высадив пассажирку, машина в кормовой части приподнялась сантиметров на двадцать!
Высокий статный парень, выпрыгнувший из машины чуть раньше Галины Михайловны и предупредительно поспособствовавший ее выгрузке из авто, первым взбежал по ступенькам и распахнул перед хозяйкой дверь роскошного офиса.
Цепляясь за краснодеревянные перила пухлой ручкой и безжалостно слепя меня маникюром и бриллиантами, важная дама тяжело поднялась на крыльцо и скрылась за стеклянной дверью.
– Вот досада, опоздала! – Я хлопнула себя по бедру и подняла глаза, провожая взглядом скользящую вверх по фасаду стеклянную кабину лифта с застывшей в ней монументальной фигурой Галины Михайловны.
Если бы не розовый брючный костюм, она походила бы на уменьшенную копию памятника Екатерине Второй, украшающего одну из площадей нашего города. Стать, формы, выражение лица и прическа у Лушкиной были точно такие же, как у бронзовой императрицы. Величие картины «Государыня Всея Российского Юга, возносящаяся над толпой» портило только присутствие в лифте долговязого помощника Лушкиной. Вместе они смотрелись смехотворно, напоминая героев русской народной сказки «Пузырь, Соломинка и Лапоть». Розовая толстуха в искрящихся украшениях здорово смахивала на радужный мыльный пузырь, а стройный верзила – на соломинку, так что для полноты сходства с фольклорной троицей им не хватало только лаптя.
«Может, это будет твоя роль? – подколол меня внутренний голос. – Вот сейчас ты, простая, как тот самый лапоть, вломишься в «ЮгРос» и попросишь Лушкину, не распечатывая, отдать тебе письмо с поздравлением от «МБС».
«А она отдаст?» – заробела я, осматривая стеклянную башню лушкинской империи.
«Догонит и еще отдаст!» – тупо сострил внутренний голос.
Предчувствуя, что так оно и будет, я вздохнула, одернула короткий пиджачок и зацокала каблучками по ступенькам.
– Вы к кому? – заинтересованно окликнул меня мужественного вида юноша на входе.
– Я к Галине Михайловне от Михаила Брониславича из рекламного агентства, – кокетливо ответила я, нагло прикрываясь именем шефа, который мог и не одобрить мою инициативу.
– Ольга Петровна, тут девушка по рекламе к Самой, – почтительно приглушая голос, сказал охранник в переговорное устройство.
Оно в ответ издало невнятное хрюканье, которое молодой человек уверенно перевел как «Подождите здесь», хотя на мой слух интонационно посыл был гораздо ближе к «Шли бы вы отсюда!».
Я послушно подождала, от нечего делать глазея по сторонам – благо, было на что посмотреть. Просторный вестибюль представлял собой подобие внутреннего дворика, со всех сторон окруженного стеклянными стенами в восемь этажей и накрытого стеклянным же куполом. В центре просторной площадки уютно журчал фонтан, мелодичный плеск струй которого никто не слушал: атриум был пуст, как аквариум во время смены воды. Зато в бесчисленных офисных клетушках, открытых взору благодаря прозрачным стенам, было полным-полно народу. Многочисленные сотрудники компании копошились в своих ячейках, точно трудолюбивые пчелки в сотах.
«Ты здесь ничего странного не замечаешь?» – спросил внутренний голос.
Мне казалась очень странной и откровенно нездоровой здешняя манера организации рабочих мест, при которой каждый человек сидит как приклеенный на виду у всех остальных, словно муха на липучке. Но оказалось, внутренний голос имеет в виду другую странность.
«Ты посмотри на женщин и на мужчин», – посоветовал он.
– Вот это да! – тихо присвистнула я, присмотревшись к офисным насекомым. – Вот это, я понимаю, у кого-то комплексы!
В местном шоу «За стеклом» я не увидела ни одной дамы, которая была бы моложе и стройнее госпожи Лушкиной! В то же время мужчины показались мне отборными красавцами – я даже посетовала, что не знала об этой особенности кадровой политики «ЮгРоса» месяц назад, когда мы в «МБС» искали актеров для рекламного ролика местной фабрики трикотажных изделий и нижнего белья.
– Этот офисный комплекс построен нашей компанией! – со сдержанной гордостью прохрюкала особа, появления которой я не заметила.
Я не стала объяснять, что имела в виду совсем другие комплексы – не офисные и даже не зенитно-ракетные.
– Ольга Петровна, это та девушка по рекламе, – без затей представил меня охранник.
– Здравствуйте! – оборачиваясь, я поспешно послала на хрюк свою самую цветущую улыбку, а затем очень постаралась, чтобы она не увяла досрочно.
Ольга Петровна обладала поразительным сходством с сермяжным мешком, полным неизвестных живых сущностей. При каждом ее движении под серой тканью балахонистого брючного костюма в самых неожиданных местах вспучивались складки и выпуклости. В сочетании с нечеловеческим голосом внешность этой дамы заставляла вспомнить о рядах сельской ярмарки, где производится мелкооптовая продажа объектов свиноводства. Про себя я мгновенно окрестила Ольгу Петровну красивым индейским именем Поросячья Радость.
– Вы по какому вопросу? – спросила меня эта свиновидная скво.
– Я по вопросу вручения Галине Михайловне поздравления с ее днем рождения, – объяснила я на такой зубастой улыбке, какую редко видит даже мой стоматолог. – А вы, наверное, секретарь госпожи Лушкиной?
– Я личный помощник-референт нашего президента, – прохрюкала Поросячья Радость с такой важностью, словно речь шла о нашем общем российском Президенте. – Давайте ваш подарок, я передам.
– Ах нет, это невозможно! Понимаете, в чем дело…
Я сделала театральную паузу и мобилизовалась, мысленно заклиная вдохновение немедленно явиться и подсказать мне продолжение начатой фразы. Открывать своей собеседнице истиное положение дел я, разумеется, не собиралась. Вряд ли эта дама оценит своеобразную шутку нашей Маруси!
«Но и конверт она тебе не отдаст! – уверенно сказал мой внутренний голос. – Это же не женщина, ты видишь? Это хорошо выдрессированный цепной пё… помощник-референт».
Но мне пришло в голову, что успехи чужой дрессуры можно попытаться обратить себе на пользу. А тут как раз и вдохновение подоспело, и вместе мы сочинили почти правдивую историю:
– Я поспешила запечатать и отправить поздравительную открытку, а мой шеф, оказывается, собирался еще вложить в тот же конверт небольшой подарок для вашего президента, – объяснила я. – И вот теперь я очень прошу вас помочь мне решить эту задачку: подарок нельзя вручать без конверта. Открытку нельзя вручать без подарка. Конверт запечатан и находится у вас, а подарок – у меня. Может быть, вы сами откроете конверт и положите в него подарок?
– Ни в коем случае! – Поросячья Радость так испугалась, что ее розовые щеки посерели. – Открывать конверт, адресованный лично Самой? Нет-нет, это невозможно. А подарок – это и вовсе глубоко интимно, я не хочу в это вмешиваться, мало ли что…
«Сто процентов, она подумала, что милым словом «подарок» ты называешь деньги! Решила, что в конверте будет «барашек в бумажке», и боится иметь к этому отношение!» – проказливо захихикал мой внутренний голос.
– Я так и думала, – сказала я одновременно и ему, и приятно боязливой помощнице президентши. – В таком случае, может быть, вы позволите мне самой дополнить конверт необходимым вложением?
Отказав мне в этой просьбе, помощница лишила бы свою начальницу подарка. Мы обе это понимали, поэтому я ничуть не удивилась, получив приглашение пройти в офис для практического решения деликатного вопроса.
Стеклянный лифт вознес нас на восьмой этаж. Стеклянные двери сами собой разъехались, пропуская нас в стеклянную комнату со стеклянными стенами. Пол и потолок оказались непрозрачными, и это меня порадовало. Я в отличие от Ольги Петровны была не в бесформенных брюках, а в короткой расклешенной юбке и при наличии стеклянных перекрытий неизбежно продемонстрировала бы свое нижнее белье обитателям семи нижних этажей.
Запустив меня в свой персональный аквариум, бдительная помощница первым делом попросила документы. Внимательно изучив предъявленное удостоверение и убедившись в моей принадлежности к рекламному агентству полного цикла «МБС», она раскопала в большой стопке свежей почты Маруськино поздравительное письмецо, протянула его мне и отвернулась в сторону, притворяясь, будто любуется кактусом в горшке. Чахлое растение красотой не блистало, и засматриваться на него невзрачной офисной даме имело смысл, только если она желала бы прослезиться над судьбой более безрадостной, чем ее собственная. Я поняла, что Ольга Петровна проявляет деликатность, и была ей за это признательна. Меня вполне устраивало отсутствие наблюдения за моими дальнейшими действиями.
Я вовсе не собиралась оставлять в конверте открытку с Маруськиным безобразным «поздравлением» и даже не думала дополнять его своими деньгами. Дурацкую открытку я изъяла, а взамен положила подходящий по размеру рекламный буклетик нашей фирмы и свой билет на спектакль в Театре оперетты, о котором культурная общественность нашего города жарко спорила уже второй месяц. Вообще-то я не большая любительница театра, мне гораздо больше нравится кино, но наша Зоя так увлекательно рассказывала об этом спектакле, что мы с Маруськой не рискнули сильно отрываться от культурных масс и тоже решили взять билеты. Ну, если уж быть совсем честной, Маруся ощутила тягу к искусству Мельпомены чуть раньше меня, а я тянула с культпоходом до последнего и купила билет только на сегодняшний заключительный спектакль. А если уж совсем-совсем честно, то сейчас я искренне радовалась, что необходимость присутствовать на помолвке Руслана Барабанова все равно лишала меня возможности беспокойно подремать в потертом плюшевом кресле над оркестровой ямой.
Но зачем же пропадать билету, за который деньги заплачены? Вот он и пригодился. Билет, по моему мнению, вполне мог сойти за небольшой, вполне культурный и в высшей степени невинный подарок, а буклет всея конторы «МБС» с натяжкой заменял поздравление за подписью нашего шефа. На ощупь подарочный конверт для мадам Лушкиной получился приятно плотным, и чопорная Ольга Петровна отнеслась к нему с должным уважением.
Я покинула стеклянный замок «ЮгРоса» с приятным чувством гордости за проявленные мною ум и сообразительность. Понижать возросшую самооценку встречей с Броничем, у которого могло быть другое мнение по этому поводу, мне не хотелось. Чего мне хотелось, так это покушать, поэтому я решила начать обеденный перерыв досрочно и поехать домой. Папуля ночью творил тесто и мариновал мясо. На обед нам были обещаны пироги по-кахетински и шашлык «Дато Туташхиа».
По мере подъема лифта запах жареной с чесноком баранины становился все сильнее и к седьмому этажу достиг такой концентрации, что я ворвалась в квартиру, распустив слюни, как мастиф.
– Дюшенька, ты как раз вовремя, мой ручки и садись за стол! – позвал из кухни папуля.
Он не усомнился, что пришла именно я, и это могло означать только одно: все остальные члены семейства уже сидят за столом с мытыми ручками и полными тарелками еды. Я поняла, что имеет смысл поторопиться.
Жадина Зяма при моем появлении засуетился и спешно вонзил вилку в самый большой кусок мяса.
– Приятно тебе подавиться! – съязвила я, плюхаясь на диванчик рядом с братцем.
– Не толкайся! – недовольно буркнул он, цепляя с блюда второй кусок – про запас.
– Дети, не ссорьтесь! – примирительно сказал папуля. – Еды хватит всем.
– Ах, как мне надоели эти братско-сестринские распри! – капризно вздохнула мамуля, прикусывая веточку петрушки.
У нашей великой писательницы второй день не вытанцовывался сюжет нового романа, отчего она была сердита и раздражительна.
– Басенька, скушай ребрышко! – ласково предложил супруге папуля.
– Ах, как мне все это надоело! – скривилась капризуля.
Бабуля покосилась на мамулю, выразительно пошевелила бровями и молча прибавила громкость телевизора. Культурная программа обеда, отягощенного братско-сестринскими распрями и VIP-капризами, состояла из застольного просмотра новостей с Максом Смеловским – моим давним поклонником и другом всей нашей семьи.
– Сегодня первое апреля – международный день птиц! – радостно возвестил с экрана Максим.
– Сегодня первое апреля – День дурака! – чавкая, заспорил с ним Зяма.
– С праздничком тебя! – ехидно сказала я.
– Дюша, надо быть добрее к брату! – укорил меня папуля.
– Надо быть добрее к братьям нашим меньшим! – поддакнул ему Смеловский в телевизоре.
Я смешливо хрюкнула в надкушенный пирог. Зяма обиженно надул щеки, и без того сильно округленные не прожеванным мясом, и сделался похож на гигантского хомяка, максимально приблизившись к образу меньшего нашего брата по разуму. А телеведущий проникновенно сказал:
– Сегодня весь край должен выйти на строительство скворешников и птишников!
Он так и сказал: «скворешников» и «птишников» – через «ша», чему я сильно удивилась. Смеловский парень образованный, мы с ним вместе грызли гранит филологии в университете, причем Макс занятия не прогуливал и как грызун научного гранита преуспел больше меня. С чего же вдруг такой моветон?
– В самом деле, скворечник! – неожиданно оживилась мамуля. – О, какая идея! Извините, я вас покину.
Она отодвинула тарелку, встала и удалилась к себе.
– Я ошибаюсь, или к Басеньке пришла муза? – проводив супругу взглядом, задумался папуля.
– Ага! Она прилетела из ближайшего скворечника! – сострил Зяма.
Я подняла брови и похлопала ресницами. Наша мама пишет ужастики, и до сих пор самым компактным дощатым сооружением, фигурировавшим в ее произведениях, был портативный гробик злобного лилипута – карликового плода близкородственного скрещивания представителей вырождающейся вампирской линии. Как мамуля впишет в одну систему образов с мрачными склепами и усыпальницами милый птичий домик, было непонятно, но заранее интересно.
Предвкушая небанальный поворот сюжета, я поела шашлыка с пирогами и только-только приложилась к компоту из стилистически чуждой кавказской кухне гваябы, как позвонила секретарша нашего Бронича Катерина.
– Куда вы все пропали?! – истерила она. – Где ваша совесть?!
– Вопрос поставлен некорректно, – заметила я, двигаясь в прихожую, чтобы обуться и бежать в контору.
Наша Катька – воплощение гражданской сознательности, высокой ответственности и бескорыстной любви к работе. Отсутствие аналогичных качеств в других людях она воспринимает очень болезненно, а я не люблю огорчать своих добрых знакомых без крайней на то необходимости.
– Чье именно местонахождение тебя все-таки интересует – мое или моей совести? – заглушая предательское гудение лифта, забалтывала я коллегу. – И кого, собственно, ты называешь сложным местоимением «вы все»? Это только мы с моей совестью или кто-то еще?
Катерина не выдержала моего насмешливого тона и взорвалась гневной тирадой, из которой стало ясно, что не я одна бессовестно плюю на работу, дезертируя с линии трудового фронта в трудный для родной конторы момент. Маруська так и не объявилась, Зойка с Андрюхой сбежали «позавтракать» и не вернулись к обеду, а вот шеф наш, наоборот, пришел и требует поздравлялки на подпись.
– О господи, поздравлялки! – охнула я.
Только сейчас я осознала, как сильно подвела меня безответственная дурочка Маруся. Ее открыткам прямая дорога не в почтовый ящик, а в мусорный, и, стало быть, нормальные тексты придется сочинять мне одной. И сделать это нужно быстро, пока Бронич не рассвирепел.
Чтобы выиграть время, я раскошелилась на такси, но сочинение поздравлялок все равно заняло у меня весь остаток рабочего дня. Правда, я часто и надолго останавливала работу, чтобы подкрепить свои душевные и физические силы чаем, кофе, плюшками и телефонными разговорами с приятными мне людьми, жизнь которых в данный момент была свободна от личных, семейных и профессиональных праздников. Собеседников я выбирала осмотрительно. Если бы кто-нибудь из них закричал: «Инка, поздравь меня, мне сегодня стукнуло тридцать!» – я и сама бы кого-нибудь стукнула.
Сверившись с календарем, я убедилась, что у Макса Смеловского в начале апреля нет никаких памятных дат, и только после этого набрала его номер.
– Слушаю тебя, свет моих очей! – в витиеватом восточном стиле приветствовал меня давний поклонник.
– Нет, это я тебя слушаю, радость моих ушей! – засмеялась я. – Что за чушь ты нес сегодня с экрана про скворечники и птичники?
– Чушь? – обиделся Макс. – Нормально! А не ты ли сама прислала мне этот факс с поздравлением по поводу Всемирного дня птиц?!
– Ты что?
1 2 3 4