– Поглядеть, че будет, или ну его на фиг?
– Вась, ну че там? – капризно спросила из глубины квартиры Васина сожительница Клавдия, продавщица из колбасного ларька.
– Че-че! Через плечо! – неласково буркнул Ижицин. – Одевайся, Клавка, бери деньги, документы и пошли дрыхнуть на топчан в гараже. Тут щас такой цирк начнется, что будет не до сна, а нам с тобой чуть свет на рынок топать.
Цирк начался за полчаса до полуночи. В маленький дворик у сталинской трехэтажки, распарывая ночную тишь и темень разноголосым ревом сирен и огнями мигалок, влетели машины милиции, пожарных, МЧС и сразу две «Скорых». Вкривь и вкось пришвартовавшись у дома, спецавтомобили быстро заглушили моторы, но не сразу вырубили звуковые сигналы. Поэтому вскоре в доброй половине окон, выходящих во двор, уже торчали головы испуганных жильцов – такие же круглые и взъерошенные, как соседствующие с ними по подоконникам крупные кактусы.
Первой в подъезд деловито вошла специально обученная собака. Желтый ретривер Маршал без промедления обнаружил подозрительный чемодан и проявил к нему повышенный интерес, природу которого двуногий товарищ Маршала, кинолог Степа, классифицировать затруднился. Несовершенное человеческое обоняние самого Степы ощущало только сокрушительное совокупное амбре валериановых капель и свежей кошачьей струи. Маршал выглядел смущенным. Почесав в затылке, кинолог высунулся в окно и сообщил ожидающим информации спецам:
– Что-то в этом чемодане есть!
– Что именно? Смена белья и жареная курица? – потребовал уточнения кто-то из взрывников.
– Не, точно не курица. – Степа и Маршал одинаково помотали лохматыми головами. – Что-то странное и подозрительное. Пожалуй, надо эвакуировать народ.
Народ, передовые представители которого, насторожив ушки, уже давно сидели на подоконниках, начал эвакуироваться добровольно, не дожидаясь особого приглашения. По лестнице толпой повалили наспех одетые граждане с ручной кладью и похожими на свертки младенцами.
– Осторожно, Коля! Держись поближе к перилам!
Я вручную помогла вписаться в крутой изгиб лестницы неразворотливому Коляну, отягощенному закутанным в одеяло Масянькой.
Ребенок выпростал ручку и сделал попытку на ходу потрепать по голове крупную собаку желтой масти. Псина с жутко серьезным видом восседала на лестничной площадке, в паре с мужиком в камуфляжной форме преграждая бегущим доступ к опасному чемодану.
Во дворе испуганный народ встречали сурово нахмуренные менты. Неискренне повторяя крылатую фразу из репертуара Карлсона: «Спокойствие, только спокойствие!», они отгоняли людей подальше от дома, и вскоре подступы к нашей трехэтажке стали напоминать не то лагерь беженцев, не то бивак средневековой армии. Особенно живописно смотрелась площадка для сушки белья, где под сенью забытых кем-то пододеяльников, трикотажных мужских подштанников с вытянутыми коленками и дюжины огромных бюстгальтеров, каждый из которых свободно мог вместить пару пушечных ядер, на узлах и чемоданах устроилось многодетное семейство Суньковых из тридцать третьей квартиры.
Колян с Масянькой оккупировали просторные двухместные качели и тут же задействовали их по прямому назначению, нервируя бодрым скрипом чету пенсионеров Крутиковых с их внучкой, собачкой и котиком. Крутиковы рядком уселись в изножии крутой детской горки и напоминали собой небоеспособный обоз суворовских войск, напрочь отказавшийся от мысли совершить исторический переход через Альпы.
Свежий ночной воздух и размеренное качание быстро усыпили нашего малыша. Колян тоже начал было клевать носом, но я безжалостно потрясла его за плечо и строго-настрого велела не дремать, чтобы не проспать чего-нибудь важного. Потом подоткнула Масе одеяльце и побежала в первые ряды зрителей, не в силах справиться с обуревающим меня любопытством.
Тем временем в подъезде, где взрывники Петров и Трошкин визуально исследовали подозрительный объект, события разворачивались своим ходом. Низко склонившись над чемоданом, Вася Трошкин сделал слишком глубокий вдох и наполнил легкие гремучей смесью испарений спиртового раствора валерианы и кошачьей мочи.
– Ы-ы-ы! – задыхаясь, произнес Вася.
Он высоко поднял брови, аккуратно вписав их в ранние залысины на лбу, одинаково округлил глаза и рот, и через несколько секунд Васин организм, вполне здоровый и хорошо тренированный, но абсолютно не приспособленный к потреблению необычных дыхательных смесей, заявил свой решительный протест.
Протест выразился в оглушительном многосерийном чихании, изнурившем Трошкина настолько, что он зашатался, переступил с ноги на ногу и неосторожным движением повалил на бок чемодан. Васин коллега Дима Петров малодушно зажмурился, но, поскольку ничего страшного не произошло, через несколько секунд осторожно «выжмурился» обратно.
– Не рванул? – немного удивленно пробормотал Дима.
Вася не ответил: он продолжал чихать и кашлять, вися животом на перилах, как белье на веревке. Недоверчиво вздернув брови, Петров сомкнул нервно подрагивающие пальцы на ручке чемодана и поднял его. Чемодан с легкостью оторвался от пола.
– Да он же пустой! – воскликнул Петров.
– Не может быть! – не поверил ему Трошкин.
– На, подержи!
Дима передал чемодан Васе.
– Точно, пустой! – обрадовался тот и, недолго думая, щелкнул латунным замком.
Чемодан с готовностью открылся, и из него в сизую дымку подъезда, подсвеченного снаружи прожектором, как медузы из темных морских глубин, поплыли ввысь круглые молочно-белые шары с длинными золотистыми хвостиками, закрученными в изящные спиральки.
– Это еще что за хрень?! – запрокинув голову, безмерно изумленно воскликнул Петров.
– Шарики! – давясь истерическим смехом, прохрипел не вполне прокашлявшийся Трошкин. – Обыкновенные воздушные шарики!
– А если не обыкновенные? – спохватился Петров. – Кончай хихикать, дурак! Фиг его знает, что за газ у них внутри! Не дай бог, зарин!
– Ох, мать вашу! – враз посерьезнев, выдохнул Трошкин. – Зарин? Тогда дело плохо. Если хоть один шарик рванет, будет нам тут газовая атака почище, чем в Токийском метро.
– Полное аум сенрике! – согласился эрудированный Петров, кстати вспомнив название японской секты, устроившей в столице своей исторической родины кошмарный террористический акт с применением отравляющего газа.
Поднявшись на цыпочки и вытянув шею, я из-за плеча неразговорчивого милиционера смотрела на наш подъезд, в котором, вероятно, происходило какое-то действие. К сожалению, разглядеть что-либо снаружи, да еще с расстояния метров в пятьдесят, никак не получалось.
– Спорим, что бомба рванет? Ставлю полтинник, – предложил Сашка Суньков, топчась рядом со мной.
Я повернула голову и посмотрела на тринадцатилетнего оболтуса, розовощекая физиономия которого сияла нездоровым оживлением.
– Если бомба рванет, я не смогу заплатить за пари: кошелек в квартире оставила, – ответила я.
– Значит, раскидает твои денежки по всей округе! – радостно заржал Сашка. – Тут-то мы их и соберем!
– Тогда мы костей не соберем! – вступил в разговор хмурый дядечка из соседнего подъезда.
– Граждане, шли бы вы куда подальше, а? – не оборачиваясь, попросил милиционер, закрывающий нам своим телом и доступ к подъезду, и обзор.
– Как вам не стыдно! Представитель власти, а ругаетесь! – взвилась незнакомая тетка с головой, густо усаженной шипастыми бигуди, что делало ее похожей на добычливого ежика.
– Ой, да замолчите вы все! – невежливо перебил женщину Сашка. – Орете, как резаные, слушать мешаете!
– Он ждет, что бомба взорвется, – объяснила я ежевидной тетеньке.
– Ой, да не дай боже! – закрестилась та. – Беда-то какая будет, и-и-и!
Подкрепляя бабий тоскливый вой, из-за угла соседнего дома, гудя клаксоном, вывернула еще одна машина – без мигалки и сирены, зато с табличкой «Телевидение» за лобовым стеклом.
Через минуту в первый ряд зевак протиснулся мой добрый приятель и коллега – оператор Вадик Рябушкин. За ним, размахивая микрофоном, как марширующая мажоретка жезлом, поспешал Аслан Буряк, человек в нашей телекомпании новый, но уже замеченный и отмеченный.
Невероятно активный и столь же самонадеянный, Аслан с разбегу занял вакантную должность, от которой с полгода отбрыкивались все наши штатные журналисты, – и.о. главного редактора. На руководящем посту Аслан без устали творил чудеса глупости, за что сразу же получил от нашего редакционного народа язвительное прозвище «Ослик ИО». А собственное имя нового главреда очень удачно переделалось из Аслан в Ослян.
– Ну, где бомба? – протолкавшись вперед, спросил Ослик ИО таким тоном, словно он ожидал, что искомую бомбу поднесут ему на блюдце с голубой каемочкой.
– Там, – мотнула я головой на подъезд.
– Привет, Ленка, – не отрываясь от видоискателя телекамеры, произнес Вадик, узнав меня по голосу.
– О, а ты что здесь делаешь? – Ослик тоже опознал меня и нахмурился, вероятно, предполагая, что я конкурирую с ним как репортер.
– Я там живу, – повторила я движение подбородком.
– Да что ты?! Вот здорово! – возликовал Ослик, неумеренно жестикулируя и азартно шевеля носом с горбинкой.
У родового дерева Аслана Буряка была сильно разветвленная корневая система, но часть отростков, несомненно, уходила за Кавказский хребет. Сей факт доказывали как знойная брюнетистая внешность, так и безумная эмоциональность Аслана.
– Как пострадавшая дашь интервью? – Ослик ИО крепко ухватил меня за локоть.
– Я пока еще не пострадавшая! – напомнила я.
– Да рванет бомба, не сомневайся, – «успокоил» меня несносный Сашка Суньков.
– Вадик, ты смотри, не отвлекайся! – забеспокоился Ослик. – Если не снимешь взрыв, будешь моим кровным врагом!
– Отчего не снять? – хладнокровно отозвался Вадик, нисколько не напуганный обещанием вендетты. – Если рванет в ближайшие тридцать секунд, запросто сниму.
– А если позже? – Мне стало интересно, чем вызвана необходимость жесткого регламента.
– А если позже, то не сниму, – пожал плечами Вадик. – У меня пленка заканчивается.
– Как заканчивается?! Мы же в ресторане только-только новую кассету распечатали! – От полноты чувств Ослик подпрыгнул, приземлившись на ногу юному Сунькову.
– Мы снимали презентацию ресторана восточной кухни, – пояснил мне оператор. – Для рекламы. А потом нам позвонили с новостью про ваш заминированный дом, чтоб его!
– Не надо, – пробормотала я.
– Да я просто хочу сказать, что эта ваша бомба оказалась жутко некстати, – извиняясь, пояснил Вадик. – Аслану, разумеется, захотелось первым из акул пера подгрести к месту событий, поэтому мы бросили недоеденный шашлык и примчались сюда.
– Ты мне зубы не заговаривай! – взвился обиженный Ослик. – Ты на что пленку извел, а?!
– Бэ! – беззлобно огрызнулся Вадик.
Шипящий от боли Сашка наконец-то выдернул свою обутую в домашний шлепанец конечность из-под каблука Аслановой туфли. Ослик покачнулся, но устоял.
– Ты не забыл, кто велел мне снимать танец живота со всеми подробностями? – напомнил ему Вадик. – Все, капут твоей новой кассете! Запасная есть?
– Нэту! – в речи разволновавшегося Аслана прорезался отчетливый кавказский акцент.
– Вах! – цокнул языком бессердечный Вадик.
Ослик ИО в отчаянии заломил руки с микрофоном, сделавшись карикатурным подобием певца Меладзе, но, против ожидания, не запел. Он сформировал из нижней губы квадратный ящичек и задумчиво подвигал его вперед-назад. Кавказские глаза Аслана загорелись, как огнемет, и пальнули пламенем прямо в меня:
– Елена, а ведь у тебя наверняка есть кассеты!
– Там, – в третий раз за короткое время кивнула я на свой подъезд.
– Неси!!!
Я вытаращилась на идиота:
– Как это – неси? Да кто меня туда пропустит? Не видишь разве, что дом оцеплен!
– А сзади не оцеплен, – подсказал Сашка Суньков. – С той стороны ни одного живого мента нет!
Милиционер, за спиной которого мы сгруппировались, обернулся и внимательно посмотрел на не в меру разговорчивого подростка.
– В смысле, там нет ни одной живой души, – поправился Сашка.
– Менты: живые и мертвые, – вполголоса проговорил веселящийся Вадик. – Отличное название для нового сериала!
– Иди сюда! – Ослик за руку вытащил меня из толпы.
– Ну, чего тебе? – с неудовольствием спросила я.
– Ясно, чего: кассету! Ты на каком этаже живешь?
– На втором, а что?
– Квартира с балконом?
– Ты очумел? – До меня наконец дошло, к чему ведут его вопросы. – Хочешь, чтобы я лезла в собственную квартиру через балкон?
– А он закрыт? – не отставал Ослик.
– Закрыт? – попугаем повторила я его вопрос, одновременно пытаясь припомнить, закрыла ли я в спешке балконную дверь.
В конце сентября в городе было жарко, как в августе: наступило бабье лето. Помню, перед сном я открывала все окна…
– Кажется, открыт, – озвучила я свои воспоминания.
– Замечательно! – обрадовался Ослик.
– Аслан! Я не идиотка, чтобы лезть в заминированный дом! – сердито сказала я.
– Да я сам полезу, ты только покажи свой балкон и объясни, где искать кассету.
– Соглашайся, – шепнул мне на ухо подошедший Вадик. – Если бомба все-таки рванет, мы избавимся от дебильного главреда. Какое-никакое, а все-таки утешение!
– А что мне за это будет? – поинтересовалась я. Напоминание о том, что Аслан – мое начальство, повернуло мои мысли в другую сторону.
– Завтра можешь не выходить на работу, – быстро сказал Ослик. – Даю тебе отгул для восстановления здоровья после пережитого нервного потрясения!
– Очень надеюсь, что нервного и прочего потрясения все-таки не будет, – пробормотала я. – Ладно, слушай. Кассеты лежат в тумбочке под телевизором…
Проинструктированный Аслан поспешил занять исходную позицию под балконом. Вадик, который добровольно вызвался стать нижним в пирамиде, подсадил более щуплого Ослика себе на плечи и, дождавшись, пока тот переберется на балкон, помахал ему ручкой:
– Удачи! Мы тебя встретим с той стороны!
Не дожидаясь возвращения Ослика, мы с Вадиком побежали назад, к народу, и как раз успели увидеть торжественный выход из подъезда взрывников.
Две кряжистые фигуры устрашающего вида возникли на пороге, как персонажи черной комедии. На мордах у парней были противогазы, в руке у одного – пресловутый чемодан, а другой держал связку воздушных шариков. Скрученные хвостики шаров красиво золотились, стеклянные очи противогазов пугающе сверкали.
– Ой! – обморочно выдохнула впечатлительная Людочка Сунькова, беременная очередным, шестым по счету, потомком.
Подоспевшие санитары заботливо переместили ее поближе к карете «Скорой помощи».
– Похоже, взрыв отменяется! – с сожалением констатировал бесчувственный Людочкин старшенький.
И как сглазил: не успел Сашка договорить, как в глубине дома грохнуло.
– Мама! – Со слабым взвизгом только-только приведенная медиками в чувство, Людочка Сунькова снова отключилась.
В толпе возбужденно загомонили. В подъезд, толкаясь локтями, рванули менты и спасатели. Кошмарная парочка в праздничном убранстве из шаров и противогазов замерла посреди двора, таращась стеклянными очами на целый и невредимый чемодан.
– Ох, у меня какое-то нехорошее предчувствие! – призналась я приятелю-оператору.
– А вот и я! – сообщил запыхавшийся Аслан Буряк, с разгону влипая в широкую спину Вадика. – Слушай, ты меня извини! Какой-то я сегодня неуклюжий… Леночек, прости, бога ради, там у тебя в квартире была какая-то надувная мебель… Я тебе за нее заплачу. Купишь новую, ладно?
– Ты грохнул Масянькину лошадь? – догадалась я. – Это она так рванула?
– Ло-ошадь? – удивился Ослик. – Я думал, это пуфик.
– И какой же ты после этого джигит, Аслан? – съязвил Вадик. – Коня от пуфика не отличил!
– Да у меня не было возможности его рассматривать! – рассердился Ослик. – Я с балкона шагнул, за порожек запнулся и – упал. А оно ка-ак шарахнет! Я чуть не обделался с перепугу!
– Спасибо, что хотя бы не обделался, – желчно поблагодарила я. – А кассету-то нашел?
– А как же! – торжествующий Ослик сунул коробочку в протянутую руку Вадика.
Ребята занялись своим делом и моментально забыли про меня. Вздохнув при мысли о том, что с утра пораньше придется бежать в магазин спорттоваров и покупать Масе нового скакуна взамен лопнувшего, я повернулась спиной к подъезду и побежала на детскую площадку вытаскивать из качелей своих Колянов и вести их домой. Оцепление уже снимали, жильцы, делясь впечатлениями от нескучно проведенной ночки, потянулись в свои квартиры.
1 2 3 4 5