Плана, как полагалось бы, я не составил, просто записывал все то, что, оказывается, надежно хранилось во мне много лет, а я и не подозревал.
Двух часов мне не хватило. Все сдали тетради и расходились, а я продолжал сидеть и строчить с неимоверной быстротой. Тонина подошла, и я сказал умоляюще:
"Еще бы полчасика!"
Она села за стол проверять тетради. В школе стихло, только уборщица шаркала в коридоре, что-то терла и мыла.
Кончили работу мы с Тониной почти одновременно, и я остался ждать, пока она проверит мое сочинение.
Сидел за своей партой и следил за каждым ее движением. Прочла.
"Ты наделал ошибок, - сказала она, - но за содержание я тебе поставлю пятерку. Мне очень понравилось твое сочинение".
На следующем уроке литературы Тонина хвалила меня и заставила прочесть сочинение вслух. А после уроков за мной увязался Капусов и сообщил, что Тонина очень хорошо обо мне отзывается. Откуда он знает? Как же не знать, он же ее племянник. Я обалдел.
Племянник! Надо же, а такое дерьмо!
С Капусовым я проучился три года. Его отличительная особенность - жить без друзей. Ребята его не любят. Он странный какой-то, всех презирает или делает вид, что презирает. Небольшого роста, плотный, высокомерно смотрит через очки-линзы; поздороваешься с ним: захочет - ответит, захочет - нет. Я уже с ним года два как здороваться перестал. Никогда не видел, чтобы он отвесил кому-нибудь оплеуху, носился по партам или дразнил девчонок. А тут, смотрю, разговаривает он со мной как-то робко, застенчиво - ему, наверно, тоже хочется с кем-нибудь дружить. Я его даже немного пожалел. Хотя не это главное. Первая причина нашего сближения для меня: Капусов связующее звено с Тониной, человек, который часто видит ее, говорит с ней. Я не хочу сказать, что подружился с ним в корыстных целях, нет. Тем более, инициатива исходила от него. А мне было просто интересно.
Время от времени я стал беседовать с Капусовым.
Учится он посредственно. Как же я был поражен, когда выяснил, что парень он очень начитанный и развитой. Хоть с кем поговорит. Даже Библию прочел.
А я посмотрел у него тогда эту Библию - толщиной с том энциклопедии и содержание совсем смурное. Тут я понял: мне бы не прочесть, слабо.
С Капусовым общаться полезно. Я от него многое узнавал. Только при этом чувствовал себя как карась на сковородке. И так и эдак выворачивался, чтобы невежество, свое скрыть и разговор поддержать. Если бы Славка услышал наши разговоры, он бы меня, честное слово, запрезирал или умер бы от удивления.
Да только не приведется ему услышать. А сам я ему не скажу. Славку я люблю, он мне как брат. Он меня понимает, с ним обо всем говорить можно. Даже про Капусова объяснить - поймет. Но это связано с Тониной. Об этом нельзя.
Вот так и хожу по острию ножа. Сначала робко ходил, потом осмелел, даже нравиться стало. С отцом тоже отношения изменились. Раньше я бомбардировал его вопросами, а тут заткнулся. И тоже будто роль какую-то стал играть.
4
Второе сентября, суббота.
Приятно после каникул вернуться в школу, встретиться с ребятами, со всеми разом поговорить. Черепанова записывает желающих в школьный театр-студию.
Коваль толкает в бок:
- У Калюжного ботинки на каблуках. Угар! Обрати внимание.
Я и не заметил, а главное, директриса пока не заметила, заставила бы снять. Кстати, я постеснялся бы в таких ходить, несолидно все это.
Еще я узнал, что Черепанову оставили старостой, Дмитриев летом был на острове Диксон (у него отец там служит), в школе новая биологичка и библиотекарша.
Коваль звал смотреть бульдога, ему подарили родители.
С тех пор как ушел из школы Славик, я сидел на одной парте с Ковалем. Первого сентября, пока я прогуливал, к Ковалю подошел Капусов и сказал, что занимает для меня место. Но Коваль послал его подальше, и я очень обрадовался.
Коваль добродушный человек, полная противоположность Капусову. Он дружит со всеми. За лето у него борода выросла. Под подбородком длинные рыжие волосины, довольно редкие. А на щеках растительности нет. Директриса встретила его и говорит:
- Ну-ка, Коваль, подойди сюда. Тебе бриться пора.
Коваль со своей всегдашней придурковатой улыбкой сострил:
- Я еще маленький. Мама в обморок упадет, если я побреюсь.
Врет, конечно. Брился все лето, чтобы лучше росло.
Еще новость. Нам поставили новую доску. Испишешь ее, потянешь за ручку, она вверх переедет, а под ней чистая. Вторую испишешь - с обеих стирать приходится. Физик наш доволен. Туда-сюда доской ездит.
Никогда столько не писал. По-моему, физику просто нравится поднимать и опускать доску.
Капусов, конечно, тут как тут. За лето он почти не изменился, разве что посолиднел немного. Интеллектуально общаться лезет. Где я летом был? А я нигде не был. В городе сидел. На картонажной фабрике работал.
Объявление прочел, что школьников на каникулы приглашают, и пошел. Нудная механическая работа, но всего половина дня. В двенадцать уже свободен. Зато плащ матери купили и мне на зимние ботинки тридцатка отложена.
- Да так, - отвечаю, - в городе проболтался. Было кое-что задумано, да сорвалось. А ты?
Раздулся он, как петух, и говорит:
- Мы, старичок, давнишнюю мечту с отцом осуществили: Эстонию объездили. Сказка. Мягкий балтийский пейзаж, Ревель, средневековье. Длинный Герман и Толстая Маргарита. Оливисте - Нигулисте. Вана Тоомас - Кянну Кукк. Уютнейшие в стране кафе и рестораны. Крепостные стены. Аромат бюргерства и доминиканцев. Камень и красная черепица...
Из Капусова сыпалось как из рога изобилия. Мы прохаживались по коридору, и он молотил языком.
Я отключился.
Под окном - кленовая аллея. Ветви шевелятся, тянут лапы. Из фрамуги свежестью прет. По коридору носятся парни и девчонки в коричневых платьях.
Надя Савина с подружками прогуливается, все время навстречу попадается. Потом у окна встала, делает вид, что учебник читает, а на самом деле старается на глаза мне попасться. Кикимора болотная. Отутюженная, отглаженная, волосинка к волосинке зализана и хвостик на затылке. Красная как рак.
Я опять включился. Капусов еще изливается:
- ...само путешествие, чувство раскованности и раскрепощенности, ожидание встречи с Несбывшимся...
Тут меня такая злость взяла! Сейчас, думаю, гадость какую-нибудь скажу. Встреча, видите ли, с несбывшимся. Меня по Эстонии не возили, не нюхал я, как доминиканцы пахнут, я все лето канцелярские папочки складывал в стопочки. Несбывшееся!!! Папочки не хочешь поскладывать, дурак, идиот несчастный!
Прозвенел звонок, и я даже обрадовался, что промолчал: скажет, из зависти. И в самом деле, завидно немного. Вот только рассказывать Капусов не умеет.
А иногда кажется, что говорит он чьи-то чужие слова.
5
Прихожу из школы - меня уже Славик дожидается, я ему ключ под половиком оставлял.
Мы с мамой накануне все вещи из комнаты вынесли.
В прихожей - рулоны обоев, мел, пакеты клейстера.
За сегодняшний вечер и воскресенье ремонт сделаем.
Славик только тридцатого приехал из пионерлагеря. Первую смену в старшем отряде был, а остальные две пионервожатым. Все-таки какая-то жизнь, и достаточно насыщенная.
В мае отец спросил, согласен ли я с геологами поехать, коллектором. Не то что согласен - я до потолка прыгал. У отца друг - начальник партии. Работа на Кольском. Спать в палатках. Охота, сопки, море. Я размечтался, учебник геологии прочел, набрал книг о природе, климате, по этнографии.
Прошел май, отец все обещал, но как-то уклончиво и наконец сказал, что ничего не получилось. А зачем-то предлагал, я же не сам напросился. Я ужасно расстроился. Через неделю на фабрику работать пошел.
Не надо было обещать, а уж если пообещал, выполни во что бы то ни стало.
Мы со Славиком уложили пол старыми газетами и взялись за дело. Самое трудное - потолок размыть, а размывали мы его шваброй. Заодно уж потолок продолбили от люстры к окну и шнур спустили низко, над моим столом, чтобы плафон повесить, как у отца. Желобок заделали алебастром с песком и побелили из пылесоса. Шов, правда, от проводки остался изрядный.
По стенам и окну - подтеки меловые, а на полу - голубые лужи. Вкусно пахнет ремонтом. Выбираем сухой островок, садимся, ужинаем консервами из банки.
В кухню не идем; не потому, что боимся ее запачкать, а уходить от своей работы не хочется, любуемся.
- Куда ты думаешь поступать после школы? - спрашивает Славик. Он выбирает булкой соус из консервной банки.
- Не знаю.
- Я, наверно, в электротехнический, мне одна дорога. Это у тебя какие-то гуманитарные устремления появились.
- Совершенно не представляю, - говорю я. - Не знаю, что хочу. Жалко, отец меня с экспедицией подвел. Я ведь надеялся, размечтался, и все впустую.
Я считал, после экспедиции для меня хоть что-то решится. Может, я бы уже твердо знал, что буду поступать в геологический. Хорошо бы присмотреться сначала, чтобы не наобум...
- Впереди два года, времени хоть отбавляй, - говорит Славик, - еще надумаешь.
- Помнишь, я тебе про Капусова рассказывал? Он на филфак собирается. Спрашиваю, чем филологи занимаются. Представляешь, не знает, а честно признаться не хочет. Хвастается, в армию не пойдет: с таким зрением, как у него, не берут. А я, если до выпускных ничего не решу, до армии поработаю, а после армии видно будет. Лишь бы куда поступать не стану. Отец говорит, что призвание найти труднее, чем любовь.
Закончили за полночь, уже мама с завода со второй смены вернулась. Славик у нас остался ночевать. Мама спала в прихожей на кровати, а мы со Славиком рухнули в кухне на матрасы и заснули как убитые. Утром просыпаемся - чайник сопит, вкусно пахнет.
- Вставайте, трудяги мои, - говорит мама. - Я уже в магазин сбегала, завтрак готов. И клейстер сварила, стынет.
Оклеили часа за три. Мама мажет обоину, мы клеим.
Мебель затащили. Письменный стол торцом к стенке поставили. Книжную полку прибили, плафончик над столом повесили. У меня за шкафом что-то вроде кабинета получилось. Комната преобразилась и сильно облагородилась. Насколько, разумеется, возможно при полном неумении мамы придать интерьеру современный и уютный вид.
Одно неудобство: Славик, знаменитый электрик, что-то недоучел, и поэтому плафон над столом можно зажечь только с верхним светом одновременно. Но это уже детали.
Вечером пили чай с тортом, и я поехал провожать Славика. Вернулся поздно, мама уже спала, ей в понедельник в первую смену. А я еще долго не ложился, сидел на кухне.
Однажды я дожидался Славика, бесцельно перекладывая стопку учебников на его столе, и наткнулся на исписанные тетрадные листки. Это были стихи. Славик никогда не говорил, что пишет стихи. Я положил все на место и словом ему о своей находке не обмолвился.
Может быть, и у него есть какая-нибудь своя Тонина, да только он стесняется сказать.
Во всем доме погашен свет. Слабо мерцают цепочки лестничных окон. И кажется, что за пределами нашего каменного двора-колодца ничего нет. За его пределами и сверху - Вселенная, глубокая, черная, с редкими острыми иголочками звезд. Ночь налила наш двор темнотой и покоем. Сквозь тишину пробивается только мирное дыхание спящих.
Завтра я увижу Тонину.
6
Четвертое сентября.
На доске написано: "Сдавать деньги на автобусные карточки Черепановой", "Запись на баскетбол у Дмитриева", и рожа нарисована. Скоро я увижу Тонину.
Может быть, она после урока меня подзовет, что-нибудь скажет, спросит. И я отвечу. Неважно что.
Ее еще нет в школе. Я чувствую. Она в дороге.
Я знаю, каким она автобусом едет и сколько времени тратит на дорогу. У нее сегодня три урока в трех наших девятых. Теперь она с каждой минутой приближается.
Должно быть, и не знает, что едет ко мне на свидание.
Осталось полчаса немецкого и двадцать минут большой перемены. Все повторится. Всякий жест, слово, всякая интонация превратятся в событие, обретут свой тайный смысл.
Придет, положит сумку, сядет за стол. У нее сумка красивая, и туфли красивые, и платье замечательное.
Она сама очень красивая. Некоторые так не считают, но это дело вкуса. Что же говорить о ее недостатках, если она так хороша, что недостатки эти оборачиваются достоинствами. Они дополняют ее. От них горчинка, такая же, как в ее духах.
У нее прекрасные волосы, светлые, тонкие, несовременная прическа, но очень милая: пушистая голова и узел на затылке. У нее прекрасные губы и мягкий массивный подбородок, у нее чудесные глаза. Они большие и необычно поставленные, будто приспущенные под тяжестью век, чуть заплаканные. И от этого выражение лица какое-то печальное и значительное.
Мне всегда казалось, что такая женщина должна нравиться мужчинам. Поначалу я даже не мог понять, что в ней есть особенное. Не лицо, или голос, или привычки, а что-то неуловимое. А однажды понял. Она шла по коридору с нашим завучем и что-то говорила, а он держал ее под руку. Меня осенило. Я будто сам почувствовал на сгибе локтя ее руку.
Одни ходят под руку, будто танец старинный танцуют. Девчонки наши повиснут друг на дружке, расслабятся телом и мотаются из стороны в сторону. Мне иногда приходится ходить под руку с мамой. Она никогда на мне не висит, а вот рука ее как плеть, чужая и ей и мне.
Тонина же изрядно опирается на локоть спутника, но не так, будто ей тяжело, а энергично. И вместе с тем такое впечатление, словно она доверяется ему, - походка ее чуть-чуть неверная, потому что идет она на высоких каблуках. Она совсем рядом, голос ее щекочет ухо.
Мне бы раз пройтись с ней так. Хотя я бы перепугался до смерти. Нет, мне ничего не надо. Только видеть ее. Сидеть под шапкой-невидимкой и смотреть на нее.
Во мне всегда борется страх быть замеченным ею и незамеченным тоже. А еще лучше .сидеть с ней рядом и молчать. Мне бы хотелось дарить ей цветы. Мне бы хотелось быть ее родственником.
Коваль давно пихал меня в бок. Я включился. Все говорят по-иностранному, только Коваль в ухо порусски :
- Пойдем после уроков в бассейн записываться.
Нужно момент не упустить. Там набор маленький, а у нас в классе уже половина парней собралась.
- Некогда, - буркнул я. - Дела у меня.
И вдруг вспомнил, что бассейн - наша со Славиком заветная мечта. Так и не сбылась мечта.
А Надька Савина опять на меня пялится. Делает вид, что смотрит в окно, а на самом деле - на меня.
Она в меня влюблена. Выдра.
Пять минут до звонка. Через двадцать пять минут все начнется сначала. Неужели я веду себя так же поидиотски, как Надька? Если бы кто-то из ребят заметил, если бы Капусов заметил, меня бы задразнили, а Капусов как-нибудь особенно гнусно и Тонине бы все в издевательской форме преподнес. Нет, все думают, что я люблю литературу и с Тониной, само собой, в прекрасных отношениях. И она меня любит - не двоечников же ей любить.
Ну вот, звонок с урока. Все вскакивают, двиганье стульев, шлепки папок и портфелей. Все хватают деньги и мчатся в столовую. Выхожу во двор и иду за школу. Здесь буйный, запущенный за лето пришкольный участок. Сажусь на какой-то грязный ящик. Перед лицом колышутся цветы с высокими прозрачно-розовыми стеблями. Она, наверно, уже пришла и в учительской. Ну, вот и дождался.
7
Все началось в прошлом году. Тонина, и капусовщина проклятая, и мои мучения. Учусь я прилично, без троек. Но и без пятерок. Четыре балла - это для меня.
Никогда я не путешествовал; кроме лагерей, нигде летом не бывал. В детстве, правда, ездили к родственникам в Молдавию, со школой - в Выборг, а с мамой - по профсоюзной путевке в Петрозаводск и Кижи. Это все.
У нас отличная районная библиотека. Я знал и раньше, кругом такое обилие художественной литературы, что осилить ее невозможно. Нельзя позволить себе читать все подряд. И еще - читаем мы не только для удовольствия.
Читать я всегда любил. Смеялся над "Двенадцатью стульями" и плакал над "Тремя товарищами". Отдавал себе отчет, что до некоторых книг не дорос. Одним словом, я старался читать хорошие книги. Но в моем чтении не было системы.
В музеи и театр ходил с классом.
Со Славиком устраивал турпоходы с костром, печеной картошкой, а однажды ночевали в стогу. С Капусовым мы все время разговариваем. Со Славиком иначе - мы понимаем друг друга без слов. Сидим у костра, и я знаю, мы одними глазами смотрим на костер, лес, на красную ржавую речку. И чувствуем одинаково, вкусы у нас одинаковые, и мечтаем мы об одном.
Вот, например, завести бы велосипеды и разъезжать по области. Капусову не понять. Зачем велосипеды, когда лучше машина. Зачем вертеть педали и собирать на себя пылищу. А ведь он того не увидит из окна машины, что увидим мы, катя по обочине. И не хозяин он себе. Ну будет у его отца машина, все равно сам Капусов не поедет на ней куда хочет, не остановится, чтобы поваляться в траве. Да и не нужна ему трава.
Он поедет с родителями или на дачу, или памятники архитектуры смотреть. А нам со Славкой хорошо было. Купили кое-какую краеведческую литературу, а ездили пока на автобусе.
Как-то капусовский отец сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10