– Эта легенда еще с незапамятных времен передается в нашей семье из уст в уста, – с некоторой неловкостью заметил он.
– И кто же наложил на ваш род это проклятие? – заинтересовался я. Наша беседа с каждой минутой становилась все любопытнее. Теперь я уже не удивлялся тому, что Иван Кутузов занялся всерьез этим делом.
– Ну… – протянул Оленин, – вряд ли кто-нибудь сумеет дать хотя бы мало-мальски достоверный ответ на этот вопрос, – вновь усмехнулся он.
– Но в вашей легенде наверняка есть на этот счет какие-нибудь указания, – отозвался я с невольной иронией.
– Да, – кивком головы подтвердил Владимир, – в ней речь идет якобы о каком-то отвергнутом возлюбленном, который наложил на себя руки по вине одной из дочерей нашего рода, – уточнил Оленин. – Он будто бы превратился то ли в оборотня, то ли в вампира и проклял всех женщин в нашем роду…
– Итак, ваша сестра утверждает, что она и есть именно та женщина, на которую пал перст вампира, – подытожил я.
– Вот именно, – кивнул Оленин. – Поэтому-то я и полагаю, что Элен душевно больна!
– А у вас не возникло мысли, что вашу сестру кто-нибудь разыгрывает? – прагматично осведомился я, поигрывая цепочкой своих часов.
– Нет, – коротко отрезал Оленин. – Это был бы слишком жестокий розыгрыш!
– Но тогда почему вы обратились ко мне, а не к какому-нибудь известному и хорошо зарекомендовавшему себя доктору? – удивленно полюбопытствовал я. – Раз вы, monsieur le comte, всерьез полагаете, что графиня больна?
– Увы, – вздохнул Владимир. – Но Елена не считает себя больной, – развел он руками. – К тому же мне самому хотелось бы быть уверенным, что все это всего лишь плод ее экзальтированного воображения…
– Значит, вы все-таки в этом сомневаетесь, – проговорил я задумчиво.
– Нет, – возразил Оленин. – Но мне не хотелось бы ошибаться!
– Итак, когда я могу приступить к расследованию? – У меня не было желания терять драгоценное время.
– Когда только сочтете нужным, – пожал плечами Оленин.
– Тогда мне хотелось бы как можно скорее встретиться с вашей сестрой, – отозвался я.
– Приходите к нам около восьми, – пригласил Оленин. – Сегодня все наши собираются на бал, который состоится у Вяземских, – тепло улыбнулся он. – Я думаю, вы успеете расспросить Элен перед отъездом… Она все равно не отправится на бал раньше одиннадцати.
– Это удобно? – осведомился я.
– Вполне, – кивнул головой Оленин.
* * *
Когда я вернулся домой, моя милая Мира уже дожидалась меня в английском парке, примыкавшем к особняку с античным колонным портиком. Индианка все еще обижено поджимала губы, но я видел, что она уже готова сменить гнев на милость, потому как успела по мне соскучиться.
– Я раскладывала карты Таро, – заговорчески сообщила мне Мира, кутаясь в кашмирскую шаль. – Одной девушке, с которой вы, Яков Андреевич, познакомитесь в самом ближайшем будущем, – пророчествовала она, – угрожает опасность! Я видела смерть в перевернутом положении, перевернутую императрицу и короля мечей!
– Я догадывался об этом, – заметил я.
– О том, что я видела в раскладе? – изумленно осведомилась Мира.
– В некотором роде, – усмехнулся я и с нежностью обнял ее за плечи. – Кстати, а где Кинрю? – вдруг вспомнил я о моем Золотом драконе, добровольно возложившем на себя обязанности моего ангела-хранителя.
– Юкио Хацуми читает мои книги в библиотеке, – усмехнулась индианка, поправив гранатовый браслет на своем изящном запястье, который изумительно сочетался с ее струящимся темно-вишневом сари. – Он значительно преуспел в непальском, – весело сказала она.
Кинрю я привез с собой из Японии, где в свое время выполнял особой важности тайное поручение Ордена. Золотой дракон, так переводилось это имя на русский, выручил меня из беды, поплатившись видным положением при дворе. Ему не осталось ничего другого, как покинуть вместе со мной Японию. Он не любил, когда кто-то называл его Юкио Хацуми, кроме меня.
В столовой стараниями Миры был уже сервирован стол, накрытый накрахмаленной скатертью. Он был украшен на французский манер фарфоровой группой, которая называлась «сюрту де табль».
– И где ты только всему этому научилась? – дивился я.
Мира только загадочно улыбалась. Она схватывала на лету все принятые в свете хозяйские тонкости.
Кинрю, тем временем, заканчивал свой обед. Лакей в парадной ливрее уже подал ему фрукты на серебряной этажерке и теперь как раз наполнял его рюмку вишневым ликером.
– Яков Андреевич! – обернулся японец. – И где же вы пропадали? Мира сказала мне, что вас вновь навещал Кутузов. Неудивительно, что вы стали страдать бессонницей!
Я промолчал в ответ, потому что устал объяснять моим домочадцам, в чем именно заключалась моя работа.
– Очередное ужасное преступление? – Кинрю еще больше прищурил свои и без того узкие глаза.
Я заметил, что он весь напрягся. Мой Золотой дракон предпочитал никуда не отпускать меня одного. Поэтому во избежание недразумений я представлял его всем в качестве своего преданного слуги.
– Еще не знаю, – откровенно признался я. – По крайней мере, я надеюсь, что мне удастся его предотвратить, – проговорил я задумчиво и пересказал Кинрю историю, услышанную мною от молодого графа.
– Определенно здесь попахивает какой-то жутковатой мистификацией, – заключил Юкио Хацуми.
* * *
К семи часам я облачился в парадный черный нанковый фрак с узкими рукавами с рядом перламутровых пуговиц на внутренней стороне от локтя до ладони, с манжетами и бархатным воротником, а также в длинные черные брюки. Низкий воротник моей сорочки Мира повязала белоснежным галстуком, к которому я приколол булавку с женским портретом, в окаймлении мелких бриллиантов. Булавка эта делалась на заказ и, должно быть, поэтому в женском лице, изображенном на ней, угадывались черты моей индианки.
Над бархатным фрачным воротником выдавался высокий воротник шелкового жилета. Мой костюм довершал цилиндр с прямыми полями и высокие сапоги. Поверх фрака я набросил темный бурнус.
– Вы снова не возьмете меня с собой, – расстроено проговорила индианка.
– Милая моя Мира, я же отправляюсь не на журфикс и не на бал, – оправдывался я. – Я обязательно должен расспросить Элен Оленину о ее вампире! Пока не случилось беды, – мрачно добавил я.
– Понимаю, – прошептала Мира почти беззвучно. Она завистливым взглядом проводила Кинрю, который забирался в мою карету, запряженную четверкой гнедых лошадей.
* * *
Трехэтажный особняк Олениных располагался на Обуховском проспекте. Его фасад был украшен портиком из четырех коринфских колонн, поднятых на аркаду первого этажа. Двор, обнесенный чугунной решеткой, ограничивали с двух сторон боковые одноэтажные флигеля. Ярко освещенный парадный вход был украшен пилонами, поддерживающими арку.
Графский дом невольно напомнил мне дворец великого князя Михаила Павловича в миниатюре.
Я велел лакею в парадном дезабилье доложить обо мне Олениным. Кинрю остался дожидаться меня в карете. Лакей проводил меня в вестибюль, и я поднялся вслед за ним на второй этаж по мраморной лестнице. Дверь с галереи открывала вход в хорошо освещенную гостиную.
Лакей попросил подождать меня здесь, а сам отправился сообщить обо мне хозяевам.
Через несколько минут дверь приоткрылась, и на пороге появился Владимир Оленин. На нем лица не было.
– Яков Андреевич! – взволнованно воскликнул он. – Если бы вы только знали, как я рад вас видеть!
– Что-то случилось? – насторожился я.
– Элен заперлась в своей комнате и не желает никого видеть, – проговорил Оленин. – Идемте в мой кабинет!
Владимир устремился в гостиную. Я покорно последовал за ним сквозь анфиладу комнат. Гостиную сменила буфетная, следом за ней – столовая, затем – диванная и, наконец, бильярдная. На стенах красовались шелковые обои, комнаты были обставлены изящной позолоченной мебелью, повсюду сверкали огромные зеркала, красовались фарфоровые вазы и бронзовые канделябры.
У дверей графского кабинета я столкнулся с двумя очаровательными особами женского пола. Судя по всему, одна из них другой приходилась матерью. Они были сильно похожи между собой: обе черноглазые, черноволосые, блещущие какой-то цыганской, вычурной красотой.
– Позвольте вам представить, Яков Андреевич, – проговорил Оленин, – графиню Наталью Михайловну, мою приемную матушку.
Я удивленно уставился на Владимира. Так значит…
– И мою сводную сестрицу Мари, – продолжал он представлять своих родственниц. – Мой друг, Яков Андреевич Кольцов, – в свою очередь отрекомендовал меня подпоручик.
– Очень приятно, – кивнула черноглазая барышня с высокой прической.
Ее милую головку обрамляли у висков чудесные локоны цвета вороного крыла. На ней было милое платье из нежно-бирюзового флера с завышенной талией на голубоватом чехле. По краю оно было украшено гирляндой из атласных цветов такого же зеленоватого оттенка цвета персидской бирюзы в тон ее невесомому платью. Смуглую шею девушки украшало ослепительное жемчужное ожерелье, еще две крупные морские жемчужины покачивались в ее очаровательных ушках.
Наталья Михайловна еще не успела переодеться к балу и была облачена в темно-сливовый салоп, из-под которого выглядывало нижнее темное платье с оборками. Однако и в салопе эта моложавая женщина выглядела восхитительно. Она церемонно кивнула мне вслед за дочерью.
– С сестрой творится что-то неладное, – нежным глубоким голосом проговорила Мари.
– Идите к себе, – приказал Оленин двум женщинам.
– Ты пылу-то поубавь! – воскликнула Наталья Михайловна. – Поди, не с холопами разговариваешь, – усмехнулась она. – Выискался тут распорядитель!
Белокожее лицо Владимира вмиг сделалось пунцовым.
– Я прошу вас, идите к себе, – устало продолжал настаивать он.
– Я хочу присутствовать при вашем разговоре, – возразила Наталья Михайловна. – А ты, Машенька, можешь пока отправляться к себе, – кивнула она младшей Олениной.
– Да, матушка, – неохотно послушалась девушка и скрылась за одной из дверей, которая вела на парадную лестницу.
Будуар Елены Александровны располагался по соседству с кабинетом графа Владимира. Наталья Михайловна постучала кулачком в дверь комнаты, которая была заперта изнутри.
– Элен! – позвала она. – К вам пришли!
– Мне нездоровится, – слабым голосом отозвалась графиня.
Наталья Михайловна пожала плечами.
– Вот так всегда, – раздраженно проговорила она. – Что только позволяет себе эта девчонка?! Во всем волю взяла! А всего-то двадцатый год пошел, – вознегодовала Оленина.
– Пройдемте в мой кабинет, – сдался, наконец, Владимир. Он шагнул в едва приоткрытую дверь. Его мачеха и я последовали за ним.
Обстановка графского кабинета была достаточно строгой. На паркетном полу стояло несколько дубовых круглых стульев и кресел. Здесь же располагался диван, обитый зеленым штофом. У самого окна, занавешенного кисеей – секретер красного дерева, на нем – два бронзовых канделябра и трубка с чубуком, обшитым бисером. Здесь же находилась фарфоровая табакерка. На одной из стен – стеллаж, заставленный книгами. В углу возле камина примастился маленький столик с кофейным «дежене» на две персоны.
– Присаживайтесь, – Владимир кивнул в сторону дивана. – Нам предстоит решить, что делать с моей сестрой!
– Я не понимаю, – вкрадчиво проговорила Наталья Михайловна, – почему в этом деле должен быть замешан совсем посторонний человек! – Нетрудно было догадаться, что вдовствующая графиня имела в виду меня.
– Этот человек – мой друг, – повторил Оленин. – К тому же он немного сведущ в делах такого… Как бы это сказать? – Владимир обхватил двумя пальцами подбородок, – Такого деликатного рода!
– Так вы доктор? – Наталья Михайловна бросила на меня пристальный взгляд.
– В некотором роде, – неопределенно ответил я.
– Что это значит? – не поняла графиня. – Что вы хотите этим сказать?
– Да прекратите же этот допрос! – раздраженно воскликнул подпоручик. – Вы ведете себя не лучше какого-нибудь квартального надзирателя!
Наталья Михайловна обиженно поджала тонкие губы и замолчала.
– Что происходит с вашей дочерью? – как можно мягче осведомился я.
– Мне самой хотелось бы это знать, – резко проговорила графиня. – Она стала сама не своя и ведет себя как умалишенная с того самого дня, как состоялась помолвка Мари!
– Что еще за помолвка? – с неподдельным интересом спросил я и взглянул на Оленина.
– Моя сестра помолвлена с поручиком Кузнецовым, – ответил Владимир. – Он служит в том же самом полку, что и я. Добрый малый, – Оленин пожал плечами, – красив, богат. Что еще надо светской столичной девушке?!
– Вы не могли бы рассказать мне о вашей фамильной легенде? – обратился я к Наталье Михайловне, когда мое любопытство относительно помолвки Мари было удовлетворено. – О древнем проклятии, якобы нависшем над прекрасной половиной вашего рода?
– О! Снова этот бред! – всплеснула руками графиня. – Мне кажется, что сейчас весь Петербург только об этом и говорит! – воскликнула она раздраженно.
– Ну, вы весьма преувеличиваете, – попытался я утешить ее. Однако графиня становилась все мрачнее с каждой минутой.
– Я полагаю, что вы и так уже обо всем достаточно хорошо осведомлены, – Наталья Михайловна бросила грозный взгляд на своего пасынка. – Так что именно вас интересует? – она прищурила свои бархатные глаза. Ей не терпелось прекратить этот разговор.
– Как давно об этом предании стало известно Элен? – поинтересовался я, рассматривая свое отражение в пузатом графине рубинового стекла на небольшом столике для завтрака.
– О, Господи! А мне-то откуда знать? – Наталья Михайловна перекрестилась. – Да, судя по всему, с малолетства, – пожала она плечами. – Ей, верно, об этом няньки рассказывали! Что с деревенских баб возьмешь? – графиня возвела глаза к потолку. – Граф Александр Андреевич слыл в обществе известным либералом. Нет, чтобы для родной дочери француженку какую-нибудь выписать из-за границы. Только мне не понятно – к чему я вам все это рассказываю?!
– Так, значит, вы утверждаете, что Элен знала об этом едва ли не с самого рождения, – с удивлением констатировал я.
– Вот именно, – Наталья Михайловна закивала в ответ головой. – А все эти ее чудачества начались, ну… – графиня ненадолго задумалась, – где-то около месяца назад, когда Кузнецов сделал Мари предложение! Я уж подумываю о том, не была ли она в него влюблена. Может, из-за этой любви она рассудком-то и помутилась!
– Матушка! – возмущенно прервал ее Владимир. – Как вы можете говорить об Элен в таком тоне?! Какая вы после этого…
– Coute que coute, – развела руками Наталья Михайловна и уже по-русски добавила: – Уж какая ни есть.
В этот момент у меня зародилось подозрение, что Елена Оленина, скорее всего, не приходится вдовствующей графине единокровной дочерью. Но я сделал вид, что только что услышанные слова не произвели на меня ровным счетом никакого неприятного впечатления.
– А что за чудачества Элен вы имели в виду? – осведомился я, поправляя булавку на галстуке.
– Ну, – Наталья Михайловна задумалась, – к примеру, Элен любит уединяться днем, а ночью требует, чтобы с ней в ее комнате обязательно ночевала горничная! – Графиня плотнее запахнула салоп.
– Ну, в этом еще нет ничего криминального, – пожал я плечами. – Возможно, Элен, как и многие другие, всего лишь боится темноты, – высказал вслух я свое рациональное объяснение.
– Возможно, – согласилась графиня. – Но тогда почему она всю свою комнату обставила вазами с розами?
– Что странного в том, что девушка любит цветы? – деланно удивился я.
– Ничего, – в очередной раз не стала возражать Наталья Михайловна, – если не считать того, что Элен никогда не выходит из своей комнаты без ветки шиповника. И потом, она зачастила в церковь, привечает каких-то странниц… На днях я видела, как Элен купила себе осиновый крестик! Вам это ни о чем не говорит?
– Ваша дочь решила, судя по всему, бороться с нечистой силой, – ответил я.
– Вот именно, – закивала Наталья Михайловна. – И мне это очень не нравится, – скривилась она.
– Ее будуар весь пропах чесноком, – грустно вставил свое слово Владимир, который до сих пор молчал.
– Все бы было ничего, – расстроено проговорила Наталья Михайловна, – но Элен утверждает, что ее пытались убить! В свете уже поползли самые нелепые слухи, – сокрушалась она. – И это почти перед самой свадьбой Мари!
– Очень жаль, что я не могу переговорить с Еленой, – заметил я.
1 2 3 4
– И кто же наложил на ваш род это проклятие? – заинтересовался я. Наша беседа с каждой минутой становилась все любопытнее. Теперь я уже не удивлялся тому, что Иван Кутузов занялся всерьез этим делом.
– Ну… – протянул Оленин, – вряд ли кто-нибудь сумеет дать хотя бы мало-мальски достоверный ответ на этот вопрос, – вновь усмехнулся он.
– Но в вашей легенде наверняка есть на этот счет какие-нибудь указания, – отозвался я с невольной иронией.
– Да, – кивком головы подтвердил Владимир, – в ней речь идет якобы о каком-то отвергнутом возлюбленном, который наложил на себя руки по вине одной из дочерей нашего рода, – уточнил Оленин. – Он будто бы превратился то ли в оборотня, то ли в вампира и проклял всех женщин в нашем роду…
– Итак, ваша сестра утверждает, что она и есть именно та женщина, на которую пал перст вампира, – подытожил я.
– Вот именно, – кивнул Оленин. – Поэтому-то я и полагаю, что Элен душевно больна!
– А у вас не возникло мысли, что вашу сестру кто-нибудь разыгрывает? – прагматично осведомился я, поигрывая цепочкой своих часов.
– Нет, – коротко отрезал Оленин. – Это был бы слишком жестокий розыгрыш!
– Но тогда почему вы обратились ко мне, а не к какому-нибудь известному и хорошо зарекомендовавшему себя доктору? – удивленно полюбопытствовал я. – Раз вы, monsieur le comte, всерьез полагаете, что графиня больна?
– Увы, – вздохнул Владимир. – Но Елена не считает себя больной, – развел он руками. – К тому же мне самому хотелось бы быть уверенным, что все это всего лишь плод ее экзальтированного воображения…
– Значит, вы все-таки в этом сомневаетесь, – проговорил я задумчиво.
– Нет, – возразил Оленин. – Но мне не хотелось бы ошибаться!
– Итак, когда я могу приступить к расследованию? – У меня не было желания терять драгоценное время.
– Когда только сочтете нужным, – пожал плечами Оленин.
– Тогда мне хотелось бы как можно скорее встретиться с вашей сестрой, – отозвался я.
– Приходите к нам около восьми, – пригласил Оленин. – Сегодня все наши собираются на бал, который состоится у Вяземских, – тепло улыбнулся он. – Я думаю, вы успеете расспросить Элен перед отъездом… Она все равно не отправится на бал раньше одиннадцати.
– Это удобно? – осведомился я.
– Вполне, – кивнул головой Оленин.
* * *
Когда я вернулся домой, моя милая Мира уже дожидалась меня в английском парке, примыкавшем к особняку с античным колонным портиком. Индианка все еще обижено поджимала губы, но я видел, что она уже готова сменить гнев на милость, потому как успела по мне соскучиться.
– Я раскладывала карты Таро, – заговорчески сообщила мне Мира, кутаясь в кашмирскую шаль. – Одной девушке, с которой вы, Яков Андреевич, познакомитесь в самом ближайшем будущем, – пророчествовала она, – угрожает опасность! Я видела смерть в перевернутом положении, перевернутую императрицу и короля мечей!
– Я догадывался об этом, – заметил я.
– О том, что я видела в раскладе? – изумленно осведомилась Мира.
– В некотором роде, – усмехнулся я и с нежностью обнял ее за плечи. – Кстати, а где Кинрю? – вдруг вспомнил я о моем Золотом драконе, добровольно возложившем на себя обязанности моего ангела-хранителя.
– Юкио Хацуми читает мои книги в библиотеке, – усмехнулась индианка, поправив гранатовый браслет на своем изящном запястье, который изумительно сочетался с ее струящимся темно-вишневом сари. – Он значительно преуспел в непальском, – весело сказала она.
Кинрю я привез с собой из Японии, где в свое время выполнял особой важности тайное поручение Ордена. Золотой дракон, так переводилось это имя на русский, выручил меня из беды, поплатившись видным положением при дворе. Ему не осталось ничего другого, как покинуть вместе со мной Японию. Он не любил, когда кто-то называл его Юкио Хацуми, кроме меня.
В столовой стараниями Миры был уже сервирован стол, накрытый накрахмаленной скатертью. Он был украшен на французский манер фарфоровой группой, которая называлась «сюрту де табль».
– И где ты только всему этому научилась? – дивился я.
Мира только загадочно улыбалась. Она схватывала на лету все принятые в свете хозяйские тонкости.
Кинрю, тем временем, заканчивал свой обед. Лакей в парадной ливрее уже подал ему фрукты на серебряной этажерке и теперь как раз наполнял его рюмку вишневым ликером.
– Яков Андреевич! – обернулся японец. – И где же вы пропадали? Мира сказала мне, что вас вновь навещал Кутузов. Неудивительно, что вы стали страдать бессонницей!
Я промолчал в ответ, потому что устал объяснять моим домочадцам, в чем именно заключалась моя работа.
– Очередное ужасное преступление? – Кинрю еще больше прищурил свои и без того узкие глаза.
Я заметил, что он весь напрягся. Мой Золотой дракон предпочитал никуда не отпускать меня одного. Поэтому во избежание недразумений я представлял его всем в качестве своего преданного слуги.
– Еще не знаю, – откровенно признался я. – По крайней мере, я надеюсь, что мне удастся его предотвратить, – проговорил я задумчиво и пересказал Кинрю историю, услышанную мною от молодого графа.
– Определенно здесь попахивает какой-то жутковатой мистификацией, – заключил Юкио Хацуми.
* * *
К семи часам я облачился в парадный черный нанковый фрак с узкими рукавами с рядом перламутровых пуговиц на внутренней стороне от локтя до ладони, с манжетами и бархатным воротником, а также в длинные черные брюки. Низкий воротник моей сорочки Мира повязала белоснежным галстуком, к которому я приколол булавку с женским портретом, в окаймлении мелких бриллиантов. Булавка эта делалась на заказ и, должно быть, поэтому в женском лице, изображенном на ней, угадывались черты моей индианки.
Над бархатным фрачным воротником выдавался высокий воротник шелкового жилета. Мой костюм довершал цилиндр с прямыми полями и высокие сапоги. Поверх фрака я набросил темный бурнус.
– Вы снова не возьмете меня с собой, – расстроено проговорила индианка.
– Милая моя Мира, я же отправляюсь не на журфикс и не на бал, – оправдывался я. – Я обязательно должен расспросить Элен Оленину о ее вампире! Пока не случилось беды, – мрачно добавил я.
– Понимаю, – прошептала Мира почти беззвучно. Она завистливым взглядом проводила Кинрю, который забирался в мою карету, запряженную четверкой гнедых лошадей.
* * *
Трехэтажный особняк Олениных располагался на Обуховском проспекте. Его фасад был украшен портиком из четырех коринфских колонн, поднятых на аркаду первого этажа. Двор, обнесенный чугунной решеткой, ограничивали с двух сторон боковые одноэтажные флигеля. Ярко освещенный парадный вход был украшен пилонами, поддерживающими арку.
Графский дом невольно напомнил мне дворец великого князя Михаила Павловича в миниатюре.
Я велел лакею в парадном дезабилье доложить обо мне Олениным. Кинрю остался дожидаться меня в карете. Лакей проводил меня в вестибюль, и я поднялся вслед за ним на второй этаж по мраморной лестнице. Дверь с галереи открывала вход в хорошо освещенную гостиную.
Лакей попросил подождать меня здесь, а сам отправился сообщить обо мне хозяевам.
Через несколько минут дверь приоткрылась, и на пороге появился Владимир Оленин. На нем лица не было.
– Яков Андреевич! – взволнованно воскликнул он. – Если бы вы только знали, как я рад вас видеть!
– Что-то случилось? – насторожился я.
– Элен заперлась в своей комнате и не желает никого видеть, – проговорил Оленин. – Идемте в мой кабинет!
Владимир устремился в гостиную. Я покорно последовал за ним сквозь анфиладу комнат. Гостиную сменила буфетная, следом за ней – столовая, затем – диванная и, наконец, бильярдная. На стенах красовались шелковые обои, комнаты были обставлены изящной позолоченной мебелью, повсюду сверкали огромные зеркала, красовались фарфоровые вазы и бронзовые канделябры.
У дверей графского кабинета я столкнулся с двумя очаровательными особами женского пола. Судя по всему, одна из них другой приходилась матерью. Они были сильно похожи между собой: обе черноглазые, черноволосые, блещущие какой-то цыганской, вычурной красотой.
– Позвольте вам представить, Яков Андреевич, – проговорил Оленин, – графиню Наталью Михайловну, мою приемную матушку.
Я удивленно уставился на Владимира. Так значит…
– И мою сводную сестрицу Мари, – продолжал он представлять своих родственниц. – Мой друг, Яков Андреевич Кольцов, – в свою очередь отрекомендовал меня подпоручик.
– Очень приятно, – кивнула черноглазая барышня с высокой прической.
Ее милую головку обрамляли у висков чудесные локоны цвета вороного крыла. На ней было милое платье из нежно-бирюзового флера с завышенной талией на голубоватом чехле. По краю оно было украшено гирляндой из атласных цветов такого же зеленоватого оттенка цвета персидской бирюзы в тон ее невесомому платью. Смуглую шею девушки украшало ослепительное жемчужное ожерелье, еще две крупные морские жемчужины покачивались в ее очаровательных ушках.
Наталья Михайловна еще не успела переодеться к балу и была облачена в темно-сливовый салоп, из-под которого выглядывало нижнее темное платье с оборками. Однако и в салопе эта моложавая женщина выглядела восхитительно. Она церемонно кивнула мне вслед за дочерью.
– С сестрой творится что-то неладное, – нежным глубоким голосом проговорила Мари.
– Идите к себе, – приказал Оленин двум женщинам.
– Ты пылу-то поубавь! – воскликнула Наталья Михайловна. – Поди, не с холопами разговариваешь, – усмехнулась она. – Выискался тут распорядитель!
Белокожее лицо Владимира вмиг сделалось пунцовым.
– Я прошу вас, идите к себе, – устало продолжал настаивать он.
– Я хочу присутствовать при вашем разговоре, – возразила Наталья Михайловна. – А ты, Машенька, можешь пока отправляться к себе, – кивнула она младшей Олениной.
– Да, матушка, – неохотно послушалась девушка и скрылась за одной из дверей, которая вела на парадную лестницу.
Будуар Елены Александровны располагался по соседству с кабинетом графа Владимира. Наталья Михайловна постучала кулачком в дверь комнаты, которая была заперта изнутри.
– Элен! – позвала она. – К вам пришли!
– Мне нездоровится, – слабым голосом отозвалась графиня.
Наталья Михайловна пожала плечами.
– Вот так всегда, – раздраженно проговорила она. – Что только позволяет себе эта девчонка?! Во всем волю взяла! А всего-то двадцатый год пошел, – вознегодовала Оленина.
– Пройдемте в мой кабинет, – сдался, наконец, Владимир. Он шагнул в едва приоткрытую дверь. Его мачеха и я последовали за ним.
Обстановка графского кабинета была достаточно строгой. На паркетном полу стояло несколько дубовых круглых стульев и кресел. Здесь же располагался диван, обитый зеленым штофом. У самого окна, занавешенного кисеей – секретер красного дерева, на нем – два бронзовых канделябра и трубка с чубуком, обшитым бисером. Здесь же находилась фарфоровая табакерка. На одной из стен – стеллаж, заставленный книгами. В углу возле камина примастился маленький столик с кофейным «дежене» на две персоны.
– Присаживайтесь, – Владимир кивнул в сторону дивана. – Нам предстоит решить, что делать с моей сестрой!
– Я не понимаю, – вкрадчиво проговорила Наталья Михайловна, – почему в этом деле должен быть замешан совсем посторонний человек! – Нетрудно было догадаться, что вдовствующая графиня имела в виду меня.
– Этот человек – мой друг, – повторил Оленин. – К тому же он немного сведущ в делах такого… Как бы это сказать? – Владимир обхватил двумя пальцами подбородок, – Такого деликатного рода!
– Так вы доктор? – Наталья Михайловна бросила на меня пристальный взгляд.
– В некотором роде, – неопределенно ответил я.
– Что это значит? – не поняла графиня. – Что вы хотите этим сказать?
– Да прекратите же этот допрос! – раздраженно воскликнул подпоручик. – Вы ведете себя не лучше какого-нибудь квартального надзирателя!
Наталья Михайловна обиженно поджала тонкие губы и замолчала.
– Что происходит с вашей дочерью? – как можно мягче осведомился я.
– Мне самой хотелось бы это знать, – резко проговорила графиня. – Она стала сама не своя и ведет себя как умалишенная с того самого дня, как состоялась помолвка Мари!
– Что еще за помолвка? – с неподдельным интересом спросил я и взглянул на Оленина.
– Моя сестра помолвлена с поручиком Кузнецовым, – ответил Владимир. – Он служит в том же самом полку, что и я. Добрый малый, – Оленин пожал плечами, – красив, богат. Что еще надо светской столичной девушке?!
– Вы не могли бы рассказать мне о вашей фамильной легенде? – обратился я к Наталье Михайловне, когда мое любопытство относительно помолвки Мари было удовлетворено. – О древнем проклятии, якобы нависшем над прекрасной половиной вашего рода?
– О! Снова этот бред! – всплеснула руками графиня. – Мне кажется, что сейчас весь Петербург только об этом и говорит! – воскликнула она раздраженно.
– Ну, вы весьма преувеличиваете, – попытался я утешить ее. Однако графиня становилась все мрачнее с каждой минутой.
– Я полагаю, что вы и так уже обо всем достаточно хорошо осведомлены, – Наталья Михайловна бросила грозный взгляд на своего пасынка. – Так что именно вас интересует? – она прищурила свои бархатные глаза. Ей не терпелось прекратить этот разговор.
– Как давно об этом предании стало известно Элен? – поинтересовался я, рассматривая свое отражение в пузатом графине рубинового стекла на небольшом столике для завтрака.
– О, Господи! А мне-то откуда знать? – Наталья Михайловна перекрестилась. – Да, судя по всему, с малолетства, – пожала она плечами. – Ей, верно, об этом няньки рассказывали! Что с деревенских баб возьмешь? – графиня возвела глаза к потолку. – Граф Александр Андреевич слыл в обществе известным либералом. Нет, чтобы для родной дочери француженку какую-нибудь выписать из-за границы. Только мне не понятно – к чему я вам все это рассказываю?!
– Так, значит, вы утверждаете, что Элен знала об этом едва ли не с самого рождения, – с удивлением констатировал я.
– Вот именно, – Наталья Михайловна закивала в ответ головой. – А все эти ее чудачества начались, ну… – графиня ненадолго задумалась, – где-то около месяца назад, когда Кузнецов сделал Мари предложение! Я уж подумываю о том, не была ли она в него влюблена. Может, из-за этой любви она рассудком-то и помутилась!
– Матушка! – возмущенно прервал ее Владимир. – Как вы можете говорить об Элен в таком тоне?! Какая вы после этого…
– Coute que coute, – развела руками Наталья Михайловна и уже по-русски добавила: – Уж какая ни есть.
В этот момент у меня зародилось подозрение, что Елена Оленина, скорее всего, не приходится вдовствующей графине единокровной дочерью. Но я сделал вид, что только что услышанные слова не произвели на меня ровным счетом никакого неприятного впечатления.
– А что за чудачества Элен вы имели в виду? – осведомился я, поправляя булавку на галстуке.
– Ну, – Наталья Михайловна задумалась, – к примеру, Элен любит уединяться днем, а ночью требует, чтобы с ней в ее комнате обязательно ночевала горничная! – Графиня плотнее запахнула салоп.
– Ну, в этом еще нет ничего криминального, – пожал я плечами. – Возможно, Элен, как и многие другие, всего лишь боится темноты, – высказал вслух я свое рациональное объяснение.
– Возможно, – согласилась графиня. – Но тогда почему она всю свою комнату обставила вазами с розами?
– Что странного в том, что девушка любит цветы? – деланно удивился я.
– Ничего, – в очередной раз не стала возражать Наталья Михайловна, – если не считать того, что Элен никогда не выходит из своей комнаты без ветки шиповника. И потом, она зачастила в церковь, привечает каких-то странниц… На днях я видела, как Элен купила себе осиновый крестик! Вам это ни о чем не говорит?
– Ваша дочь решила, судя по всему, бороться с нечистой силой, – ответил я.
– Вот именно, – закивала Наталья Михайловна. – И мне это очень не нравится, – скривилась она.
– Ее будуар весь пропах чесноком, – грустно вставил свое слово Владимир, который до сих пор молчал.
– Все бы было ничего, – расстроено проговорила Наталья Михайловна, – но Элен утверждает, что ее пытались убить! В свете уже поползли самые нелепые слухи, – сокрушалась она. – И это почти перед самой свадьбой Мари!
– Очень жаль, что я не могу переговорить с Еленой, – заметил я.
1 2 3 4