Еще чаще приходила на память мать. Было жутко слушать рассказы партизан об издевательствах фашистов над пленными, над теми, кого угнали в Германию. Там и его мать. Стоило подумать о матери перед сном, как ночью она непременно снилась. Изможденная и почерневшая. Искусанная овчарками. Она тянула руки навстречу Толе, просила защиты, из глаз у нее лились слезы...
А он здесь сидит без дела.
Он, бывало, радовался, когда в хату к ним заходил Денисов Рыгор. Радовался, как старшему брату. Смотрел, как на чудо, как на человека оттуда, куда рвался сам.
И вот он здесь и ничего не делает.
Толя заводил об этом разговор с Рыгором, когда они встречались в лагере, когда Рыгор учил его разбирать и собирать винтовку. Говорил и два дня назад, когда Рыгор сам нашел его на кухне. Рыгор вроде бы прятал глаза от Толи. Спросил между прочим, не хочет ли он, Толя, полететь на Большую землю. Самолеты оттуда прилетают часто. На это Толя ответил, что он скорее пристанет к другому отряду, чем полетит на Большую землю. Рыгор обозлился: "Это в примы пристают, а у нас дисциплина". Умолк, задумался. Видно, припомнил разговор с тем или с теми, по чьему поручению он сейчас разговаривал с Толей. А Толя чувствовал, что душою Рыгор на его стороне, только не знает как, каким способом уговорить того или тех - Стежку, комиссара, а может, и командира Ружева, - чтобы Толю оставили в отряде и поручили ему какое-нибудь серьезное дело.
Беседа, в общем, не получилась. Ни о чем не договорились. Рыгор на прощание попросил Толю обождать, набраться терпения.
Толя не знал, что в тот вечер в штабной землянке Петро Стежка и Рыгор говорили о нем. Были при этом комиссар и начальник штаба. Командира отряда Ружева не было - его вызвали в бригаду.
Начальник штаба сидел в углу за столом над бумагами и вроде бы не слушал, о чем говорил комиссар с партизанами. Комиссар расхаживал по землянке, держась одной рукой за портупею, а второй размахивая в такт своим словам, как бы помогая себе говорить. Рыгор и Стежка стояли у стены, поворачивали головы вслед за комиссаром, слушали.
- ...Стало быть, зачислить к разведчикам Антона и Анатолия Ивановича? Ну, первый, по-моему, и числится в вашем отделении. А вот насчет Толи... что вам сказать...
- Да что говорить, товарищ комиссар, - у нас ему самое место! На фронте-то сыны полков есть. А почему у нашей разведки не может быть сына? настаивает Петро Стежка. - Хлопец он смекалистый. Молчун малость, так нам это и на руку, в болтунах не нуждаемся. Он к нам за мать пришел мстить, а не бульбу чистить.
- Это точно, - подал голос Рыгор. - Хлопец мировой, знаю как соседа.
- Та-ак, - произносит комиссар, - один про мать вспомнил, на чувства, так сказать, бьет, второй соседство приплел, а там, если хочешь, и родственные отношения на помощь призовет. Все мы мстим. И за мать, и за отца, за сестру и брата - за всю Родину пашу. Подчеркиваю: мы! А не дети!
- Товарищ комиссар, мы не всех детей берем и не всех возьмем. Я предлагаю зачислить в наше отделение конкретного человека - Толю Ивановича.
Вечером дядька Антон разыскал Толю на кухне. Они с Тоней только что возвратились с Сухой Мили. Принесли грибов. Тетка Матруна почистила их, помыла и бросила в котел. От кухни исходил приятный грибной запах... Наколотили целую котомку и орехов.
Толя рассказал об этом дядьке Антону. Тот поинтересовался:
- Вы одни ходили на Сухую Милю или вас кто-нибудь сопровождал?
- Сопровождал Безбородько. Ну, тот, с которым мы в отряд пришли. Хотя нет, не сопровождал...
- Сопровождал - не сопровождал?.. Как это понимать?
- Мы с Тоней уже из лагеря вышли, когда его на тропке встретили. С винтовкой. Спросил, куда мы идем. Мы ответили: на Сухую Милю. Он обрадовался. Говорит: пойду с вами. И добавил: "Хочу взглянуть на дорогу, по которой с того света пришел". Застава нас пропустила туда и обратно, ни о чем не спрашивая. Знали там, видно, что мы должны идти.
- Ладно. А теперь пошли-ка к командиру отряда. Нас обоих вызывают. Я тебя уже заждался.
А начинался тот день, как обычно.
В выцветшем небо белой паутиной дрожало бабье лето. Солнце, еще довольно яркое, вело спор с осенью - под стеною хаты или на тихой лесной прогалине можно было погреться. Но от земли уже тянуло холодом.
Дядька Антон привел к началу уроков Тоню и Толю, сказал, что у него есть в Загалье свои дела и он зайдет за ними после уроков.
Так и сделал.
По широкой улице они пошли не в сторону отряда, как обычно, а в противоположном направлении.
- Этот урок я с вами проведу, - сказал дядька Антон Толе и Тоне, когда выходили со школьного двора. Сейчас он размашисто вышагивал впереди них по улице.
Миновали сельсовет. Алый флаг над зданием едва заметно колыхался - день был безветренный. Но Толе показалось, будто он услышал упругий трепет кумача. Как под порывами ветра. Возможно, то же самое почудилось и дядьке Антону: быстрым движением правой руки - левой он придерживал за ремень перекинутую через плечо винтовку - поправил кепку и прошел чуть ли не строевым, как перед знаменем, поднятом на флагштоке в лагере. Да и Топя в своем вязаном сером джемпере словно подросла, постройнела.
За сельсоветом свернули в улочку налево и возле третьего дома остановились.
Калитка во двор стояла нараспашку. Открыты были и два низких широких окна, под которыми выложенная кирпичом дорожка вела к кирпичному крыльцу. По дядька Антон не повел их дальше. Посмотрел на часы.
- Рано еще. Давайте присядем, обождем, - сказал он.
Сели на толстую ошкуренную колоду, лежавшую у забора. Дядька Антон снял кепку и вытер ею потное лицо.
- А я больше в школу не пойду, - сказал вдруг Толя.
- Это, брат, для меня не новость, - натягивая на голову кепку, отозвался дядька Антон. - Было ясно, как дважды два - четыре. Я только ждал, когда ты об этом скажешь. Сам. Вот ты и сказал. Если разобраться, так что тебе делать в этих четырех классах, если на добрый лад уже все семь надо бы кончать. По возрасту, поди, так оно и будет, а?
- Так, - ответил Толя.
- Вот видишь... И Тоне незачем ходить сюда. Что, у нас в отряде учителей мало? Хотя бы твой земляк, Рыгор. Он же, поди, когда показывает, как разбирать и собирать оружие, не только о нем говорит? Рассказывает, надо полагать, почему оно стреляет, как и чем гонит пулю из ствола, почему мина или снаряд взрываются?..
- Конечно.
- ...Тут тебе законы физики и химии. Географию, ближайшую, известно, мы своими ногами изучаем. И измеряем. Из истории надо непременно знать и Петра, и Наполеона, и Октябрьскую революцию, потому как мы - ее продолжение. Вообще-то, много надо знать. А ты листовки, газеты читай. Тоже история. Ну, чего смотрите на меня? Точно вам говорю, как дважды два - четыре: и наше время станет для кого-то там историей.
Он помолчал, потом, припомнив что-то, продолжал:
- Вы не подумайте только, что я вас от пауки отваживаю. Знания его как нужны! Всем! И воевать без пауки никак невозможно. Кто ты без военной науки? Живая мишень! Вот и выходит: ежели ты на войне - а она может в тебя из-за любого куста выстрелить, - перво-наперво воевать учись. Так что правильно ты решил - воевать! Как ни горько, а правильно.
- Ой! - воскликнула Тоня. - Смотрите!
Толя мотнул головой влево-вправо, а дядька Антон схватился за винтовку, зажатую меж колен.
- Да нет же, нет! На землю посмотрите. Вот! - Тоня показала себе под ноги.
По утоптанной земле ползала муха, а верхом на ней сидела оса. Муха металась туда-сюда, но сбросить ношу никак не могла.
- Это оса-наездница, - усмехнулся дядька Антон. - Она меньше обычной. И в талии потоньше - видите? А ноги у нее длинные, как ходули. Обычные осы свои гнезда на куст вешают. Есть еще и земляные. Для тех норы барсук рост.
- Как это? - удивилась Тоня.
- Ну, не специально, конечно, не по заказу. Барсук корм ищет - ямку или нору выгребает, а земляные осы их занимают потом.
Оса-наездница между тем пристраивала муху себе под брюшко, перебирала ногами, пробовала крылья.
- Смотрите, муха уже не шевелится. Значит, оса оглушила ее своим ядом, а то и убила. Теперь понесет ее в свое гнездо где-нибудь в сухом дереве или в стене. Запасы делает.
И правда, оса-наездница повертелась, покружилась, погудела крыльями и сама маленькая, раза в полтора меньше мухи, - оторвала ту от земли и полукругом тяжело пошла вверх. Полетела.
- Сердце здоровое и крыло сильное, даром что как пушинка и светится насквозь, - заметил дядька Антон.
- А разве у осы есть сердце? - спросила Тоня.
Тут уже и дядька Антон усомнился. Пожал плечами и сказал:
- Думаю, что у всего живого сердце должно иметься. Толя, а ты как думаешь?
Толя ничего не ответил, а дядька Антон вздохнул:
- Да, брат, да. Все вроде люди с сердцами, но не о каждом скажешь, что есть оно у него, сердце... Так, стало быть, про осу. У нее сердце крепкое и крыло сильное. И самолет на этом же принципе построен. Это как дважды два четыре! Чтоб сердце, мотор то есть, было крепкое и крыло легкое. От них и зависит, сколько самолет поднимет и с какой скоростью полетит.
- Дядька Антон, входите! - крикнули из окна хаты.
- Пошли! - Дядька Антон встал, закинул за спину винтовку.
Поднялись с колоды и Толя с Тоней. Вошли в калитку, миновали двор, поднялись на кирпичное крыльцо, оттуда попали в сени, а из сеней - в большую светлую комнату с открытыми окнами.
В комнате было трое: средних лет мужчина, молодая девушка и совсем юный, почти Толин ровесник, паренек. Стояли два стола: в одном углу и в другом. Вдоль стены напротив окон - тоже не то длинный высокий столик, не то специальная подставка. На ней - плоская машинка с круглым черным валиком.
Из-за стола у двери встал мужчина, пожал руку дядьке Антону.
- Смелее проходите, не стойте в дверях. Сразу и начнем нашу экскурсию. Для Толи и Тони, не так ли?
- Они самые, - подтвердил дядька Антон.
- Здесь, товарищи, - обращаясь к Толе с Тоней, слегка официально, слегка торжественно начал мужчина, - помещается партизанская типография. Сегодня выходит свежий номер нашей газеты. А начинается она... гм... замялся мужчина, - газета, особенно партизанская, начинается... даже трудно сказать где. Ну, скажем, за линией фронта. По радио, - он показал на радиоприемник, - слушаем сводки... Начинается во вражеских гарнизонах. Да-да. Пишем мы о том, как фашисты грабят, истязают мирное население. Начинается в партизанских отрядах товарищей Н., М., Т... По первой букве фамилии командира. О боях, об успехах своих товарищей пишут нам партизаны. На этой штуке, - он показал на пишущую машинку, стоящую у него на столе рядом с радиоприемником, - материалы перепечатываем и сдаем в набор Люсе...
Девушка улыбнулась. Она стояла у длинного узкого стола напротив. Над столом висела большая сумка из зеленого брезента, с двумя крыльями понизу, чем-то напоминающая окно с раскрытыми ставнями. Эту сумку удобно переносить. Снял со стены, сложил "окно" створка к створке, пристегнул "ставни", ремень за плечо - и пошел. С таким расчетом она, видно, и была сшита. Застегивались и все кармашки внутри сумки. А было их много. Над каждым кармашком нарисована соответствующая буква.
Люся заглядывала в напечатанный на листке бумаги текст, а рука ее, словно зрячая, брала нужную букву из кармашка, в котором та находилась, приставляла одну к другой на железной с двумя стенками дощечке. Дощечку держала в левой руке. Металлические буквы, каждая на высоком столбике-ножке, выстраивались друг за дружкой, ряд за рядом, как строй солдат.
Заметка была набрана, и Люся сдвинула набор с верстатки - так называлась дощечка, которую она держала в руке, - на верстальную доску. А на ней лежала сплошная прямоугольная плашка, составленная из этих мелких мурашек-букв. Внизу оставался свободный прямоугольник. Туда вставили деревянную колодку, на которой был вырезан рисунок - карикатура на Гитлера. А вырезал рисунок художник редакции Саша, сидевший за столом напротив редактора. Пока тот рассказывал обо всем Толе и Тоне, Саша подправлял скальпелем свою карикатуру. Теперь он вставил колодку на место, оставленное для нее, постучал по ней ручкой шила. Так же постучал - подбил шрифт - и по всей полосе.
Сверстанную полосу - прямоугольную плашку - аккуратно перевязали суровыми нитками и осторожно перенесли к печатному станку. Прихватили по бокам зажимами, смазали буквы и рисунок краской. Саша взял из высокой стопки лист бумаги и чистой стороной положил ее на полосу. Толя видел, что с другой стороны на листе уже напечатано, и догадался, что вторая прямоугольная плашка, лежащая справа от станка, - это и есть отпечатанная страница газеты.
Саша прокатил валик-каталку на себя и снял лист. Теперь на нем было напечатано с обеих сторон.
- "Народный мститель", - прочитали в один голос Толя и Топя.
Дядька Антон взял свежих газет и листовок для отряда, поблагодарил редактора, Люсю и Сашу, и они вышли на улицу.
- А знаете, мои дорогие, что в этой типографии выходили и наши республиканские газеты - "Звязда" и "Чырвоная змена"? Сам видел, как они печатались, вот этими руками получал их и относил в отряд... Даже одна книжка стихов была тут напечатана. А рисунки для нее на дереве делал Саша... Какое-то время поэт жил в нашем отряде. Прилетел из Москвы, спрыгнул с парашютом. Ходил из отряда в отряд, из бригады в бригаду по всей, считай, Беларуси. Сам слышал его стихи. Интересные. Как и сам он. И, видно, смелый хлопец - все на задание рвался. Он, может, и остался бы в нашем отряде подольше, да одна промашка вышла...
- Расскажите, дядя Антон!
- Да-а... Промашка, можно сказать, из-за его сборника и приключилась. Точно. Как дважды два - четыре, из-за этой самой книжки. Книжка готова, набрана, а печатать ее не на чем - бумаги хоть шаром покати. Решили бригадных разведчиков в Слуцк за бумагой послать. В немецкой типографии операцию провести. С ними шли наши Петро Стежка и Даликатный, поскольку поэт в нашем отряде жил. С разведчиками вместе, в их землянке. Он и прилип к ним, как смола: возьмите да возьмите. Книжка-то моя - значит, и бумагу мне вместе с вамп у фрицев доставать. А Стежка на это: "Нет, - говорит, - книжка не ваша, а наша общая. Для всех писана. Вы на операцию не пойдете". Поэт прямо к командиру, к Ружеву. Так и так - не берут на операцию. А им только это и нужно было. И Стежке и Ружеву. Командир через посыльного вызвал Стежку и спрашивает: "Он к вашему отделению приписан?" - и показывает на поэта. "Так точно, к нашему!" - тянется в струнку Стежка. Тогда командир встает из-за стола и - поэту: "По уставу вы должны были выполнить приказ непосредственного начальника, а уж потом этот приказ обжаловать. За неисполнение приказа командира и неправильное его обжалование - пять суток гауптвахты. На первый раз. Сдать оружие. Часовой, увести!"
- И он сидел на гауптвахте? - спросил Толя.
- Сидел. Правда, всего трое суток. Хлопцы за трое суток управились. Бумагу привезли. И даже краски типографской. Тогда Ружев выпустил его с гауптвахты, позвал к себе да по-честному все и рассказал. "Пойми, - говорит, - горячая твоя голова, тебя же убить могли. Если меня убьют или еще кого, на наше место сотни встанут - вон сколько бойцов идет в отряды. А тебя кто заменит?"
- И что поэт ответил? - это уже Тоня спрашивает.
- Поэт? Поэт обозвал бюрократами и Ружева и Стежку, а вечером подался в штаб бригады. Оттуда - в другой отряд. Когда уходил, взял свой автомат, полевую сумку с блокнотами, всем разведчикам руки пожал, а на Стежку даже и не глянул.
- Так и ушел? - поинтересовался Толя.
- Так и ушел в Загалье. А что ему оставалось делать? Потом, правда, по книжке прислал. Ружеву и Стежке. С автографами, говорят. Но что там за подписи - никто не читал. Ни тот, ни другой не показывают. Стежка часто стихи хлопцам читает, а книжку в руки не дает. Всё с собой носит. Попроси, может, тебе и даст.
- Да-аст! - криво усмехнулся Толя. - Если никому не дает, мне тем более не даст. Я же тут чужой. Чужой! - почти с отчаяньем выдавил он.
- У-у-у! Ты, гляжу, сейчас заплачешь. Как дважды два - четыре, заплачешь. Мужчина, называется. Нет, брат, не чужой. Ни ты мне, ни я тебе. И Тоня нам с тобой не чужая. Ни один добрый человек нам не чужой. Это война нам чужая. Со всех сторон чужая. Это она хочет, чтоб мы друг дружке чужими стали. Да не выйдет! Не получится. Одолеем мы эту чуж-чужину. Как жили людьми, так и будем жить. Кто не погибнет, известно, - взволнованно закончил дядька Антон.
Вступали в лагерь. Первой, если не считать часового, им повстречалась санитарка Вера. Она и передала Толе с Тоней наказ тетки Матруны: сходить на Сухую Милю за орехами и грибами.
- Вот и ладно, - заметил дядька Антон. - Главное - не сидеть без дела. А вечером, Толя, нам надо будет встретиться. Зря ты насчет чужих говорил. Кажись, и о нас кто-то думает.
- Дядя Антон, - вспомнила Тоня, - вы же обещали с нами урок провести.
Дядька Антон только улыбнулся; улыбнулся и Толя.
... Командир отряда в тот вечер сказал, что Толя прикомандировывается к отделению разведки и поступает под присмотр дядьки Антона.
1 2 3 4 5 6 7 8