– Да жив-здоров он, тетя Дуся. Стрельба началась, мы и спрятались. Не лезть же под пули!
– Где он?
– В лесу.
– Один?
– Ну… не совсем… В общем, все хорошо.
– Василь, ты чего глаза опускаешь?
– Я не опускаю.
– Что случилось?
– Да ничего, тетя Дуся. Ничего худого. Ночью вдвоем ходить опасно. Еще заберут. Так я один. Задворками. Чтоб вы не волновались.
– Василь, что случилось? - обеспокоенно и настойчиво переспросила Толина мама.
Он не мог рассказать ей про лейтенанта. Это была тайна Великих Вождей.
– Да ничего!… И чего вы беспокоитесь?
Толина мама смотрела на него заплаканными глазами.
– Целый день где-то пропадали. Ночь на дворе. Злата приходила, искала вас. Где Толик?
– Да в лесу же! За речкой.
– Что он там делает?
Василь повел плечами.
– Спит, наверно.
– Господи! Такое время! Немцы вот-вот…
Толина мама села на стул и заплакала. Василь подошел к ней, тронул за плечо.
– Провалиться на месте! Чтоб меня комары заели, тетя Дуся! Жив Толик и здоров. И ничего плохого. Он там с одним человеком.
– С каким… человеком?…
– С хорошим. Больше ничего не скажу, хоть зарежьте, - сказал Василь и добавил тихо: - Тетя Дуся, у вас хлеба нету?
Толина мама утерла слезы и только сейчас заметила, что Василь без рубахи, в майке, кожа на руках и груди в крупных пупырышках, он ежится и старается сдержать дрожь.
Она молча достала из буфета хлеб в плетеной плоской корзиночке. Из бутылки налила в стакан молоко.
Василь откусил хлеб, запил глотком молока. Оно показалось ледяным.
– Вы не подумайте, тетя Дуся, - сказал он, торопливо жуя. - Мы ничего плохого. Утром Толик придёт. Можно, я хлеб возьму? Катьку покормить.
– Катька твоя у Златы.
– Все равно кормить-то надо.
– Возьми. И пиджак вот Толин возьми. Сыро в лесу. А твоя рубашка где?
– Потерял. Днем жарко было, снял, подпоясался ею, а она и потерялась. Да вы не беспокойтесь, тетя Дуся. Утром Толик прибежит.
Василь попытался сунуть руки в рукава Толиного пиджачка, да куда там! Накинул пиджак на плечи, взял краюху хлеба и направился к двери. Обернулся, спросил:
– А чего вы со свечкой?
– Нету света. Говорят, вовсе не будет. Взорвали электростанцию.
До Кролей один квартал. Как-то там Катька? Перепугалась, наверно, до смерти. Оставил "на часок".
Дверь открыла Злата. Она была босой, в длинной белой рубахе, ежилась и переступала с ноги на ногу, видно вылезла из-под одеяла. В руке держала керосиновую лампу.
– Ржавый!… Господи, мы уж и не знали, что подумать. Где ты пропадал? - зашептала Злата.
– Где Катька?
– Спит. Еле уложили. Ни за что без тебя не ложилась.
– Мать спит?
– Спит.
– Идем на кухню.
– Я только обуюсь. - Злата сунула Василю в руку лампу и исчезла.
А он на цыпочках пошел на кухню.
Злата вернулась в домашних туфлях на босу ногу и в накинутой на плечи кофте.
Ржавый сидел за кухонным столом, положив голые руки на выскобленную до белизны столешницу.
– У тебя есть чего пожевать?
– Сейчас жареную картошку разогрею. На сале.
– Не надо. Давай так. И чайник поставь.
Пока Василь уплетал холодную картошку прямо со сковороды, Злата разожгла керосинку, поставила на нее чайник. Присела к столу.
– Ну!
– Не нукай, не запрягла. Гляди, Крольчиха, это такая тайна! Жизнь и смерть!
– Ладно, - девочка поджала губы, сердито сверкнула синевой глаз. - Ты меня знаешь.
Василь придвинулся к ней вплотную и сказал тихо:
– У нас в "вигваме" спрятан раненый лейтенант. Толик с ним остался. А я - в город.
И он рассказал, как лейтенант взорвал мост и как упал в реку, и как они с Толиком его искали, нашли и подумали, что он мертвый. А он оказался живым. И как порвали рубашку и сделали перевязку, и вспоминали ее, потому что никто не мог сделать перевязку так, как сделала бы она, Крольчиха. И как потом несли лейтенанта через лес.
Злата слушала, затаив дыхание, глаза ее сверкали от возбуждения, как два синих драгоценных камня.
Вскипела вода в чайнике, из носика с шипением вырвалась тонкая струя пара.
Злата налила чай в большую кружку. Достала откуда-то банку с медом, густо намазала им большой кусок булки. Василя трясло. Зубы стучали о край кружки.
– Это у тебя нервное, - по-взрослому, словно врач, сказала Злата. - Это пройдет. Выпей чай с медом и ложись к Кате. Не тащиться ж ночью домой. У нас переночуешь.
– Ладно. У тебя бинты-то есть?
– Целая санитарная сумка. Я завтра с тобой пойду.
– Нельзя. Наши уходят. Завтра фашисты придут.
– Интересно! Одному Великому Вождю можно, а другому нельзя? Ты, что ль, лейтенанта перевяжешь? Это ж девчоночье дело бинты крутить! - ехидно сказала Злата, напомнив Ржавому его же снисходительно-пренебрежительные слова.
– Да ладно, - буркнул Василь. - Было. Недооценил… Продуктов бы прихватить побольше. Консервов, крупы. Кто знает, сколько ему в "вигваме" сидеть, пока не поправится.
Катька спала на Златиной кровати, разметав руки во сне. Василь прилег рядом, укрылся краешком одеяла.
Потолок и стены куда-то поплыли, стали растворяться в жарком воздухе. В черном небе закувыркались звезды. И только одна оставалась на месте, словно ее вбили в небо. Да и не звезда это, а фашистская мертвенно-голубая ракета. Ржавый хотел ее скинуть вниз, даже руку выпростал из-под одеяла. Но рука была тяжелой-тяжелой.
А река кипела, и пена на ней была голубой.

8
Гертруда Иоганновна сидела на деревянных нарах в углу камеры, поджав под себя ноги. Ее загнали на самое плохое место возле параши. В камере сидели еще несколько женщин.
Рядом косматая, нечесаная старуха все время шевелила вялыми губами, будто жевала что-то. Арестовали ее за поджог соседского дома. Сидела она давно. Все шло следствие. Старуха ничего не помнила, все путала и жадно набрасывалась на еду, когда раздавали суп-баланду.
Еще в камере сидели две молодые спекулянтки. Они то шушукались, то ссорились, обвиняя друг друга. Дошло бы до драки, да вмешивалась здоровенная женщина в красной кофте и сафьяновых сапожках, которую все называли Олена. Она была в тюрьме завсегдатаем и на этот раз сидела за крупные хищения в какой-то артели. Чтобы утихомирить соседок, она запросто пускала в ход увесистые кулаки.
Когда спекулянткам принесли передачу, Олена отобрала ее, взяла себе лучшую и большую долю, а остальное разделила между спекулянтками и старухой. И только Гертруде Иоганновне ничего не дала.
– А ты, немка, сиди да помалкивай, пока не придушили.
И на самое паршивое место Олена ее загнала. И парашу заставляла выносить вне очереди. И пол мыть.
– Давай, давай, немка. Чистенькой хочешь быть? Шпиёнка!
Гертруда Иоганновна терпела. Она готова была делать все, только бы ее оставили в покое. Хоть ненадолго.
Она сидела молча в своем углу и вспоминала цирк, Ивана, уходившего в армию, мальчиков. Где-то они сейчас? Что бы ни случилось, Флич - надежный друг и за мальчиками присмотрит.
А вот что с ней, с Гертрудой, будет, когда придут "соотечественники"? Поверят ли?
Она старалась представить себе свою первую встречу с ними. И не могла. Не видела их лиц, их глаз. Так бывало перед выходом на манеж. Знала публику, встречалась с ней каждый вечер, а перед выходом не могла унять волнения. И только когда Мальва выносила ее на манеж и она видела лица, лица, лица, глаза, глаза, она успокаивалась. Волнение таяло, исчезало, работалось легко, радостно. Приходил кураж.
Ах, как важны эти встречи лицом к лицу!
Но там - публика, своя, добрая, сопереживающая. А эти, которые идут незваными?
С утра сквозь высокое, зарешеченное окошко доносилась артиллерийская пальба. Женщины в камере притихли, сникли. Одна из спекулянток прошептала тоскливо:
– Господи! Жуть такая.
Днем, когда раздавали баланду, Олена спросила надзирательницу, скривив крашеные губы:
– Что за шум на дворе, гражданка начальница? Конвой по стенкам палит?
Надзирательница не ответила. Глухо щелкнул дверной замок.
– Все, подруги! Мадама пошла пятки смазывать. Попили нашей кровушки! Теперича вашу попьют! - сказала Олена закрывшейся двери, и в прищуренных глазах ее вспыхнуло злорадство.
У Гертруды Иоганновны появилось ощущение, будто где-то внутри, в теле, была спрятана скрученная пружина и вдруг развернулась упруго. Так бывало на манеже перед сложным прыжком. Но она сдержалась, отвернулась, опустила голову, чтобы не увидели ее лица. Мразь уголовная! Спокойно, спо-кой-но… На тебе маска, как у клоуна. И никто не должен видеть твоего подлинного лица. Никто! Ты немка, которую посадили в тюрьму за то, что немка.
И освободят тебя немцы. Если не угодит в тюремную стену шальной снаряд.
Вечером Олена приказала:
– Ты, выноси парашу!
Гертруда Иоганновна поджала губы. Пожалуй, пора. Ну, погоди, гадина! И ответила спокойно:
– Сама понесешь.
– Че-го-о?… - удивилась Олена.
– Сама понесешь, свинья! - произнесла Гертруда Иоганновна с наслаждением.
Олена подошла поближе, посмотрела на Гертруду Иоганновну, которая спокойно сидела на нарах. Остальные женщины притихли, как листья перед грозой.
– Ну, падла, молись своему немецкому богу! Сейчас я тебя разукрашу, - сквозь зубы процедила Олена, замахнулась и с силой ударила немку. И взвыла от боли, не сразу сообразив, что влепила кулак в стенку. А Гертруда Иоганновна сидела на нарах как сидела и с презрением глядела на нее.
В глазах Олены все потемнело от боли и ярости. Она бросилась на Гертруду Иоганновну, стукнулась грудью о нары. Да что ж это? Где немка? Куда она исчезает?
И тут Гертруда Иоганновна ударила ее по шее. Не сильно вроде бы, а дыхание прервалось. Олена рухнула на нары, завыла по-звериному:
– Ты что-о!… Ты что-о!…
– Тихо! Или я тебя буду убивать, - сказала Гертруда Иоганновна и сделала страшное лицо. - Я умею приемшики! - вспомнила она любимое словечко сыновей и подумала с отчаянием: "Если сейчас кинутся все разом - не отобьюсь!"
Но женщины не кинулись. Старуха шевелила губами и меленько крестилась. Спекулянтки сидели на нарах с открытыми ртами, им было интересно поглядеть, как это маленькая немка справится с Оленой.
А Олена бросилась к двери и забарабанила в нее.
– Помогите! Сумасшедшая! Убивают!
В двери открылся глазок.
– Чего кричите?
– Убивают, граждане начальники! Убивают! У нее ножик!
Дверь открылась.
– У кого нож? - грозно спросила надзирательница.
– У нее, - Олена показала на Гертруду Иоганновну.
– Отдайте нож, - надзирательница решительно протянула руку.
– Нету, - ответила Гертруда Иоганновна.
– А где он?
– Не был.
Надзирательница привычно ощупала одежду Гертруды Иоганновны, заглянула под нары и повернулась к Олене.
– Шуточки тут шутите?
– Гражданка начальница, я велела ей парашу вынести, а она меня…
– Будет крик, посажу в карцер, - сказала надзирательница и закрыла за собой дверь.
"Надо довести дело до конца", - подумала Гертруда Иоганновна, подошла к месту у окошка, где лежали вещи Олены, сгребла их в охапку и швырнула на пол.
– Теперь я буду здесь. А ты будешь около параша. Власть меняется. Немцы идут. Ферштеен? И быстро выносить параша!
Гертруда Иоганновна так взглянула на Олену, что та сникла. Даже краска на губах поблекла. Олена молча постучала в дверь.
– Ну, что еще? - спросили в глазок.
– Парашу вынести.
Дверь открылась.
– Давай.
И Олена понесла парашу.
– Теперь будете слушать меня, - сказала Гертруда Иоганновна.
Женщины согласно закивали.
Вечером света не было. Сидели во мраке, словно заживо погребенные. Гертруда Иоганновна боялась уснуть: Олене ничего не стоит придушить сонную.
Артиллерийская стрельба поутихла. Гертруда Иоганновна думала об Иване и детях. Но мысли не были тревожными. Победив Олену, она словно бы перешла какой-то рубеж и обрела уверенность и спокойствие.
Думая о своем, она краем уха уловила щелчок дверного замка. Дверь открылась. Вошла надзирательница с фонарем в руке, подняла его над головой, освещая всю камеру. За ее спиной стояли два конвоира.
– Лужина, выходите.
– Вещи брать? - спросила Гертруда Иоганновна.
– Ни к чему.
Она пошла к двери, сцепив руки за спиной, как положено.
Олена сказала вслед:
– Шлепнут. Как пить дать.
Гертруда Иоганновна шла за надзирательницей длинным пустым коридором. За спиной стучали по цементному полу подковки сапог конвоиров.
Ее ввели в пустую тесную комнату с зашторенным окном. В углу стоял такой же фонарь, как у надзирательницы. А возле, ссутулясь на стуле, сидел мужчина. Лица было не разглядеть. Дверь за спиной Гертруды Иоганновны закрылась. А она осталась стоять.
– Здравствуйте, Гертруда Иоганновна. Садитесь.
Мужчина указал на стул рядом. Она подошла и села на краешек, положив руки на колени.
Мужчина поднял фонарь и подержал его перед собой, освещая ее лицо. И свое. Она узнала Алексея Павловича, того, что долго разговаривал с ней перед арестом.
Алексей Павлович положил ладонь на ее руку.
– Осунулись. Трудно?
Она кивнула.
– Всем сейчас трудно. А вам, верно, вдвойне. - Он вздохнул прерывисто, словно собрался заплакать. - Обижают уголовники?
– Обижали. Сейчас нет уже.
Алексей Павлович улыбнулся.
– Знаю. Мы оставляем город. Завтра здесь будут гитлеровцы.
– Весь день стреляли, - тихо сказала Гертруда Иоганновна.
Алексей Павлович кивнул, поставил фонарь на пол и придвинулся к ней так близко, что она почувствовала на щеке его дыхание.
– Гертруда Иоганновна, на какое-то время вам придется остаться одной. Совсем одной. Лицом к лицу с врагами. Это нечеловечески трудно. Подумайте. Командование не будет настаивать на том, чтобы вы остались. Мы можем забрать вас с собой. Дело найдется.
Алексей Павлович умолк, и она молчала. Вздрагивал желтый язычок пламени в фонаре.
– Вы не знаете, как Петер и Пауль? Добрались до Москвы?
Сказать или не сказать? Майор был очень осторожен. "Взвесь все на месте. И реши сам. Как будет лучше для дела. Она не разведчик. Она - артистка цирка. А у нас не сальто-мортале вертят. У нас в железо надо превратиться, в железобетон".
Реши сам.
Лучшая легенда - правда. Она складывается сама. В ней нет ни сточенных углов, ни заштопанных прорех. Поэтому она неуязвима.
Сказать, что мальцы добрались до Москвы? Посылать человека в ад и солгать ему?
Сказать, что они здесь, в городе? Лишить ее покоя сейчас, когда…
– Замечательные у вас сыновья, Гертруда Иоганновна.
Она сразу насторожилась, подобралась, словно почуяла что-то. Алексей Павлович заметил перемену.
Все может случиться. Самое невероятное. Она может столкнуться с мальчишками на улице.
Они случайно увидят ее.
Их кто-нибудь узнает и расскажет ей.
Им сообщат, что мать служит немцам.
И любая мелочь может привести к непредвиденным, а то и трагическим последствиям.
Нет, лучшая легенда - это правда.
– Они сбежали, - сказал Алексей Павлович.
– Сбежали?
– Да. И явились в НКВД требовать, чтобы вас немедленно освободили.
– Где они?
– Мы хотели переправить их к деду в Березов, но гитлеровцы замкнули вокруг города кольцо. Пришлось спрятать их здесь у надежного человека. На время. Потом, при первой же возможности, мы вывезем их из города.
Гертруде Иоганновне хотелось заплакать, перехватило горло.
Алексей Павлович снова положил ладонь на ее руку.
– Вы за них не тревожьтесь, Гертруда Иоганновна. За ними присмотрят. Но возвращение их в город многое осложнило. Вы можете неожиданно встретиться с ними на улице. Да мало ли. Поэтому командование и не настаивает, чтобы вы остались. Если гитлеровцы вам поверят и вы будете работать у них, мальчики могут узнать об этом.
– Малтшики не поверят, - Гертруда Иоганновна с трудом справилась с комом в горле. - Я знаю своих детей. Они не поверят. Они все поймут.
– Они уже кое-что поняли, - мягко сказал Алексей Павлович. - Мы не могли им сказать всю правду, но кое-что они поняли.
– Ах, малтшики, малтшики, - покачала головой Гертруда Иоганновна.
Они посидели молча. Потом она сказала тихо:
– Вы ждете ответ?… Я родилась в Берлине. И они пришли из Берлина. Я оставаюсь. Я не боюсь.
Алексей Павлович сжал ее руку.
– Удачи вам, Гертруда Иоганновна. В городе вас знают, полгорода перебывало в цирке. Поэтому рассказывайте правду. Муж - в Красной Армии. Мобилизован. Всех мобилизовывали. Дети ушли с цирком. А вас арестовали. Почему? Очевидно, боялись, что вы немка. А там уж по обстоятельствам. Ведите себя естественно. Но будьте настороже. Думаю, им очень нужны будут люди. И людей найти будет нелегко. А вы - немка. И учтите: вас будут ненавидеть.
– Понимаю, - сказала Гертруда Иоганновна.
– Ни с кем не общайтесь. Вас могут проверить. Даже наверняка будут проверять. Наши люди найдут вас сами. Пароль: "Не подскажете ли, где можно починить замок чемодана?" Отзыв: "В этом городе проще купить новый чемодан". Запомнили? Повторите.
Гертруда Иоганновна повторила.
– Вам пора в камеру. Допрос окончен, - сказал Алексей Павлович. - Прощайте, Гертруда Иоганновна. И будьте осторожны. Не торопитесь. Выжидайте. Вживайтесь. Пусть все идет как бы своим естественным путем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34