..
- Ну?! - торопит Анька, умирая от любопытства.
- В общем... Ты только не обижайся... Просто ты в него влюблена!
- В кого? - Лицо у Аньки перепуганное.
Вовке ее жалко. Но он - настоящий друг, он должен все Аньке объяснить, раз она сама еще не понимает!
Недавно он прочитал одну интереснейшую и умнейшую книгу (у мамы под подушкой нашел). Называется "Психология подростка". Читается взахлеб, как "Три мушкетера"! Вовка столько нового открыл для себя, что сначала был просто сам не свой.
Например, оказывается, что все люди в их с Анькой возрасте обязательно влюбляются, можете себе представить! Ну, так положено, и никак без этого нельзя. А влюбившись, они и сами не понимают, что с ними происходит. Да и откуда им знать, ведь с ними такое впервые...
Взрослые, так те сразу догадываются, им не впервой. Ну, они сразу начинают бегать на свидания, дарить цветы и, хотя и так все понятно, на всякий случай еще и объясняются друг другу в любви.
У детей же все не так... Допустим, скажет мальчик девочке: "Приходи на свидание"... А девочка знаете что в ответ ему? "Дурак!" И даже может портфелем по голове стукнуть! Сами понимаете, что, если тебе дали портфелем по башке, дарить цветы просто глупо!
А уж в любви объясняться... Пусть ненормальные объясняются! Стыдно, неужели непонятно? Как это - взять и сказать: "Я тебя люблю". Лучше уж, как некоторые, нарисовать любимую девочку в тетрадке для ролей и подписать: "Вера - дура"... Или, как некоторые другие, ходить и твердить: "Я его терпеть не могу!"
В общем, ясно, что тогда, четыре года назад, когда клялись не влюбляться, были они маленькие и глупые... Никуда им от этой любви не деться... Вот только как же - дом у моря?.. Может, все-таки как-нибудь можно, чтоб и дом у моря и влюбляться?
- В кого! - переспрашивает Анька уже грозно.
- В кого, в кого... В Кузю, - говорит Вовка Гусев.
Обратите внимание: он совершенно не заикается и ждет, что Анька его за это похвалит. Но напрасно он ждет.
- Ты что - дурак! - Анька сверкает глазами. - Да я его терпеть...
- Это тебе только кажется, - перебивает Вовка. - А на самом де...
Но договорить он не успел: Аня Елькина изо всей силы двинула ему локтем! Вовка лязгнул зубами и смолк.
- Еще хочешь?!
- Хо-хо-хо... - От обиды у Вовки опять встал поперек горла проклятый треугольник. Ах, Анька, Анька... Ты была Вовке Гусеву лучшим другом, а теперь мало того, что влюбилась в какого-то там Кузю, так еще и дерешься, будто Вовка в этом виноват.
- Иди отсюда, раз ты такой неумный! - закричала Анька. Гусятина-поросятина!
Вовка онемел. Никогда, никогда она такого ему не говорила! Только самые страшные враги обзывали так Вовку.
Он встал и, хромая, пошел прочь. Уйти хотелось гордо, без слез, но не вышло. Не от боли были те слезы. От обиды.
- Ну-ну-ну и целуйся со-о своим Ку-ку-ку!.. - мучительно заикаясь, выкрикнул он.
Тяжелый Анькин унт, пролетев в нескольких сантиметрах от Вовкиной головы, стукнул в стенку.
- Ма-а-азила! - завопил Вовка. - Влю-у-убилась, влю-у-у...
У Аньки, между прочим, было два унта. И во второй раз она, между прочим, не промахнулась.
Это точное попадание произвело на Вовку Гусева довольно странное действие: он покачнулся, глаза его остекленели на мгновение. Но он не замолчал!
- Мазила! Влюбилась! Влюбилась! Так тебе и надо! - во все горло кричал он, несясь по коридору и всхлипывая.
И при этом совершенно не заикался!
"ПОЙ МНЕ ПЕСНЮ ПРО ЛЮБОВЬ!"
С грохотом обвалилось синее Анькино небо.
Треснув, рассыпалась на кусочки радуга.
Покосился, ушел в песок по самую крышу дом на берегу моря.
Померкло солнце, сорвались с неба звезды.
Ничего не осталось - мрак и пустыня. Только страшно, выжидающе горит рубиновый огонь Машины.
Хорошо, хоть пожарный кран No 1 среди такой катастрофы стоит надежно, незыблемо, прикрывает Аньку от падающих обломков.
Сказал Вовка свои глупые слова - и будто выпустил джинна из бутылки.
- Неправда! - бормочет Анька с отчаянием. - Ни в кого я не... Неправда, неправда!
Но все так и было, как Вовка сказал. Анька и сама уже давно догадалась об этом. А потом как-то забыла.
Так сны забываются: снятся, снятся - и ты спешишь куда-то, так бежишь, так боишься опоздать, что земля уходит из-под ног, и, раскинув руки, вот уже летишь ты в небесном просторе, кричишь что-то, смеешься и плачешь.
Поди вспомни, проснувшись, куда это ты спешил так, отчего смеялся, плакал отчего?
- Неправда, не хочу! - твердит влюбленная Анька, сидя под пожарным краном, а вокруг дымятся развалины ее мира, славного, привычного мира, где прожила она почти двенадцать лет, твердо зная, что все девчонки воображалы и болтушки, что никакой любви нет, а есть только верная дружба.
Навязалась на Анькину голову проклятущая любовь эта, а зачем она, что с ней Аньке делать?
- Не хочу! Не надо мне!
- Крику-то! Шуму! - недовольно проскрипел тонкий голосок, и из-под обломка радуги вылез помятый Карл Иванович. - Конец света, да и только.
Он оглядел Анькины руины и попенял, осерчав:
- Эка любовь-то у тебя неповоротлива, все вдребезги разнесла...
Анька молчала, тоскливо глядела мимо.
- Вечно так, - брюзжал Карл Иванович, - дров наломают, а ты отдувайся. Ну чего зыркаешь? Живо мне песню пой! Про любовь.
- Я про любовь не знаю! - мрачно созналась Анька.
- Тьфу, и чему вас нынче в школе-то учат? Подпевай!
И он затянул тихонько:
Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная,
Ты у меня одна, заветная,
Другой не будет никогда...
Карл Иванович трудится, что-то строит из обломков и поет.
Анька сидит под пожарным краном и мрачно подпевает.
- Шибче, шибче пой, а то у меня ничего не получится! - командует работяга сверчок.
Анька подпевает шибче.
И вот потихоньку возвращается на место рухнувшее небо, но уж больно оно серенькое, пасмурное. Однако вот и звезды загораются.
- А солнце где? - уныло спрашивает Анька. - А радуга?
- Много хочешь, мало улыбаешься! - строжает Карл Иванович. - Ты пой, пой давай.
В ЗАКОЛДОВАННОМ ЛЕСУ
Лес стоял синий, туманный, но вот Кузя и Катя выехали на огромный белый склон, и он вдруг засиял ослепительно.
- Смотри, смотри! - ахнула Катя. - Как в сказке! Будто он был заколдованный, а мы пришли и расколдовали.
Если бы такое сказала не Катя, а какая-нибудь другая девочка, Кузя поморщился бы только: какие еще сказки, просто солнце поднялось выше верхушек сосен и кристаллы снега отразили его лучи, неужели непонятно!
Но с Катей все было иначе, все, что говорила она, полно было прекрасного, таинственного смысла. Почему-то рядом с Катей Кузя начинал замечать то, что раньше казалось неважным и ненужным.
Когда он ее видел, внутри у него делалось так тревожно и радостно, что просто взял бы и полетел.
В общем, надо честно признать: хоть и считал Кузя чувства ненужными и отжившими, рядом с Катей становилось ясно, что в самом Кузе они отжили еще не окончательно. Это плохо. Надо с ними (с чувствами то есть) бороться и искоренять, чтоб не мешали жить. Ведь Кузя хочет стать мудрым, как электронно-вычислительная машина. Но вот беда: когда Катя рядом, бороться и искоренять эти самые чувства бесполезно - их так много, что, того и гляди, они сами искоренят Кузю вместе с его умной Машиной, вот какие дела...
Понятно, что Кузя пытается им не поддаваться. Ему, например, сейчас очень хочется сказать Кате: "Я люблю тебя!" - а он вместо этого принимается громким голосом рассказывать о своей Машине: какая она будет умная, все за всех рассчитает и не даст никому делать глупости.
- Все будут счастливые, потому что Машина не допустит страданий! горячо говорит Кузя и при этом размахивает руками. - Приведу простой пример, чтоб тебе было понятней...
Вы ведь уже знаете: Кузя любит объяснять все на простых примерах.
- Простой пример: представь себе, что какой-нибудь Саша полюбил какую-нибудь Наташу. Они поженились. А спустя некоторое время выяснилось, что они, оказывается, ошиблись: им только казалось, что они любят друг друга. А теперь им стало совершенно ясно, что они терпеть друг друга не могут! И вот они живут и страдают. Ссорятся, говорят друг другу злые слова. Конечно, никто им не запрещает расстаться, разъехаться в разные концы города (можно и вовсе в разные города) и больше никогда друг друга не видеть. Но у них, между прочим, есть сын. Назовем его Алеша. И если они расстанутся, то страдать перестанут, но тогда страдать будет Алеша. Он ведь их обоих любит...
Катя внимательно слушает Кузю.
- Так вот! - строго говорит Кузя. - Моя Машина таких ошибок просто не допустит! Она все быстренько сосчитает и выдаст ответ: "Саша и Наташа! Вы друг другу не подходите. Выбросьте все эти глупости про любовь из головы, быстренько разойдитесь в стороны, и чтоб я вас больше вместе не видала!" Понимаешь, как все будет справедливо и хорошо? - спросил Кузя, а Катя вдруг засмеялась, взъерошила длинному Кузе волосы:
- Какой ты, оказывается, еще ребенок...
МЯТЕЖНЫЙ ЗАЙЦЕВ
Бедный Вовка! Он поссорился с Анькой. Навсегда. Прощай, Анька, ты оказалась предательницей! Прощай, дом на берегу моря... Плохо Вовке Гусеву, тоскливо, а тут еще Мотя пристал - тащит Вовку к аптечке. При чем тут коленки, когда у Вовки душа болит. Разве йод поможет?
Мотя, между прочим, тоже бедный... С минуты на минуту может явиться в Дом пионеров классная, уж она наговорит Михаилу Павловичу!..
Надо что-то придумать, отвести от Еремушкина беду. А что придумать?
Мотя ведет Вовку в репетиционную, там аптечка. Вовка молча упирается. Мотя молча тянет. Каждый думает о своем, и вдруг...
- Да отцепись ты от меня! - сказал сердитый взрослый голос в соседнем коридоре. - Что ты лезешь не в свое дело!
Ужасно, между прочим, знакомый голос... Где-то они его слышали, и Мотя, и Вовка.
А невзрослый вежливый голос Славы Зайцева ему отвечал:
- Уходи отсюда, пожалуйста. Все равно я тебя туда не пущу.
- Я тебя и спрашивать не буду!
- Ты туда не пойдешь!
- Пойду!
- Не пойдешь!
Странный это был разговор. И шел, видно, давно.
- С кем это он? - подивился Мотя, устремляясь к месту действия. Вовка поплелся за ним.
В соседнем коридоре, спиной к ним, стоял давешний Вовкин незнакомец, то ли иностранец, то ли еще кто.
"Я ж окно-то так и не открыл, - вспомнил Вовка. - Как же он сюда попал?"
Незнакомец стоял сунув руки в карманы, и даже так, со спины, он казался Вовке ужасно знакомым.
"Где же я его видел?" - попробовал припомнить Вовка Гусев.
- Тебе ясно говорят: уходи! - Голос у Славика Зайцева был напряженный, отчаянный.
- Знаешь что! - разозлился странный незнакомец. - Надоел ты мне!
Он шагнул вперед и, легко отодвинув Славика, пошел по коридору.
Зайцев некоторое время стоял и смотрел ему в спину.
- Стой! - вдруг крикнул он. - Обернись!
Голос Зайцева зазвенел от незнакомой и пугающей решимости.
Незнакомец с досадой оглянулся. Ах, какое знакомое у него было лицо: усы чуть закручены, орлиный нос... Вот только глаз не видно из-за черных очков.
"Где же я его ви..." - только и успел подумать Вовка, а больше он ничего не успел. Потому что тут образцово-показательный ребенок Слава Зайцев подлетел к усатому и дал ему в глаз...
Усатый был высок - Зайцеву пришлось подпрыгнуть... Очки слетели, мужественное усатое лицо дрогнуло...
И в этот миг Вовка Гусев его узнал!
- Д'Артаньян! - ахнул он, будто наяву увидав: над Парижем поднимается солнце, а в город въезжает отважный мушкетер на костлявом коне...
И вот теперь любимый герой, на которого десять дней подряд Вовка любовался, затаив дыхание у телевизора, стоял посреди коридора, а под левым глазом у него медленно начинал светиться "фонарь"...
- Отлично! - радостно крикнул Мотя. - Вы - Павлик! Я вас сразу узнал.
Павлик стоял и держался за глаз, а мятежный Зайцев глядел исподлобья на дело рук своих... Слава и сам от себя такого не ожидал, но что было делать? Ведь жалоба пока дойдет...
"Конечно, драться нехорошо, - успокаивал себя примерный ученик, круглый отличник, гордость школы. - Но может быть, с нехорошими людьми драться все-таки можно?.."
Вопрос этот пока остался нерешенным. Потому что дежурный режиссер показал Славику свой большой кулак и сказал:
- Не тронь его, Зайцев! Он мне нужен живой...
ВАСИЛИЙ БАЛАБАНОВ В РОЛИ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
Недаром, ох, недаром ходил перед самой елкой за Генкой Овсянниковым танцор Вадик Березин и предлагал свой японский фонарик:
- Давай меняться!
Генке фонарик понравился, но когда он услышал, на что...
- Обалдел?! - только и спросил он у Вадика. И ушел, крутя пальцем у виска, переодеваться.
Натянул кольчугу и шлем, взял меч-кладенец и пошел за кулисы...
А когда вторая елка уже подходила к концу и назревал смертный бой Доброго Молодца со Змеем Горынычем, Мотя, пробегая мимо электрораспределительного щита, услышал оттуда глухое неистовое мычание...
"Анька!" - сразу подумал он и распахнул дверцы.
Но то была не Анька. То был Добрый Молодец Генка Овсянников... В трусах. Надежно связанный. С собственной майкой во рту.
- Ты чего тут делаешь? - обалдело поинтересовался Мотя.
Генка не отвечал, только дико вращал глазами.
Мотя сообразил наконец вынуть майку у него изо рта, и уж тут Генка заговорил... Точнее, закричал:
- Ну, он у меня узнает! Он поплачет у меня!
- Кто?
- Огнем спалю! - донесся со сцены жуткий рев Змея Горыныча.
Это означало, что бой Добра и Зла начался.
- Погоди... - сообразил вдруг Мотя. - Если ты - тут, то кто тогда там?
И дежурный режиссер уставился на сцену, где бились не на жизнь, а на смерть Горыныч и Добрый Молодец.
На глазах у Генки появились злые слезы.
- А ну, развязывай меня, живо! - завопил он. Но было уже поздно...
Надо сразу сказать: Добро и Зло бились на славу! Хвост у Горыныча был уже оторван. Меч у Доброго Молодца был уже сломан. Но ни того, ни другого подобные мелочи не останавливали - они сошлись врукопашную!
Поначалу зрителям это понравилось, но потом они заметили с недоумением: Горыныч, кажется, побеждает...
- Дай ему, Добрый Молодец! - надрывался зал.
Но Змей уже сидел верхом на противнике.
- Так не бывает! - бушевали юные зрители. - Неправильно!
И уже выбирались из рядов добровольцы: разве можно допускать, чтоб в сказке победило зло?
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не прозвучал из последнего ряда тяжелый рокочущий бас, вмиг перекрывший шум в зале:
- Горыныч, ты что творишь, пропади ты пропадом!
Большой седой человек стоял там и грозил чудищу кулаком. Видно, это был добрый волшебник: голос его произвел на победителя-змея ужаснейшее впечатление - трехголовый злодей втянул все свои головы в плечи, съежился и опрометью кинулся вон со сцены...
ИЗГНАННИКИ
За кулисами ни смеха, ни беготни. Все замерло, как перед большой июньской грозой, когда синяя грозная туча медленно встает над горизонтом. И всем хочется спрятаться, затаиться...
Хоть бы гроза прошла мимо!
Но нет, вон она, надвигается: это, копя в глазах молнию, решительно шагает за кулисы Михаил Павлович.
Гремит раскат грома:
- Балабанов, Гусев, Овсянников, вы больше в елках не играете. Можете гулять!
Ослепительная ветвистая молния бьет Вовку, Балабанчика и безвинного Генку Овсянникова в самое сердце.
- А меня-то за что? - тоскливо спрашивает Генка. - Меня ж связали...
Михаил Павлович смотрит из-под насупленных бровей, строгий и безжалостный:
- Коли ты позволил себя связать и не сберег оружие, ты не Добрый Молодец, а мокрая курица. Отправляйтесь с глаз долой, и чтоб до конца каникул я вас здесь не видел.
Балабанчик, Вовка и мокрая курица понуро переминаются с ноги на ногу. Конечно, они виноваты, но чтоб прогнали... Это уж слишком большое наказание. Как же так: все будут здесь, вместе, а они - там. Страшно даже думать об этом.
- Михаил Павлович, мы больше так не будем! - испуганно обещают провинившиеся. - Честное слово!
Но на сей раз Михаил Павлович и разговаривать не желает. Он глядит мимо, он их не видит в упор.
Надо уходить.
Изгнанники бредут в раздевалку.
- Ну и ладно! - бормочет под нос Балабанчик. - Подумаешь! Да переживем... Правда, Вов?
Вовка молчит, глядит в сторону.
- Все из-за тебя, Балабанище! - сердито бурчит Генка, натягивая пальто.
- Конечно! - огрызается Васька. - Вали все на рыжего.
Но он и сам понимает, что кругом виноват.
Балабанчик садится на подоконник, Вовка устраивается рядом.
- Вы чего? - удивляется Генка. - Пошли лучше, а то еще больше влетит!
А куда уж больше?
Они сидят на подоконнике, болтают ногами и молчат.
О чем говорить?
Ясно, что Вовка пострадал из-за Балабанчика. И конечно, он может рассказать другу Ваське все, что он о нем думает. Но зачем? Балабанчик и так все понимает. И разве станет лучше, если Вовка поругается еще и с Балабанчиком?
Дома попадет за то, что сбежал. Нога болит. С Анькой поссорился. И из театра выгнали... Черный день, невезучий.
- Вов, - толкает Балабанчик плечом своего безутешного друга. - Вов, ну не злись... Пойдем Аньку поищем.
Вовка Гусев мрачно мотает головой.
- Сам ищи! Она под пожарным краном сидит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11