— У меня два дня выходных от моей частной практики и всего один выходной день от обходов в больнице. Так вот, я до сих пор не понимаю, как это вы умудрились выбрать для своего возвращения в сознание именно этот день. Вы лежали без движения три недели, двадцать два дня я не переставал думать о том, как вывести вас из этого состояния, — и — на тебе, — вы выбираете именно тот день, когда меня нет в больнице. — Макги покачал головой, изображая и обиду, и огорчение. — Да мне и сообщили-то об этом только сегодня утром. — Он нахмурил брови, взглянув на мисс Тортон с насмешливым упреком. — А теперь, мисс Тортон, — продолжал подшучивать он, — если вы намерены преподносить нам еще какие-либо чудеса, то я настаиваю на моем присутствии при них. Как же иначе я смогу в них поверить и разделить с вами славу победы? Договорились?
Сюзанна в ответ только рассмеялась, приятно удивленная шутками доктора.
— Конечно, доктор Макги, я согласна.
— Ну и прекрасно. Отлично. Я рад, что нам удалось договориться. — Он улыбнулся. — Как вы себя чувствуете сегодня утром?
— Уже лучше, — ответила она.
— Уже готовы провести вечер в баре и потанцевать?
— Может быть, отложим до завтра?
— Так, значит, и договоримся. — Он взглянул на поднос с остатками завтрака. — Я вижу, у вас появился аппетит.
— Я попыталась съесть все, но не смогла.
— Именно так сказал Орсон Уэллс.
Сюзанна от души рассмеялась.
— Ну что же, начали вы неплохо, — сказал доктор, показав на поднос. — Вам поневоле приходится начинать с небольших порций, тут ничего не поделаешь. Но не беспокойтесь, вы быстро восстановите свои силы. Вы даже сами не заметите, как дела пойдут на лад и вы окончательно выздоровеете. Сегодня утром кружилась голова, были боли?
— Нет, не было ни того, ни другого.
— Давайте-ка я проверю ваш пульс, — сказал он, собираясь взять ее запястье.
— Пульс уже измерила миссис Бейкер незадолго до завтрака.
— Я в курсе. Я просто некая предлог, чтобы вновь дотронуться до вашей руки.
Сюзанна снова рассмеялась.
— Вы так не похожи на других врачей.
— А вы считаете, что врач обязан быть строгим, деловым, серьезным и без чувства юмора?
— Совсем не обязательно.
— Вы считаете, что мне следует взять в пример доктора Витецкого?
— Безусловно нет.
— Он велик-к-колепный врач, — продолжал Макги, мастерски подражая польскому акценту Витецкого.
— Я в этом не сомневаюсь. Но подозреваю, что вы ему ни в чем не уступаете.
— Благодарю вас. Ваш комплимент должным образом отмечен, и он, безусловно, обеспечит вам маленькую скидку, когда я буду подводить окончательные итоги.
Макги все еще продолжал удерживать в своей руке ее запястье. Наконец он взглянул на часы и посчитал пульс.
— Я буду жить? — спросила она, когда он закончил.
— Никаких сомнений не может быть. Вы теперь будете выздоравливать на всех парах. — Он все еще не отпускал ее руки. — А если серьезно, то я честно думаю, что шутки между врачом и пациентом только на пользу последнему. Поднимается тонус, а с ним и жизненные силы организма. Но дело в том, что некоторые люди на дух не переносят, когда с ними шутят люди в белых халатах. Для таких людей, вероятно, лучше, когда врач как бы несет у себя на плечах всю тяжесть мира, наверное, им от этого становится легче. Так что, если мои шутки вас раздражают, я могу «убавить громкость или вовсе выключить звук». Самое главное для меня, чтобы вы чувствовали себя удобно и верили в тех людей, которые заботятся о вашем выздоровлении.
— Нет-нет, что вы, продолжайте, ваши шутки меня вполне устраивают, — уверила доктора Сюзанна. — Больше того, они просто необходимы, от них поднимается настроение.
— Вам вовсе не из-за чего быть мрачной. Самое худшее у вас позади.
Отпуская ее руку, он слегка сжал ее напоследок.
К своему удивлению, Сюзанна почувствовала — ей жаль, что это рукопожатие так быстро кончилось.
— Доктор Витецкий сказал мне, что у вас были какие-то провалы в памяти, — продолжал Макги.
Сюзанна нахмурилась.
— Наверное, теперь их стало меньше, чем вчера, да и все остальное, видимо, рано или поздно вспомнится. Хотя вспоминать еще придется многое.
— Я собирался поговорить с вами на эту тему. Но прежде мне надо завершить обход больных. Я вернусь через пару часов, и, если вы не возражаете, мы вместе поможем вашей памяти восстановить утраченные фрагменты.
— Конечно, я не возражаю, — ответила Сюзанна.
— А сейчас вам лучше отдохнуть.
— Ничего другого мне не остается.
— Но в теннис я вам пока играть запрещаю.
— Как же так! У меня же назначен матч с миссис Бейкер.
— Придется отменить.
— Слушаюсь, доктор Макги.
Она улыбкой проводила его до дверей. Он шел уверенной походкой, стройный и элегантный.
Он уже помог ей. Мрачные мысли сами собой улетучивались из сознания, и теперь она понимала, что все ее страхи были не чем иным, как порождением ее собственной фантазии, результатом ее слабости и неуверенности в своих силах; никакого иного объяснения просто не могло быть. Странное поведение доктора Витецкого больше не казалось ей заслуживающим внимания, да и сама больница теперь уже не казалась ей такой мрачной, как вчера.
* * *
Через полчаса, когда миссис Бейкер снова заглянула к ней, Сюзанна попросила принести зеркало. Когда она взглянула на себя, то тут же пожалела о своем опрометчивом желании. Из зеркала на нее смотрело бледное, вытянутое лицо. Ее зеленоватые глаза были воспалены до красноты, и вокруг них лежали темные круги, к тому же веки были опухшими. Вероятно, с тем, чтобы облегчить перевязки, ей отстригли со лба ее некогда длинные светлые пряди волос, не слишком заботясь о красоте. В результате получилось нечто убогое и уродливое. Кроме того, после трехнедельного сна волосы загрязнились до невозможности и скатались в неопрятные клочья.
— Боже, на кого я похожа! — воскликнула Сюзанна.
— Ну что вы, ничего страшного, — попыталась ее успокоить миссис Бейкер. — Просто несколько изможденный вид, вот и все. Все восстановится, уверяю вас. Вы снова наберетесь сил, на лице появится румянец, а круги под глазами исчезнут.
— Мне необходимо вымыть голову.
— Но вы же не сможете сейчас пойти в ванную, у вас еще слишком мало сил. К тому же мы пока не можем снять повязку со лба, вероятно, только завтра будут снимать швы.
— Нет-нет. Теперь, сейчас. У меня ужасно грязные волосы и голова. Я выгляжу жалкой, а от этого не прибавляется сил для выздоровления.
— Ну, не будем спорить, милая моя. Вам все равно не уговорить меня, не тратьте понапрасну энергию. Единственное, чем могу помочь, — это помыть вам голову сухим способом.
— Сухим? Это как?
— Сначала присыплем волосы тальком, смажем косметическим маслом, а потом расчешем, — пояснила миссис Бейкер. — Мы проделывали это дважды в неделю, пока вы были в коме.
Сюзанна притронулась к своим волосам.
— Это поможет?
— В какой-то степени.
— О'кей, я согласна.
Миссис Бейкер принесла флакон с тальком и щетку.
— У меня в машине оставался кое-какой багаж, — поинтересовалась Сюзанна. — Что-нибудь уцелело из него?
— Конечно. Все, что осталось, лежит у нас в кладовой.
— Может быть, там найдется и моя косметичка?
Миссис Бейкер улыбнулась.
— Не правда ли, он чертовски хорош собой. И такой добрый. — Она подмигнула и добавила: — Кстати, он еще не женат.
Сюзанна вспыхнула.
— Я не понимаю, что вы хотите сказать.
Миссис Бейкер ласково засмеялась и погладила Сюзанну по руке.
— Не смущайся, детка. Я не знаю ни одной пациентки доктора Макги, которая не старалась бы выглядеть перед ним как можно лучше. Если речь идет о молоденькой девушке, то она использует сразу весь запас своей косметики, когда он должен пройти с обходом. У женщин постарше при знакомстве с ним сразу появляется характерный блеск в глазах. Даже седовласые почтенные леди, согнутые пополам своим артритом, лет на двадцать старше меня, — и те чистят себе перышки, лишь бы выглядеть перед ним получше. А так как красота дает женщине чувство уверенности в себе, то эти попытки понравиться можно воспринимать как своего рода терапию.
* * *
Ближе к полудню доктор Макги вернулся к ней в палату. Перед собой он катил две тележки.
— Я подумал, почему бы нам не обсудить проблемы вашей памяти за обедом?
— Разве врачи могут обедать вместе с пациентами?
— Мы здесь у себя стараемся не соблюдать формальностей, характерных для больниц в больших городах.
— А кто платит за обед?
— Конечно, вы. Не могу же я не соблюдать формальности до такой степени?
Сюзанна улыбнулась.
— Что же у нас на обед?
— Для меня — сандвич с цыпленком и с салатом, а также яблочный пирог, а для вас — хлеб без масла, тапиока...
— Мне кажется, для меня выбор блюд не очень-то меняется.
— Ну что вы, на этот раз мы можем вам предложить кое-что поэкзотичней, чем вишневое желе, — торжественно провозгласил Макги. — Пожалуйста — лимонное желе!
— О, боюсь, мое сердце не выдержит такой неожиданности.
— А также небольшое блюдо с консервированными персиками. Настоящий праздник для гурмана. — Он подвинул столик с подносом поближе к кровати, принес стул и привел изголовье кровати в вертикальное положение, так что теперь у них появилась возможность нормально поболтать за обедом.
Макги переставил поднос с едой для Сюзанны на столик, приподнял пластиковую крышку и, подмигнув ей, сказал:
— Выглядите вы просто отлично — сама свежесть.
— Что вы! Я выгляжу сейчас страшнее смерти.
— Вот и ошибаетесь.
— Нет, к сожалению.
— Это ваша тапиока выглядит не очень аппетитно в вареном виде, а вы выглядите бодрой и свежей. И запомните: я — доктор, а вы — пациент, а пациент не должен никогда, вы слышите — никогда возражать своему доктору. Разве вы не знакомы с медицинским этикетом? Если я говорю вам, что вы выглядите бодрой и свежей, значит, так оно и есть на самом деле.
Сюзанна засмеялась и включилась в игру.
— Боже! Как я могла оказаться такой непонятливой?
— Вот и славно. Значит, вы выглядите бодрой и свежей, Сюзанна.
— Спасибо на добром слове, доктор Макги.
— Вот так уже лучше.
Сюзанна до прихода доктора успела не только «сухим» способом вымыть голову, но и немного подкрасить лицо и подвести помадой губы. Благодаря нескольким каплям «Мурина» из глаз исчезла краснота, оставив лишь легкий налет желтизны на белках. Она также переоделась, сменив больничную рубашку на голубую шелковую пижаму, нашедшуюся у нее в багаже. Она знала, что выглядит не так хорошо, как в лучшие ее дни, но, по крайней мере, кое-что удалось поправить, а это придавало ей ни с чем не сравнимое чувство уверенности в себе. Все происходило так, как и предсказывала любезная миссис Бейкер.
За обедом они поговорили о «белых пятнах» в памяти Сюзанны, стараясь уменьшить их количество и размеры. К счастью, проснувшись сегодня утром, она сама смогла безо всяких усилий вспомнить многое из того, что вчера казалось намертво забытым.
Она вспомнила, что родилась и выросла в пригороде Филадельфии, в очень милом белом доме из двух этажей на одной из самых обычных улиц. Зеленые лужайки перед домами. Изогнутые террасы. Веселые вечеринки 4 июля.
Рождественские песнопения. Соседей звали Оззи и Харриет.
— Мне кажется, что у вас было счастливое детство, — предположил Макги.
Сюзанна взяла себе еще немного лимонного желе и проговорила:
— Для счастливого детства действительно было все необходимое, но, к несчастью, все обернулось не так, как хотелось бы. Я была очень одиноким ребенком.
— Когда вы попади к нам, — сказал Макги, — мы пытались связаться с кем-нибудь из вашей семьи, но не смогли никого найти.
Сюзанна стала рассказывать ему о своих родителях, отчасти потому, что хотела проверить свою память, отчасти потому, что Макги оказался благодарным слушателем. Кроме того, она сама испытывала потребность высказаться после двадцати двух дней молчания и беспросветного мрака. Ее мать, Регина, погибла в дорожной катастрофе, когда Сюзанне было всего семь лет. У шофера огромной цистерны случился инфаркт, когда он находился за рулем, и его машина вылетела на перекресток при красном свете светофора. «Шевроле» Регины в это время как раз был на середине перекрестка. Сюзанна смутно помнила свою мать, но, конечно, не из-за своего нынешнего сотрясения мозга. Она прожила рядом с ней всего семь лет, а после катастрофы миновало целых двадцать пять, и образ матери стерся из ее памяти так же, как выцветает на ярком солнце старая фотография. Отца она помнила гораздо лучше. Фрэнк Тортон был высоким, солидным мужчиной, владельцем в меру процветающего магазина по торговле готовой мужской одеждой. Сюзанна по-настоящему любила своего отца. Она также знала, что и он любит ее, хотя он в этом никогда не признавался вслух. Он был всегда уравновешенным, говорил тихо, был довольно скромен и вполне доволен своим существованием. Самыми счастливыми часами в жизни для него были те, когда он мог уединиться у себя с хорошей книжкой и своей неизменной трубкой. Наверное, если бы у него был сын, а не дочь, он был бы с ним более открыт. Он всегда лучше ладил с мужчинами, чем с женщинами, и воспитание дочери стало для него, несомненно, нелегким испытанием. Он умер от рака через десять лет после гибели Регины, через год после того, как Сюзанна закончила школу. Так что поступать в университет и вступать во взрослую жизнь ей пришлось, как никогда, одинокой.
Доктор Макги покончил со своим сандвичем и с курицей, вытер рот салфеткой и поинтересовался:
— Разве у вас не было других родственников?
— Один дядя и одна тетя. Но и тот, и другая всегда были чужими для меня. Я не застала ни дедушек, ни бабушек. Но знаете, одинокое детство — не такая уж плохая вещь. Благодаря ему я научилась всегда быть самостоятельной, и это мне очень помогло в жизни.
Макги принялся за яблочный пирог, а Сюзанна наслаждалась консервированными персиками, и они говорили теперь о ее студенческих годах. Сначала она училась в колледже Брайерстеда в Пенсильвании, затем переехала в Калифорнию и получила звания магистра и доктора наук в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Эти годы она помнила с необычайной ясностью, хотя с удовольствием изгнала бы из памяти некоторые воспоминания, связанные со вторым годом ее обучения в Брайерстеде.
— Что-то неладно? — спросил Макги, положив на тарелку недоеденный кусок пирога.
Сюзанна удивленно заморгала.
— Да вроде ничего.
— У вас на лице появилось какое-то выражение... — Он нахмурился. — Вот сейчас, минуту назад, вы выглядели так, словно увидели перед собой привидение.
— Да, это недалеко от истины. — Внезапно у нее пропал всякий аппетит. Она положила ложку на столик и отодвинула от себя поднос.
— Может быть, вы не хотите об этом говорить?
— Нет, это просто очень неприятное воспоминание, — пояснила она. — Нечто такое, о чем я с удовольствием забыла бы навсегда.
Макги отодвинул от себя поднос с пирогом.
— Расскажите, если можно, подробнее.
— Зачем вам эти кошмары? Мне жалко вас.
— Ну не жалейте меня.
— Это отвратительная история.
— Если это вас беспокоит, лучше рассказать об этом. Кстати, я люблю иногда послушать кошмарные истории.
Сюзанна не улыбнулась в ответ. Даже доктор Макги не мог перекрасить в другой цвет историю о «Доме Грома».
— Так вот... на втором году учебы в Брайерстеде я стала встречаться с парнем, которого звали Джерри Штейн. Он был очень милым. Он мне нравился, нравился по-настоящему. Мы даже начали обсуждать с ним планы женитьбы после окончания колледжа. А вскоре его убили.
— Простите, — сказал Макги. — Но как это случилось?
— Он должен был вступить в студенческое общество.
— Боже! — воскликнул Макги, заранее предполагая, что могло произойти.
— Он должен был пройти испытание... все пошло совсем не по сценарию.
— Что за жестокая, нелепая смерть!
— У Джерри было большое будущее, — тихо прошептала Сюзанна. — Он был просто гениальным, таким внимательным, он так много работал...
— Однажды вечером, когда я был здесь на дежурстве, в приемное отделение принесли мальчишку, у которого на всем теле были страшные ожоги. Все случилось во время вот таких же дурацких испытаний огнем. Как нам объяснили его друзья, это было испытание: якобы он должен был доказать свою зрелость, мужественность. Какая-то ребяческая глупость, и, как назло, что-то там не заладилось. У него оказался ожог восьмидесяти процентов кожи. Он умер через два дня.
— Джерри Штейн погиб не из-за огня, — сказала Сюзанна. — Его убила ненависть. — Она вздрогнула всем телом от ужасных воспоминаний.
— Ненависть? — переспросил Макги. — Что вы имеете в виду?
Она помолчала немного, мысленно возвращаясь на тринадцать лет назад. Несмотря на то, что в палате было тепло, Сюзанне вдруг стало холодно, так же чертовски холодно, как было тогда, когда они попали в «Дом Грома».
Макги терпеливо ждал, слегка подавшись вперед на стуле.
1 2 3 4 5
Сюзанна в ответ только рассмеялась, приятно удивленная шутками доктора.
— Конечно, доктор Макги, я согласна.
— Ну и прекрасно. Отлично. Я рад, что нам удалось договориться. — Он улыбнулся. — Как вы себя чувствуете сегодня утром?
— Уже лучше, — ответила она.
— Уже готовы провести вечер в баре и потанцевать?
— Может быть, отложим до завтра?
— Так, значит, и договоримся. — Он взглянул на поднос с остатками завтрака. — Я вижу, у вас появился аппетит.
— Я попыталась съесть все, но не смогла.
— Именно так сказал Орсон Уэллс.
Сюзанна от души рассмеялась.
— Ну что же, начали вы неплохо, — сказал доктор, показав на поднос. — Вам поневоле приходится начинать с небольших порций, тут ничего не поделаешь. Но не беспокойтесь, вы быстро восстановите свои силы. Вы даже сами не заметите, как дела пойдут на лад и вы окончательно выздоровеете. Сегодня утром кружилась голова, были боли?
— Нет, не было ни того, ни другого.
— Давайте-ка я проверю ваш пульс, — сказал он, собираясь взять ее запястье.
— Пульс уже измерила миссис Бейкер незадолго до завтрака.
— Я в курсе. Я просто некая предлог, чтобы вновь дотронуться до вашей руки.
Сюзанна снова рассмеялась.
— Вы так не похожи на других врачей.
— А вы считаете, что врач обязан быть строгим, деловым, серьезным и без чувства юмора?
— Совсем не обязательно.
— Вы считаете, что мне следует взять в пример доктора Витецкого?
— Безусловно нет.
— Он велик-к-колепный врач, — продолжал Макги, мастерски подражая польскому акценту Витецкого.
— Я в этом не сомневаюсь. Но подозреваю, что вы ему ни в чем не уступаете.
— Благодарю вас. Ваш комплимент должным образом отмечен, и он, безусловно, обеспечит вам маленькую скидку, когда я буду подводить окончательные итоги.
Макги все еще продолжал удерживать в своей руке ее запястье. Наконец он взглянул на часы и посчитал пульс.
— Я буду жить? — спросила она, когда он закончил.
— Никаких сомнений не может быть. Вы теперь будете выздоравливать на всех парах. — Он все еще не отпускал ее руки. — А если серьезно, то я честно думаю, что шутки между врачом и пациентом только на пользу последнему. Поднимается тонус, а с ним и жизненные силы организма. Но дело в том, что некоторые люди на дух не переносят, когда с ними шутят люди в белых халатах. Для таких людей, вероятно, лучше, когда врач как бы несет у себя на плечах всю тяжесть мира, наверное, им от этого становится легче. Так что, если мои шутки вас раздражают, я могу «убавить громкость или вовсе выключить звук». Самое главное для меня, чтобы вы чувствовали себя удобно и верили в тех людей, которые заботятся о вашем выздоровлении.
— Нет-нет, что вы, продолжайте, ваши шутки меня вполне устраивают, — уверила доктора Сюзанна. — Больше того, они просто необходимы, от них поднимается настроение.
— Вам вовсе не из-за чего быть мрачной. Самое худшее у вас позади.
Отпуская ее руку, он слегка сжал ее напоследок.
К своему удивлению, Сюзанна почувствовала — ей жаль, что это рукопожатие так быстро кончилось.
— Доктор Витецкий сказал мне, что у вас были какие-то провалы в памяти, — продолжал Макги.
Сюзанна нахмурилась.
— Наверное, теперь их стало меньше, чем вчера, да и все остальное, видимо, рано или поздно вспомнится. Хотя вспоминать еще придется многое.
— Я собирался поговорить с вами на эту тему. Но прежде мне надо завершить обход больных. Я вернусь через пару часов, и, если вы не возражаете, мы вместе поможем вашей памяти восстановить утраченные фрагменты.
— Конечно, я не возражаю, — ответила Сюзанна.
— А сейчас вам лучше отдохнуть.
— Ничего другого мне не остается.
— Но в теннис я вам пока играть запрещаю.
— Как же так! У меня же назначен матч с миссис Бейкер.
— Придется отменить.
— Слушаюсь, доктор Макги.
Она улыбкой проводила его до дверей. Он шел уверенной походкой, стройный и элегантный.
Он уже помог ей. Мрачные мысли сами собой улетучивались из сознания, и теперь она понимала, что все ее страхи были не чем иным, как порождением ее собственной фантазии, результатом ее слабости и неуверенности в своих силах; никакого иного объяснения просто не могло быть. Странное поведение доктора Витецкого больше не казалось ей заслуживающим внимания, да и сама больница теперь уже не казалась ей такой мрачной, как вчера.
* * *
Через полчаса, когда миссис Бейкер снова заглянула к ней, Сюзанна попросила принести зеркало. Когда она взглянула на себя, то тут же пожалела о своем опрометчивом желании. Из зеркала на нее смотрело бледное, вытянутое лицо. Ее зеленоватые глаза были воспалены до красноты, и вокруг них лежали темные круги, к тому же веки были опухшими. Вероятно, с тем, чтобы облегчить перевязки, ей отстригли со лба ее некогда длинные светлые пряди волос, не слишком заботясь о красоте. В результате получилось нечто убогое и уродливое. Кроме того, после трехнедельного сна волосы загрязнились до невозможности и скатались в неопрятные клочья.
— Боже, на кого я похожа! — воскликнула Сюзанна.
— Ну что вы, ничего страшного, — попыталась ее успокоить миссис Бейкер. — Просто несколько изможденный вид, вот и все. Все восстановится, уверяю вас. Вы снова наберетесь сил, на лице появится румянец, а круги под глазами исчезнут.
— Мне необходимо вымыть голову.
— Но вы же не сможете сейчас пойти в ванную, у вас еще слишком мало сил. К тому же мы пока не можем снять повязку со лба, вероятно, только завтра будут снимать швы.
— Нет-нет. Теперь, сейчас. У меня ужасно грязные волосы и голова. Я выгляжу жалкой, а от этого не прибавляется сил для выздоровления.
— Ну, не будем спорить, милая моя. Вам все равно не уговорить меня, не тратьте понапрасну энергию. Единственное, чем могу помочь, — это помыть вам голову сухим способом.
— Сухим? Это как?
— Сначала присыплем волосы тальком, смажем косметическим маслом, а потом расчешем, — пояснила миссис Бейкер. — Мы проделывали это дважды в неделю, пока вы были в коме.
Сюзанна притронулась к своим волосам.
— Это поможет?
— В какой-то степени.
— О'кей, я согласна.
Миссис Бейкер принесла флакон с тальком и щетку.
— У меня в машине оставался кое-какой багаж, — поинтересовалась Сюзанна. — Что-нибудь уцелело из него?
— Конечно. Все, что осталось, лежит у нас в кладовой.
— Может быть, там найдется и моя косметичка?
Миссис Бейкер улыбнулась.
— Не правда ли, он чертовски хорош собой. И такой добрый. — Она подмигнула и добавила: — Кстати, он еще не женат.
Сюзанна вспыхнула.
— Я не понимаю, что вы хотите сказать.
Миссис Бейкер ласково засмеялась и погладила Сюзанну по руке.
— Не смущайся, детка. Я не знаю ни одной пациентки доктора Макги, которая не старалась бы выглядеть перед ним как можно лучше. Если речь идет о молоденькой девушке, то она использует сразу весь запас своей косметики, когда он должен пройти с обходом. У женщин постарше при знакомстве с ним сразу появляется характерный блеск в глазах. Даже седовласые почтенные леди, согнутые пополам своим артритом, лет на двадцать старше меня, — и те чистят себе перышки, лишь бы выглядеть перед ним получше. А так как красота дает женщине чувство уверенности в себе, то эти попытки понравиться можно воспринимать как своего рода терапию.
* * *
Ближе к полудню доктор Макги вернулся к ней в палату. Перед собой он катил две тележки.
— Я подумал, почему бы нам не обсудить проблемы вашей памяти за обедом?
— Разве врачи могут обедать вместе с пациентами?
— Мы здесь у себя стараемся не соблюдать формальностей, характерных для больниц в больших городах.
— А кто платит за обед?
— Конечно, вы. Не могу же я не соблюдать формальности до такой степени?
Сюзанна улыбнулась.
— Что же у нас на обед?
— Для меня — сандвич с цыпленком и с салатом, а также яблочный пирог, а для вас — хлеб без масла, тапиока...
— Мне кажется, для меня выбор блюд не очень-то меняется.
— Ну что вы, на этот раз мы можем вам предложить кое-что поэкзотичней, чем вишневое желе, — торжественно провозгласил Макги. — Пожалуйста — лимонное желе!
— О, боюсь, мое сердце не выдержит такой неожиданности.
— А также небольшое блюдо с консервированными персиками. Настоящий праздник для гурмана. — Он подвинул столик с подносом поближе к кровати, принес стул и привел изголовье кровати в вертикальное положение, так что теперь у них появилась возможность нормально поболтать за обедом.
Макги переставил поднос с едой для Сюзанны на столик, приподнял пластиковую крышку и, подмигнув ей, сказал:
— Выглядите вы просто отлично — сама свежесть.
— Что вы! Я выгляжу сейчас страшнее смерти.
— Вот и ошибаетесь.
— Нет, к сожалению.
— Это ваша тапиока выглядит не очень аппетитно в вареном виде, а вы выглядите бодрой и свежей. И запомните: я — доктор, а вы — пациент, а пациент не должен никогда, вы слышите — никогда возражать своему доктору. Разве вы не знакомы с медицинским этикетом? Если я говорю вам, что вы выглядите бодрой и свежей, значит, так оно и есть на самом деле.
Сюзанна засмеялась и включилась в игру.
— Боже! Как я могла оказаться такой непонятливой?
— Вот и славно. Значит, вы выглядите бодрой и свежей, Сюзанна.
— Спасибо на добром слове, доктор Макги.
— Вот так уже лучше.
Сюзанна до прихода доктора успела не только «сухим» способом вымыть голову, но и немного подкрасить лицо и подвести помадой губы. Благодаря нескольким каплям «Мурина» из глаз исчезла краснота, оставив лишь легкий налет желтизны на белках. Она также переоделась, сменив больничную рубашку на голубую шелковую пижаму, нашедшуюся у нее в багаже. Она знала, что выглядит не так хорошо, как в лучшие ее дни, но, по крайней мере, кое-что удалось поправить, а это придавало ей ни с чем не сравнимое чувство уверенности в себе. Все происходило так, как и предсказывала любезная миссис Бейкер.
За обедом они поговорили о «белых пятнах» в памяти Сюзанны, стараясь уменьшить их количество и размеры. К счастью, проснувшись сегодня утром, она сама смогла безо всяких усилий вспомнить многое из того, что вчера казалось намертво забытым.
Она вспомнила, что родилась и выросла в пригороде Филадельфии, в очень милом белом доме из двух этажей на одной из самых обычных улиц. Зеленые лужайки перед домами. Изогнутые террасы. Веселые вечеринки 4 июля.
Рождественские песнопения. Соседей звали Оззи и Харриет.
— Мне кажется, что у вас было счастливое детство, — предположил Макги.
Сюзанна взяла себе еще немного лимонного желе и проговорила:
— Для счастливого детства действительно было все необходимое, но, к несчастью, все обернулось не так, как хотелось бы. Я была очень одиноким ребенком.
— Когда вы попади к нам, — сказал Макги, — мы пытались связаться с кем-нибудь из вашей семьи, но не смогли никого найти.
Сюзанна стала рассказывать ему о своих родителях, отчасти потому, что хотела проверить свою память, отчасти потому, что Макги оказался благодарным слушателем. Кроме того, она сама испытывала потребность высказаться после двадцати двух дней молчания и беспросветного мрака. Ее мать, Регина, погибла в дорожной катастрофе, когда Сюзанне было всего семь лет. У шофера огромной цистерны случился инфаркт, когда он находился за рулем, и его машина вылетела на перекресток при красном свете светофора. «Шевроле» Регины в это время как раз был на середине перекрестка. Сюзанна смутно помнила свою мать, но, конечно, не из-за своего нынешнего сотрясения мозга. Она прожила рядом с ней всего семь лет, а после катастрофы миновало целых двадцать пять, и образ матери стерся из ее памяти так же, как выцветает на ярком солнце старая фотография. Отца она помнила гораздо лучше. Фрэнк Тортон был высоким, солидным мужчиной, владельцем в меру процветающего магазина по торговле готовой мужской одеждой. Сюзанна по-настоящему любила своего отца. Она также знала, что и он любит ее, хотя он в этом никогда не признавался вслух. Он был всегда уравновешенным, говорил тихо, был довольно скромен и вполне доволен своим существованием. Самыми счастливыми часами в жизни для него были те, когда он мог уединиться у себя с хорошей книжкой и своей неизменной трубкой. Наверное, если бы у него был сын, а не дочь, он был бы с ним более открыт. Он всегда лучше ладил с мужчинами, чем с женщинами, и воспитание дочери стало для него, несомненно, нелегким испытанием. Он умер от рака через десять лет после гибели Регины, через год после того, как Сюзанна закончила школу. Так что поступать в университет и вступать во взрослую жизнь ей пришлось, как никогда, одинокой.
Доктор Макги покончил со своим сандвичем и с курицей, вытер рот салфеткой и поинтересовался:
— Разве у вас не было других родственников?
— Один дядя и одна тетя. Но и тот, и другая всегда были чужими для меня. Я не застала ни дедушек, ни бабушек. Но знаете, одинокое детство — не такая уж плохая вещь. Благодаря ему я научилась всегда быть самостоятельной, и это мне очень помогло в жизни.
Макги принялся за яблочный пирог, а Сюзанна наслаждалась консервированными персиками, и они говорили теперь о ее студенческих годах. Сначала она училась в колледже Брайерстеда в Пенсильвании, затем переехала в Калифорнию и получила звания магистра и доктора наук в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Эти годы она помнила с необычайной ясностью, хотя с удовольствием изгнала бы из памяти некоторые воспоминания, связанные со вторым годом ее обучения в Брайерстеде.
— Что-то неладно? — спросил Макги, положив на тарелку недоеденный кусок пирога.
Сюзанна удивленно заморгала.
— Да вроде ничего.
— У вас на лице появилось какое-то выражение... — Он нахмурился. — Вот сейчас, минуту назад, вы выглядели так, словно увидели перед собой привидение.
— Да, это недалеко от истины. — Внезапно у нее пропал всякий аппетит. Она положила ложку на столик и отодвинула от себя поднос.
— Может быть, вы не хотите об этом говорить?
— Нет, это просто очень неприятное воспоминание, — пояснила она. — Нечто такое, о чем я с удовольствием забыла бы навсегда.
Макги отодвинул от себя поднос с пирогом.
— Расскажите, если можно, подробнее.
— Зачем вам эти кошмары? Мне жалко вас.
— Ну не жалейте меня.
— Это отвратительная история.
— Если это вас беспокоит, лучше рассказать об этом. Кстати, я люблю иногда послушать кошмарные истории.
Сюзанна не улыбнулась в ответ. Даже доктор Макги не мог перекрасить в другой цвет историю о «Доме Грома».
— Так вот... на втором году учебы в Брайерстеде я стала встречаться с парнем, которого звали Джерри Штейн. Он был очень милым. Он мне нравился, нравился по-настоящему. Мы даже начали обсуждать с ним планы женитьбы после окончания колледжа. А вскоре его убили.
— Простите, — сказал Макги. — Но как это случилось?
— Он должен был вступить в студенческое общество.
— Боже! — воскликнул Макги, заранее предполагая, что могло произойти.
— Он должен был пройти испытание... все пошло совсем не по сценарию.
— Что за жестокая, нелепая смерть!
— У Джерри было большое будущее, — тихо прошептала Сюзанна. — Он был просто гениальным, таким внимательным, он так много работал...
— Однажды вечером, когда я был здесь на дежурстве, в приемное отделение принесли мальчишку, у которого на всем теле были страшные ожоги. Все случилось во время вот таких же дурацких испытаний огнем. Как нам объяснили его друзья, это было испытание: якобы он должен был доказать свою зрелость, мужественность. Какая-то ребяческая глупость, и, как назло, что-то там не заладилось. У него оказался ожог восьмидесяти процентов кожи. Он умер через два дня.
— Джерри Штейн погиб не из-за огня, — сказала Сюзанна. — Его убила ненависть. — Она вздрогнула всем телом от ужасных воспоминаний.
— Ненависть? — переспросил Макги. — Что вы имеете в виду?
Она помолчала немного, мысленно возвращаясь на тринадцать лет назад. Несмотря на то, что в палате было тепло, Сюзанне вдруг стало холодно, так же чертовски холодно, как было тогда, когда они попали в «Дом Грома».
Макги терпеливо ждал, слегка подавшись вперед на стуле.
1 2 3 4 5