Я только что услышал такое!.. Но вы знаете: наша радиостанция никогда не передает в эфир непроверенную информацию. Я немедленно займусь проверкой, и если это правда, вы самыми первыми в стране узнаете о произошедшем! Оставайтесь с нами! Игорь! Прошу не прерывать пока наши передачи, стоящие в программе, но как только я позвоню еще раз — немедленно выводите меня в прямой эфир! — Он убрал телефон и быстро направился к лестнице. За ним заторопились и другие, в том числе два журналиста с фотоаппаратами.
В центре быстро редеющей толпы пока еще ни о чем не подозревающие репортер и оператор продолжали брать интервью у Николая Ребрикова.
— Николай, скажите, пожалуйста, вы женаты?
— Ну… Мне как-то не очень хочется сейчас говорить на эту тему. Понимаете… В общем, я разведен.
— И что в этом такого особенного? Такое случается со многими людьми. Зато теперь… Вас ведь увидят миллионы наших телезрительниц… — Тут телерепортер хитро подмигнул Николаю и произнес в камеру: — В том числе молодых и симпатичных. Вы еще не задумывались о таких последствиях своего выигрыша? — Этот вопрос был уже обращен к Николаю.
— Пока нет, — улыбнулся уже почти расслабившийся Ребриков. — Наверное, стоит подумать.
— Знаете, — репортер скорчил многозначительную физиономию, — хочу вас предупредить: будьте осторожнее! Могут ведь найтись охотницы не за вами, а за вашими миллионами. Впрочем, если вы смогли их выиграть, значит, вы человек не только умный, но рассудительный и хладнокровный. Давайте теперь…
Подскочивший сотрудник телестудии дернул репортера за рукав.
— Вы что делаете?! — раздраженно рявкнул тот. — Вы что, не видите, что я беру интервью?!
Но сотрудник не смутился, а быстро зашептал ему что-то на ухо.
— Где?! — возбужденно и быстро переспросил репортер.
— Внизу. В игровой студии.
— За мной! Бегом! — скомандовал тот оператору, кинув ему микрофон.
Опытный оператор, не задавая лишних вопросов, подхватил микрофон на лету и, на ходу скручивая кабель, опрометью, несмотря на тяжелую камеру на плече, бросился вниз по лестнице. Неожиданно оставшийся в одиночестве Ребриков стоял, недоуменно озираясь, посередине быстро пустеющего холла.

* * *

Толпа переместилась совсем недалеко — всего лишь на два этажа вниз. Охочие до всяческих кровавых зрелищ люди умудрились просочиться сквозь узкие проходы и забили все свободное пространство между задником декорации и стеной телестудии. Вот теперь там было светло! В студии зажгли все софиты на подвесных рампах под потолком, а за декорацию затащили еще несколько небольших переносных осветительных приборов на треногах. Вся эта лавина света обрушилась прямо на труп Бориса Троекурова, лежавшего ничком в небольшой луже крови между двумя треугольными опорами декорации.
Несколько охранников и технических работников Дома телевизионных игр тщетно пытались оттеснить от тела зевак.
— …Пока еще неизвестно, что произошло… — хмуро говорил в микрофон репортер. — Ясно только одно — ведущий телеигры «Шесть шестых», известный шоумен Борис Троекуров мертв. Непонятно, зачем он зашел за декорацию и что произошло с ним потом. Возможно, это несчастный случай: вы сами видите — здесь несложно споткнуться и удариться головой. Вызваны милиция и «скорая помощь», хотя и так понятно, что врачам тут делать совершенно нечего. Мне сейчас трудно говорить, я хорошо знал Бориса… Но моя работа требует делать то, что я сейчас делаю. Как только нам удастся выяснить хоть какие-то новые сведения о произошедшем, мы немедленно проинформируем зрителей канала «НРК».
Оператор плавно перевел камеру на тело Троекурова и, работая рычажком трансфокатора, постарался показать крупным планом голову убитого с лужей крови вокруг нее.
Молодой радиорепортер, пробравшийся в первые ряды толпы, снова вел свой собственный репортаж по сотовому телефону с места события в прямом эфире:
— К сожалению, все это правда. Тело убитого телеведущего Бориса Троекурова было обнаружено в укромном уголке студии, где совсем недавно закончилась съемка сенсационной игры, победитель которой выиграл больше двух миллионов долларов. Я не хотел бы сейчас повторять слухи, но слишком многие из присутствующих здесь прямо связывают два этих события между собой. Похоже, что работникам канала «НРК» хотелось бы выдать случившееся за несчастный случай, но я собственными глазами видел тело Троекурова. В него стреляли, и это видно совершенно отчетливо. Я остаюсь на связи с радиостанцией и буду постоянно передавать все поступающие новости прямо в эфир. Оставайтесь с нами!

Глава 3

— Как думаешь, Егор, — спросил, неудобно повернувшись к коллеге молодой задиристый старший лейтенант Миша Ечкин, — это его свои телевизионщики грохнули или какой залетный варяг?
— У тебя носовой платок есть? Или свой одолжить? — непонятно отозвался с заднего сиденья капитан Немигайло, безразлично глазеющий в боковое окно на запруженный машинами Проспект Мира.
— Зачем мне твой платок? — писклявым от неожиданности голосом спросил Ечкин.
— А пот утирать, — невозмутимо объяснил Немигайло. — Не употел еще, перед паровозом-то бегаючи? Сколько еще раз тебе повторять — нельзя делать никаких выводов и строить предположения, пока собственными глазами не увидел место преступления и со свидетелями не поговорил! И результаты экспертизы тоже надо на руках иметь. Ну откуда тебе известно, что его убили? А ты… Варягов он, видишь ли, нашел! А почему не греков? Да что там мелочиться? Может, это вообще марсиане на летающей тарелке прилетели и из космического бластера его пришили? Нет уж, друг дорогой, ты будь любезен: на коленках вокруг трупа поползай, все вещественные доказательства найди, все следы зафиксируй, всех свидетелей опроси и только тогда выдвигай свои версии.
— Так ведь звонили, сказали, что застрелили.
— Да мало ли кто что по телефону скажет! А если тебе позвонят и сообщат, что я Джек Потрошитель, ты что, тут же начнешь спецоперацию проводить по моему задержанию? Или все-таки подумаешь сначала?
Не считая нужным добавить к сказанному что-либо еще, Немигайло снова уставился безразличным взглядом в окно автомобиля.
Оперуполномоченный МУРа по особо важным делам подполковник Колапушин, тоже сидевший на заднем сиденье, одобрительно хмыкнул. Слишком уж молодой старший лейтенант торопился с выводами. Его еще учить и учить правильной оперативной работе.
Строго говоря, МУР уже довольно давно называется не МУР, а УУР — Управление уголовного розыска ГУВД Москвы, но муровцы на это очень обижаются. Они категорически не согласны с переименованием своего знаменитого подразделения и продолжают говорить «Мы из МУРа» или «Мы с Петровки».
Хотя был уже поздний вечер — можно даже сказать, ночь, — августовская жара, стоявшая в Москве уже вторую неделю, почти не спала. Однако все находившиеся в машине были не в футболках или каких-нибудь рубашках-гольф, а в пиджаках.
А что прикажете делать? Цеплять на футболку штатный «макаров» в наплечной кобуре? Служба есть служба — приходится терпеть.
Немолодой сержант, водитель «Волги», чертыхавшийся все время, пока машина не миновала Рижскую эстакаду, после Крестовского путепровода немного затих, а проехав светофор у Маломосковской улицы, и вовсе повеселел — проспект стал уже почти свободным.
— Постойте, — недоуменно обратился к нему Колапушин, когда серая служебная «Волга» ГУВД, оставив слева темно-серое мрачное здание фабрики «Гознак», выскочила на ярко освещенную эстакаду у метро «ВДНХ», — нам же надо было под эстакаду и налево по Королева… Как же мы так теперь в Останкино-то попадем?
— А нам вовсе и не в Останкино, товарищ подполковник, — отозвался водитель. — Эти игрушки совсем в другом месте снимают. Теперь этих студий по всей Москве развелось столько… Да вы не беспокойтесь, я знаю, здесь недалеко. Я туда полковника Галкина возил — у него там жена в каком-то шоу снималась.
— Точно, — подхватил неугомонный Ечкин. — Я по карте в Интернете смотрел. Сейчас выставку проедем и там по Бориса Галушкина, направо, а после ВГИКовских общежитий — налево по переулку.
— Вот еще, по Галушкина тащиться! Делать нечего! — не согласился водитель. — Там тебе и светофор, и трамвай, и автобусы, и машин полно — все отсюда на Преображенку и в Сокольники по ней шуруют. Замучаешься перегазовывать! Лучше мимо «братской могилы» и по Касаткина — там всегда свободно. А сразу после больницы — налево, и приедем тютелька в тютельку!
— Мимо какой еще «братской могилы»? — удивился толстый капитан Немигайло, занимавший больше половины заднего сиденья «Волги». — Где ты там кладбище-то нашел?
— При чем здесь кладбище? — хмыкнул сержант, притормаживая у светофора. — Это дом так прозвали — вон он, впереди, справа за сквером, видите? Его еще при Хрущеве строили. Тогда только пятиэтажки и лепили, а этот размахнули на цельных двадцать пять! Да и первого этажа вовсе нет, а вместо него, сами видите, одни только бетонные подпорки и подъезды. Тонкий, высоченный… Это сейчас никто не удивляется, а тогда все были уверены, что он обязательно рухнет, вот и прозвали его братской могилой, — заключил сержант, трогая на зеленый сигнал светофора.
Что-что, а Москву сержант — водитель «Волги» знал досконально. Действительно, улица Касаткина была совершенно свободной. Не прошло и минуты, как машина свернула влево и, плавно спустившись по горке, подъехала к железным, сдвигающимся вбок воротам. Водитель коротко просигналил.
— Вы к кому? — хмуро спросил охранник в синей форменной одежде, не спеша вышедший из стеклянной будки, находящейся слева от ворот. — Пропуск на вас выписан?
— Давай, открывай! — задиристо проговорил Ечкин, перевешиваясь через водителя к открытому боковому окну. — Раньше надо было бдительность проявлять, когда у вас тут людей убивали! Развелось вас сейчас таких, с дубинками! Не делаете ничего — только пузо ниже колен отращиваете. С Петровки мы, в ваших делах приехали разбираться! Тоже мне, охранник! Что ты здесь в будке засел? Почему у тебя убийцы спокойно по территории шастают?!
— А я здесь при чем? — возмутился охранник. — Мой пост здесь! Кто в списках записан, того и пропускаю. По паспорту, конечно. А вас и в списках нет, и формы на вас тоже нет. Откуда мне знать, кто вы такие? Вот прокурор приехал — так он в форме.
— Подожди, Миша… — проговорил Колапушин, опуская стекло со своей стороны. — Вот вам мое удостоверение. — Он протянул охраннику раскрытый документ. — Я оперуполномоченный по особо важным делам Управления уголовного розыска подполковник Колапушин. А в форме оперативники никогда и не ходят — только на награждение или очередное звание получать. Нельзя нам на улице в форме светиться, понимаете? Вам все должны удостоверения предъявлять? Тогда учтите, видите, сзади оперативный микроавтобус подъехал: там тоже наши — еще один оперативник и эксперты.
— Да ладно, товарищ подполковник, все ясно. Вы сейчас давайте вниз и налево. Как лихтваген проедете, ну, трейлер такой с генераторами, справа сразу будет белая дверь. Я сейчас позвоню по местному, выйдут, встретят вас.
Охранник вернулся в свою стеклянную будку. Створка ворот со скрипом медленно поползла в сторону.

Глава 4

Оперативники работали в обычном режиме, без суеты, точно следуя всем писаным и неписаным регламентам и инструкциям. Казалось, только сам руководитель опергруппы подполковник Колапушин ничего не делает, но это впечатление было очень обманчивым.
Арсений Петрович прикидывал план срочных оперативных мероприятий: кто и чем должен будет сегодня заниматься и в какой последовательности.
Размышляя над этим, он по привычке внимательно разглядывал все вокруг, стараясь запомнить любые, даже самые мелкие детали. Эта его привычка не раз помогала при распутывании сложных дел, а их на его долю пришлось более чем достаточно.
По странному стечению обстоятельств ему и его бригаде опять досталось дело, связанное с миром искусств. Колапушин и Немигайло в свое время расследовали убийство владельца крупной звукозаписывающей фирмы, заслуженного артиста, старого коллекционера картин. Коллеги — кто в шутку, а кто и не совсем — прозвали Колапушина «искусствоведом в штатском». Прямо скажем, прозвище ему не очень нравилось.
А теперь вот еще и телевидение! Колапушин досадливо поморщился, заранее представляя себе очередную порцию шуточек в свой адрес. Но что поделаешь? Работа есть работа.
Еще до того, как все они, протиснувшись через узкий проход, оказались в довольно тесном пространстве между стеной и задником декорации, Колапушин, никогда до этого не бывавший в телестудии, внимательно осмотрелся.
Как и любой другой телезритель, видящий передачу только на экране телевизора, он даже и не подозревал, что декорация занимает совсем небольшую часть студии. В ярком свете софитов красиво блестели стенки из цветного пластика, в нишах которых стояли хитрые вращающиеся во все стороны световые приборы с множеством лучей. Фальшпол из прочного прозрачного пластика с подсветкой снизу, шторы из яркой ткани, собранные в красивые складки, составляли все то, что видно на экране телевизора. Но все это до определенной высоты. Дальше проглядывались голые, темные, обшарпанные стены, а под невидимым потолком — решетчатые металлические рампы со множеством осветительных приборов.
Пол той части студии, что не была занята декорацией, оказался черным, чуть ли не асфальтовым, и по нему змеилась масса кабелей, так что приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Кабели тянулись к огромным осветительным приборам. Вне блестящей декорации стояли и четыре больших стационарных телекамеры на крестообразных подставках с колесиками. Объектив одной из них был направлен на четырехъярусную трибуну для зрителей с простыми деревянными скамейками, скрытыми за барьерами из цветного пластика.
Откуда-то сверху свисала длинная черная суставчатая штанга телекрана, очень похожая на ногу какого-то фантастического гигантского кузнечика. На конце ее тоже была закреплена небольшая телекамера.
На остальном пространстве студии возвышались решетчатые, сваренные из металлических уголков колонны, доходящие до самого потолка, еще какие-то непонятные металлические конструкции, складные столики, несколько стульев и простая, некрашеная, длинная деревянная скамейка у стены. В углу примостился кулер с большой голубой бутылью питьевой воды сверху.
В общем, все это, вместе взятое, больше всего напоминало огромный, чисто подметенный цех какого-то завода, в который непонятно зачем притащили яркие пластмассовые штуковины.
Почему-то слабо пахло дымом, но работник телестудии, провожавший опергруппу на место, не обратил на это никакого внимания, и Колапушин решил, что так и надо.
С хмурым видом подошел сержант-кинолог со служебно-разыскной собакой на длинном поводке.
— Ну что там у вас, сержант? — обернулся Колапушин к кинологу. — Хоть что-то можете здесь сделать?
— Все бесполезно, товарищ подполковник. Тут столько людей уже потопталось, что Джой просто не знает, какой след ему брать. Вот если вы какую-нибудь вещь найдете, которая точно преступнику принадлежит, то мы обязательно его разыщем. Нам с ним нужно, чтобы было что понюхать. Вот тогда он в любой толпе хозяина этой штуки найдет. У него знаете какой нюх!
— Ищем, сержант, ищем. — Колапушин обвел рукой ярко освещенное пространство задника декораций, по которому медленно бродили, заглядывая во все щели между пыльными штабелями декораций, следователь прокуратуры Мишаков, капитан Немигайло, старшие лейтенанты Ечкин и Пупкин, эксперт-криминалист Фролова и техник-криминалист Бойцов с фотоаппаратом. — Что найдем, все ваше с Джоем — нюхайте на здоровье. А пока посидите где-нибудь в сторонке.
Сержант взял собаку на короткий поводок и пошел к узкому проходу мимо двух понятых из числа работников студии, скромно стоящих в стороне.
Колапушин повернулся к трупу Троекурова, над которым колдовал судмедэксперт:
— А у вас что, Алексей Сергеевич, чем порадуете?
Немолодой судебно-медицинский эксперт, покряхтывая, с трудом распрямился и, сняв и бросив на пол резиновые перчатки, выключил лежащий в кармане диктофон, на который он всегда наговаривал то, что видел во время осмотра тела. Отлично помня наизусть форму протокола осмотра, он потом в спокойной обстановке просто переносил все записанное на пленке на чистый бланк.
1 2 3 4