Правда, Федор Павлович? Ух, я бы на твоем месте!.. - Лицо и вся подвижная фигурка Миши выражают такой стремительный порыв, что без слов становится очевидным, как много бы он сделал, будучи на месте Кости.
- Киевская кончилась, переключай на Москву, - говорит Федор Павлович.
- Есть!
Миша подлетает к щиту первого металлического шкафа, переключает какие-то рычажки, крутит маленькие черные диски с насечкой по краям. Из репродуктора на столе оглушающе гремит бас, потом, словно поперхнувшись, затихает, вместо него звучит оркестр, он с громом и стуком изображает, как быстро-быстро пилят дрова.
- Американский джаз, - смеясь, оборачивается Миша.
Пилка дров затихает, ее вытесняет спокойный голос московского диктора.
- Пошли, - говорит Нюра.
Косте нравится здесь, и уходить ему не хочется, не узнав назначения всех рычажков, лампочек и ручек, но он стесняется молчаливого Федора Павловича, который копается в ощетинившейся проводами штучке. Они прощаются с ним и уходят. Миша провожает их на улицу,
- Ты приходи к нам, - говорит он. - Я тебя всему научу! Хочешь? У тебя как по физике?.. Ну, тогда проще простого... В два счета научу!
- Михайло, не задаваться! - голосом Федора Павловича говорит Нюра и прыскает.
- Ничуть я не задаюсь, а просто... Попробуй-ка сама!.. А Федора Павловича ты не бойся, Костя, он хороший...
- Ага, задавак не любит! - вставляет Нюра, но Миша даже не смотрит в ее сторону.
- У него, видал, вместо левой ноги протез. Он сам сделал. Лучше всякого фабричного. У него орденов знаешь сколько!.. А вы куда? К Тимке? Арбузы-репы смотреть?..
Тимофея они находят в большом тенистом саду за каменным двухэтажным зданием школы.
Он неторопливо ходит от дерева к дереву, осторожно нагибает ветки и осматривает зеленые, словно поросшие пухом шарики плодов.
- Здравствуй, Тимка! - кричит Нюра. - Мы пришли! Здравствуй!..
- Здорово! - улыбается Тимофей, и сейчас же лицо его становится строгим. - Только по деревьям не лазить и ничего не рвать.
- Очень нам нужно! - оскорбляется Нюра.
- Нужно не нужно - я предупреждаю. А то больше не пущу.
- Где же твои арбузы? - спрашивает Костя.
- Я не только арбузами занимаюсь, я и грушами занимаюсь. У меня трехлетка по грушам.
- Как - трехлетка?
- Ну, трехлетний план. Понимаешь? Во время войны за садами уход какой был? Никакой. Немцы садов повырубили сколько? Потом зимы были знаешь какие! Люди замерзали, не то что деревья. Ну, а груша - дерево нежное, теплолюбивое. Вот всякие бэры, дюшесы и вымерзли. Восстановить надо? Надо. А что? Опять бэры и дюшесы? Стукнет мороз - они опять померзнут. А по селам, в колхозах, у колхозников сохранились местные сорта, они выжили. Вот, значит, надо их разыскать, культивировать, распространить...
- Что же ты, по всей Украине будешь ездить?
- Ну зачем? Разве я один? Нас знаешь сколько, юных мичуринцев? Ого! Вот я тебе покажу письма - у меня знакомые чуть не по всем областям есть. То есть так, по письмам, знакомые. Ну, мы обмениваемся семенами, опытом... Пойдем вот, я тебе покажу. Мне один из Кировограда прислал семена, так дерево уже вот такое...
Тимофей показывает Косте множество саженцев, называет их сорта, откуда присланы семена и рассказывает, как он, Тимофей, их выхаживает и воспитывает. Костю это не очень занимает: все деревья, по его мнению, одинаковы, разница только в том, что одни побольше, другие поменьше. Однако он слушает и удивляется Тимофею. Тимофей здесь совсем не такой, как на реке. Он остался таким же неторопливым, но ни сонным, ни ленивым его не назовешь. Основательно, по-хозяйски, он шагает между саженцами, говорит уверенно и спокойно о вещах, Косте не известных, и даже почти не нукает.
- Постой! - вдруг спохватывается Тимофей. - А где Нюрка? Ну, я ей сейчас дам!..
Но Нюра уже идет им навстречу, старательно любуясь не то верхушками деревьев, не то плывущим над ними перламутровым облаком.
- Ты где была? - подозрительно спрашивает Тимофей.
- Ходила, смотрела, - пожимает плечами Нюра. - Уже и это нельзя, да? Пойдем отсюда, Костя!
- Нет, стой! Покажи язык.
- Вот еще! Зачем это я буду язык показывать?
- Показывай! Ну?
- Ну на! - высовывает Нюра язык, предательски почерневший от вишневого сока. - Жалко стало, что я две вишенки съела? У тебя воробьи больше поклевали...
- То воробьи. А ты не воробей, а пионерка.
- А ты - жадина!
- О чем вы, ребята? - раздается звонкий грудной голос.
Рядом на дорожке стоит молодая женщина в цветастом платье и смеющимися серыми глазами смотрит на них.
- Пусть она сама скажет, - буркает Тимофей.
- И скажу, - упавшим голосом говорит Нюра. - Мне, Елена Ивановна, очень захотелось попробовать... Я всего две штуки и сорвала, а Тимка уже кричит. Там воробьи вон сколько поклевали, а ему двух штучек жалко!..
- Ему не жалко, конечно. Просто раньше времени рвать нельзя. И ты больше не будешь, правда?.. Вот и хорошо. А ты кто? - поворачивается Елена Ивановна к Косте.
- Костя.
- Тоже юный мичуринец?
- Н-нет.
- А кто же? Юннат, юный техник?
- Нет. Я просто так...
- А-а... - улыбается Елена Ивановна и поворачивается к Тимофею.
Они наклоняются над чахлым саженцем бумажного ранета и обсуждают, что с ним делать. Елена Ивановна предлагает его заменить, а Тимофей, упрямо набычившись, настаивает на том, что заменять не надо, он берется его воспитать, и тот еще покажет, будьте покойны!
- Хорошо, - говорит Елена Ивановна, - на твою ответственность.
- Ладно, - спокойно и уверенно соглашается Тимофей.
- До свиданья, ребята! До свиданья, Костя-Просто-Так! - снова улыбается Елена Ивановна и уходит.
- Пойдем, - говорит Тимофей, - теперь я тебе свои арбузы покажу.
- Не хочу! Я домой пойду! - внезапно рассердившись, отвечает Костя.
- Ну ладно, в другой раз.
- И в другой не хочу. Нужны мне ваши ранеты и арбузы!..
Он поворачивается и напрямик, а не по дорожкам, идет из сада. Нюра бежит за ним. Тимофей озадаченно смотрит им вслед, потом опять склоняется над хилым саженцем.
Костя буравит ногами горячую бархатистую пыль дороги и ищет, на чем бы сорвать досаду, однако нет даже камня, чтобы запустить в собаку. Нюра идет сзади и тоже молчит. Только когда село остается позади, у обрыва Гремячего яра Костя видит груду комьев глины и начинает сердито швырять их в яр. Раздражение мало-помалу спадает, но неприятный осадок остается.
- Ну и пусть! - бормочет он, швыряя последние комья.- Подумаешь!..
- Ты что, Костя? А? - озабоченно спрашивает Нюра. - Ты на кого рассердился? На Тимку, да?
- Ни на кого!.. Пошли домой.
Они сбегают в яр, выходят на луговину. Опять брызжут из-под ног кузнечики и висят столбики мошкары над головами, но веселое, радостное настроение не возвращается. Костю раздражают и кузнечики и мошкара, а лягушек он бы всех передавил, чтобы они и не пискнули больше.
- А почему я должен быть кем-то? - вдруг поворачивается он к Нюре. Захочу - и буду, а не захочу - не буду!
- Так разве я что говорю? - недоумевает Нюра.
Но Костя не слушает.
Почему, в самом деле, он должен быть обязательно мичуринцем? А он вот хочет быть не мичуринцем, а моряком!
- Да ведь тебя никто не заставляет.
- А чего она смеется?
- Кто?
- Ну, эта ваша... учительница.
- Она и учительница и старшая пионервожатая.
- Ну и пусть! А Мишка и Тимка... Чего они задаются?
- Так они же ничего не говорили!
- Ну, не говорили, а все равно задаются, что они умеют, а я - нет... Подумаешь! Я знаю и умею побольше их...
Костя действительно знал и умел делать множество вещей и про себя этим гордился. Он знал всех знаменитых киноактеров, знал поименно почти всех мастеров спорта, а многих - и в лицо; футболистов киевского "Динамо" он узнавал по походке, со спины; никто лучше его не мог разобраться, почему левый край "промазал" и как капитан команды обводит противника; он наизусть знал все марки автомашин - советские и иностранные; сделал сам аквариум, а если рыбки в нем подохли, то виновата хлорированная водопроводная вода, а не он; а когда он собирал марки, так у него были такие, что даже из девятого класса приходили с ним меняться. Лучше его в пятом "Б" никто не умеет плавать кролем, а "ласточка" получается лучше только у его друга Федора.
Конечно, Костя знает и умеет столько, сколько не знают все эти Мишки и Тимки, вместе взятые, но почему-то это нисколько Костю не утешает. И он наконец догадывается почему: оказывается, Миша и Тима делают то же, что и взрослые, а он, Костя, - нет. Ну, конечно, не совсем, как взрослые, однако дело-то у них одно и то же...
- Их просто заставляют, вот и все! - говорит он вслух.
- Кого, Тимку и Цыганенка? - догадывается Нюра. - Попробуй их заставь! Никто их не заставляет, им самим интересно - вот они и помогают... И чего ты сердишься? Тебя ведь не заставляют.
Нет, конечно, не заставляют... Ему много раз предлагали вступить то в один, то в другой кружок, но Косте в кружок идти не хотелось - ему казалось, что это похоже на уроки: тоже есть расписание, задания... Так и получилось, что почти все ребята были заняты каким-то делом, увлекались им, а Костя был сам по себе. В зоопарке он видел, как паренек, вроде него, Кости, возился с медвежонком, должно быть юннат. А Сергей Казанцев ходит в Дом юных техников и строит паровую машину. В двадцать пятой школе есть общество юных историков, и они каждое лето ездят куда-нибудь в экспедицию. Костя подумывал было вступить в это общество, чтобы ехать в экспедицию, но для этого нужно было написать историческую работу, а писать Костя не захотел.
Увлекался он не раз. Узнав о чьем-либо новом увлечении, Костя загорался тоже, но быстро остывал и бросал ради нового занятия, чтобы без сожаления оставить вскоре и его ради третьего. Все его захватывало, но ненадолго, и проходило бесследно. "Это не мое призвание", - решал про себя Костя и успокаивался.
А какое же у него призвание? И что значит - "призвание"? Кто и что его призовет? Куда? И когда это будет?
Костя до вечера мрачно лежит на берегу, отмахивается от Нюры и ищет свое призвание. Оно так и не отыскивается, приходится идти ужинать и ложиться спать.
А утром прохладная, прозрачная вода, слепящее солнце смывают мрачные мысли, и Костя опять становится самим собой: загорает, купается, пробует добраться к гнезду стрижа, но только зря обдирает колени на крутом откосе. Приходят Миша и Тимофей, и в мелкой песчаной затоке они начинают сооружать плот из плавника. Набухшие коряги, обломки дерева сами-то плавают, но удержать на себе никого не могут и тонут вместе с отважными мореплавателями.
Бегут дни. Костя катается на лодке с ребятами, а иногда - недалеко - и один. Гребет он уже хорошо и однажды с удивлением обнаруживает, что на руках у него вместо вялого пучка мускулов появились маленькие, но твердые бицепсы. Изредка он заглядывает в Нюрино зеркальце - там показывается облупившийся нос, выгоревшие, как прошлогодняя трава, брови, и Костя заранее прикидывает, кто сильнее загорит: он или Федор.
Они так сдружились вчетвером, что Костя с грустью думает о том, что все-таки придется расставаться с новыми дружками. А как хорошо было бы, если бы они все четверо жили в Киеве! Если к ним добавить еще верного боевого друга Федора, это была бы такая компания, что лучше не сыщешь.
Все было хорошо, но время от времени в самый разгар игры Миша убегает дежурить на радиоузел, Тимофей - к своим саженцам, а Нюра спохватывается, что еще надо варить, прибирать и вообще заниматься всякими хозяйственными делами. Костя остается один, и у него портится настроение. У всех есть какое-то дело, все чем-то заняты, один он болтается без всяких занятий, только купается и загорает. Его снова одолевает неловкость оттого, что он Костя-Просто-Так и до сих пор не нашел своего призвания, потому что до того, пока он станет моряком, еще очень далеко, а сейчас он никак не может определиться.
СПЕЦИАЛЬНОЕ ЗАДАНИЕ
Ребята зовут Костю к себе, он долго не соглашается: ему еще слишком памятны его растерянность и неловкость оттого, что все при деле, а он - так себе. Постепенно воспоминание об этом становится менее острым, и однажды перед вечером он соглашается сходить с Нюрой к бабушке. Однако к бабушке они попадают не сразу.
Лишь только Нюра и Костя входят в село, мимо них пулей пролетает рыжий мальчишка. Он отбегает довольно далеко, потом, спохватившись, оборачивается, азартно машет им рукой, кричит:
- Что плететесь! Айда скорее! - и бежит дальше.
- Чего это он? - спрашивает Костя.
- Не знаю. Это Сенька Журило. Случилось что-нибудь или что? Побежим, а?
- Побежим!
Взрывая пыль, распугивая ошалело кудахчущих кур, они бегут по улице, пока их не останавливает Миша:
- Стойте! Еще рано...
- Чего рано?
- В школу рано. Вы ведь туда?
- Мы не знаем. Сенька кричал "скорее", мы и побежали.
- Эх, вы! Ничего не знаете, а бежите! - насмешливо улыбается Миша. Нет, видно, мне надо взяться за вас и радиофицировать.
- Михайло, не задаваться!.. - голосом Федора Павловича говорит Нюра.
- Я не задаюсь, а надо радио слушать! Я сам по радио объявлял.
- Что?
Миша останавливается, делает строгое лицо и, глядя мимо Нюры и Кости, торжественно, немного нараспев объявляет:
- "Внимание, внимание! Говорит сельский радиоузел. Пионеры отряда имени Саши Чекалина должны собраться сегодня в школе к восемнадцати ноль-ноль для выполнения специального задания". Вот что! Понятно?
- Нет, непонятно, - говорит Костя. - А какое задание?
- Ишь, ловкий! Кто же специальное задание разглашает? Это же как военная тайна!
Костя конфузится и умолкает. Нюра приходит ему на выручку:
- Ох, Мишка, опять ты нос дерешь! Сам небось ничего не знаешь, а тоже туда же... Ведь не знаешь, да?
- Это дело наше - знаем или нет, - многозначительно возражает Миша, однако больше не спорит.
Хотя в школу они приходят задолго до шести, там уже много ребят. Миша сразу же куда-то исчезает, Нюра "на минуточку" уходит к подружкам и не возвращается. Костя остается один. Незнакомые мальчики и девочки исподтишка с любопытством разглядывают Костю, но, как только он оглядывается, отворачиваются и делают вид, что Костя их совершенно не интересует. Под этими взглядами он чувствует себя очень неловко, ему кажется - спина у него стала деревянная, а руки и ноги чужие, и, когда появляется Тимофей, он бежит ему навстречу с такой радостью, словно виделись они не вчера, а несколько лет назад.
Следом за Тимофеем, оглядываясь по сторонам, неторопливо ковыляет второй, маленький Тимофей - толстый мальчуган лет пяти. Штаны у него держатся на помочах - перекинутой через плечо поверх рубашки узкой матерчатой ленте, застегнутой на огромную перламутровую пуговицу. То ли не доверяя помочам, то ли боясь потерять свою необыкновенную пуговицу, мальчуган идет, держась за нее обеими руками.
- Братишка? - спрашивает Костя.
- Ага. Вот увязался на мою голову! Слышь ты, прилипало! Иди, не отставай, а то сейчас домой отправлю!
Мальчик неторопливо приближается к ним и во все глаза начинает рассматривать Костю.
- Как тебя зовут? - спрашивает Костя.
Тот долго молчит, продолжая разглядывать, потом надувается, выпучивает глаза и выдавливает из себя:
- Горка...
- Здравствуй, Горка-Егорка! Ты зачем пришел? В пионеры хочешь? Да? подбегает и принимается тормошить его Нюра.
Егорке щекотно, он хохочет и брыкается:
- Ага! Пусти! Не щекотай...
- Отряд, стройся! - командует невысокий большелобый мальчик с нашивками на рукаве.
Нюра и Тимофей отбегают, Костя и Егорка остаются одни. Отряд выстраивается на песчаной дорожке,
- Смир-рно!..
От школы идут Елена Ивановна и высокий, худощавый мужчина с близко поставленными, запрятанными в подбровье глазами. Пышные усы старят его, на самом же деле он молод. Услышав команду на линейку, он подтягивается и шагает четко, по-военному. Большелобый мальчик делает несколько шагов им навстречу, вскидывает руку в салюте:
- Отряд имени Саши Чекалина построен в полном составе! По неизвестным причинам не явились трое! Рапорт сдан!
- Рапорт принят! - салютует в ответ Елена Ивановна. - Будьте готовы!
- Всегда готовы! - гремит линейка.
- Вольно, ребята! - негромко командует Елена Ивановна. - Очень хорошо, что вы так аккуратно собрались. Колхоз обратился к нам с просьбой о помощи. Для нас это - почетное задание, наш долг! И мы ему, конечно, не откажем, правда?
- Всегда готовы! Конечно! Ясно! - кричит линейка.
- А сейчас бригадир Иван Кузьмич расскажет вам, в чем эта просьба.
Иван Кузьмич одергивает свою выгоревшую гимнастерку, оглядывает строй:
- Такое дело, ребята... Сейчас, вы знаете, время горячее, каждая пара рук на счету, и оторвать с поля мы никого не можем. Ну, а свиньи и прочая живность, - усмехается он в усы, - лезет во всякую щелку, ищет, где смачнее. Товарищи колхозники обижаются: надо, мол, плетни заделать, где прохудились. И правильно обижаются, конечно: заделать надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12