Дубов Николай Иванович
Небо с овчинку
ДУБОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ
Небо с овчинку
1
Несчастья свалились на Антона одно за другим.
Тетя Сима вернулась с работы озабоченная и взбудораженная. Разогревая обед, она запела: "Шуми, шуми, послушное ветрило, волнуйся подо мной, угрюмый океан", а потом так задумалась, что котлеты, и без того маленькие, пережарились и стали похожими на пуговицы.
На памяти Антона тетя пела один-единственный раз. Случилось это за обедом. Принесли почту, папа взял "Известия", а конверт протянул тете:
- Тебе, Сима.
Тетя оседлала нос пенсне, прочитала адрес на конверте, покраснела и сказала:
- Простите, я сейчас, - и ушла в свою комнату.
Вскоре оттуда долетели очень странные, ни на что не похожие звуки.
- Плачет? - встревожилась мама.
- Нет, поет, - сказал папа.
Это было так же неожиданно и удивительно, как если бы вдруг запела голая бетонная тетка с веслом, зачем-то поставленная в пионерском саду. Разумеется, на ту бетонную тетку тетя Сима совсем не похожа. Она как раз очень худая, строго и всегда одинаково одетая: черная юбка, белая блузка с длинными рукавами и воротничком, закрывающим все горло. На блузке кармашек для пенсне. Пенсне у нее старомодное, не с защипками, а с дужкой над переносицей. Точь-в-точь как на портретах у Чехова. Папа говорил, что так раньше одевались курсистки. Тетя и в самом деле была курсисткой, только очень недолго: началась революция и курсы то ли закрыли, то ли переименовали. Она очень гордилась тем, что была курсисткой, и всегда одевалась так, как одевалась когда-то, еще молоденькой девушкой. Мама много раз пыталась убедить ее сшить современное платье. Тетя Сима отклоняла все предложения:
- В моем возрасте смешно гнаться за модой. Нет ничего хуже, чем быть смешной. "Смешное убивает", - сказал один великий человек...
Тетя перестала петь. Это было хорошо, потому что и самый великий музыкант не нашел бы мелодии в ее пении. Вернувшись к столу, она сказала, что получила письмо от друга своей юности, он приезжает сюда на несколько дней и, наверное, навестит ее.
- Бывший жених, что ли? - спросил папа.
- Одно время нас считали женихом и невестой, - сказала тетя Сима и снова покраснела. - Сейчас это не имеет никакого значения. Просто он очень интересный человек.
В течение нескольких дней тетя без конца говорила, какой это замечательный человек и как хорошо, что они с ним познакомятся. В день его прихода она ужасно волновалась, начала готовить какой-то необыкновенный торт, без конца бегала к соседке советоваться и так над ним хлопотала, что в конце концов торт получился твердым, как кирпич, и ей пришлось сходить в "Гастроном" за готовым.
Бывший жених пришел вечером и оказался лысым толстым человечком с тусклым голосом. Он все время потел, очень много и громко ел и монотонно жаловался. На жизнь, маленькую зарплату, своих сослуживцев, соседей по квартире и на все, о чем бы ни заговорили.
Тетя смотрела на него сияющими глазами и говорила ему "ты". Это было непонятно, потому что из всех людей, каких знал Антон, она говорила "ты" только своему брату, папе Антона, и самому Антону. Даже маме она всегда говорила "вы". Тетя пыталась заговаривать о литературе, о прошлом, то и дело восклицала: "А помнишь?.."
- Да, да, конечно, - рассеянно отвечал бывший жених и снова принимался за еду.
Тетя перестала наконец восклицать, сникла, будто еще сильнее постарела, и только подкладывала гостю на тарелку. Тот съел все дочиста, пожаловался на колит, повышенную кислотность и ушел. Не зажигая света, тетя полчаса просидела одна в своей комнате, а когда вышла в кухню мыть посуду, глаза у нее были красные.
- "Как хороши, как свежи были розы", - печально продекламировала она, рассматривая хрустальную вазу на просвет, долго, тщательно протирала ее, потом вздохнула и добавила: - Однако, как сказал Алексей Максимович Горький, "в карете прошлого далеко не уедешь"...
На все случаи жизни у нее были в запасе всякие такие фразочки разных великих и без конца из нее выпрыгивали, будто сидели в ней, пригнувшись, как спринтеры перед стартом, и сигали по первому свисту. Антон так и сказал однажды тете. Брови у нее поднялись, пенсне свалилось с носа и повисло на черной ленточке.
- Что такое спринтеры? Те, что бегают? - При всей своей образованности тетя Сима иногда не знала самых простых вещей. - Стыдись! Как можно сравнивать каких-то бегунов и прыгунов с великими творцами и мыслителями?!
У Антона был свой взгляд на бегунов и великих. Бегуны - это здорово, если, конечно, они показывают класс. А великие, по правде говоря, порядком надоели Антону. Они, должно быть, только тем и занимались, что без конца изрекали что-нибудь красивое и высокопарное, точь-в-точь как тетя Сима. А та делала это постоянно и говорила, что интеллигентность человека определяется, не тем, носит ли он шляпу, а тем, какой у него духовный багаж. Багаж тети Симы, наверное, не поместился бы и в пульмановский вагон с решетками, который прицепляют сразу за паровозом, и от пола до потолка набитый чемоданами и тюками. Ничего удивительного. Тетя Сима работает в библиотеке. Антон несколько раз приходил к ней и бродил в узких ущельях книгохранилища. По сторонам отвесными скалами вздымались стеллажи, сплошь уставленные книжками, книгами и книжищами.
- Это всё великие? - спросил Антон.
- Не все, но многие, - сказала тетя.
Конечно, если всю жизнь толкаться среди такого количества великих, тут, хочешь не хочешь, наберешься всякого.
Так Антон думал прежде, когда был еще маленьким, а с тех пор прошло уже больше двух лет.
И вот тетя Сима вдруг снова запела. Антон настороженно посмотрел на нее - снова придет бывший жених? - но промолчал. Тетя могла сказать что-нибудь неприятное о неуместном любопытстве и вдобавок пристукнуть очередным изречением. Они молча жевали пуговицы, в которые превратились котлеты, но те были как резина.
Тетя сдалась первая и отодвинула тарелку:
- Нет, с этим может справиться только Бой.
- Наверное, она была очень заслуженная, - сказал Антон.
- Кто?
- Корова.
- Ах, вечно ты какие-нибудь глупости... А я хотела с тобой серьезно поговорить. Дело очень важное. Оно касается и тебя. А посоветоваться мне не с кем. Видишь ли, Антоша...
- Тетя, сколько раз я просил!
- Я ведь не виновата, что родители дали тебе такое имя.
- А кто виноват, если не вы?
- Что ж, - слегка смутилась тетя. - Я действительно посоветовала им назвать тебя Антоном в честь нашего великого классика. Ничего дурного в этом нет.
- А что хорошего? Думаете, если назвать под великого, так и пацан станет великим? Как же!
- Великим, может, и нет, но человек будет стремиться стать достойным своего имени.
- Ну да, и тяни из себя жилы всю жизнь... Им удовольствие, а мы мучайся...
- У тебя простое, хорошее имя!
- Имя как имя. Только я Антон, а не Антоша.
- Это ведь ласкательно! В свое время Чехов даже подписывал свои произведения "Антоша Чехонте".
- Ну и пускай. А я не Чехов. И никаких произведений не подписываю.
Тетя не могла знать, что, когда они жили еще на Тарасовской, мальчишки во дворе дразнили его "Антошей-Картошей" и с тех пор у него укоренилось отвращение ко всем ласковым видоизменениям своего имени.
- Хорошо, не будем спорить... Видишь ли...
В это время Бой, который все время лежал распластавшись на боку, вскочил, подбежал к входной двери и начал прислушиваться. Прислушивался он смешно: наклонял голову сначала на одну сторону так, что ухо отвисало, потом на другую сторону, и тогда отвисало другое ухо. Так он делал всегда, когда издалека слышал голос или шаги хозяина.
Федор Михайлович открыл дверь. Бой стал на дыбы, поджав передние лапы, и лизнул его в щеку.
- Здорово, старик! - сказал Федор Михайлович и похлопал Боя по боку. "Привет тебе, приют священный..." - продекламировал он. - Добрый вечер, Серафима Павловна.
- Вот с кем я могу поговорить! - воскликнула тетя Сима. - Только вы можете посоветовать.
- Меня с детства научили отвечать "всегда готов!". Одну минуточку, дам Бою поесть. - Бой уже стоял перед ящиком, накрытым клеенкой, и помахивал хвостом. Федор Михайлович поставил на ящик кастрюлю с жидкой кашей. Рубай, старик... Итак, чем могу?
- Вы были когда-нибудь у моря?
- Случалось.
- И в Крыму, на Южном берегу?
- И в Крыму, и на Южном.
- А в Алуште?
- И в Алуште.
- Какое там море?
- Море? Нормальное. Суп с клецками. Теплое, как суп, и в нем очень много клецок. То есть курортников.
- Но оно там... большое? Просторы, горизонты?..
- Пока хватает, никто не жаловался... А в чем дело, Серафима Павловна? Не интригуйте меня, а то мое слабое сердце может разорваться от любопытства.
- Вы смеетесь, а для меня это событие колоссальное. Мне предлагают путевку. В дом отдыха. В Алушту.
- Прекрасно! В чем же дело?
- Вот камень преткновения, - сказала тетя, указав на Антона.
- Спасибо, тетя, - сказал Антон, - теперь я буду знать, кто я такой на самом деле.
- Ах, оставь, пожалуйста! Это в переносном смысле...
- Понял? - сказал Федор Михайлович. - Раз в переносном, значит, ты вполне перенесешь. Итак, почему этот юноша стал камнем?
- С собой его взять нельзя, и оставить здесь тоже невозможно.
- А почему невозможно? Он мужчина уже вполне самостоятельный.
Перед Антоном вспыхнул ослепительный свет свободы и тут же погас, оставив горький чад разочарования.
- Что вы говорите! Он и при мне-то безнадзорный, пока я на работе, а так... Что я скажу родителям, если что-нибудь случится? Господи! И надо же, чтобы и отец и мать выбрали такую профессию. Другие инженеры как инженеры, а тут кочевники какие-то. Полгода, а то и больше в разъездах...
Антоновы папа и мама были геологами. Сначала Антон этим гордился, но потом разочаровался. Оказалось, они не ищут никаких ископаемых, а всего-навсего проверяют всякие участки, где должны строить заводы, фабрики или поселки. Хороший ли там грунт, можно ли прокладывать водопровод и канализацию. Страшно интересно...
- Что бы они делали без меня? Возили его в котомке за спиной?
- У некоторых народов детей носят на бедре. В таких случаях удобнее двойняшки. Для равновесия, - сказал Федор Михайлович.
Но тетя Сима не склонна была шутить и расстраивалась все больше.
- Я мечтала об этом всю жизнь, а выходит, так его и не увижу.
- Кого, тетя?
- Фонтан. Бахчисарайский фонтан. "Фонтан любви, фонтан печали..."
- Знаете, это зрелище довольно скучное, - попробовал утешить ее Федор Михайлович. - Стоит в углу каменный ящик. К нему приделаны одна над другой маленькие плошки. Из одной в другую капает вода. Вот и все.
- Ах, боже мой, как вы не понимаете! Ведь он был искрой, которая зажгла воображение поэта...
- Да? Никогда не думал, что фонтан может рассыпать искры. Ну, неважно... Что можно придумать? Ага! У меня есть знакомая девушка, она состоит при таких вот цветах жизни - холит и нежит, словом, пионервожатая. И собирается ехать в лагерь. Хотите, я поговорю с ней, может, удастся пристроить его туда?
- В лагерь? - Антон обозлился, - Нет уж, с меня хватит! "Ребята, туда не ходите, сюда не ходите, этого не делайте, того не говорите, сего не думайте..."
- М-да. - Федор Михайлович улыбнулся. - В общих чертах того, сходственно...
- Но там хорошо кормят, Антоша, ты отдохнешь.
- Меня откармливать не надо.
- Ты просто грубиян и жестокий эгоист. Себялюбец!
Тетя Сима готова была расплакаться. Федор Михайлович огорчился и взъерошил волосы на голове.
- Ну, а мне вы этого эгоиста не доверите? Уверяю вас, я не толкну его на путь порока. Я, как вы знаете, не курю, правда, пью, но мало и редко. Могу перейти на нарзан. На это время. А?
- Как я могу взвалить на вас такую обузу?
- Пустяки! Я давно ощущаю в себе кровожадного тирана и деспота. Мечтаю кого-нибудь угнетать, тащить и не пущать. Держать в ежовых рукавицах и вообще показывать кузькину... - Федор Михайлович поперхнулся. - Словом, положитесь на меня, и вы получите себялюбца шелковым...
Антон улыбался во весь рот, надежды развернули перед ним радужные павлиньи хвосты. Остаться с дядей Федей и Боем - что может быть лучше? Мировецкая мужская компания!
- Важно одно: когда у вас путевка?
- С девятого июля.
Федор Михайлович в отчаянии развел руками:
- Рок! Я думал, август-сентябрь. Бархатный сезон, виноград и прочие радости знойного юга... Ничего не получится! Сам уезжаю пятого в Семигорское лесничество. Я даже рассчитывал Боя оставить на попечение Антона...
- Ну и что? - загорелся Антон. - Ну и поезжайте! Думаете, не справлюсь? Еще как!
- Это, братец, была бы у тебя слишком райская жизнь. Не выйдет. Я за свободу личности, но при условии, что эта личность обзавелась тормозами. У тебя их пока нет...
- Что ж, - горестно вздохнула тетя Сима. - Так и будет. Завтра откажусь от путевки. Еще от одной мечты.
- От мечты отказываться нельзя. Она окрыляет и возвышает... Как на этот счет высказывались великие? - Антон осклабился, но Федор Михайлович свирепо покосился на него, и он присмирел. - Надо что-то придумать... Стоп, стоп, стоп! У меня мелькнула мысль. Не ручаюсь за гениальность, но, кажется, она близка... Что, если сделать так: вы - на юг, а мы втроем - на запад?
- Куда на запад?
- В лесничество. Думаете, ему будет плохо? Соблазнов - никаких. Лес, река. Воздуха - тыщи пудов. Чистейшего. Здоровей. Богатырей. Как идейка?
У Антона перехватило дыхание.
- Право, не знаю... - сказала тетя Сима. - Конечно, хорошо, если мальчик побудет на лоне природы...
- Вот именно. Зачем ему торчать здесь? Хоть и окраина, а все-таки город. Миазмы и маразмы, газы и заразы.
- Да, да, я понимаю... Но это ведь даже не село, насколько я понимаю, а лес. Там всякие животные...
- За последние сто лет львов, тигров, ягуаров и леопардов там не замечено. Волков истребили. Самые хищные животные, с какими он может встретиться, - козел или корова, но для этого ему придется специально идти в село, до которого три километра.
- А река?
- Река отличная. Скалы, заводи, плесы.
- Но он может... утонуть...
- Это я-то? - возмутился Антон.
- Утонуть там можно только, если привязать себе камень на шею, чего, я полагаю, он не сделает. Потом он будет со мной и Боем. Кое на что гожусь я, а Бой - он же водолаз, его основная профессия и призвание - спасать тонущих... Он давно мечтает кого-нибудь спасти. Решайте! Мы - в лес, а вы ныряйте в свою стихию.
- Нырять мне, к сожалению, не придется. Не умею плавать.
- Раз плюнуть.
- Плюнуть?
- Простите, Серафима Павловна, я хотел сказать, что это проще пареной репы - научиться.
- Боюсь, не в моем возрасте.
- Морям все возрасты покорны, - так ведь сказал поэт?
- Умоляю вас! Не выношу, когда уродуют прекрасные строки...
- Больше не буду! Так как, заметано?
Тетя Сима решительно отказывалась и соглашалась, раздумывала и колебалась. Наконец мечта всей жизни, объединенные усилия Антона и Федора Михайловича, неопровержимые доводы и заверения победили. Тетя Сима сдалась, но при условии, что она вызовет по междугородному телефону брата и только с его согласия отпустит Антона.
- Боже мой, боже мой! - сказала тетя Сима, когда Федор Михайлович повел Боя гулять. - Мне просто не верится, что на самом деле сбудется мечта стольких лет... Какой отзывчивый, хороший человек Федор Михайлович!
- Законный парень. Железо!
- Какое железо? При чем тут железо?
- Ну... так говорят.
- Кто "говорят"? Это же дикая бессмыслица!.. И он для тебя не "парень", а дядя Федя... Он очень хороший человек, но его манера выражаться... У тебя и так ужасный жаргон. А если ты еще от него наберешься?..
2
Антона качало и заносило. Он не знал, куда себя девать и что делать. Время остановилось, хотя часы шли. И на руке у дяди Феди, и допотопные на цепочке у тети Симы, и тумбовые в столовой, где спал Антон, и настольные в комнате папы, и электрические на углу возле универмага. Часы шли, тикали, стучали, били. Утро сменяло ночь, ночь гасила день, но время стояло. Оно окаменело. Отъезд не приближался, а отдалялся, потому что каждый час был длиннее предыдущего, дню не было конца, оранжевый блин солнца намертво прикипал к эмалевой сковородке неба, день вырастал, вспухал, растягивался в год, а неделя уходила в космическую бесконечность, где не было ни пределов, ни сроков.
Антон маялся, изнывал и томился. Иногда вдруг его пронзало опасение, что поездка не состоится, - он ужасался, впадал в отчаяние, но оно тут же таяло. У него болели скулы от улыбки, растянувшей лицо. Он мог и думать и говорить только об одном. Даже головокружительный, победоносный бег киевского "Динамо" к золотым чемпионским медалям не трогал его; фантастические голы Лобановского и Базилевича оставляли равнодушным. Он прожужжал уши тете Симе и смертельно надоел соседским ребятам. Блаженно улыбаясь, Антон снова и снова говорил им:
- А знаете, ребята...
- Знаем, - отвечали они. - Ты, Бой и дядя Федя... Вчера сообщали по телевизору. Завтра передадут по радио. И скоро с вертолетов будут сбрасывать листовки. Поехали лучше купаться, чокнутый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20