Едва пропоют первые петухи, она толкала в бок Василинку, которую ложила спать на кровати рядом с собой, и велела затапливать печь.
Василинка вскакивала, протирала глаза, бежала в холодный тристен и вовсю старалась, чтобы успеть до рассвета протопить печь, нажарить картофельных оладьев, запарить мякину для скотины, приготовить на день еды на всю семью. Хоть и рано подымалась, но и день торопился. Все делала бегом, потому что хозяйка поучала: "Когда топится печь, вертись побыстрее, чтобы дрова даром не горели".
С зарей подымались сыновья тети Параски: хромой, носатый Макар и такой же, как мать, подслеповатый Тимошка. Плеснув холодной воды на руки парням, Василинка подавала полотенце, а потом торопливо ставила на стол завтрак. Присесть рядом с ними за стол никак не получалось, да никто ее и не приглашал.
Потом Макар шел кормить скотину, а Василинка выносила пойло теленку, кормила поросенка, курей и овец, хватала подойник и бежала доить коров. У Подласки такие тугие соски, что хоть ревмя реви. Пока подоишь, руки совсем онемеют, будто не твои сделаются. Быстроня имела свой норов, свою повадку: она брыкалась, того и гляди, перевернет подойник.
Иногда хозяйка приходила в хлев, проверяла, до конца ли выдоила коров Василинка. Затем процеживала молоко в кринки и ставила квасить на полку против печи.
Устав, Василинка садилась вместе с хозяйкой завтракать. Но еда не лезла в горло, девочка заставляла себя есть и выслушивала новые приказания Параски.
- Я покроила парням портки, а ты, Василинка, сошьешь. Иголка у тебя в руках вон как проворно ходит. А после полудня в кринице белье пополощешь.
К весне Параска, как и все хозяйки в деревне, ставила кросны и принималась ткать. А Василинку посылала под присмотром племянницы сновать основу. Девочка с любопытством ходила взад и вперед по сараю, натягивала на вбитые в стену колки пряжу. Ее увлекало необычное дело. Постепенно она постигала мудрую науку крестьянских женщин и девушек. Уже знала, что такое "стена", что такое основа и уток, сама бросала в нитченки и бердо основу, заводила кросны и пыталась ткать. Каждая нитка-уток, прихлопнутая бердом, наращивала, увеличивала полоску ткани на кроснах. Легко летал в зеве натянутой основы челнок. Правда, он иногда выскальзывал из рук и падал на пол. Василинка подымала его, заправляла цевку и вновь начинала ткать. Нельзя сказать, чтобы хозяйка была очень довольна работой Василинки, хотя та и очень старалась.
Парни в женские дела не вмешивались и вели себя, как взрослые мужчины. Макар был немного старше Василинки, а Тимошка - почти ровесник. Прошлым летом пас стадо, а нынче вместе с Макаром ездил на заработки: возил лес, валил деревья.
Даже у Халимона Василинка не была занята столько времени. Домой к своим не ходила. Уже немного свыклась с одиночеством. Только иной раз, ложась спать, вспоминала о своих домашних, о книжках, о школе. Будет ли она наконец учиться?..
Однообразно тянулись дни.
В воскресенье Параска собиралась к золовке на крестины. Велела Василинке испечь оладьев, залить растопленным жиром и сложить в глиняную миску, потом накормить и напоить скотину, убрать в хате. Парней дома не было, еще на рассвете поехали в город.
Оставшись одна, Василинка быстро размяла в чугунке картошку, развела водой, запарила в ушате мякину, всыпала три пригоршни смолотой в жерновах овсяной муки. Все как положено пораздавала коровам, овцам, кабанчику, убрала в доме и осталось еще свободное время на отдых. Чем бы заняться?
Словно подслушав ее мысли, прибежали соседские девчата Нина, Ликута и Наташка. Узнали откуда-то, что тети Параски нет дома, и прилетели будто птицы. Закружились по хате, напевая вальс "Амурские волны". А дальше пошли полечка, краковяк и тустеп. Все девчата были в том возрасте, когда не сегодня-завтра закрасуются в танцах, которые считались самым лучшим на свете, самым интересным занятием деревенской молодежи.
В разгар веселья вернулась домой Параска. Танцы прекратились, девушки ушли. Хозяйка была навеселе, по-свойски спросила у Василинки:
- Ну как дела дома, моя невесточка?
Василинка вздрогнула. Что такое она бормочет? А Параска придвинулась поближе, протерла уголком платка красные веки и добавила:
- А мы там, на крестинах, надумали поженить тебя с моим Макаркой.
Василинку словно кто шилом в бок кольнул. Она подхватилась с лавки и молча стояла, опустив голову. Параска самодовольно говорила:
- Не беда, что ты городская, я давно к тебе приглядываюсь, да и люди тоже видят - не лентяйка ты. Правда, приданого нет, - и тут она развела руками, наверное, хотела сказать: смотри, какая я добрая, готова взять бесприданницу в невестки.
"Этому никогда не бывать!" - гневно повторяла про себя Василинка.
С той поры ненавистным стал чужой дом, и носатый Макар, и подслеповатая Параска.
Управившись по хозяйству, она попросила однажды разрешения сбегать к маме. Хозяйка не возражала: пусть посоветуется со своими.
Но мама приняла известие, как показалось Василинке, уж очень равнодушно.
- Что ты задумала, доченька? Убежать, не дослужить? А что люди скажут? Успокойся, иди назад. Все надобно делать по-человечески, по-доброму.
- Чем за Макара - лучше в озеро! - сквозь слезы предупредила Василинка.
- Никто тебя силой замуж не отдаст! - утешала мама. - Не плачь! Ты еще девочка.
Больше Параска не затевала разговора о замужестве: наверно, мама ее упросила.
ЕЕ ПЯТНАДЦАТАЯ ВЕСНА
Приход весны угадывался по многим приметам. Дни становились длиннее. Там, где прежде проваливались в рыхлый снег по пояс, теперь можно было пройти по твердой ледяной корочке. Снег оседал даже в пасмурный день. На поле появились черные проталины. Над залитыми синеватой водой низинами стоял туман.
В лесу еще толстым пластом лежал снег, а синицы, вестники весны, подавали звонкие голоса. Мужчины осматривали плуги и бороны: где что надобно поправить или отвезти в кузницу, чтобы наварить плуг либо насадить новый лемех.
Друг перед дружкой старались женщины, торопились поскорей управиться с кроснами. Приближалась пасха. Готовили и нехитрые обновки. Девчата и парни прибегали к Василинкиной маме и просили сшить ситцевое платье или рубаху.
В доме Параски Василинка скребла и мыла закоптевшие стены. Горячей водой заливала золу, насыпанную на дно кадушки, бросала туда раскаленные докрасна камни и накрывала постилкой, чтобы не остывали. Потом зачерпывала кружкой этот щелок, наполняла шайку и влезала на стол. Смочив суконную тряпку от старого армяка, изо всей силы терла потолок, который до сих пор никогда не мыли.
Целый день, без передышки, хлопотала Василинка. Выскобленные до желтизны потолок и стены совершенно изменили вид дома. Солнце посылало в чистые окна свои лучи и словно радовалось такому обновлению. Пришлось стирать и занавеску, разделявшую хату, будто перегородкою, на две половины. Самотканая намокшая ткань стала тяжелой - не поднять. Тогда с помощью Макара набросили на палку и понесли на озеро. Долго там на кладке отбивала ее вальком Василинка. Гулкое эхо катилось далеко по полю и замирало в лесу.
Но вот пристроена на прежнее место чистая занавеска, горой возвышаются набитые свежей соломой сенники, перемыты постилки и самотканые половики-дорожки. На окнах красуются вырезанные ножницами из бумаги кружева. В печи верещит вымоченный от лишней соли кусок лопатки. А на столе стоят буро-красные, покрашенные в шелухе лука, яйца. Завтра пасха. Праздник будет для всех, кроме Василинки. Две недели Тимошка пас скот, а завтра будет отдыхать, потому что он хозяйский сын, а она служанка. Придется ей обуть лапти из лозы, одеть старенький, с заплатками на локтях, армячок, взять в руки хворостину и погнать пасти стадо на весь долгий весенний день.
Измаявшись накануне пасхи, Василинка провалилась в глубокий сон. Открыв глаза на рассвете (теперь она просыпалась сама), ощутила огромную усталость и тяжесть во всем теле - ломило руки и ноги. Но прислушиваться не было времени. Надо гнать стадо.
Праздничный день выдался на удивление погожим. Солнце своими лучами нежило землю. Многоголосый птичий хор славил весну и солнце. В лесном царстве Василинка почувствовала себя свободной и независимой. Мечты на легких крыльях подняли и перенесли ее в сказочные страны, в далекие дали. Ей грезились то белоснежные горы, то гулкие водопады, то пальмы на островах среди необъятного океана. Прочитанные еще в школе книжки приходили на память и сладко волновали воображение, будто она была героиней необыкновенных приключений. Как хорошо быть свободной! Никто не мешал, никто не запрещал думать и мечтать, стремиться к высоким звездам и солнцу.
Но мечты мечтами, пришлось спускаться с неба на землю. Лапти и портянки набухли водой: здесь, в лесу, еще не согретом солнечными лучами, холод пробирал до костей. Неужели вся ее жизнь пойдет по одной-единственной тропинке служанки? Вспомнились слова отчима: "Скоро каждый молодой человек станет кузнецом своего счастья, будет сам выбирать дорогу, по которой идти. Вот станет богаче наше государство после войны и разрухи, восстановит фабрики и заводы, построит новые, откроет много школ, покончит с безработицей".
Может, так оно и будет, а как жить сегодня? Что она может выбрать? Работать на чужих людей, под чужой крышей?
РАДУНИЦА
Этот день ни праздничный, ни будничный. Испокон веку на радуницу люди спешат на кладбище помянуть покойников. Сперва уберут могилы, повесят на кресты венки из бумажных цветов, а потом развяжут платки с крашеными яйцами, краюхой хлеба или блином. Мужчины, немного повспоминав для приличия умершего, сойдутся вместе, свернут по самокрутке, затянутся, поговорят и начнут расходиться.
Женщины - те любят поподробнее потолковать о покойнике, вспомнить все хорошее, потому что про умерших не говорят плохих слов. Иной раз поплачут, если сердце еще не остыло от боли по близкому, дорогому, а потом стряхнут на могилу с платков остатки еды - пусть птицы склюют. А сами неторопливо отправятся домой и примутся за свои привычные дела.
Вечером, накануне радуницы, Василинка прибежала на папину могилу, смахнула опавшие листья, сосновую хвою. Нарвала зеленого блестящего брусничника и украсила им могилу. Хотелось побыть подольше возле дорогого места, но сумерки сгущались. Оставаться позже на безлюдном кладбище страшновато.
Назавтра Василинка, пригнав стадо, быстро переоделась во все сухое, сбросила лапти и побежала на пригорок, где парни с девушками играли в горелки. Василинка остановилась немного поодаль и с любопытством наблюдала за игрой.
- Гори, гори, ясно, чтобы не погасло! Последняя пара, вперед! - кричал Аркадий, парень, старше Василинки года на два: в голодный год он, как и Василинка, приехал вместе с родителями в Березовую Рощу.
По его команде последняя пара стремительно бросалась вперед. По условиям игры парень должен был поймать девушку и поцеловать. А если не поймает, все над ним смеялись.
Засмотревшись на эти забавы, Василинка не заметила, как к ней подбежал Аркадий и, взяв за руку, потянул в очередь, где стояли парни с девушками и нетерпеливо ждали команды, чтобы броситься вперед.
Василинка не вырывала своей руки из руки Аркадия и с волнением ждала слов: "Последняя пара, вперед!" Сорвавшись с места, Аркадий и Василинка полетели вниз с пригорка.
Как ни быстро бежала Василинка, но все же очутилась в объятиях парня. Первый в жизни поцелуй опалил, как огнем.
С того дня что-то изменилось в жизни Василинки. Она старалась не попадаться на глаза Аркадию, стеснялась своей одежды. Однажды пасла стадо в лесу, заметила, что он идет по дороге, - и скоренько спряталась за дерево.
Аркадий считал себя взрослым, вместе с деревенской молодежью ходил на ярмарки и вечеринки. Василинка завидовала его вольной жизни и с еще большей остротой ощущала свое собственное несчастье.
Утром она выгоняла стадо в поле, в полдень полола то огурцы, то капусту. Подслеповатая хозяйка могла вместе с сорняками вырвать и овощи. В субботние дни служанку подменял Тимошка, а она весь день мыла и скребла в хате, собирала и резала траву поросятам.
Никто и никогда не посочувствовал Василинке, как тяжело вставать утром до восхода солнца, как тяжело бороться со сном. Тебя наняли, тебе платят, на своей лошади вспахали и засеяли десятину, вот и выжимают из тебя все соки.
Параска старалась угостить сыновей самой вкусной едой. Их покормит яичницей, и сама попробует, а пастушка, что съест, то и ладно.
Вскоре после сенокоса на лугу поднялась отава, коровы жевали ее в охотку, а пастушки обосновались на островке, с которого все хорошо было видно вокруг. Ананий сбегал домой и вернулся со сковородой и торбой в руках. Мама положила ему в торбу ломоть хлеба, кусок сала и пару яиц. Оставалось только разложить костер и поджарить яичницу.
- Погодите, я тоже сбегаю в деревню, попрошу у хозяйки чего-нибудь вкусненького! - неожиданно для самой себя воскликнула Василинка.
Она опрометью бросилась через болото, добежала до огородов, перелезла через забор и по меже устремилась к Параскиной хате. Как на беду, в хате никого не было, и искушение толкнуло Василинку на дурной поступок: она вскочила на скамеечку, с нее на печь, открыла дверцы на чердак, нашла кадку с салом и боязливо отрезала небольшой кусочек своим ножом. Прикрыла кадку и спустилась в хату.
А что, если сейчас ее поймают? Но она уже не могла идти на попятную. Побежала в хлев, достала из гнезда несколько яиц, оставив лишь одно. Хотела отрезать ломоть хлеба, но на столе не было. Хозяйка спрятала его в ларь.
Едва успела Василинка закрыть ларь, как в хату вошел Макар... Если бы он ругался, обзывал Василинку воровкой, было бы легче. А он молча прошел тристен, подался во вторую хату и плотно закрыл за собой двери.
Пристыженная и растерянная стояла Василинка, потом схватила все - как теперь хорошо осознала, наворованное, - прижала полой армячка и побежала на остров.
Только белый свет ей стал не мил. Словно и солнце уже не так ярко светило, и остров посреди зеленого луга не ласкал глаз. А пастухи кричали:
- Скорей, скорей!
Василинка ела подгорелую яичницу без аппетита, не испытывая никакого удовольствия, и на душе весь вечер скребли кошки.
Расскажет ли Макар Тимошке и матери? А если об этом узнают в деревне и дойдет до ушей Аркадия? Какой стыд, какой позор! А мама, мама что скажет!
Долго после этого досадного случая ходила в страхе Василинка. Порой даже думала: пускай бы уж поскорее раскрылось ее преступление.
Проходили дни, все было тихо. Василинка в душе была благодарна Макару.
ДИВО-ДИВНОЕ
Василинка слышала, как горячо уговаривал отчим бедных крестьян собираться вместе.
- Надобно, мужчины, уже в этом году сеять озимые сообща, - убеждал он. - А то иначе снова останутся не полностью засеянными клины, снова будем без хлеба. Сперва обобщим землю, а на пору сева и жатвы соберемся всем обществом, со своими лошадьми, плугами, сохами, телегами и будем работать старательно, как одна семья. Пока что только в страду будем все вместе управляться. А спустя несколько лет...
И тут уже Василинка давала волю своей фантазии, рисовала мысленно, как оно будет потом. Хватит Лаврену эдак кичиться своей паршивой молотилкой: на широких общих полях, где нет ни меж, ни сорняков, ни камней, и пашут, и сеют, и жнут, и копают картошку машины, множество машин, а на мягкой, жирной почве все растет как на дрожжах. И повсюду электричество - и в домах, и на улице лампочки горят, как солнышки, и в просторных чистых хлевах, где стоят упитанные, гладкие коровы, всегда светло - и днем и ночью. А посреди деревни - красивые каменные дома - здесь и школа и клуб. Нигде не видно высоких плотных заборов, дома приветливо глядят сверкающими окнами на чистую, ровную улицу, а в огородах не свекла растет и не картошка, а цветы, множество цветов...
Задумавшись, Василинка едва не упала, попав в огромную лужину, прямо посреди улицы. "И почему люди не сразу соглашаются с Василием? - думала она, пустив овец щипать редкую траву на сухом выгоне. - Выкручиваются из беды и бесхлебицы, кто как может, сами ни от кого не ждут помощи и соседу не очень сочувствуют. Коли совсем пусто в закромах - идут на поклон к богатому, чтобы выручил. А потом, в страду, всем семейством - на отработки".
Как вчера распиналась перед женщинами старая Халимониха! "Бабоньки, милые, иль не видите вы, что этот бобыль безлошадный на вашем хребте хочет в хозяева вылезть? Самому запрячь некого да и за сохой ходить не хочется, так пускай у ваших мужиков на ничейном поле рубахи на спинах от пота взмокнут!"
Халимонихе верили и не верили, но мерзкие слова западали женщинам в душу, и Василий все чаще натыкался на упорное молчание. Вот и дядя Николай, такой, кажется, верный дружок, и того словно подменили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13