело через вену на бедре.
Джоунас наполовину опорожнил все три шприца, введя в первую порцию крови мощные дозы нейтрализаторов свободных радикалов. Немного подождав, он ввел в кровь вторую половину содержимого шприцев.
Его уже ждали три других шприца, согласно инструкции заранее приготовленные Хелгой. Вынув использованные шприцы, он вставил на их место три новых, но вливать их содержимое в линию не стал.
Кен подвинул переносной дефибрилляционный аппарат ближе к пациенту. Когда тот будет реанимирован, не исключено, что его сердце станет биться неравномерно и хаотично – дефибрировать, – но его можно будет заставить работать равномерно, пропустив через него мощный электрический разряд. Но к этому прибегали только в критической ситуации, когда уже были исчерпаны все другие способы. Ведь дефибрилляция разрушительно сказывается на пациенте в момент его возвращения к жизни.
Взглянув на цифровой термометр, Кари сказала:
– Температура тела только пятьдесят шесть градусов.
– Шестьдесят семь минут, – проговорила Джина.
– Уж больно медленно нагревается, – заметил Джоунас.
– Может, попробуем внешний подогрев?
Джоунас в нерешительности замялся.
– Стоит попробовать, – одобрил Кен.
– Пятьдесят семь градусов, – объявила Кари.
1 2 3 4 5 6 7 8
Все четверо членов группы продолжали выжидательно смотреть на Джоунаса.
Смерть, убеждал он себя, это просто патологическое состояние организма.
А патологические состояния можно излечивать лекарствами.
Быть мертвым – это одно. А быть замерзшим и мертвым – это другое.
– Как давно он умер? – спросил Джоунас, адресуя свой вопрос Джине.
По долгу своей работы Джина отвечала за радиосвязь с полевыми врачами и обязана была учитывать и отбирать ту информацию из их сообщений, которая может сыграть решающую роль в определении стратегии реанимационных процедур. Она взглянула на свои часы – огромный «Ролекс» на жгуче-, до неприличия, розовом ремешке в тон ее гольфам – и быстро сказала:
– Шестьдесят минут тому назад, но это по предположениям спасателей, а сколько он в действительности пролежал мертвым, известно лишь одному Богу. Так что, может быть, и раньше.
– А может быть, и позже, – заметил Джоунас.
Пока Джоунас размышлял, как поступить в данном случае, Хелга, обойдя стол, остановилась подле Джины, и обе они стали внимательно разглядывать левую руку трупа, отыскивая вену на случай, если Джоунас примет решение реанимировать его. Кровеносные сосуды в обмякшем, мертвом теле почти незаметны, и их очень трудно обнаружить, даже когда руку перетягивают резиновым жгутом, чтобы увеличить давление, потому что там вообще нет никакого давления.
– Ладно, попробуем, – сказал Джоунас.
И окинул взглядом Кена, Кари, Хелгу и Джину, давая им последнюю возможность оспорить свое решение. Затем, бросив взгляд на свои наручные часы, добавил:
– Время – двадцать один час двенадцать минут, понедельник, четвертое марта. Пациент Хатчфорд Бенджамин Харрисон мертв… однако может быть возвращен в прежнее состояние.
К их чести, даже если у кого-либо из них и были сомнения на этот счет, когда прозвучали эти слова, все они, не колеблясь, восприняли их как призыв к действию. Они имели полное право – даже обязаны были – советовать Джоунасу, как поступить, когда он не знал, какое принять решение, но, когда оно уже было принято, они готовы были приложить все свои знания, навыки и умения, чтобы «возвращение» состоялось.
«Боже, наставь меня на путь истинный и укажи мне, что решение мое верно», – мысленно воззвал к Господу Джоунас.
К этому времени Джина уже вставила кровозаборную иглу в вену, обнаруженную Хелгой. Вместе они отрегулировали и включили байпас для откачки крови из тела Харрисона, которая затем будет постепенно подогрета до температуры ста градусов. Набрав нужную температуру, кровь через другую, подающую иглу, вставленную в вену на бедре, будет вновь закачана в тело пациента.
С началом процедуры резко возросло количество работы, которую необходимо было делать одновременно. Прежде всего нужно было внимательно следить и контролировать первые признаки, пока отсутствующие, что пациент реагирует на терапию. Необходимо было далее удостовериться, что первая оказанная на месте врачами-спасателями помощь была более или менее эффективной и что они ввели достаточно большую дозу эпинефрина – гормона, стимулирующего работу сердца, – чтобы в данный момент можно было воздержаться от введения дополнительной дозы этого лекарства. В это время Джоунас придвинул к себе тележку с аккуратно разложенными на ней различными лекарственными препаратами, приготовленными Хелгой еще задолго до того, как тело пациента было доставлено в операционную, из которых он мог бы составить смесь, содержащую максимальное количество элементов, способных эффективно пресечь процесс разрушения тканей.
– Шестьдесят одна минута, – сказала Джина, уточняя время, в течение которого пациент уже находился в состоянии смерти. – Ничего себе! Долго же он уже общается с ангелами. Вернуть его назад будет не так-то просто, ребятки, как бы нам не опростоволоситься.
– Сорок восемь градусов, – торжественно объявила Хелга, отмечая температуру тела покойника, которая под воздействием температуры в операционной медленно поползла вверх.
«Смерть – обыкновенное патологическое состояние, – убеждал себя Джоунас. – А коли так, это состояние, в принципе, можно обратить вспять».
Длинными пальчиками своей удивительно нежной ручки Хелга, развернув марлевый хирургический тампон, ловко обернула им половые органы пациента, и Джоунас оценил ее жест, поняв, что сделала она это не из чувства ложной благопристойности, а в связи с зарождающимся новым отношением к Харрисону, исключительно из чувства жалости к нему. Благопристойность, равно как и жалость, мертвецу были не нужны. Внимание, выказанное Хелгой, свидетельствовало о ее вере в то, что этот человек, вновь воскрешенный к жизни, займет подобающее ему место среди своих братьев и сестер по разуму и, следовательно, имеет полное право претендовать на любовь и нежное отношение с их стороны, а не просто быть бесчувственным чурбаном, объектом сугубо научного, хотя и захватывающего по своим возможностям, эксперимента.
2
Трава и сорняки, густо разросшиеся в эту необычно дождливую зиму, доходили ему до колен. Прохладный ветер овевал поле. Ночные птицы и летучие мыши, пролетая высоко над его головой, неожиданно камнем падали вниз, привлеченные им, и тотчас взмывали вверх, сначала приняв его за такого же, как и они, ночного хищника, но, подлетев поближе, убеждались в страшной своей ошибке.
Он стоял, гордо вскинув голову, вглядываясь в далекие звезды, мелькавшие среди разрывов быстро сгущающихся туч, медленно ползущих в зимнем небе на восток. Он верил, что Вселенная была царством смерти с кое-где затесавшимися в ней островками причудливой жизни, заполненная мертвыми и пустыми планетами, не ветхозаветный гимн созидательному творчеству Бога, а бесспорное доказательство убогости Его воображения и торжества собранных воедино и противостоящих Ему сил тьмы. Из двух реальностей, бок о бок существующих во Вселенной, – жизни и смерти, – жизнь была меньшей по объему и логически менее последовательной. В царстве живых срок существования ограничивался годами, месяцами, неделями, днями, часами. В царстве мертвых этот срок был вечен.
Он жил в приграничной полосе между жизнью и смертью.
Он ненавидел мир живых, к которому по рождению принадлежал и сам. Его бесили их претензии на всезнайство, их манеры, нравы и принимаемые ими на веру добродетели. Лицемерие во взаимоотношениях между людьми, публично восхищавшимися бескорыстием, но тайно стремившимися к личной выгоде, одновременно забавляло и внушало ему омерзение. Любой добрый поступок он расценивал как тайное стремление к выгоде, которую мздоимец надеется таким образом заполучить.
Больше всего его презрение – а иногда и ярость – вызывали те, кто болтал о любви и уверял, что якобы способен чувствовать ее. Любовь – он знал это – была одной из тех возвышенных добродетелей, о которых без умолку трещали родители, учителя и священники. Любви не было. Она была пустышкой, способом закабалять дурачков, липой.
Его влекли тьма и странная антижизнь мира мертвых, к которому он принадлежал по праву, но в который пока еще не мог возвратиться. Его место было среди проклятых душ. Он чувствовал себя как рыба в воде среди тех, кто презирал любовь, кто истинно верил, что погоня за наслаждениями – единственное, ради чего стоит жить. Я – это самое главное. И никаких тебе понятий «добро», «зло», «грех».
Чем дольше он глядел на звезды, мелькавшие в просветах между облаками, тем ярче они ему казались, пока от их разящих лучиков у него не заболели глаза. Выступившие слезы затуманили его зрение, и он отвел взгляд. Даже ночью мир живых был слишком ярок для таких, как он. Чтобы видеть, ему не нужен был свет. Его зрение было приспособлено к идеальному мраку смерти, к черным катакомбам Ада. Свет был не только избыточен для таких глаз, как у него; он был им неприятен, а иногда и просто омерзителен.
Глядя себе под ноги, он зашагал с поля к кромке сплошь покрытого трещинами асфальта. Его шаги гулко отдавались в пустыне, когда-то звеневшей голосами и смехом посетителей. Но если требовалось, он мог двигаться так же неслышно, как крадущаяся к добыче кошка.
Выглянувшая из-за туч луна заставила его поморщиться, словно от боли. Со всех сторон чернели развалины его тайного убежища, отбрасывая на асфальт неясно очерченные лунным светом рваные тени, которые любому другому могли бы показаться бледными, но ему представлялись пятнами яркой, светящейся краски.
Из внутреннего кармана своей кожаной куртки он достал солнцезащитные очки и надел их. Так было лучше.
На какое-то мгновение он замешкался, не зная, что делать с оставшимся ночным временем. У него был выбор: провести последние предутренние часы с живыми или с мертвыми. Но на этот раз ему не пришлось особенно долго ломать себе голову. В его нынешнем состоянии души он явно предпочитал живым мертвых.
Он вышел из тени, напоминавшей гигантское, чуть скошенное разбитое колесо, и быстро направился к давно заброшенному строению, где находились его мертвецы. Его коллекция.
3
– Шестьдесят четыре минуты, – сказала Джина, взглянув на свой «Ролекс» на розовом ремешке. – Видно, ребята, придется здорово с ним повозиться.
Джоунас и представить себе не мог, что время могло мчаться с такой скоростью, явно быстрее обычного, словно по чьему-то капризу Земля завертелась в несколько раз стремительнее. Но в подобных ситуациях, когда граница между жизнью и смертью измерялась минутами и секундами, это было в порядке вещей.
Он бросил взгляд на кровь скорее голубого, чем красного цвета, которая по отводной трубке из прозрачной пластмассы поступала в мерно урчащий байпас. Обычно в теле человека помещается пять литров крови. Прежде чем реанимационная группа покончит с Харрисоном, его кровь несколько раз прогонят по кругу, постепенно подогревая и отфильтровывая ее.
Кен Накамура стоял подле светящегося щита, рассматривая на его фоне рентгеновские снимки головы и груди пострадавшего, которые были сделаны на борту летевшего со скоростью восемьдесят миль в час вертолета во время пути от отрогов Сан-Бернардинских гор до больницы в Ньюпорт-Бич. Кари склонилась к лицу пациента, внимательно, через офтальмоскоп, изучая его глаза, стремясь выявить в них признаки опасного черепного давления от чрезмерного количества скопившейся в мозгу жидкости.
С помощью Хелги Джоунас наполнил несколько шприцев большими дозами сильнодействующих нейтрализаторов свободных радикалов. Витамины Е и С, будучи весьма эффективными нейтрализаторами, имели еще и то преимущество, что были естественными компонентами, но, помимо них, он намеревался ввести в кровь и лазероид – тирилизад мецилят и фенил-третил-битил-нитрон.
Свободные радикалы – это очень подвижные, нестойкие молекулы, распространяющиеся по всему телу и вызывающие разрушительные реакции в большинстве клеток, с которыми они приходят в соприкосновение. Современная теория рассматривает их как основную причину старения человеческого организма, что объясняет, почему органические витамины Е и С способны укрепить иммунную систему и при длительном пользовании в состоянии даже омолодить человека внешне и способствовать развитию у него более высоких энергетических уровней. Свободные радикалы, будучи побочным продуктом обычных метаболических процессов, всегда присутствуют в системе. Но, если тело длительное время было лишено оксидинизированной крови, даже несмотря на защитное воздействие гипотермии, в нем возникает огромное количество свободных радикалов, справиться с которыми тело уже не в состоянии. При восстановлении жизнедеятельности сердца, когда оно вновь начинает перекачивать кровь по системе, потоки крови, захватывая с собой эти разрушительные молекулы, несут их к мозгу, и это обычно приводит к губительным последствиям.
Витаминные и химические нейтрализаторы уничтожат свободные радикалы до того, как они успеют нанести мозгу свой смертельный удар. Таковы, во всяком случае, были предположения и надежды ученых.
Джоунас вставил все три шприца в специальные приемные отверстия в основной трубке, через которую в тело должна была закачиваться кровь, но не стал сразу вливать в нее их содержимое.
– Шестьдесят пять минут, – сказала Джина.
И впрямь, уж больно много времени прошло с момента смерти, мелькнуло в голове у Джоунаса.
Еще немного, и они вплотную подойдут к рекорду длительности пребывания пациента в состоянии клинической смерти.
Несмотря на довольно низкую температуру воздуха в операционной, Джоунас почувствовал, как на черепе под быстро редеющими волосами выступил пот. Вот всегда он так, обязательно перегнет палку, слишком близко принимает все к сердцу. Некоторые из его коллег отрицательно относились к его чрезмерному чувству сострадания к пациентам, полагая, что между лечащим врачом и пациентом должна существовать определенная профессиональная дистанция, и только она способна обеспечить врачу разумную оценку ситуации. Но пациент был не только пациентом. Любой из них был кем-то любим и кому-то нужен. И Джоунас остро переживал, когда сознавал, что не в состоянии помочь пострадавшему, ибо был уверен, что этим он обрекал на горе не только его самого, но приносил боль и страдания огромному числу родственников, близких и друзей. Даже в таких случаях, как данный, когда он практически ничего не знал о Харрисоне, он начинал придумывать жизнь людей, чьи судьбы переплетались с судьбой пациента, и чувствовал себя ответственным перед ними, как если бы действительно знал их лично.
– Парень чист, – сказал Кен, оторвавшись от рентгеновских снимков и сонограмм. – Ни переломанных костей, ни внутренних повреждений.
– Но эти сонограммы были сделаны после того, как смерть уже наступила, – уточнил Джоунас, – и они не в состоянии показать, как ведут себя функционирующие органы.
– Верно. Сделаем пару снимков, когда реанимируем его. Вот тогда и удостоверимся, все ли у него цело, а пока у него порядок.
Оторвавшись от своего исследования глаз покойника, Кари Доуэлл сказала:
– У него могло быть сотрясение мозга, но по тому, что вижу, судить трудно.
– Шестьдесят шесть минут.
– Правильнее бы счет вести на секунды. Ну ладно. Все готовы? – спросил Джоунас, хотя вопрос был явно риторический.
Прохладный воздух операционной никак не мог проникнуть сквозь плотную материю хирургической шапочки у него на голове, но покрытый потом затылок почему-то вдруг стал холодным как лед. Его трясло словно в ознобе.
Кровь, подогретая до ста градусов, по прозрачной пластмассовой трубке начала ритмично, в соответствии с биением искусственного сердца «байпас», поступать в тело через вену на бедре.
Джоунас наполовину опорожнил все три шприца, введя в первую порцию крови мощные дозы нейтрализаторов свободных радикалов. Немного подождав, он ввел в кровь вторую половину содержимого шприцев.
Его уже ждали три других шприца, согласно инструкции заранее приготовленные Хелгой. Вынув использованные шприцы, он вставил на их место три новых, но вливать их содержимое в линию не стал.
Кен подвинул переносной дефибрилляционный аппарат ближе к пациенту. Когда тот будет реанимирован, не исключено, что его сердце станет биться неравномерно и хаотично – дефибрировать, – но его можно будет заставить работать равномерно, пропустив через него мощный электрический разряд. Но к этому прибегали только в критической ситуации, когда уже были исчерпаны все другие способы. Ведь дефибрилляция разрушительно сказывается на пациенте в момент его возвращения к жизни.
Взглянув на цифровой термометр, Кари сказала:
– Температура тела только пятьдесят шесть градусов.
– Шестьдесят семь минут, – проговорила Джина.
– Уж больно медленно нагревается, – заметил Джоунас.
– Может, попробуем внешний подогрев?
Джоунас в нерешительности замялся.
– Стоит попробовать, – одобрил Кен.
– Пятьдесят семь градусов, – объявила Кари.
1 2 3 4 5 6 7 8