Черная сморода у него. А старичок, что рядом с ним, ничего себе не заказал. Гляди-ка! Берет с соседнего столика сифон, наливает себе, а сам говорит Кузнечику:
- Вы меня простите, товарищ, я уже старый человек и должен подумать о будущем, в смысле... запечатлеть свое прошлое, историю своей жизни, которая очень поучительна для молодого поколения. А вы, я вижу, человек умственного труда, и даже, может быть, литератор...
- Журналист, - сказал Кузнечик.
- Прекрасно, я угадал! - обрадовался старичок. - Начну с детства. Урок гимнастики вел у нас в училище какой-то чиновник - фамилии не помню с тенденцией на фельдфебеля. Обходит он однажды строй и говорит мне: "Ты что смеешься, бабья рожа!". Почем я знал, какая у меня рожа? Я, может, и в зеркало еще не смотрелся ни разу. Вышел из строя и говорю: "У тебя у самого такая рожа!".
Старичок отодвинулся, давая Кузнечику возможность рассмотреть себя как следует и оценить по достоинству.
- Здорово вы его, - глотая мороженое, сказал Кузнечик.
- Я такой был! - заулыбался старичок. - Комар! Чуть что - ужалю!.. Выгнали из училища. И тогда позвал меня к себе Петр Михалыч Малярский, царство ему небесное, прекрасный был учитель - позвал к себе и говорит: "Все надежды на тебя, Егорка! На таких, как ты". И стал меня учить на дому, бесплатно!.. А тогда забастовки начинались, знаете... Стрельба!.. Вы бы записали. Живо, литературно изложили бы. Я ведь не претендую. О потомстве пекусь и только.
- Не беспокойтесь, я и так запомню, - сказал Кузнечик, - у меня память профессиональная.
- А что я кушал? Что я кушал! - громко сказал старичок.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Капитан рассеянно помешивал ложечкой свое мороженое, и Маленький, сидя так близко от него, впервые разглядел, как поблескивает на его висках седина, и подумал, что капитан совсем не молодой человек, каким он порой кажется из-за своего громкого голоса и военной привычки держаться прямо. Но представить себе капитана таким вот старичком, как этот?.. Нет! А Алеше Солеварову сказали "стар". Чепуха какая-то!
Потом Маленький попробовал представить Кольку старичком, но это было еще труднее и попросту смешно. "Почему, - подумал он, - Колька не сказал капитану про техникум?.." И тут же вспомнил слова Ленца.
- Товарищ капитан, а наш Колька качки не выдерживает.
- Что, что? - Капитан засмеялся. - Откуда ты взял?
- Ленц говорит.
- Чепуха. Запомни, Маленький: неважно, что говорят. Важно, куда плывут.
- Что я кушал! - снова громко сказал старичок.
- А ты-то сам, - капитан кивнул Маленькому, - ты сам хочешь в моряки?
Вопрос был неожиданный. Маленький даже растерялся.
- Да. - И после паузы, для большей убедительности: - Да.
- Да-то да, - вздохнул капитан, - а завтра что будет? Можешь ты знать, чего тебе завтра захочется? Не можешь. Вот и Николай твой. Я на него надеялся... Вот Степа - тот моряк, грудь колесом! А какой смысл? Смысл какой?.. Ну, Ленц - другое дело. А Кошельков? Моррряк!.. А смысл какой?.. Так вот ждешь, надеешься, а тебе - раз - сюрприз! И получается, как у царя из той сказки...
Слушая капитана, Маленький испытывал какую-то неловкость. Происходила она, очевидно, оттого, что капитан, хотя и беседовал с ним запросто, хотя и смотрел ему в глаза, на самом-то деле смотрел куда-то дальше, а говорил - с самим собой... А когда человек говорит сам с собой и мы при этом окажемся - становится неловко.
- У этого царя, - продолжал капитан, - была привычка. Встанет утром у окна и говорит: "Сейчас молочница пройдет..." И по улице молочница идет. "А теперь - плотник с топором..." Идет плотник. "А теперь кузнец..." Идет кузнец. И так далее. Царь много лет у окна стоял, изучил, что рабочие люди придерживаются порядка, все вовремя делают... Однажды царь говорит: "Сейчас кузнец пройдет...". А кузнец не идет. Царь рассердился, затопал ногами. А кузнец не идет. Царь слуг позвал: "Почему кузнец не идет? Привести разгильдяя! Три наряда вне очереди!.." Слуга говорит: "Ваше царское величество, кузнец сегодня ночью помер..." - "Как смел! - кричит царь. - Мы на него так надеялись! Всю игру испортил!.."
Капитан помолчал, помешал растаявшее мороженое и добавил:
- Вот и я так: как он смел! Почему в техникум?..
"Обиделся капитан на Кольку, - решил Маленький, - и правильно. Что он, сказать не мог про техникум?.."
- Солеваров-то тебе понравился? - вдруг спросил капитан. - Этот, на колесах. - Маленький кивнул. - Талант! А что толку? Упустил свое. Цирка не видать. Стар. Другой бы бросил эти колеса, а он не бросает. На что надеется?.. - Капитан посмотрел в стакан, словно рассчитывал там найти ответ на свой вопрос, и сказал решительно: - Ни на что. Без колес жить не может. Вот дело какое.
А Маленький подумал: "Пришел бы Алеша, мы бы сказали: "Садись с нами!" Угостили бы мороженым. А если бы Осадчий Семен пришел? Куда его посадить? - Маленький огляделся. - К старичку!.. Ленца к нам. Чубчика закрой дверь с той стороны! Кольку... Эх, Колька, Колька! Капитан на него надеялся, а он..."
С улицы донеслись крики. Все повернулись к широкому окну. Мимо кафе промчались на велосипедах черти с резиновыми хвостами. Баба-яга ехала теперь сзади. На багажнике у нее сидела девчонка в голубом сарафане и махала красным флажком...
- Сейчас мы с тобой один визит нанесем, - сказал капитан, взглянув на часы. - Пошли в Дом культуры.
...Гудело кафе, точно улей. Люди склонялись друг к другу, отодвигались, снова склонялись и говорили, говорили... И разноцветные надежды подымались от их голов, как дымы от костров, сплетались в причудливый узор и тихо тянулись к небу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Визит первый. Оранжевое море, оранжевый верблюд
Маленький с капитаном остановились в дверях. Двусветный зал полон цветов. У входа - тщательно вымытые старушки, в крахмальных воротничках проверяют билеты.
Цветы всюду - на полу, на стульях, на подставках. В кувшинах, ведрах, вазах, стеклянных банках... Мимо цветов проходят люди. Останавливаются нюхают, любуются, руки культурно держат за спиной...
- Перед вами новая разновидность гладиолуса... Выведена местной любительницей Семеновой... Нежно-розовый с белыми пятнышками экземпляр. Автор назвала его "Обручение"...
Говорит высокая, крашеная, в белой блестящей кофте, белые туфли на каблучках, палочка в руке...
- Смотрите сюда. Этот оригинальный гладиолус имеет не менее оригинальное название: "Оранжевое море, оранжевое небо, оранжевый верблюд"...
Экскурсанты загудели, смеются, спрашивают что-то...
- Так увидел автор, это его право, - терпеливым тоном говорит высокая.
- Значит, что же получается! - молодой голос крикнул. - Что ж такое получается! Кто загнет поверблюдистей, тот и прав?..
- Автор так видит, - снова говорит высокая, - а мы должны встать на его место, попытаться понять...
Тут она повернулась к дверям, где стояли Маленький с капитаном, и застыла на полуслове.
- Девочки! - крикнула. - Проведите группу, очень прошу, пожалуйста! и застучала каблуками навстречу капитану.
А от двери, перегоняя друг друга, в мягких тапочках бежали две чистенькие старушки. И вот уже дружно поют их мелодичные голоса:
- "Арабские ночи"... Гладиолус "Старгородка"... "Пирл-Харбор"... "Дина Дурбин"... Белые ромашки - символ скромности... Букет "Дружба народов"... Роза "Цимлянское море"... "Лебединое озеро"...
- Сергей Петрович, какими судьбами?..
Маленький смотрел на нее во все глаза: ну и кофта! Во блестит! Волосы крашеные, не поймешь, какого цвета, будто дымятся... И пахнет чем-то невероятным!
- Да так уж, Лионелла Ивановна, - говорит капитан, здороваясь, - так уж получилось. Мимо проходил, дай, думаю, загляну. Слыхал от знакомых, что вы здесь, в Старгороде. А вы, я вижу, процветаете...
- Вам нравится? Это моя идея! Выставка цветов, букетов... Конкурс названий... Сколько сил, нервов... А мой гладиолус видели?..
Так вот она какая, Лионелла Ивановна... Маленький сразу вспомнил ночь на "Очакове", рассказ Литвинова. "Колодкин сделал предложение, просил замуж идти..." А глазки-то маленькие... Нос хрящеватый, длинный... "Любви у меня к вам нет, одна дружба..." И чего капитан в ней нашел? Шея вертлявая... Ноги, как у цапли...
Гладиолус "Оранжевое море" стоял отдельно, особо, в стороне от остальных цветов и букетов, на белой скамеечке, в черном стеклянном кувшине. На высоком стебле франтовато изгибались его рыжие бутоны.
- Думала, думала... И как-то ночью неожиданно приходит в голову помните, Ирма Сохадзе поет: "Оранжевое море, оранжевое небо..." Я читала в "Науке и жизни": ночью возбуждается подкорка, приходят наиболее оригинальные идеи... А я не верила, думала, враки... И вот, пожалуйста, со мной именно такая история! Как вам нравится? Вам нравится?
- Чего у меня спрашивать, - сказал капитан, - я человек простой, военный... Вы у него спросите.
- У кого?
- Да у сына.
- Сына?! Ах, как мило...
Вот это да!.. Маленький даже покраснел от неожиданности.
- Сергей Петрович, у меня слов нет... Такой славный мальчик! Вылитый! Весь в вас!..
Она запнулась, неожиданно помрачнела, глядя на капитана, и сказала:
- Вы... Вы тогда скрыли, что у вас ребенок! Вы хотели меня обмануть! Я как чувствовала!..
Капитан был застигнут врасплох. Он хотел что-то сказать, но она не давала ему раскрыть рот. Он растерянно улыбнулся, пожал плечами.
- А, вы еще улыбаетесь! - сказала она громким шепотом. - Вы улыбаетесь! Я вас тогда еще раскусила!
Маленький растерялся не меньше капитана. Хороша же эта Оранжевая! Капитан пошутил, а она... И Маленький, сам не поняв, как это получилось, крикнул:
- Чего вы! Я не сын! Поняли - не сын!..
А вокруг уже собирались люди, с любопытством заглядывали в глаза...
Капитан махнул рукой, круто повернулся и пошел к двери. Он шел и что-то ворчал про себя. Маленький торопился следом. Ну и Оранжевая! Шуток не понимает... А капитан тоже хорош! Она его тогда в Рыбецке обидела, а он снова к ней пришел. Нет, этих взрослых не понять...
Маленькому было стыдно за себя и за капитана. И обидно. Что они бегством спасаются? Чего им бояться-то? Подумаешь, Оранжевая!
Маленький остановился посреди лестницы, поглядел вслед капитану, и острая жалость пронзила его. Капитан вышел на улицу и с силой захлопнул за собой дверь. Тогда Маленький побежал обратно. И, взбегая по лестнице, уже напрягся весь от предстоящего.
Он вбежал, запыхавшись, в зал. У дверей никого. Огляделся. На него не смотрят. Спокойным шагом пошел вдоль цветочного ряда. Сердце билось быстрее, чем он шел. Глаза цепко схватывали: не смотрят, не смотрят, не смотрят... Поравнялся с гладиолусом. Колебался мгновение - жалко стало, но услышал ее голос в другом конце зала: "Букет состоит из пионов разных оттенков и как бы символизирует собой..." Протянул руку, сжал прохладный стебель и резко согнул. Хруп цветка, казалось, заполнил весь зал. Он бросил цветок и побежал. Когда выбегал из зала, услышал:
- Хулиган! Мой гладиолус!..
Маленький выскочил на улицу, огляделся. Капитан медленно уходил по тротуару направо. Маленький резко свернул налево и побежал.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
И почему, и почему, и зачем
Он бежал, пока голоса не затихли, свернул раза три в сторону и очутился в старом городе. Он бродил по улочкам старого города, среди церквушек и часовен, и все не мог решить, что дальше делать.
Сначала его распирало от собственной смелости. Он даже казался себе выше и сильней, чем прежде. Про капитана думал покровительственно, как думают о младшем и слабом, которого приходится защищать. Оранжевую не жалел. "Так ей и надо, - думал, - другой раз умней будет..." И все-таки в глубине души ему было как-то тревожно и неприятно, и чем дальше, тем больше. Он представил себе, как капитан ждет его на улице, возвращается и вдруг узнает про этот цветок... И тут Маленького охватил страх. Он видел перед собой разгневанное лицо капитана, слышал его громовой голос: "А цветок-то при чем?!" - "Да ведь ее цветок! Так ей и надо!" - мысленно оправдывался Маленький. "Трус! - гремел капитан. - Люди выращивают, а ты потихоньку..." - "Так ей и надо!" - твердил свое Маленький, а понимал иначе: нет, не надо... Лицо капитана кривила брезгливая гримаса...
Маленький шел гористой улицей, и реку заслонял от него один лишь ряд домов. Заглянешь в подворотню, а там - за поленницами, за мусорными баками, за бельем, развешанным меж тополей, - нет-нет и блеснет синяя полоска воды. И тут Маленький так захотел вернуться, найти капитана и что-то такое сказать ему, вроде: "Плюньте на Кольку! Я буду моряком! Буду! Вот увидите! На меня надейтесь, не на Кольку!.."
Он побежал назад, но, видимо, заблудился и никак не мог найти улицы, где разошлись они с капитаном. Хоть убей, не мог найти.
...У церкви толпились старушки в черных платках и черных платьях. Одна такая старушка шла навстречу Маленькому, вся черная на фоне беленой церкви, шла с палочкой, согнутая, не шла даже, а чуть слышно шаркала по дороге. Старушка поглядела на него из-под платка водянистыми глазами и снова затукала по дороге своей клюкой.
Маленький вспомнил бабушку. Правда, она совсем не такая - толстая, шумная, румяная... А характер!.. Все не по ней, все не так. Встал не так, сел не так, вышел не так, вошел не так... И при всем при этом она Маленького любит. Отец как-то замахнулся на него, а бабушка показала отцу кулак: "Не трожь!".
И Маленький впервые за эти дни подумал: "Вот поехал бы в деревню, к бабушке, и ничего не случилось бы худого - ни телеграммы, ни отправки домой, ни лука, ни Чубчика, ни этого несчастного цветка..."
Но зато не было бы и кой-чего другого. Об этом он тоже подумал. Не было бы ночной вахты на острове Рыбачьем. Утра праздничного в Старгороде, когда он увидел свои шлюпки и бежал к ним через весь город. Ряженых на улице. Алеши Солеварова...
И, подумавши обо всем об этом, он вздохнул: как же все-таки получается - не хочешь худого, от хорошего откажись. Почему так? Непонятно.
А потом он набрел на такое место, что остановился как вкопанный и не смог идти дальше.
Представьте себе площадку, мощенную крупным, чистым, серо-голубым булыжником. Меж камней - трава, как будто каждый булыжник взят в драгоценную изумрудную оправу. В глубине площадки - трехэтажный дом, повернутый к Маленькому слепой своей стеной, и непонятно, из чего дом сделан, потому что стена эта густо закрашена красноватой краской.
Стена, правда, не совсем слепая. Внизу - широкое окно и около него... Но это потом.
Слева площадку обрамляют кусты сирени, шиповник. За ними угадывается овраг, за оврагом - парк, густой, сумрачный, как Темный сад в Усть-Верее.
Улочка, которая привела сюда Маленького, катится мимо площадки вниз, прижимаясь к высокому зеленому забору. У входа на площадку ива, древняя-предревняя, ствол черный, ветви серебряные. Если идти вдоль забора, обязательно заденешь иву головой. По ту сторону забора сбегают под гору двухэтажные дома. Деревянные, с балконами, тюлевыми занавесками, фикусами на окнах.
А около широкого окна, под стеной, стоят Айна и Степа. Они по очереди пишут что-то пальцами на пыльном стекле, затирают, снова пишут...
Что-то удержало Маленького в тени старой ивы, не пустило его дальше, помешало крикнуть: "Айна! Степа!..". Он молча стоял под шершавым стволом.
В эту минуту из-под забора, через узкую щель, которой Маленький раньше не заметил, пролезла на брюхе собака, обыкновенная лохматая дворняга и, хлопая ушами, затрусила поперек площадки в сторону оврага. Она бежала, высоко и аккуратно подымая лапы, и Маленькому почудилось, будто собака танцует. Он даже стал отсчитывать про себя: "Раз, два, три... раз, два, три..." - приноровляясь к собачьей побежке. А когда перевел взгляд на Степу и Айну, то увидел, что и они подчиняются этому неслышному счету. Айна повернулась - раз-два-три. Степа поднял руку - раз, два, три... Почесал затылок - раз, два, три... Айна - руки за голову, покачивается на носках, и эти ее движения повинуются тому же отсчету. Хлопая крыльями раз, два, три... - пролетел над площадкой тяжелый голубь. Айна и Степа тихо уходят вниз по улице. Раз, два, три...
Он видит вокруг себя плавное движение и отсчитывает его потихоньку. Движение связывает все, что находится на площадке, одной общей тайной.
Маленький выходит из-за дерева, подходит к окну, у которого только что стояли Степа и Айна. На пыльном стекле наспех затерты какие-то слова. Видны кой-где буквы. "Т... я... у..." А повыше - рожица смеющаяся, с большими ушами. Маленький пририсовал ей туловище, руки и ноги. В руках по флажку. И написал: "Это я".
Окно задернуто плотной шторой. Ему вдруг так захотелось заглянуть и узнать, что там. Так захотелось - мочи нет! Хоть бы краешек отогнулся! Нет - нигде ни просвета, ни щелочки. Вот обида! Как будто - загляни он туда - и все непонятное станет понятным. И почему хорошего без худого не бывает.
И почему Айна ходит со Степой, будто лучше его ребят нет. Взять хотя бы Каштанова, Ленца... И почему Алеша Солеваров свои колеса не бросает. И почему Колька в техникум подался. И почему капитан к этой Оранжевой пошел - она же его обидела.
И почему, и почему, и зачем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12