И не обманывалась.
- Ольга Денисовна! - догнал однажды директор, когда она шла в кабинет литературы и русского языка, где со стен на учительницу и учеников глядели мудрые очи Пушкина, Белинского, Толстого, Достоевского, Чехова... На окнах цветы. В светлых шкафах, изготовленных для школы номер один шефом производственным комбинатом, - книги, пособия, пластинки, диапозитивы, киноаппарат. Телевизор новейшей марки возле доски. Не случайно школа носит первый номер. Оборудована - дай бог столичной.
- Ольга Денисовна! - догнал возле кабинета директор. - Я хотел, гм... да. Хотел вас просить помочь в одном деле. Хотя, гм... пожалуй... - он оборвал себя.
И стоял. И глядел. И она глядела на него, будто ждала приговора.
- Нет, кого-нибудь другою попрошу...
Сказал и оставил ее, как всегда последнее время, прибитой.
Никогда раньше у Ольги Денисовны не дрожали руки. Сейчас раскрывает журнал, а руки дрожат. И голос осел. Она видела, ребята не узнают ее голоса и в удивлении глядят на нее. И даже, казалось, реже обращаются с вопросами, как будто теряют к ней интерес.
И вдруг - и это было не воображаемое, а действительное, на самом деле, - вдруг она забыла название статьи Добролюбова, с которой хотела сегодня познакомить ребят. Забыла. Начисто. Забыла имя Добролюбова.
Это продолжалось несколько секунд, наверное, не дольше минуты, когда горло заперла спазма, не дохнуть. Огромным усилием воли Ольга Денисовна взяла себя в руки, вспомнила название статьи и сносно провела урок.
А затем и - это уже, конечно, истерика в результате бессонных ночей пришла в кабинет директора. Он как будто ее поджидал.
- Садитесь, Ольга Денисовна! Я давно хотел поговорить с вами, давно замечаю. Что поделаешь, Ольга Денисовна!
Все-таки, должно быть, он человечный, как сочувствует, как приветливо встретил!
Он разжалобил ее своими участливыми словами и тоном. Она всегда была чувствительна, разжалобить ее не стоило ничего: поговори только ласково.
- Не знаю, что и делать... - снова осипнув от подступивших слез, начала она.
- Да, я вижу, все видят, - подхватил Виктор Иванович. - Возрастная болезнь, Ольга Денисовна, никого не минует. Тяжело, понимаю, весьма тяжело. Но школа... общество... требуют...
Он что-то лепетал, бормотал, бегал глазами, а она все не догадывалась, куда он гнет. Все еще слышала в его лепетании участие и ожидала совета.
- Посоветуйте, Виктор Иванович. Может быть, к врачу обратиться? И сплю я плохо... Что делать?
- Ольга Денисовна, какой в вашем положении вы можете совет ожидать? Наше государство гуманно. Ведь не будете вы спорить, что закон о пенсии есть прекрасное свидетельство гуманности нашего советского общества, нашей заботы о старости?
Так в темноватом, неуютном кабинете директора впервые было произнесено слово п е н с и я.
5
В этом году школьные занятия после каникул начинались в первый день недели - понедельник.
Утренний город похож был на движущийся сад или какое-то театральное действие. Из подъездов и калиток выходили девочки в белых фартучках и мальчики с белыми подворотничками. И несли цветы. Лиловые астры, царственные, будто отлитые из воска гладиолусы, бордовые гвоздики, осенние розы застенчивых скромных окрасок.
Особенно трогательными были малыши-первачки. Девочки, осознавая важность момента, несли букеты благоговейно, правда, стараясь не прижимать к груди, чтобы не зазеленить фартук; мальчишки тащили охапки цветов, как веники, только что не под мышкой.
Взрослые при виде детей улыбались. Можно подумать, все хмурые люди в этот день куда-то исчезли из города. Остались одни добряки, которым милы взволнованные, озабоченные ребячьи рожицы, цветочное шествие и тихие желтые бульвары, придающие родному городу свои особые черты.
В бывшем восьмом "А", теперь девятом, учителей, как и в других классах, ожидали букеты более или менее равноценные, однако два выделялись - самые богатые, пышные, нарядные для Ольги Денисовны и Королевы Марго.
Королевой Марго была математичка Маргарита Константиновна.
Довольно порядочно лет тому назад весь город с невероятным азартом, правдами и неправдами добивался, добывал и читал "дефицитный" переводной роман "Женщина в белом". Еще раньше с таким же азартом, взахлеб читались тома "Саги о Форсайтах". И хотя произведения эти отнюдь не равнозначны, спрос на них был одинаков. Все ломились за книгами; некоторые, чтобы прочитать, другие - поставить на книжную полку для украшения комнаты, как ставится на тумбочку ваза.
Нынче в моде стал роман Александра Дюма.
- Знаете что, - сказала однажды Маргарита Константиновна, - в Москве организован обмен макулатуры на книги. Между прочим, при везении можно раздобыть Дюма.
- А зачем им макулатура? - спросил Женя Петухов, любивший во всем добираться до сути.
Неожиданно Маргарита Константиновна обнаружила познания в этом вопросе и, не пожалев оторвать от урока математики десять минут, подробно изложила ребятам, в чем дело.
- Дело в том, что, представьте, на каждого жителя в нашей стране уходит в год пять деревьев. Представьте, чтобы выпустить для вас книги, тетради, делать вот эти школьные парты, строить дома, надо в год вырубить пять деревьев на каждого. Представьте - пять деревьев на каждого! - почти с ужасом повторила учительница. - А кто из вас посадил за свою жизнь хотя бы одно дерево, ну-ка? Ты? Ты? Никто. Так вот если ты, ты или ты (она указывала пальцем) соберешь и сдашь государству шестьдесят килограммов макулатуры - все равно, что вырастил дерево - сосну, ель, дуб, лиственницу. Сколько вас? Тридцать восемь, я - тридцать девятая. Считайте, мы посадим тридцать девять деревьев!
Она так их разагитировала, что все спешно принялись собирать старые газеты, брошюры, пакеты, бумажные коробки и т. д., тем более что в московских пунктах сбора макулатуры в обмен выдается квитанция. Беги в книжный магазин, меняй квитанцию на Александра Дюма.
Обещанный Маргаритой Константиновной Дюма особенно подогревал усердие ребят.
В один прекрасный день Маргарита Константиновна возглавила группу учеников, нагруженных едва не тонной отжившей бумаги, и отправилась с ними на электричке в Москву. Часа через два они стояли у пункта сбора неподалеку от Третьяковки, в которой бывали с Ольгой Денисовной, после чего на кольцевом автобусе "К" поехали в книжный магазин, и - счастливцы! - вечером возвращались домой с единственным раздобытым экземпляром романа Дюма "Королева Марго".
Всю дорогу из рук в руки передавалась довольно толстая книга в сером коленкоровом переплете с золотым тиснением имени автора и названия романа и изящным и странным силуэтом королевы Марго.
Книгу читали по очереди. Вот тогда-то руководительница класса и получила прозвище Королева Марго. Ей не замедлили сообщить об этом на одном из уроков.
- Не пойдет! - категорически отрезала она. - Королева Марго - коварная женщина.
- А красивая!
- Королева Марго деспотична.
- А красивая! - возразили ей радостным хором.
- Жестокая, - спросила учительница.
- Красивая! - твердил класс.
- Ну, так и быть, - сдалась учительница, порозовев от смущения, неуверенная, педагогично ли она поступает.
- Пусть будет по-вашему. Тем более что Горький тоже сочинил себе королеву Марго. Прочитайте "В людях", там многое найдете...
Учительница математики и вправду была хороша. Высокая, стройная, с прямыми до плеч волосами, в модной под мужскую рубашку блузе в голубую полоску, с широкими обшлагами и отложным воротничком, в синей юбке и синем кожаном жилете, она восхищала девчонок "стилем". Мальчишкам тоже нравилась привлекательная внешность учительницы, но вслух они ценили в ней образованность. "Интеллектуал", - говорили о ней.
Это что? В представлении старшеклассников школы номер один это значило - знать чемпионов по футболу и шахматам; всех, наших и не наших, космонавтов: лауреатов международных музыкальных конкурсов; быть в курсе научных открытий в объеме статей и дискуссий популярных молодежных журналов.
Старшеклассники были поражены, когда оказалось, что математичка довольно прилично играет в шахматы и судит оригинально о Фишере, что, будучи москвичкой, знакома (правда, по чистой случайности) с одним из братьев Старостиных и на московском стадионе "Динамо" и в Лужниках видела немало выдающихся матчей и может о них рассказать; слушала в консерватории Эмиля Гилельса, Святослава Рихтера, Козловского и других знаменитых артистов.
Ого! Ребята, даже Гарик Пряничкин, чьих ниспровергательных идей панически боялась Марья Петровна, прониклись уважением к математичке. Но все же решили ее испытать и, специально выискав в астрономическом журнале вопрос с заковыркой, обратились к ней с одной лишь целью - увидеть, как она себя поведет. Она повела себя так, как только и могло ребятам понравиться. Ответила просто:
- Ребята, не знаю.
Без суеты и хитростей, не боясь уронить авторитет.
- Не знаю. Поищу, если уж непременно вам нужен ответ.
Итак, в первый день школьных занятий Королеве Марго был вручен прелестный букет. Цветы для Ольги Денисовны пока были спрятаны в парте Милы Голубкиной, низкорослой плотной девицы пятнадцати лет, не очень милой наружности, с упрямым взглядом, почти всегда без улыбки, но отличницы и старосты класса. Ей и надлежало преподнести учительнице цветы.
В перемену после двух часов математики девятиклассники понеслись в кабинет русского языка и литературы. Они топали, как стадо диких бизонов. Так неслись с этажа на этаж все остальные ребята. Отчего школьники не шли нормальным шагом в очередной кабинет, а мчались с угорелым видом, кидали сумки и портфели у двери, а затем начинали толкаться и валтузить друг друга - объяснить можно лишь избытком юной энергии. Так и объясняли педагоги суматоху при переходе классов из одного в другой кабинет, что при бесспорных достоинствах кабинетной системы обучения являлось некоторым его недостатком.
Обычно кабинет для уроков отпирает учитель, но Мила Голубкина, инициативная особа, взяла в учительской ключ сама, и девятиклассники расселись по местам, ожидая Ольгу Денисовну, а Мила Голубкина положила розы на учительский стол.
Звонок едва отзвенел, когда в кабинет вошел директор и следом за ним незнакомый молодой человек, порядочно упитанный, несмотря на молодые годы, с девичьей ямочкой на подбородке и светлыми, слегка навыкате глазами. Женя Петухов, сосед по столику Ульяны Олениной, довольно громким шепотом поделился с ней:
- Это еще что за субъект?
- Представляю вам нового учителя, - обычным авторитетным тоном произнес директор.
- У нас по расписанию литература, - сказал кто-то.
- Представляю вам нового учителя по литературе и русскому языку Павла Игнатьевича Утятина.
- Хи-хи! - послышалось за ученическими столиками. А Гарик Пряничкин почти вслух:
- Утя! Утя!
Не Пряничкину бы насмехаться над фамилией нового учителя! Гарик сам терпел от неблагозвучности, прозаичности и даже несколько смешноватого смысла своей фамилии. Быть бы Царевым, Гималаевым, на худой конец Доброхотовым.
В младших классах дразнили: "Пряничкин, дай пряничка!"
Он с малолетства был силен и ловок и дубасил всех, кто рисковал оскорбить его честь. Потом он нашел другую защиту своей чести. Открыл в Большой Советской Энциклопедии близкие себе по звучанию и внешнему смыслу фамилии: троих Прянишников. Почти Пряничкины. Он выбрал из них живописца. Передвижник, академик Петербургской Академии художеств. Чуть не полторы страницы отхватил в Большой Советской! Не отхватил, потому что давно нет в живых, - отвели, еще почетней!
Гарик внимательно познакомился с репродукциями нескольких картин Иллариона Михайловича Прянишникова, представленных Большой Советской. Его не трогала живопись этого художника. Но признан, знаменит, прославлен в энциклопедиях. Гарик щеголял Прянишниковым, будто состоял с ним в родстве, вел род от него. И так много о нем говорил, что прослыл знатоком живописи, будущим искусствоведом, вторым Стасовым. Так вот он, Гарик Пряничкин, и приклеил на первом же уроке новому преподавателю кличку: "Утя".
Бедный Павел Игнатьевич, нелегко ему будет избавиться от мгновенно прилипшего прозвища. Он покраснел, как девчонка, круглые щеки стали похожи на два розовых яблока.
- У нас учительница Ольга Денисовна, - сказала Ульяна.
Хихиканье смолкло.
- Где Ольга Денисовна? - спросил кто-то вслед за Ульяной.
- Мы хотим, чтобы нас учила Ольга Денисовна.
- Тише! - прикрикнул директор. - Тише! - повторил спокойно, когда класс затих. - Ольга Денисовна ушла на пенсию. Она стара и больна. Наше государство и общество покоят старость.
- Она не очень старая, - возразил класс.
- Отчего нам не сказали, что она уходит на пенсию? - спросила Ульяна Оленина.
- Я вам говорю.
- Отчего она не пришла к нам проститься?
- Этого я не знаю. Ваш новый учитель Павел Игнатьевич. Вы не малые дети и должны понимать, должны создать новому молодому учителю атмосферу, обстановку...
Директор произнес недлинное, подходящее к случаю вступительное слово. И оставил класс и учителя.
- Здравствуйте, ребята, - улыбнулся учитель. Улыбались губы, в глазах было смятение. Он поправил галстук и никак не мог перестать улыбаться. Все видели - он безумно смущен и боится их, учеников девятого "А".
- Наша тема сегодня...
Но тут Ульяна Оленина поднялась, медленно подошла к учительскому столу, взяла букет белых и красных роз.
- Эти цветы мы хотели подарить Ольге Денисовне.
Учитель жалко мигнул, улыбка сползла с его вздрагивающих губ.
- Цветы не для вас, для Ольги Денисовны, - при полном молчании класса повторила Ульяна.
6
Летние месяцы, как обычно, Ольга Денисовна провела у двоюродной племянницы, фельдшерицы детской амбулатории в большом селе на высоком берегу Волги.
Как обычно, ходила с ребятишками племянницы в лес за грибами и ягодами, варила варенье, солила волнушки и рыжики. Вечерами, сидя на скамейке под окнами дома, наблюдала жизнь села. Вела разговоры. Читала.
Охотней газеты. Всю жизнь истово любила и знала художественную литературу, а сейчас отчего-то поостыла к современным романам и повестям. "Наверное, случайно мне попадается не очень удачное или душа охладела", думала Ольга Денисовна, помня кипения страстей на своем литературном кружке.
Говорят, нынешние школьники чаще скептики, маловеры, "тургеневых" не признают, вместо любви у них секс, вместо идеалов - замши, джинсы, дубленки, всяческий модный вздор.
Нет, Ольге Денисовне в ее общении с ребятами сквозь внешнюю развязность, несносную бездарь жаргона - "закадрил", "вреднячка", "дико нравится", "ах, здорово, в смысле колоссально", - сквозь мнимую или действительную лихость открывалось то чистое и самолюбиво застенчивое, что и есть юность, которую она любила.
Должно быть, надо владеть особым ключом, чтобы в ином лохматом подростке, запертом на замок от любопытствующих вопросов и взглядов, или, напротив, "отрицателе"-краснобае (их-то пуще всего боялась Марья Петровна) открыть глубоко упрятанное н а с т о я щ е е.
Должно быть, Ольга Денисовна владела тем ключом, сама иной раз не ведая, почему в одном случае действует так, а в другом эдак, чтобы растить в своих учениках н а с т о я щ е е.
"Жизнь движется. А нынешнее лето из особых особое, - думала Ольга Денисовна, сидя на скамейке у дома, с тихой грустью глядя на багровый закат. - Особое лето. В Финляндии идет небывалое за всю историю всех государств совещание о судьбах Европы. Тесная, маленькая Европа! Одна водородная бомба, и тебя нет. Нет с твоими музеями, прекрасным искусством, твоими народами". Ольга Денисовна привыкла, узнавая новое, что взволнует, представлять, как будет делиться с ребятами. В такой день откладывались в сторону планы, программы. Иногда (это уже сущая крамола!) отменялась даже контрольная.
Она входит в класс, или теперь, вместо класса, кабинет русского языка и литературы, и ребята, хитрецы, мгновенно угадывают, опроса не будет, учебники прячутся в стол. Ребята не знают, о чем она будет говорить. Но уж, конечно, не о поведении, дисциплине, успеваемости и прочих абсолютно необходимых вещах.
- Вдумайтесь, ребята! Впервые за все существование человечества собрались правители и представители стольких стран дать торжественное слово: не воюем никогда. Вы не знаете, ребята, что такое война. Пусть будет, чтобы никогда не узнали. И слушайте... - тут она понижала голос, потому что подходила к тому, что ее особенно трогало - по натуре она была лириком и не только в искусстве, но и в вопросах политики искала и находила лирическое, - слушайте, ребята, это Победа Разума. Верные, большие слова! Победа Разума. Если бы Разум всегда побеждал!
- Если бы... - иронически повторил Пряничкин.
- Надо всем смеешься, Гарик, - серьезно и грустно сказала она.
Кто-то погрозил ему кулаком.
...Но тут Ольга Денисовна обрывала свои мысленные речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12