С первого, да и со второго и третьего взглядов, можно было подумать, что там дворники хранят свои метла и прочую утварь, однако внутри был совсем другой мир. Небольшой по своей вместительности этот мирок был специально подстроен, чтобы расслаблять и успокаивать. Здесь было кресло-качалка, низкая односпальная кровать в углу, массивная настенная лампа у входа, и ещё одна лампа с лампочкой на шестьдесят ват на большом резном столе с туевой хучей ящиков. Особой достопримечательностью этого места было то, что, благодаря проведённым здесь по соглашению с дирекцией работам, сюда почти не поступал звук извне. Дверь и стены были покрыты звукоизоляцией, создавая в комнате полную тишину. Кому-то могло показаться диким, что нету звука, но его это устраивало, он сам этого хотел и не жалел о содеянном. Тишина не вызывала у него чувства беспокойства, как у большинства людей, а наоборот способствовала умиротворению и остроте мышления.
В последний раз оглянувшись, убеждаясь, что никто за ним не последовал, он шмыгнул в комнатку. Его обдало свежей, не загубленной тишиной. Такой тишиной, коя бывает разве что в гробах, да и то не всегда. Скинув пиджак, и с размаху бросив его на кровать, он плюхнулся в кресло-качалку и расслабился. Временно у него был перерыв, несколько минут он мог отдохнуть, не задумываясь ни о ком, а потом снова придётся вернуться к народу, чтоб они не волновались вновь. Но это будет только потом, а сейчас... Сейчас он не думал об этом, просто начал впадать в сон.
– Извините, – негромко сказал кто-то у двери.
Он открыл глаза, судорожно прикидывая, что совершил досадную оплошность, пропустив постороннего. Теперь этот посторонний узнал о его секрете и не замедлит рассказать остальным об этом. Почему-то ему стало не очень хорошо от этой мысли; от головы до пят пробежалась дрожь, все предметы вдруг стали меньше, а руки вдруг утолщились. Он снял очки и потёр глаза. В дверях стоял невысокий человек приятной наружности, вроде бы ровесник ему самому. На незнакомце был длинный экстравагантный халат, надетый поверх пиджака, спортивные тёмные очки и иссиня-чёрная широкополая шляпа.
– Простите, я вас отвлёк? – смущённо продолжил незнакомец, неуклюже вползая в комнату и прикрывая за собой дверь, – нет? Я просто увидел, что вы не заняты, вот и решил, дай, думаю, зайду. Ведь так редко случается встретить такого великого человека, как вы, а уж тем более поиметь возможность поговорить с ним наедине, – с этими словами он замялся.
В комнате быстро становилось душно. Вытяжка пару дней назад немного поломалась и тянула воздух довольно слабо, хватало на одного человека, но он был учтив и не стал прогонять незнакомца. Лишь слабо растянул губы в улыбке.
– Нет, не отвлекли, я просто хотел полежать, а, впрочем, это не важно. Давайте я дам вам автограф.
– Автограф? – замешкался незнакомец. – Автограф, автограф, автограф... Конечно автограф... Я хотел бы вас ещё кое о чём попросить. Владимир Игоревич, а можно я вам длинный текст надиктую?
– Ну давайте попробуем, – хмыкнул Владимир Игоревич.
Незнакомец судорожно стал шарить руками по карманам в поисках бумаги. Искал он долго и с таким усердием, что, казалось, готов был разломить стену и использовать её заместо бумаги. Но вот, наконец, бумага была найдена в одном из многочисленных внутренних карманов плаща, а вместе с ней образовалась и ручка.
– Пж-ж-жалте, – радостно протянул незнакомец, протягивая немного дрожащими руками найденное добро.
Владимир Игоревич меланхолично взял бумагу, ручку, и переставил кресло-качалку поближе к столу. Там он привычным движением протёр локтём поверхность, хотя она и не была грязной, положил бумагу и застыл, приготовившись писать.
– Так. Значит. В общем, вот так. Никите Сергеевичу от Владимира Игоревича. Дорогой Никита... – начал, было, подумавши, незнакомец.
– Секунду! – резко прервал его Владимир. – Я знавал одного Никиту Сергеевича, только это было очень давно. Хотя, стоп! То-то я думаю, кого вы мне напоминаете. Никита, ты что ль?! – радостно вскричал он.
– Да, Володь, это я.
При этих словах Владимир засуетился, отодвинулся от стола и встал обнять старого друга. Однако для него было полной неожиданностью, когда, вставая, он получил мощный удар в челюсть. Взгляд его безвольно дёрнулся на стенку. Изображение поблекло, стена стала стремительно приближаться, пока резко не упёрлась в глаз. Вместе с этим ударом видение мира померкло окончательно. Он потерял сознание.
Посреди темноты он увидел где-то вдалеке пляшущего олимпийского мишку. Он весело прыгал на задних лапах, пытаясь напевать что-то отдалённо знакомое и доброе. Вдруг на одном из прыжков он провалился вниз, в темноту, издав пронзительный смех. Из тёмной, почти не заметной ямы, в кою он провалился пошёл дым, подсвечиваемый снизу ярко-красным светом. Через пару секунд всё вокруг стало таким же красным; дым стремительно заполнял всё пространство. Послышались раскаты грома, очень близко мигнула молния.
Очнулся он одновременно от резкой сверлящей боли в макушке и от противного запаха нашатыря под носом. Рефлекторно он отдёрнул голову и попытался отогнать противный запах рукой, однако ничего не получилось – руки были плотно связаны за спиной. Сознание возвращалось к нему частями. Сперва вернулось зрение, затем слух, а за ним и частичное осознание действительности. Прямо перед ним стоял Никита Сергеевич, до сих пор в очках и шляпе, но плащ был уже расстёгнут, и из-под него выглядывала деревянная рукоять старого трофейного ножа, который ему подарили на выпускном вечере. Он тогда очень любил всякие ножи, собирал дома коллекцию перочинных, но была у него мечта: красивый длинный нож.
Владимир сначала не верил, а точнее не хотел верить в то, что так и вертелось на языке, однако, когда понял, что у него, помимо рук, связаны и ноги, сомнений больше не оставалось. Он глухо замычал в бессилии.
– А, вижу ты проснулся. – сказал Никита, медленно вынимая нож. – Знаешь, Володя, расскажу я тебе вкратце историю одну. Жили, были два друга. Учились вместе, были не разлей вода. И вот один из них сделал другому одну такую поганую вещь, что даже в подробности вдаваться не буду. А друг ему в шутку так, пытаясь сохранить дружбу и призвать его к ответу, говорит, что, мол, убьёт его. А тот ему отвечает: «Не убьёшь ты меня». На том и кончилось дело. А тот друг-то запомнил это. Так что, в общем, делаю, как обещал тогда.
С этими словами он схватил Владимира за голову и вогнал нож в горло. Через минуту, удостоверившись, что тот умер, он провернул нож пару раз, вынул, завернул в газету, сунул за пояс, застегнул плащ и вышел, захлопнув дверь.
15 звонков
Сегодня, одиннадцатого июня две тысячи четвёртого года, в двадцать один час и двадцать минут я сижу перед чёрным бликающим монитором. Завтра ехать на дачу, с самого утра, не дожидаясь даже обеда. Родители едут первыми, а я заканчиваю последние приготовления и тоже вскоре отъезжаю, прихватив комп в охапку. По дороге ещё надо заехать в магазин за хлебом и бананами.
Вяло верчу в руках трубку от телефона. Как-то неловко совсем. Вот сейчас я её держу, а завтра уже не будет её в моих руках, будет что-то другое, не совсем то. Да и весь дом как-то враз перестал быть таким домашним, обжитым. Привычным движением руки включаю трубку и молча смотрю на подсвеченные зелёным кнопки, после чего, ведомый неясным желанием, набиваю номер дачного телефона, хотя абсолютно уверен, что там никого нет.
В трубке гулким треском набираются цифры, что ж, им можно. Слышится щелчок, двойное пиканье, и возникает чей-то старческий голос.
– Ну так а ты что?
– Дык это, – отвечает не менее старческий голос, – а я что, я как всегда.
– Эх ты, опять не смогла. Все люди используют десять процентов своего мозга, а ты не можешь пробудить оставшиеся девяносто.
– Вы простите, что я вторгаюсь в ваш разговор, – начал, было, я.
– Ой, Нин, нас подслушивают! – громко зашипел первый голос.
– Нет, нет, что вы. Я вас буквально только что услышал, нас случайно соединили.
– Знаем мы ваше случайно, – вмешивается второй голос, – всё вы нас шпионите, всё вы нас подвысматриваете!
– Но я просто решил поддержать разговор, внести свою лепту, дать вам повод подискутировать.
– Нина! – вновь шипит первый голос. – Нина! Я думаю, он один из тех... этих... Ну, ты понимаешь, которые по квартирам ходят, про бога говорят. Эй, ты! – уже обращаясь ко мне.
– Мадамы, я ничего не пропагандирую, никакого бога. Я просто сижу за компьютером и мне делать нечего, – всё-таки пытаюсь наладить разговор я.
Тут оба голоса что-то затарахтели на своей мове, причём быстро-быстро и столь же неразборчиво. Прошла секунда, вновь послышался щелчок, а затем короткие гудки.
Вновь набираю номер, вновь в трубке отбиваются цифры, провисает тишина. Длинный гудок. От скуки начинаю считать гудки. Первый. Второй. Третий. Четвёртый. Пятый. Шестой. Седьмой. Красивая всё-таки цифра – семёрка. Как-то так получилось, что вся жизнь меня с ней связала по рукам и ногам. А меж тем уже двенадцать. А потом тринадцать. Тоже неплохое число, кто-то его считает приносящим несчастье, другим оно приносит удачу. Четырнадцать. Пятнадцать. Снимают трубку, что-то бубнят. Рефлекторно жму на кнопку выключения, надеясь, что не туда попал.
Я люблю, когда ты спишь
Посвящается Ксюше.
Затяжно пиликал будильник. Медленно открываю глаза; в предрассветных потёмках мир казался расплывчатым и неярким, будто картинка в старом телевизоре. Сумеречный рассвет, дымка на полях, когда в сон вклиниваются резкие звонки будильника, когда знаешь, что уже не уснуть, что сон отброшен, когда лежишь в постели, ловя ускользающие моменты чудного видения – тогда считаешь себя счастливым человеком. Я также грезил иногда, что-то пробивалось изнутри, фантазия строила немыслимые ситуации и пейзажи, но вот лицо всегда ускользало, лишь где-то внутри оставалась режущее чувство, что лица нет, что это подвох и мне не найти того, что я ищу.
А потом внезапно, как кирпичом в поле по голове, как вспышка солнца из-за дождевых туч, появилась она. Тогда я не знал, да и не мог предполагать, что ситуация может дойти до того, что случилось. Сейчас у меня не очень много времени, однако, думаю, этого будет более чем достаточно, к тому же я быстро пишу. Я расскажу этим листам бумаги всё, что сочту нужным рассказать, а потом пойду, ибо более меня здесь ничто и никто не держит, скорее наоборот.
Началось это всего пару-тройку дней назад, как раз когда выглянуло солнце и наконец перестали лить дожди, природа будто подготавливала почву. Я и моя довольно обширная семья живём за городом, в небольшом коттеджном посёлке. Здесь довольно мило, дружелюбные люди, хотя у каждого какие-нибудь странности. Год назад родители приобрели дом здесь, дом большой, рассчитан на три или четыре семьи, однако большую часть времени тут проживаю я и мои мама с папой. Только изредка на несколько дней или недель приезжают два моих старших брата, один дядя и друг семьи – Сергей. Он вообще молчалив и не влезает в наши семейные разборки, если таковые случаются; основная задача, которую он перед собой сам поставил – это развлекать нас по мере возможностей.
Родители мои уже довольно старенькие, им под шестьдесят лет, однако у них ещё много пороха в пороховницах; этакие живчики. У меня есть два старших брата, один из них старше меня всего на год, но ещё с детства он пытался руководить мною, и вообще ставил себя выше всего. Однако, что-то я заболтался.
День начался, как всегда начинаются дни во время летних каникул – ты просыпаешься согласно чёткому расписанию, к которому привык за год учебный, а потом делаешь всё, лишь бы не работать. Родня обещала на днях заехать погостить, да и сами мы недавно въехали, посему повсюду валялись неразобранные тюки с вещами, и мебель стояла не на своих, а в самых неожиданных местах. Родители с утра ушли на пешую прогулку в город, за покупками и прочим, что может пригодится, оставив на мне хозяйство.
Тут, наверное, стоит немного рассказать о себе. Мне 19 лет от роду, росту высокого – под 185 сантиметров, соответственный вес около 90 килограмм. Все друзья, каковыми я их считал, звали меня толстым и, хотя со временем они стали избегать называть меня так впрямую, я читал это в их глазах. Что ж, спасибо им на этом.
Когда родители ушли, я пытался читать какую-то книжку, завалявшуюся в недрах фанерного шкафа, однако это было настолько нужно, что я стал засыпать. Примерно через час с улицы донёсся грохот вперемежку с криком и скрипом. Через полминуты я был уже на улице прям так в домашней одежде – старых трениках и не застегнутой рубашке; на улице были сломаны старые хлипкие ворота, которые мы так и не удосужились заменить. Рядом стоял местный дурачок, которого по легенде уронили в детстве в прорубь, после чего у него и наметилось отставание в развитии: он пускал слюни, ничему не мог научиться, постоянно бубнил себе что-то под нос. В руках у него был ломик и сломанный замок. Заприметив меня, он как-то надтяжно хихикнул, побросал всё и убежал.
Надо заметить, что в дом напротив несколько дней назад въехали наши новые соседи – супружеская пара, в среднем на 15 лет младше моих родителей. У них тоже был поломан забор, и они явно были в лёгком недоумении. Сам не знаю почему, но я решил, что надо прояснить им ситуацию.
Не знаю, бывают ли ангелы, и спускаются ли они на землю, но в тот момент, когда я открыл их калитку, мне показалось, что я увидел одного из них. Мир вокруг вдруг окрасился в серый цвет и затемнился, лишь она одна была на фоне этого – белый ореол, и будто никого больше не было. Я смотрел на неё, будучи не в силах что-либо сказать: её лицо, её волосы, её глаза. Да! Я не знаю, о чём я тогда думал, мысли путались, не в силах соплестись в одно целое, а она смотрела на меня, а я на неё. Я боялся моргнуть, а вдруг она пропала бы, оказавшись видением, и я бы её больше не увидел.
Она – идеал, который я до сих пор не в силах описать, нет ещё таких слов для описания такого великолепия. Мы просто стояли и смотрели друг на друга. А потом вышли её родители и ещё какая-то немиловидная женщина, как позже выяснилось – это была её тётя, тучная потная туша с липкими руками двигалась по земле в мою сторону. Как внезапная стена она вернула меня на землю, мой ангел тоже отвернулся. Её родня обступила меня, ибо я что-то заговорил по теме поломанного забора. Не помню, что это было, я просто плёл всё, что шло в голову, лишь бы ещё хоть несколько лишних секунд побыть на одной территории с совершенством. Её звали Аней.
Позже она пришла ко мне домой. Не знаю почему, но я ждал её, ждал, что она придёт, и она пришла. Это было как во сне – она свободно и без приглашения вошла в дом, и я также свободно встретил её и провёл к себе в комнату, попутно извиняясь за беспорядок, но она, кажется, не обращала на него внимания, лишь ради приличия заметив, что вокруг небольшой беспорядок. Аня двигалась по дому свободно, будто уже была здесь, хотя призналась, что видит этот дом впервые.
Не помню точного смысла нашего разговора, не помню также, чем конкретно мы занимались – помню, что она смеялась, что я ей показывал из окна окрестности, и нам было хорошо. А потом из окна я заметил приближение издалека моих родителей и понял, что мы провели вместе с ней больше трёх часов. Ей надо было идти – в дверь стучал кто-то из её родни, но я не отпускал её, да и она не хотела уходить. Я пытался запечатлеть, оставить в памяти её лицо, будто нам не суждено было встретиться вновь: её чёрные, слегка вьющиеся волосы чуть пониже плеч, её слегка курносый носик, её чувственный взгляд и лёгкая улыбка на губах... Она попрощалась и легко сбежала вниз. Я видел, как её уводила домой её тётя, постоянно одёргивая и пытаясь закричать, но она не реагировала.
Родители пришли радостные и с большими сумками покупок. Они что-то заметили во мне, но ничего не сказали, даже постарались не подать виду. Ну и хорошо.
В ту ночь я не мог уснуть, всё ворочался с боку на бок. Перед глазами стояло её лицо, я даже пытался заговорить с ним. Заснул я поздно, почти под утро. И снился мне кошмар – дом, в котором она живёт, загорелся, а она на втором этаже. И я пытаюсь прорваться к ней, но не пускает её толстая тётка, преграждая пусть своим объёмом. И я бьюсь, бьюсь, но не могу пробить её. Проснулся я с плохими предчувствиями снова по будильнику, который просто-напросто забывал выключить.
До обеда я ходил в каком-то мандраже, что-то с одной стороны тянуло меня к её дому, но что-то с другой стороны отталкивало, удерживая на месте. К обеду приехали родственники, которые с дороги сразу же решили затопить подобие бани –
1 2 3 4 5
В последний раз оглянувшись, убеждаясь, что никто за ним не последовал, он шмыгнул в комнатку. Его обдало свежей, не загубленной тишиной. Такой тишиной, коя бывает разве что в гробах, да и то не всегда. Скинув пиджак, и с размаху бросив его на кровать, он плюхнулся в кресло-качалку и расслабился. Временно у него был перерыв, несколько минут он мог отдохнуть, не задумываясь ни о ком, а потом снова придётся вернуться к народу, чтоб они не волновались вновь. Но это будет только потом, а сейчас... Сейчас он не думал об этом, просто начал впадать в сон.
– Извините, – негромко сказал кто-то у двери.
Он открыл глаза, судорожно прикидывая, что совершил досадную оплошность, пропустив постороннего. Теперь этот посторонний узнал о его секрете и не замедлит рассказать остальным об этом. Почему-то ему стало не очень хорошо от этой мысли; от головы до пят пробежалась дрожь, все предметы вдруг стали меньше, а руки вдруг утолщились. Он снял очки и потёр глаза. В дверях стоял невысокий человек приятной наружности, вроде бы ровесник ему самому. На незнакомце был длинный экстравагантный халат, надетый поверх пиджака, спортивные тёмные очки и иссиня-чёрная широкополая шляпа.
– Простите, я вас отвлёк? – смущённо продолжил незнакомец, неуклюже вползая в комнату и прикрывая за собой дверь, – нет? Я просто увидел, что вы не заняты, вот и решил, дай, думаю, зайду. Ведь так редко случается встретить такого великого человека, как вы, а уж тем более поиметь возможность поговорить с ним наедине, – с этими словами он замялся.
В комнате быстро становилось душно. Вытяжка пару дней назад немного поломалась и тянула воздух довольно слабо, хватало на одного человека, но он был учтив и не стал прогонять незнакомца. Лишь слабо растянул губы в улыбке.
– Нет, не отвлекли, я просто хотел полежать, а, впрочем, это не важно. Давайте я дам вам автограф.
– Автограф? – замешкался незнакомец. – Автограф, автограф, автограф... Конечно автограф... Я хотел бы вас ещё кое о чём попросить. Владимир Игоревич, а можно я вам длинный текст надиктую?
– Ну давайте попробуем, – хмыкнул Владимир Игоревич.
Незнакомец судорожно стал шарить руками по карманам в поисках бумаги. Искал он долго и с таким усердием, что, казалось, готов был разломить стену и использовать её заместо бумаги. Но вот, наконец, бумага была найдена в одном из многочисленных внутренних карманов плаща, а вместе с ней образовалась и ручка.
– Пж-ж-жалте, – радостно протянул незнакомец, протягивая немного дрожащими руками найденное добро.
Владимир Игоревич меланхолично взял бумагу, ручку, и переставил кресло-качалку поближе к столу. Там он привычным движением протёр локтём поверхность, хотя она и не была грязной, положил бумагу и застыл, приготовившись писать.
– Так. Значит. В общем, вот так. Никите Сергеевичу от Владимира Игоревича. Дорогой Никита... – начал, было, подумавши, незнакомец.
– Секунду! – резко прервал его Владимир. – Я знавал одного Никиту Сергеевича, только это было очень давно. Хотя, стоп! То-то я думаю, кого вы мне напоминаете. Никита, ты что ль?! – радостно вскричал он.
– Да, Володь, это я.
При этих словах Владимир засуетился, отодвинулся от стола и встал обнять старого друга. Однако для него было полной неожиданностью, когда, вставая, он получил мощный удар в челюсть. Взгляд его безвольно дёрнулся на стенку. Изображение поблекло, стена стала стремительно приближаться, пока резко не упёрлась в глаз. Вместе с этим ударом видение мира померкло окончательно. Он потерял сознание.
Посреди темноты он увидел где-то вдалеке пляшущего олимпийского мишку. Он весело прыгал на задних лапах, пытаясь напевать что-то отдалённо знакомое и доброе. Вдруг на одном из прыжков он провалился вниз, в темноту, издав пронзительный смех. Из тёмной, почти не заметной ямы, в кою он провалился пошёл дым, подсвечиваемый снизу ярко-красным светом. Через пару секунд всё вокруг стало таким же красным; дым стремительно заполнял всё пространство. Послышались раскаты грома, очень близко мигнула молния.
Очнулся он одновременно от резкой сверлящей боли в макушке и от противного запаха нашатыря под носом. Рефлекторно он отдёрнул голову и попытался отогнать противный запах рукой, однако ничего не получилось – руки были плотно связаны за спиной. Сознание возвращалось к нему частями. Сперва вернулось зрение, затем слух, а за ним и частичное осознание действительности. Прямо перед ним стоял Никита Сергеевич, до сих пор в очках и шляпе, но плащ был уже расстёгнут, и из-под него выглядывала деревянная рукоять старого трофейного ножа, который ему подарили на выпускном вечере. Он тогда очень любил всякие ножи, собирал дома коллекцию перочинных, но была у него мечта: красивый длинный нож.
Владимир сначала не верил, а точнее не хотел верить в то, что так и вертелось на языке, однако, когда понял, что у него, помимо рук, связаны и ноги, сомнений больше не оставалось. Он глухо замычал в бессилии.
– А, вижу ты проснулся. – сказал Никита, медленно вынимая нож. – Знаешь, Володя, расскажу я тебе вкратце историю одну. Жили, были два друга. Учились вместе, были не разлей вода. И вот один из них сделал другому одну такую поганую вещь, что даже в подробности вдаваться не буду. А друг ему в шутку так, пытаясь сохранить дружбу и призвать его к ответу, говорит, что, мол, убьёт его. А тот ему отвечает: «Не убьёшь ты меня». На том и кончилось дело. А тот друг-то запомнил это. Так что, в общем, делаю, как обещал тогда.
С этими словами он схватил Владимира за голову и вогнал нож в горло. Через минуту, удостоверившись, что тот умер, он провернул нож пару раз, вынул, завернул в газету, сунул за пояс, застегнул плащ и вышел, захлопнув дверь.
15 звонков
Сегодня, одиннадцатого июня две тысячи четвёртого года, в двадцать один час и двадцать минут я сижу перед чёрным бликающим монитором. Завтра ехать на дачу, с самого утра, не дожидаясь даже обеда. Родители едут первыми, а я заканчиваю последние приготовления и тоже вскоре отъезжаю, прихватив комп в охапку. По дороге ещё надо заехать в магазин за хлебом и бананами.
Вяло верчу в руках трубку от телефона. Как-то неловко совсем. Вот сейчас я её держу, а завтра уже не будет её в моих руках, будет что-то другое, не совсем то. Да и весь дом как-то враз перестал быть таким домашним, обжитым. Привычным движением руки включаю трубку и молча смотрю на подсвеченные зелёным кнопки, после чего, ведомый неясным желанием, набиваю номер дачного телефона, хотя абсолютно уверен, что там никого нет.
В трубке гулким треском набираются цифры, что ж, им можно. Слышится щелчок, двойное пиканье, и возникает чей-то старческий голос.
– Ну так а ты что?
– Дык это, – отвечает не менее старческий голос, – а я что, я как всегда.
– Эх ты, опять не смогла. Все люди используют десять процентов своего мозга, а ты не можешь пробудить оставшиеся девяносто.
– Вы простите, что я вторгаюсь в ваш разговор, – начал, было, я.
– Ой, Нин, нас подслушивают! – громко зашипел первый голос.
– Нет, нет, что вы. Я вас буквально только что услышал, нас случайно соединили.
– Знаем мы ваше случайно, – вмешивается второй голос, – всё вы нас шпионите, всё вы нас подвысматриваете!
– Но я просто решил поддержать разговор, внести свою лепту, дать вам повод подискутировать.
– Нина! – вновь шипит первый голос. – Нина! Я думаю, он один из тех... этих... Ну, ты понимаешь, которые по квартирам ходят, про бога говорят. Эй, ты! – уже обращаясь ко мне.
– Мадамы, я ничего не пропагандирую, никакого бога. Я просто сижу за компьютером и мне делать нечего, – всё-таки пытаюсь наладить разговор я.
Тут оба голоса что-то затарахтели на своей мове, причём быстро-быстро и столь же неразборчиво. Прошла секунда, вновь послышался щелчок, а затем короткие гудки.
Вновь набираю номер, вновь в трубке отбиваются цифры, провисает тишина. Длинный гудок. От скуки начинаю считать гудки. Первый. Второй. Третий. Четвёртый. Пятый. Шестой. Седьмой. Красивая всё-таки цифра – семёрка. Как-то так получилось, что вся жизнь меня с ней связала по рукам и ногам. А меж тем уже двенадцать. А потом тринадцать. Тоже неплохое число, кто-то его считает приносящим несчастье, другим оно приносит удачу. Четырнадцать. Пятнадцать. Снимают трубку, что-то бубнят. Рефлекторно жму на кнопку выключения, надеясь, что не туда попал.
Я люблю, когда ты спишь
Посвящается Ксюше.
Затяжно пиликал будильник. Медленно открываю глаза; в предрассветных потёмках мир казался расплывчатым и неярким, будто картинка в старом телевизоре. Сумеречный рассвет, дымка на полях, когда в сон вклиниваются резкие звонки будильника, когда знаешь, что уже не уснуть, что сон отброшен, когда лежишь в постели, ловя ускользающие моменты чудного видения – тогда считаешь себя счастливым человеком. Я также грезил иногда, что-то пробивалось изнутри, фантазия строила немыслимые ситуации и пейзажи, но вот лицо всегда ускользало, лишь где-то внутри оставалась режущее чувство, что лица нет, что это подвох и мне не найти того, что я ищу.
А потом внезапно, как кирпичом в поле по голове, как вспышка солнца из-за дождевых туч, появилась она. Тогда я не знал, да и не мог предполагать, что ситуация может дойти до того, что случилось. Сейчас у меня не очень много времени, однако, думаю, этого будет более чем достаточно, к тому же я быстро пишу. Я расскажу этим листам бумаги всё, что сочту нужным рассказать, а потом пойду, ибо более меня здесь ничто и никто не держит, скорее наоборот.
Началось это всего пару-тройку дней назад, как раз когда выглянуло солнце и наконец перестали лить дожди, природа будто подготавливала почву. Я и моя довольно обширная семья живём за городом, в небольшом коттеджном посёлке. Здесь довольно мило, дружелюбные люди, хотя у каждого какие-нибудь странности. Год назад родители приобрели дом здесь, дом большой, рассчитан на три или четыре семьи, однако большую часть времени тут проживаю я и мои мама с папой. Только изредка на несколько дней или недель приезжают два моих старших брата, один дядя и друг семьи – Сергей. Он вообще молчалив и не влезает в наши семейные разборки, если таковые случаются; основная задача, которую он перед собой сам поставил – это развлекать нас по мере возможностей.
Родители мои уже довольно старенькие, им под шестьдесят лет, однако у них ещё много пороха в пороховницах; этакие живчики. У меня есть два старших брата, один из них старше меня всего на год, но ещё с детства он пытался руководить мною, и вообще ставил себя выше всего. Однако, что-то я заболтался.
День начался, как всегда начинаются дни во время летних каникул – ты просыпаешься согласно чёткому расписанию, к которому привык за год учебный, а потом делаешь всё, лишь бы не работать. Родня обещала на днях заехать погостить, да и сами мы недавно въехали, посему повсюду валялись неразобранные тюки с вещами, и мебель стояла не на своих, а в самых неожиданных местах. Родители с утра ушли на пешую прогулку в город, за покупками и прочим, что может пригодится, оставив на мне хозяйство.
Тут, наверное, стоит немного рассказать о себе. Мне 19 лет от роду, росту высокого – под 185 сантиметров, соответственный вес около 90 килограмм. Все друзья, каковыми я их считал, звали меня толстым и, хотя со временем они стали избегать называть меня так впрямую, я читал это в их глазах. Что ж, спасибо им на этом.
Когда родители ушли, я пытался читать какую-то книжку, завалявшуюся в недрах фанерного шкафа, однако это было настолько нужно, что я стал засыпать. Примерно через час с улицы донёсся грохот вперемежку с криком и скрипом. Через полминуты я был уже на улице прям так в домашней одежде – старых трениках и не застегнутой рубашке; на улице были сломаны старые хлипкие ворота, которые мы так и не удосужились заменить. Рядом стоял местный дурачок, которого по легенде уронили в детстве в прорубь, после чего у него и наметилось отставание в развитии: он пускал слюни, ничему не мог научиться, постоянно бубнил себе что-то под нос. В руках у него был ломик и сломанный замок. Заприметив меня, он как-то надтяжно хихикнул, побросал всё и убежал.
Надо заметить, что в дом напротив несколько дней назад въехали наши новые соседи – супружеская пара, в среднем на 15 лет младше моих родителей. У них тоже был поломан забор, и они явно были в лёгком недоумении. Сам не знаю почему, но я решил, что надо прояснить им ситуацию.
Не знаю, бывают ли ангелы, и спускаются ли они на землю, но в тот момент, когда я открыл их калитку, мне показалось, что я увидел одного из них. Мир вокруг вдруг окрасился в серый цвет и затемнился, лишь она одна была на фоне этого – белый ореол, и будто никого больше не было. Я смотрел на неё, будучи не в силах что-либо сказать: её лицо, её волосы, её глаза. Да! Я не знаю, о чём я тогда думал, мысли путались, не в силах соплестись в одно целое, а она смотрела на меня, а я на неё. Я боялся моргнуть, а вдруг она пропала бы, оказавшись видением, и я бы её больше не увидел.
Она – идеал, который я до сих пор не в силах описать, нет ещё таких слов для описания такого великолепия. Мы просто стояли и смотрели друг на друга. А потом вышли её родители и ещё какая-то немиловидная женщина, как позже выяснилось – это была её тётя, тучная потная туша с липкими руками двигалась по земле в мою сторону. Как внезапная стена она вернула меня на землю, мой ангел тоже отвернулся. Её родня обступила меня, ибо я что-то заговорил по теме поломанного забора. Не помню, что это было, я просто плёл всё, что шло в голову, лишь бы ещё хоть несколько лишних секунд побыть на одной территории с совершенством. Её звали Аней.
Позже она пришла ко мне домой. Не знаю почему, но я ждал её, ждал, что она придёт, и она пришла. Это было как во сне – она свободно и без приглашения вошла в дом, и я также свободно встретил её и провёл к себе в комнату, попутно извиняясь за беспорядок, но она, кажется, не обращала на него внимания, лишь ради приличия заметив, что вокруг небольшой беспорядок. Аня двигалась по дому свободно, будто уже была здесь, хотя призналась, что видит этот дом впервые.
Не помню точного смысла нашего разговора, не помню также, чем конкретно мы занимались – помню, что она смеялась, что я ей показывал из окна окрестности, и нам было хорошо. А потом из окна я заметил приближение издалека моих родителей и понял, что мы провели вместе с ней больше трёх часов. Ей надо было идти – в дверь стучал кто-то из её родни, но я не отпускал её, да и она не хотела уходить. Я пытался запечатлеть, оставить в памяти её лицо, будто нам не суждено было встретиться вновь: её чёрные, слегка вьющиеся волосы чуть пониже плеч, её слегка курносый носик, её чувственный взгляд и лёгкая улыбка на губах... Она попрощалась и легко сбежала вниз. Я видел, как её уводила домой её тётя, постоянно одёргивая и пытаясь закричать, но она не реагировала.
Родители пришли радостные и с большими сумками покупок. Они что-то заметили во мне, но ничего не сказали, даже постарались не подать виду. Ну и хорошо.
В ту ночь я не мог уснуть, всё ворочался с боку на бок. Перед глазами стояло её лицо, я даже пытался заговорить с ним. Заснул я поздно, почти под утро. И снился мне кошмар – дом, в котором она живёт, загорелся, а она на втором этаже. И я пытаюсь прорваться к ней, но не пускает её толстая тётка, преграждая пусть своим объёмом. И я бьюсь, бьюсь, но не могу пробить её. Проснулся я с плохими предчувствиями снова по будильнику, который просто-напросто забывал выключить.
До обеда я ходил в каком-то мандраже, что-то с одной стороны тянуло меня к её дому, но что-то с другой стороны отталкивало, удерживая на месте. К обеду приехали родственники, которые с дороги сразу же решили затопить подобие бани –
1 2 3 4 5