Учителя молодых людей были также иногда чем-то вроде анахоретов, весьма похожих на гуру брахманизма. Действительно, не было ли здесь отдаленного влияния индийских муни? Некоторые из этих буддистов монахов-странников, которые обходили весь свет, как впоследствии первые францисканцы, проповедуя одной лишь назидательностью своей внешности, которые говорили на языке, непонятном для своих слушателей, и которые, без сомнения, были в Сирии и Вавилоне, не посещали ли они также и Иудею? Это остается неизвестным. Вавилон с некоторого времени стал очагом буддизма: Будасп (Бодисатва) считался мудрым халдеем и основателем сабизма. А самый сабизм – что он такое? На это указывает этимология этого слова: баптизм, то есть религия нескольких крещений. Это первоначальный корень секты, еще существующей и теперь, носящей имя «христиан святого Иоанна», или мендаитов, и называемой арабами «эль-могтозила», то есть «баптисты». Очень трудно распутать эти неопределенные аналогии. Разнообразные секты, появляющиеся то здесь, то там, в иудаизме, христианстве, баптизме, сабизме, которые мы встречаем по ту сторону Иордана в первые века нашей эры, представляют для критики вследствие спутанности сведений, до нас дошедших, – одну из труднейших задач. Можно предполагать, что большинство внешних обрядов Иоанна, ессеев и духовных учителей еврейского народа в это время – явились плодом непосредственного влияния горного Востока. Основной обряд (который определял характер Иоанновой секты) и дал этой секте ее имя, этот обряд всегда имел центром своим низменную часть Халдеи, и там создается религия, которая сохранилась до наших дней.
Этот обряд – крещение, или совершение погружения в воду. Омовения были уже известны иудеям, как и всем религиям Востока. Ессеи дали этим омовениям особенное распространение. Крещение сделалось обычным обрядом при введении новообращенных в лоно еврейской религии, чем-то вроде посвящения в таинство. Никогда, однако, до нашего крещения этому погружению в воду не придавали ни такого большого значения, ни такой формы. Иоанн сделал ареной своей деятельности ту часть иудейской пустыни, которая граничит с Мертвым морем. В те моменты, когда ему надо было крестить, он отправлялся на берег Иордана, в Вифанию или Вифавару, на восточный берег, вероятно, как раз напротив Иерихона – или же в местность, носившую имя Енон, то есть «источники», близ Селима, где было много воды. Там он крестил значительное количество народа, особенно из колена Иуды, которые стекались к нему сюда. В несколько месяцев он стал одним из самых влиятельных людей Иудеи, и все должны были считаться с ним.
Крещение было, впрочем, для Иоанна только внешним знаком, который должен был произвести впечатление и приготовить умы к какому-то великому движению. Нет сомнения, что он обладал высшей степенью мессианской надежды. «Покайтесь, – говорил он, – ибо приблизилось Царство Небесное». Он возвещал «великий гнев», то есть страшные катастрофы, грозящие наступить, говорил, что «уже секира при корне дерева лежит», что скоро оно будет брошено в огонь. Он рисовал своего Мессию с лопатой в руке; он оставляет хорошее зерно и сжигает ость и солому. Покаяние, для которого крещение было символом, милостыня, улучшение нравов – вот важнейшие средства Иоанна для подготовки к близким событиям. Неизвестно, в каком свете он представлял себе эти события. Но с уверенностью можно установить, что он проповедовал с большой силой против тех самых противников, на которых позже нападал Иисус: против богатых священников, фарисеев, ученых, – словом, против официального иудаизма и, подобно Иисусу, был особенно чтим и принят среди презираемых классов. Он сводил на нет титул сыновей Авраама и говорил, что Бог мог бы себе их сделать из придорожных камней. Непохоже на то, что он обладал хотя бы в зародыше той великой идеей, которая создала торжество Иисуса, – идеей чистой религии, но он могущественно служил этой идее, поддерживая обряд, лишенный узаконенных церемоний, для совершения которого не надо было присутствия священников, – и этим он несколько напоминал путешественников реформации – средневековых флагеллантов, ибо он отнял у официального духовенства монополию на таинства и отпущение грехов. Основной тон его речей был суров и жесток.
Хотя полем действия Крестителя была Иудея, но слава его быстро проникла в Галилею и дошла до Иисуса, который уже составил себе своими первыми беседами маленький кружок слушателей. Пользуясь еще малым авторитетом и, без сомнения, побуждаемый также желанием увидеть учителя, учение которого имело так много общего с его собственными идеями, Иисус покинул Галилею и отправился со своей маленькой школой к Иоанну. Новые пришельцы были окрещены, как и все. Иоанн принял очень хорошо галилейских учеников и не нашел ничего дурного в том, чтоб они остались отличными от его учеников. Оба учителя были молоды, у них было много общих идей, они любили друг друга и соперничали на глазах народа во взаимной предупредительности. Такой факт с первого взгляда поражает в Иоанне Крестителе, и это приводит к тому, что создается сомнение в самом его существовании. Смирение никогда не было чертой сильных еврейских характеров. Казалось бы, что характер столь непреклонный должен был быть до крайности гневным и нетерпимым по отношению ко всякому сопернику или ученику, принимавшему его проповедь лишь наполовину. Но этот способ понимания покоится на ложном представлении о личности Иоанна. Его представляют человеком зрелого возраста, между тем он был одних лет с Иисусом и очень молод по представлениям того времени. В мире идей он был братом, а не отцом Иисуса. Оба молодых энтузиаста, полных тех же надежд и той же ненависти, могли создать общину и взаимно друг друга поддерживать. Верно, что старый человек, видя, что к нему является человек неизвестный и ограждает себя независимостью, – возмутился бы: нет примеров, чтоб глава школы с такой поспешной готовностью принимал того, кто будет его преемником. Но юность способна на всякое самоотречение, и позволительно допустить, что Иоанн, признав в Иисусе ум, аналогичный со своим собственным, принял его открыто. Эти хорошие отношения сделались потом исходной точкой целой системы, развитой евангелистами; цель этой системы – дать в качестве первого опорного пункта божественной миссии Иисуса аттестат Иоанна. Так высок был авторитет Иоанна, что, казалось, нельзя найти во всем мире лучшей гарантии, поручительства, чем он. Но далекий от мысли, что Иоанн стоит ниже его, Иисус в течение всего времени, которое он провел близ Иоанна, признавал его выше себя и только робко развивал свой собственный гений.
Действительно, кажется, что, несмотря на свою глубокую оригинальность, Иисус в течение нескольких недель или меньше того был подражателем Иоанна. Его собственный путь еще был окутан мраком перед ним. Хотя Иисус постоянно уступал общему мнению и принимал много вещей, которые не подходили его направлению или о которых он мало заботился, – только потому, что они были популярны, однако же, подробности никогда не вредили его главной мысли и всегда ей были подчинены. Иоанн завоевал крещению большие симпатии масс, и Иисус счел себя обязанным поступить так же, как Иоанн: он крестил, его ученики также. Без сомнения, они сопровождали этот обряд такой же проповедью, как и Иоанн. Иордан покрылся таким образом на всех концах крестителями, речи которых имели более или менее значительный успех. Ученик сравнялся скоро с учителем, и его крещения очень искали. В этом деле существовало соперничество между учениками; последователи Иоанна приходили ему жаловаться на возрастающий успех молодого галилеянина, крещение которого, по их мнению, скоро вытеснит крещение Иоанна.
Оба учителя остались выше этих мелочей. Как утверждает традиция, в школе-то Иоанна и создал Иисус группу самых знаменитых своих учеников. Превосходство Иоанна было слишком неоспоримо, чтобы Иисус, еще мало известный, мог подумать о соперничестве с ним. Он только хотел расти в тени его славы и считал себя обязанным, чтоб приобрести расположение толпы, пользоваться теми же внешними средствами, которые доставили Иоанну такой поразительный успех. Когда Иисус после ареста Иоанна, стал крестить снова, первые слова, которые вкладывают ему в уста, представляют собой только повторение одной из обычных фраз Крестителя. Многие другие выражения Иоанна в буквальном виде содержатся в беседах Иисуса. Обе школы, кажется, долго прожили в добром взаимопонимании, и после смерти Иоанна, Иисус, как товарищ и поверенный был одним из первых извещен об этом событии.
Иоанн был рано остановлен на своем пророческом пути. Подобно древним еврейским пророкам, он в самой высокой степени был борцом против установленных властей. Крайняя резкость, с которой он выражался в их адрес, не могла не создать трудностей на его пути. В Иудее Пилат, кажется, не беспокоил Иоанна, но в Пере, по ту сторону Иордана, он вступал уже на земли Антипы. Этого тирана беспокоила политическая линия, плохо скрытая в проповедях Иоанна. В этих больших скоплениях людей, созванных религиозным и патриотическим энтузиазмом вокруг Крестителя, было нечто внушающее подозрения. Чисто личная неприязнь присоединилась к этим государственным мотивам и сделала неизбежным гибель сурового судии нравов.
Одной из самых заметных фигур в трагической семье Иродов – была Иродиада, внучка Ирода Великого. Наглая, честолюбивая, страстная – она питала отвращение к иудаизму и презирала его законы. Она вышла замуж (вероятно, против своей воли) за своего дядю Ирода, сына Мариамны, которую Ирод Великий лишил наследства, и которая никогда не играла в обществе никакой роли. Внешнее положение ее мужа в сравнении с положением членов ее семьи не давало ей покоя; она хотела быть царицей – чего бы это ни стоило. Антипа был орудием, которым она воспользовалась. Этот слабый человек, потеряв голову от любви к ней, обещал ей жениться на ней и развестись со своей первой женой, дочерью Гарета, царя Петры и властителя соседних племен Переи. Аравитянская царевна, догадавшись об этом проекте, решила бежать. Скрывая свой план, она притворилась, будто хочет посетить Махерон, страну ее отца, и велела нескольким приближенным Антипы сопровождать себя.
Макур, или Махерон, называлась колоссальная крепость, построенная Александром Иоанеем и потом восстановленная Иродом в одном из самых уединенных оазисов на восток от Мертвого моря. Крепость была как раз на границе царств Гарета и Антипы. В этот момент она находилась во владении Гарета. Предупрежденный дочерью, он велел приготовить все для ее бегства, и она, переходя от племени к племени, была приведена в Петру.
Почти кровосмесительный союз Антипы и Иро-диады осуществился. Еврейские предписания относительно брака беспрестанно служили почвой для скандальных столкновений между нерелигиозной семьей Иродов и набожно-суровыми евреями. Члены этой большой и резко изолированной династии, были вынуждены вступать в брак в пределах своей династии, в результате чего нарушались запреты, установленные законом. Иоанн был только эхом всеобщего чувства, когда энергически осуждал Антипу. Это вызвало гнев Антипы. Он приказал схватить Крестителя и заключить его в крепость Махерон, которой он, вероятно, овладел после отъезда дочери Гарета. Антипа хотя и слыл тираном, но был трусоват, поэтому не хотел предавать Иоанна смерти – он боялся народного возмущения. Согласно другой версии – он находил удовольствие в речах пленника и будто эти беседы повергали его в большое смущение. Что можно сказать с уверенностью, так это то, что Иоанн и в заключении сохранил свободу действий. Он переписывался с учениками, и мы еще увидим его в общении с Иисусом. Его вера в пришествие Мессии только укрепилась; он внимательно следил за событиями внешнего мира и старался открыть в них благоприятные указания и подтверждение тем надеждам, которые питали его душу.
Развитие идей Иисуса о Царствии Божием
До момента ареста Иоанна, который мы относим приблизительно к лету 29 года, Иисус не покидал окрестностей Мертвого моря и Иордана. Удаление в пустыню иудейскую рассматривалось, главным образом, как подготовка великих событий, как какое-то «уединение» перед общественной деятельностью. Иисус наложил на себя этот долг по примеру своих предшественников и провел сорок дней (не видя никого, кроме диких животных) в суровом посте. Воображение учеников очень было занято этим моментом. Пустыня, по народным преданиям, была жилищем демонов. Во всем мире трудно найти область более удаленную от жизни, чем скалистая местность, образующая восточный берег Мертвого моря. Существует сказание, что в течение того времени, которое Иисус провел в этой ужасной стране, он пережил жуткие испытания, что Сатана наводил на него ужас своими явлениями или убаюкивал обольстительными обещаниями, и что ангелы потом явились служить ему, чтоб наградить его за победу над искушениями.
Вероятно, уходя из пустыни, Иисус узнал о том, что Иоанн Креститель схвачен. У него больше не было причин оставаться в стране, которая наполовину стала чуждой. Быть может, он боялся также пострадать от суровых преследований, каким подвергся Иоанн, и не хотел бросаться в опасность в такое время, когда при незначительной его известности – смерть его не могла бы служить распространению его идей. Он вернулся в Галилею, свою настоящую родину, закаленным испытаниями, почерпнув из своих отношений с великим человеком, совершенно отличным от него, чувство уверенности в собственной оригинальности. В общем, влияние Иоанна на Иисуса было более вредно, чем полезно для последнего. Это влияние было остановкой в его развитии; все дает повод думать, что когда он собирался вниз по Иордану, у него были идеи высшие, чем Иоанновы, и что благожелательность, с которой он некоторое время относился к баптизму, была чем-то вроде уступки. Быть может, если бы Креститель, от авторитета которого ему трудно было освободиться, остался на свободе, Иисус не мог бы сбросить иго обрядности и внешних религиозных церемоний, и тогда, без сомнения, он стал бы неизвестным иудейским сектантом, ибо свет не оставил бы одних обрядов для других. Только как религия, совершенно свободная от внешних форм культа, христианство увлекало самые возвышенные умы. Но с заключением в тюрьму Крестителя школа его быстро уменьшилась, и Иисус почувствовал себя предоставленным собственным силам. Единственная вещь, которую он был обязан Иоанну, это искусство проповедовать и вербовать последователей. С этого момента, действительно, он проповедует с большей силой, и авторитет его имеет больший вес в глазах народа.
Кажется также, что его знакомство с Иоанном – скорее в силу естественного хода его собственной мысли, чем вследствие влияния Крестителя, – дало возможность созреть его идеям о «Царствии Небесном». С этого времени лозунгом его становится «благая весть» о близости Царствия Божия. Иисус уже не является теперь услаждающим сердца моралистом, стремящимся заключить в нескольких живых и кратких афоризмах возвышенное учение; это великий революционер, пытающийся обновить мир до самого его основания и восстановить на земле постигаемый им идеал. «Ждать Царствия Божия» – становится синонимом приверженности к Иисусу. Это слово о «Царствии Небесном», как мы уже сказали, было издавна в употреблении у евреев. Но Иисус придал ему моральный смысл, общественное значение, которое даже сам автор книги о Данииле в своем апокалипсическом энтузиазме не мог предвидеть. В мире, каков он есть, царствует зло. Сатана – «князь мира сего», и всё ему повинуется. Цари убивают пророков.
Священники и ученые сами не делают того, что приказывают другим. Праведники преследуются; единственный удел добрых – слезы. «Мир», таким образом, является враждебным Богу с его святыми; но Бог пробудится и отомстит за своих святых. День близится, ибо безнравственность достигла высшей своей точки. Наступает очередь царства добра. Пришествие этого царства добра будет великой и внезапной революцией. Будет казаться, что настал конец мира; так как его современное состояние дурно, и, чтобы представить себе будущее, достаточно представить себе нечто ему противоположное. И первые будут последними. Новый порядок будет управлять человечеством. Теперь добро и зло перемешаны между собой, как пшеница и плевелы в поле; господин дает им расти вместе, но настанет час насильственного раздела. Царствие Божие будет подобно огромному улову невода, который тащит и хорошую, и плохую рыбу; но хорошую опускают в кувшины, а остальную выбрасывают. Зародыш этой великой революции будет сначала не заметен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Этот обряд – крещение, или совершение погружения в воду. Омовения были уже известны иудеям, как и всем религиям Востока. Ессеи дали этим омовениям особенное распространение. Крещение сделалось обычным обрядом при введении новообращенных в лоно еврейской религии, чем-то вроде посвящения в таинство. Никогда, однако, до нашего крещения этому погружению в воду не придавали ни такого большого значения, ни такой формы. Иоанн сделал ареной своей деятельности ту часть иудейской пустыни, которая граничит с Мертвым морем. В те моменты, когда ему надо было крестить, он отправлялся на берег Иордана, в Вифанию или Вифавару, на восточный берег, вероятно, как раз напротив Иерихона – или же в местность, носившую имя Енон, то есть «источники», близ Селима, где было много воды. Там он крестил значительное количество народа, особенно из колена Иуды, которые стекались к нему сюда. В несколько месяцев он стал одним из самых влиятельных людей Иудеи, и все должны были считаться с ним.
Крещение было, впрочем, для Иоанна только внешним знаком, который должен был произвести впечатление и приготовить умы к какому-то великому движению. Нет сомнения, что он обладал высшей степенью мессианской надежды. «Покайтесь, – говорил он, – ибо приблизилось Царство Небесное». Он возвещал «великий гнев», то есть страшные катастрофы, грозящие наступить, говорил, что «уже секира при корне дерева лежит», что скоро оно будет брошено в огонь. Он рисовал своего Мессию с лопатой в руке; он оставляет хорошее зерно и сжигает ость и солому. Покаяние, для которого крещение было символом, милостыня, улучшение нравов – вот важнейшие средства Иоанна для подготовки к близким событиям. Неизвестно, в каком свете он представлял себе эти события. Но с уверенностью можно установить, что он проповедовал с большой силой против тех самых противников, на которых позже нападал Иисус: против богатых священников, фарисеев, ученых, – словом, против официального иудаизма и, подобно Иисусу, был особенно чтим и принят среди презираемых классов. Он сводил на нет титул сыновей Авраама и говорил, что Бог мог бы себе их сделать из придорожных камней. Непохоже на то, что он обладал хотя бы в зародыше той великой идеей, которая создала торжество Иисуса, – идеей чистой религии, но он могущественно служил этой идее, поддерживая обряд, лишенный узаконенных церемоний, для совершения которого не надо было присутствия священников, – и этим он несколько напоминал путешественников реформации – средневековых флагеллантов, ибо он отнял у официального духовенства монополию на таинства и отпущение грехов. Основной тон его речей был суров и жесток.
Хотя полем действия Крестителя была Иудея, но слава его быстро проникла в Галилею и дошла до Иисуса, который уже составил себе своими первыми беседами маленький кружок слушателей. Пользуясь еще малым авторитетом и, без сомнения, побуждаемый также желанием увидеть учителя, учение которого имело так много общего с его собственными идеями, Иисус покинул Галилею и отправился со своей маленькой школой к Иоанну. Новые пришельцы были окрещены, как и все. Иоанн принял очень хорошо галилейских учеников и не нашел ничего дурного в том, чтоб они остались отличными от его учеников. Оба учителя были молоды, у них было много общих идей, они любили друг друга и соперничали на глазах народа во взаимной предупредительности. Такой факт с первого взгляда поражает в Иоанне Крестителе, и это приводит к тому, что создается сомнение в самом его существовании. Смирение никогда не было чертой сильных еврейских характеров. Казалось бы, что характер столь непреклонный должен был быть до крайности гневным и нетерпимым по отношению ко всякому сопернику или ученику, принимавшему его проповедь лишь наполовину. Но этот способ понимания покоится на ложном представлении о личности Иоанна. Его представляют человеком зрелого возраста, между тем он был одних лет с Иисусом и очень молод по представлениям того времени. В мире идей он был братом, а не отцом Иисуса. Оба молодых энтузиаста, полных тех же надежд и той же ненависти, могли создать общину и взаимно друг друга поддерживать. Верно, что старый человек, видя, что к нему является человек неизвестный и ограждает себя независимостью, – возмутился бы: нет примеров, чтоб глава школы с такой поспешной готовностью принимал того, кто будет его преемником. Но юность способна на всякое самоотречение, и позволительно допустить, что Иоанн, признав в Иисусе ум, аналогичный со своим собственным, принял его открыто. Эти хорошие отношения сделались потом исходной точкой целой системы, развитой евангелистами; цель этой системы – дать в качестве первого опорного пункта божественной миссии Иисуса аттестат Иоанна. Так высок был авторитет Иоанна, что, казалось, нельзя найти во всем мире лучшей гарантии, поручительства, чем он. Но далекий от мысли, что Иоанн стоит ниже его, Иисус в течение всего времени, которое он провел близ Иоанна, признавал его выше себя и только робко развивал свой собственный гений.
Действительно, кажется, что, несмотря на свою глубокую оригинальность, Иисус в течение нескольких недель или меньше того был подражателем Иоанна. Его собственный путь еще был окутан мраком перед ним. Хотя Иисус постоянно уступал общему мнению и принимал много вещей, которые не подходили его направлению или о которых он мало заботился, – только потому, что они были популярны, однако же, подробности никогда не вредили его главной мысли и всегда ей были подчинены. Иоанн завоевал крещению большие симпатии масс, и Иисус счел себя обязанным поступить так же, как Иоанн: он крестил, его ученики также. Без сомнения, они сопровождали этот обряд такой же проповедью, как и Иоанн. Иордан покрылся таким образом на всех концах крестителями, речи которых имели более или менее значительный успех. Ученик сравнялся скоро с учителем, и его крещения очень искали. В этом деле существовало соперничество между учениками; последователи Иоанна приходили ему жаловаться на возрастающий успех молодого галилеянина, крещение которого, по их мнению, скоро вытеснит крещение Иоанна.
Оба учителя остались выше этих мелочей. Как утверждает традиция, в школе-то Иоанна и создал Иисус группу самых знаменитых своих учеников. Превосходство Иоанна было слишком неоспоримо, чтобы Иисус, еще мало известный, мог подумать о соперничестве с ним. Он только хотел расти в тени его славы и считал себя обязанным, чтоб приобрести расположение толпы, пользоваться теми же внешними средствами, которые доставили Иоанну такой поразительный успех. Когда Иисус после ареста Иоанна, стал крестить снова, первые слова, которые вкладывают ему в уста, представляют собой только повторение одной из обычных фраз Крестителя. Многие другие выражения Иоанна в буквальном виде содержатся в беседах Иисуса. Обе школы, кажется, долго прожили в добром взаимопонимании, и после смерти Иоанна, Иисус, как товарищ и поверенный был одним из первых извещен об этом событии.
Иоанн был рано остановлен на своем пророческом пути. Подобно древним еврейским пророкам, он в самой высокой степени был борцом против установленных властей. Крайняя резкость, с которой он выражался в их адрес, не могла не создать трудностей на его пути. В Иудее Пилат, кажется, не беспокоил Иоанна, но в Пере, по ту сторону Иордана, он вступал уже на земли Антипы. Этого тирана беспокоила политическая линия, плохо скрытая в проповедях Иоанна. В этих больших скоплениях людей, созванных религиозным и патриотическим энтузиазмом вокруг Крестителя, было нечто внушающее подозрения. Чисто личная неприязнь присоединилась к этим государственным мотивам и сделала неизбежным гибель сурового судии нравов.
Одной из самых заметных фигур в трагической семье Иродов – была Иродиада, внучка Ирода Великого. Наглая, честолюбивая, страстная – она питала отвращение к иудаизму и презирала его законы. Она вышла замуж (вероятно, против своей воли) за своего дядю Ирода, сына Мариамны, которую Ирод Великий лишил наследства, и которая никогда не играла в обществе никакой роли. Внешнее положение ее мужа в сравнении с положением членов ее семьи не давало ей покоя; она хотела быть царицей – чего бы это ни стоило. Антипа был орудием, которым она воспользовалась. Этот слабый человек, потеряв голову от любви к ней, обещал ей жениться на ней и развестись со своей первой женой, дочерью Гарета, царя Петры и властителя соседних племен Переи. Аравитянская царевна, догадавшись об этом проекте, решила бежать. Скрывая свой план, она притворилась, будто хочет посетить Махерон, страну ее отца, и велела нескольким приближенным Антипы сопровождать себя.
Макур, или Махерон, называлась колоссальная крепость, построенная Александром Иоанеем и потом восстановленная Иродом в одном из самых уединенных оазисов на восток от Мертвого моря. Крепость была как раз на границе царств Гарета и Антипы. В этот момент она находилась во владении Гарета. Предупрежденный дочерью, он велел приготовить все для ее бегства, и она, переходя от племени к племени, была приведена в Петру.
Почти кровосмесительный союз Антипы и Иро-диады осуществился. Еврейские предписания относительно брака беспрестанно служили почвой для скандальных столкновений между нерелигиозной семьей Иродов и набожно-суровыми евреями. Члены этой большой и резко изолированной династии, были вынуждены вступать в брак в пределах своей династии, в результате чего нарушались запреты, установленные законом. Иоанн был только эхом всеобщего чувства, когда энергически осуждал Антипу. Это вызвало гнев Антипы. Он приказал схватить Крестителя и заключить его в крепость Махерон, которой он, вероятно, овладел после отъезда дочери Гарета. Антипа хотя и слыл тираном, но был трусоват, поэтому не хотел предавать Иоанна смерти – он боялся народного возмущения. Согласно другой версии – он находил удовольствие в речах пленника и будто эти беседы повергали его в большое смущение. Что можно сказать с уверенностью, так это то, что Иоанн и в заключении сохранил свободу действий. Он переписывался с учениками, и мы еще увидим его в общении с Иисусом. Его вера в пришествие Мессии только укрепилась; он внимательно следил за событиями внешнего мира и старался открыть в них благоприятные указания и подтверждение тем надеждам, которые питали его душу.
Развитие идей Иисуса о Царствии Божием
До момента ареста Иоанна, который мы относим приблизительно к лету 29 года, Иисус не покидал окрестностей Мертвого моря и Иордана. Удаление в пустыню иудейскую рассматривалось, главным образом, как подготовка великих событий, как какое-то «уединение» перед общественной деятельностью. Иисус наложил на себя этот долг по примеру своих предшественников и провел сорок дней (не видя никого, кроме диких животных) в суровом посте. Воображение учеников очень было занято этим моментом. Пустыня, по народным преданиям, была жилищем демонов. Во всем мире трудно найти область более удаленную от жизни, чем скалистая местность, образующая восточный берег Мертвого моря. Существует сказание, что в течение того времени, которое Иисус провел в этой ужасной стране, он пережил жуткие испытания, что Сатана наводил на него ужас своими явлениями или убаюкивал обольстительными обещаниями, и что ангелы потом явились служить ему, чтоб наградить его за победу над искушениями.
Вероятно, уходя из пустыни, Иисус узнал о том, что Иоанн Креститель схвачен. У него больше не было причин оставаться в стране, которая наполовину стала чуждой. Быть может, он боялся также пострадать от суровых преследований, каким подвергся Иоанн, и не хотел бросаться в опасность в такое время, когда при незначительной его известности – смерть его не могла бы служить распространению его идей. Он вернулся в Галилею, свою настоящую родину, закаленным испытаниями, почерпнув из своих отношений с великим человеком, совершенно отличным от него, чувство уверенности в собственной оригинальности. В общем, влияние Иоанна на Иисуса было более вредно, чем полезно для последнего. Это влияние было остановкой в его развитии; все дает повод думать, что когда он собирался вниз по Иордану, у него были идеи высшие, чем Иоанновы, и что благожелательность, с которой он некоторое время относился к баптизму, была чем-то вроде уступки. Быть может, если бы Креститель, от авторитета которого ему трудно было освободиться, остался на свободе, Иисус не мог бы сбросить иго обрядности и внешних религиозных церемоний, и тогда, без сомнения, он стал бы неизвестным иудейским сектантом, ибо свет не оставил бы одних обрядов для других. Только как религия, совершенно свободная от внешних форм культа, христианство увлекало самые возвышенные умы. Но с заключением в тюрьму Крестителя школа его быстро уменьшилась, и Иисус почувствовал себя предоставленным собственным силам. Единственная вещь, которую он был обязан Иоанну, это искусство проповедовать и вербовать последователей. С этого момента, действительно, он проповедует с большей силой, и авторитет его имеет больший вес в глазах народа.
Кажется также, что его знакомство с Иоанном – скорее в силу естественного хода его собственной мысли, чем вследствие влияния Крестителя, – дало возможность созреть его идеям о «Царствии Небесном». С этого времени лозунгом его становится «благая весть» о близости Царствия Божия. Иисус уже не является теперь услаждающим сердца моралистом, стремящимся заключить в нескольких живых и кратких афоризмах возвышенное учение; это великий революционер, пытающийся обновить мир до самого его основания и восстановить на земле постигаемый им идеал. «Ждать Царствия Божия» – становится синонимом приверженности к Иисусу. Это слово о «Царствии Небесном», как мы уже сказали, было издавна в употреблении у евреев. Но Иисус придал ему моральный смысл, общественное значение, которое даже сам автор книги о Данииле в своем апокалипсическом энтузиазме не мог предвидеть. В мире, каков он есть, царствует зло. Сатана – «князь мира сего», и всё ему повинуется. Цари убивают пророков.
Священники и ученые сами не делают того, что приказывают другим. Праведники преследуются; единственный удел добрых – слезы. «Мир», таким образом, является враждебным Богу с его святыми; но Бог пробудится и отомстит за своих святых. День близится, ибо безнравственность достигла высшей своей точки. Наступает очередь царства добра. Пришествие этого царства добра будет великой и внезапной революцией. Будет казаться, что настал конец мира; так как его современное состояние дурно, и, чтобы представить себе будущее, достаточно представить себе нечто ему противоположное. И первые будут последними. Новый порядок будет управлять человечеством. Теперь добро и зло перемешаны между собой, как пшеница и плевелы в поле; господин дает им расти вместе, но настанет час насильственного раздела. Царствие Божие будет подобно огромному улову невода, который тащит и хорошую, и плохую рыбу; но хорошую опускают в кувшины, а остальную выбрасывают. Зародыш этой великой революции будет сначала не заметен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14