- Достаточно того, что мы скандалим в очередях. В конце концов, наука - это часть цивилизации, и не следует вносить туда базарные нравы...
- Спасибо, я вас понимаю.
Игорь чуть приподнял бровь, соображая, не ирония ли это.
- Более трудное решение ждало меня после защиты. Я был приглашен в ресторан. Я пошел туда и хочу объяснить свой поступок с точки зрения этической. Как вы помните, я сказал вам, что не пошел бы в ресторан, зная, что Тихомиров вор.
- Помню, - вздохнул Мазин. - Вы назвали это психологическим алиби.
- Не я, а вы, - поправил Рождественский.
- Верно, - согласился Мазин.
- Я сказал неправду, но считаю, что поступил правильно.
Он смотрел на Мазина в упор:
- Я говорил, что обнаружил тетрадку после смерти Тихомирова. Говорил, чтобы не впутывать ее... Инну. Я не хотел, чтобы вы знали, что она ездила к Антону из-за этой тетрадки. Не хотел, чтобы на нее падали дурацкие подозрения.
- Дорога в ад вымощена благими намерениями. Теперь там прибавится еще один булыжник, - отозвался Мазин.
- Возможно. Но я считал, что незачем терзать невиновного человека. Поэтому я и был вынужден сказать, что не пошел бы в ресторан с Тихомировым.
Мазин не стал возражать. Он только отметил:
- Но вы пошли.
- Да, я проявил слабость. И хотя я могу сказать, что пошел, чтобы понаблюдать за ним, что-то выяснить, - это будет ложь. Я пошел потому, что мне было неудобно ему отказать...
- Ну, Игорь, кажется, все о'кей! Пора и промочить горло.
- Видишь ли...
- Что еще?
- Может быть, без меня?
- И не думай! Все заказано.
- Да я...
- Слышать ничего не хочу. Должна же быть в ресторане хоть одна приличная физиономия. Среди этих старых рож! Ну! Не будь хамом. Побежали!
- Хорошо, я приеду.
- Ты с машиной? Может быть, подбросишь пару дедов?
- Пожалуйста.
Наверно, так оно и было.
А потом поднимали бокалы, произносили тосты за успех, за талант, за будущее нового почти доктора наук. И Рождественский протягивал свой бокал тому, кого считал вором...
- Естественно, на банкете я чувствовал себя отвратительно. Мне хотелось, чтобы он скорее закончился. Пил я мало. А когда все достаточно повеселели, вышел в холл. Антон появился следом...
- Старик, я хоть и пьян, но вижу - ты не в своей тарелке.
- Да ну, чепуха!
- Личные дела?
- Вроде этого.
- У меня тоже. Сейчас хочу позвонить Светке.
- С Инной, значит, все?
- Финиш, старик. Как в море корабли.
- Но обошлось без драм?
- Была без радости любовь - разлука будет без печали.
- А казалось - на вечные времена?
- Иллюзия. Жаль, конечно. Инна - девка славная. Но ей будет трудно устроить свою жизнь. Характер не тот. Не от мира сего.
- Да, она человек путаный.
- Не современный.
Инна сидела сгорбившись, как будто слышала этот разговор.
- Он вел себя, как самодовольный хам, не зная, что все его счастье висит на волоске, на ниточке, которая обвязана вокруг моего пальца. Мне хотелось дернуть за эту ниточку. Но я не счел себя вправе сделать это, не посоветовавшись с Инной.
"Чтобы она взяла на себя то, чего ты боялся".
- И я поехал к ней...
- Одну минуточку. Вы не помните, чем кончился разговор со Светланой? - перебил Мазин.
- Вы спрашиваете об этом не в первый раз. Меня меньше всего интересовала их беседа.
- Виноват. Тогда скажите вы, Светлана, пожалуйста.
- Вы же знаете.
- Важно восстановить последовательную картину событий.
- Он звал меня приехать сюда.
- И вы отказались?
- Да.
- Светик, все в лучшем виде. Да, да. В самом лучшем.
- Защитился?
- Буду защищать еще раз как докторскую.
- Поздравляю!
- И только?
- Я очень рада.
- Ты обиделась, что я не пригласил тебя?
- Откуда ты звонишь?
- Из ресторана.
- Вам весело?
- Светка, не дури. Ты же знаешь, как мне может быть весело без тебя.
- Значит, скучно?
- Светлячок, не дуйся. Сегодня колоссальный день. Мы должны его отпраздновать вдвоем. Ты приедешь?
- Куда?
- Ко мне. На проспект Космонавтов.
- Когда?
- Сейчас.
- Конечно, нет.
- Ну, Светик...
- Антон, ты выпил.
- Совсем немножко.
- Ладно, считать не будем. Сегодня ты имеешь право. И я поздравляю и... целую, пьяница несчастный. Завтра встретимся.
"Видимо, так она говорила, потому что обиделась все-таки. Но и ссориться не хотела. Хотела не "уронить себя". Есть люди, которые всегда стремятся быть приличными. Годами любят украдкой, потому что иначе нельзя, а потом, когда становится можно, устраивают свадьбу во Дворце бракосочетаний, в фате и белом платье, с обручальными кольцами и прочей чепухой и умудряются быстро забыть "стыдные" встречи на чужих квартирах, торопливые и горестные, когда и жить друг без друга нельзя и нельзя не калечить себя, чтобы скрыть, соблюсти приличия. Все это они умеют выбросить из памяти навсегда и презрительно морщатся, услыхав о чем-то похожем: "Нет, мы были не такими..."
Мазин повернулся к Рождественскому:
- Что делал Тихомиров дальше?
- Он вернулся в ресторан.
- А вы поехали к Инне Константиновне?
- Да.
Мазин посмотрел на Инну и снова засомневался в правильности того, что делает. Зачем ей переживать все это снова?
- Разрешите, я сама расскажу, - предложила она тихо.
- Нет, я.
Рождественский настаивал.
- Хорошо, - решил Мазин. - Расскажите вы. Схематично, главное. А Инна Константиновна дополнит, если найдет нужным.
- Я приехал к Инне домой и сказал все, что знал...
- Здравствуй, Игорь. Раздевайся.
- Я по очень важному делу, Инночка.
- Откуда ты?
- Из ресторана.
- Защита прошла удачно?
- Речь идет о докторской.
- Антона можно поздравить.
- Не думаю.
- В чем дело?
- Инна! У Константина Романовича оставались неопубликованные работы?
"Как трудно ей было ответить!"
- Что ты имеешь в виду?
- Короче, сегодня я был у Антона. На своей квартире. Приехал за сигаретами, полез в ящик стола...
"Что пережила она, слушая его? Наверно, вот так, как сейчас, сидела согнувшись на краю тахты. А может быть, и у нее мелькнуло мстительное чувство радости? Нет".
- Я знаю об этой тетради, Игорь.
- Знаешь?!
- Я сама отдала ему ее.
- Невероятно!
- Правда. Он ничего не присвоил. Он сам, понимаешь, все нашел. Но он не знал, что это уже было сделано отцом десять лет назад.
- Ее слова подействовали на меня охлаждающе, - продолжал излагать факты Рождественский, - но я не мог поверить Инне полностью. То есть ей я, разумеется, верил, однако текст диссертации так близко совпадал с написанным Кротовым, что я стал в тупик...
- Он мог тебя обмануть!
- Каким образом? Тетради привезла тетя Даша, когда Антон уже почти закончил работу.
- Это ничего не значит. Он мог найти в них главное. Я уверен, без работ твоего отца ему удалось бы состряпать только убогое и ординарное месиво, предназначенное для крыс в архивных шкафах.
- Ты несправедлив, Игорь. Научный руководитель не мог не знать, над чем работает Антон.
- Мой папаша? Втереть ему очки - пара пустяков. Он давно отказался от собственных поисков и поэтому кичится так называемыми учениками. Еще бы! Открыл ученого!
- Ты несправедлив, Игорь!
- А ты играешь в казанскую сироту! Мне противна эта толстовщина, непротивление. Подставь еще раз побитую щеку. Не другую, а ту же самую! Чтоб больнее было!
Он не замечал, что бил сам.
- Уже то, что Антон ни слова не сказал о Константине Романовиче, само по себе непростительно.
Да, этого она не могла простить. Она ждала иного, ждала, что имя отца прозвучит, займет свое место.
- Где твоя женская гордость, в конце концов?
- Есть вещи, которых ты не должен касаться, Игорь!
- Прости меня, Инна, я понимаю, что это касается только тебя, но мне больно, когда тебя унижают.
- В чем ты видишь унижение? В том, что мы разошлись, что у нас ничего не получилось?
- Что значит - не получилось? Можно быть наивной, но всему должен быть предел. Антон обворовал тебя и бросил! А теперь названивает этой грудастой матрешке: "Светик, Светлячок". Сюсюкает, распустив слюни ей на кофточку!
- Зачем ты унижаешь меня, Игорь?!
- Я люблю тебя.
- Об этом не нужно.
- Я знаю. Ничего не нужно. Никакой правды!
- Чего ты хочешь от меня?
- Ты не имеешь права оставлять это. Хотя бы в память об отце.
- Что же я должна сделать?
- Рассказать правду.
- Кому?
- Всем.
- Игорь, пойми меня. Я, наверно, очень слабый и несчастный человек, но я не базарная баба, не мстительная мещанка. Я отдала ему эти тетради, и если он поступил подло, пусть с ним расплатится жизнь.
- Жизнь? Именно для таких проходимцев она и устроена.
- Не мне ее менять.
- Значит, ты не будешь делать ничего?
- Игорь, тобой движет мстительное чувство.
- Мной движет чувство справедливости.
- Которая выгодна тебе.
- Но это справедливость! И это так же верно, как и то, что Антон негодяй.
- Жизнь слишком сложна, чтобы делить людей на плохих и хороших.
- Все человеки? Опять толстовщина?
- Никакой толстовщины. Ты ничего не знаешь об Антоне. Он не вор, не негодяй, не преступник. Он человек трудной судьбы. Мы можем сломать ему жизнь навсегда. А он талантлив. Он возьмет у отца то, что ему необходимо для разбега, и пойдет дальше. Ведь для науки неважно, кто сделал открытие. Важно, чтобы оно попало к людям. А мы сломаем его, убьем. Зачем? За что? Потому что он "отбил" меня у тебя? Но это же неправда! Никакой любви у нас не было. Просто боялись скуки, одиночества. За что я должна мстить? Бросил, ты говоришь? Разлюбил - наверно. Но он не вор. Так все получилось. Я не имею права на месть. Мы - цивилизованные люди, а ты хочешь разбудить зверя, который остался в нас с пещерных времен, зверя, чтобы укусить, растерзать, свести счеты.
Инна:
- Игорь пытался убедить меня в том, что Антон негодяй. Но перед кем он был виновен? Перед моим отцом. Однако и я была виновата перед ним не меньше. Как же я могла мстить Антону?
Игорь Рождественский:
- Но я настаивал на своем, я был уверен в своей правоте.
- Если ты наотрез отказываешься разоблачить этого подонка, я сделаю это сам.
- Каким образом?
- Расскажу про тетрадку.
- Антон все опровергнет.
- А ты? Ты же врать не станешь?
- Я не смогу. Я скажу правду. Скажу, что сама дала ему тетрадь.
- Это его не вырулит. Наоборот. Опозорит.
- И меня тоже. Поэтому ты не сделаешь этого.
Он не ожидал такого ответа. Он замолчал. Он не мог нанести удар Инне. Но и отказаться от мести не мог. У него был трезвый аналитический мозг. И он подсказал решение.
- Хорошо. Я не сделаю тебе больно. Это факт. Я сделаю другое. Я все-таки скажу. Скажу ему самому. Пусть он знает, что он сволочь.
Игорь Рождественский:
- Это был вопрос принципа. Он должен был получить по морде. Я уверен, что заставил бы его не только бояться. От страха он бы начал заметать следы и был бы вынужден в той или иной форме признать приоритет Кротова. Я сказал Инне, что поеду к Антону...
- Когда ты намерен это сделать?
- Сейчас.
- Ты думаешь, он дома?
- Да. Он собирался из ресторана домой, вернее, ко мне.
- Но он может быть не один.
- Светки там нет. Для бедной девушки единственное сокровище - ее репутация. Она отказала ему. Я сам слышал. Мораль прежде всего.
- Тогда к нему поеду я...
Инна:
- Не знаю, почему я так решила.
- Потому что думала, что он вернется. Ей не удалось купить его своей тетрадкой, так она решила взять на испуг.
Это сказала Светлана. Сказала зло.
Мазин посмотрел на нее чуть прищурившись. Потом перевел взгляд на Инну. Та нахохлилась, как птица на ветке в тусклый осенний день.
- До вас еще дойдет очередь, Светлана.
- При чем тут очередь? Мы что, в магазине? Зачем вы меня сюда вызвали? Помучить захотели? Зачем мне слушать, как они его ненавидели? Как до смерти дошел? Зачем?
- Перестаньте. Я вам скажу зачем. Немного позже.
Инна вдруг сделала жест рукой:
- Не нужно осуждать эту девушку. Я понимаю ее. Я ей ненавистна, а я ее считаю виновницей своих несчастий. Я не собиралась никого "брать на испуг". Совсем наоборот. Мне хотелось выручить Антона. Я, правда, не знала как. Но я поехала.
"Именно выручить. Как? Конечно, не знала. Просто гнала машину по пустым ночным улицам и думала, думала. И ничего не могла придумать, кроме одного, - сделать для него все, что можно, и уйти. Уйти, забыть и остаться одной. Остаться в комнате с нелепым дикарским оружием. В музее, где развешаны по стенам некрасивые кавалеры в париках, отстрадавшие свое двести лет назад. Остаться в городе, пыльном летом, дождливом зимой, одной рядом с миллионом людей. И она останется, сначала спасет его - теперь уже по-настоящему спасет, - а потом останется одна и никогда больше не позволит себе мучиться и надеяться".
"А если он захочет вернуться?" Эта мысль жила подсознательно, Инна загоняла ее внутрь, не давала хода. Но она изловчилась и выскочила из-под контроля, взяла за горло.
Инна нажала на тормоз. Раздался лязг, потом тишина. И еще - пустота и темнота. Инна опустила голову на руль и коснулась лбом холодной пластмассы. Но ничего страшного не произошло. И не стоило бояться. Захочет он вернуться или нет, она устала. То, что было, кончилось.
Инна, огляделась и увидела, что "Волга" стоит в самом конце проспекта. Отсюда до высотного дома было совсем близко. Она решила оставить машину здесь...
- Я не собиралась скрываться. Просто, когда подъехала, сориентировалась не сразу и пошла к дому пешком. Лифт не работал, пришлось подниматься по лестнице. Перед дверью я отдышалась немного. В квартире было тихо. Я даже подумала, что Антона еще нет. Но позвонила.
Он пришел недавно, за несколько минут до Инны. Снял пиджак, повесил на спинку стула, развязал галстук и взялся за запонки, когда позвонили. Наверно, он подумал, что пришла Светлана, потому что Инна увидела на его лице улыбку.
- Это ты? - спросил он, и улыбка ушла, появилась тревога.
Инне стало больно:
- Да, это я. Можно зайти, или ты не один?
- Я один. Заходи.
Она вошла и еще раз оглядела его при свете электрической лампы, высокого, подтянутого, в белой новой рубашке с расстегнутым воротником и лицом желтоватым, усталым, довольным и тревожным одновременно.
- Садись.
- Спасибо.
Он ждал, что она скажет, а ей не хотелось говорить ничего. И еще она видела, что он не вернется, и ей снова было это не безразлично, а больно, и уже не хотелось спасать этого чужого человека, которого она увидела сейчас в первый раз, именно в первый раз такого.
- Я тебя слушаю.
- Я пришла не объясняться, Антон.
Он нахмурился, потому что понял, что все, что происходит, серьезно.
Инна:
- Я не знала, что сказать. Нужно было говорить главное, о том, что Игорю все стало известно, но я вдруг подумала, что Антон может не поверить мне, решить, что я сама рассказала Игорю и приехала отомстить или, что еще хуже, попытаться вернуть его угрозой. Было ужасно стыдно, и я растерялась...
- Тебя бы следовало поздравить.
- Только не тебе.
- Почему? Может быть, именно мне.
- Ты приехала поздравить меня?
От неуверенности он становился грубее.
- Нет, я бы не решилась. Ты мог быть с другой женщиной...
- Ну?
Она заметила, что он бледен не только от усталости. Он все-таки немало выпил в ресторане.
- Разве я не имею права быть с другой женщиной?
- Кто же тебе может запретить?
- А ты бы хотела запретить?
Незаслуженная враждебность ранила.
- Не будем об этом, Антон.
- Вот именно. Не будем.
- Хорошо, что ты сразу дал мне понять, что назад дороги нет.
- Ты сама ее перечеркнула.
- Может быть.
- Не может быть, а только так.
В словах его звучало пьяное упорство, стремление добиться своего, даже ненужного.
- Ты хотела, чтобы я всегда... чтобы я знал свое место.
- Не нужно...
- Свое плебейское место!
- Антон! Я тебя любила.
Это "любила" в прошедшем времени не обрадовало, а резануло его. Щепоть соли на то, что он растравлял пьяно и искусственно, вопреки смыслу.
- Любила! Еще бы! Как щенка, как котенка. Девочка любит Мурзика, она ему даже свою шоколадку отдаст. А Мурзик не ест шоколад, ему на него смотреть противно!
- Я вижу!
- Что ты видишь?
- Что тебе противно смотреть на меня.
- Обычные женские приемы!
- Не оскорбляй меня.
- И не думаю. Говорю только правду.
- В чем же твоя правда?
- Это не моя правда. Это правда - и все!
- Так в чем же она.
- В том, что я был Мурзиком. Причесанным, отглаженным, накормленным котеночком с бантиком на шее. Ты всегда относилась ко мне свысока. Облагодетельствовала, а не любила. Жертвовала! Начиная с той эфиопской маски на елке. Забавная, смешная маска. Но ее нельзя носить всю жизнь.
- Вот ты ее и скинул.
Она имела в виду - избавился, он понял - разоблачился.
- Да, я скинул маек. Я хам.
- Как ты несправедлив!
- Из хама не выйдет пана.
Инна:
- Он встретил меня враждебно. Может быть, подумал, что я пришла добиваться восстановления прежних отношений. Грубо говорил, что я всегда была деспотична, стремилась командовать им, пичкала ненужными благодеяниями, которые тяготили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16