Море за домами тоже черное, как небо. Промозгло. Надо возвращаться в гостиницу.
Я снова села в такси. Меня знобило. Хотелось одного – оказаться на больничной койке. По моей просьбе таксист останавливал машину у каждой придорожной больницы, но все они были переполнены. Наконец где-то надо мной сжалились и положили в коридоре на черный кожаный диван. Пронизавший до последней клеточки холод сморил меня, и я заснула, как засыпают путешественники, замерзающие в зимних горах.
Очнувшись, обнаружила себя на том же диване в коридоре. Мимо сновали пациенты. Внимание привлек старик очень странного вида – он настолько горбился, что, можно сказать, не ходил, а передвигался ползком; в правой руке он держал линзу и глядел через нее на пол, под ноги проходящим. Старик напомнил мне хироманта с его речами о кругах жизни и смерти. (Я почти забыла о них!) Есть люди, стремящиеся жить и выжить любой ценой, но силы смерти скапливаются в них, и они умирают. Другие истово желают умереть, но этому препятствуют силы жизни. Те й другие обречены на адское существование… Я знала, что принадлежу к последним. Только недавно мне казалось, что, замерзнув, я больше не очнусь, так и уйду в мир иной, – но нет, глаза снова открылись, я продолжаю жить. Где-то во мне, там, где бессильна воля, кипят упрямые силы жизни, они могучи, они заталкивают моих близких в круги смерти, объяснял хиромант…
Старик продолжал двигаться вперед, разглядывая пол в лупу и иногда шаря по нему ладонью.
– Что вы делаете, дедушка?
– Да вот не знаю, как быть… Контактную линзу уронил, ничего не вижу. Куда она могла подеваться?…
Я с облегчением вздохнула. Захотелось быстрее добраться до гостиницы, где меня ждет Тамао.
Чем ближе я подъезжала к гостинице, тем сильнее становилась тревога, которая завладела мною с самого утра. Я понимала, что не успокоюсь, пока не найду Тамао. В кафе, где в три пополудни он обычно пил чай, его не оказалось. Постучала к нему в номер, но ответа не последовало. Обошла все этажи старого корпуса. Тамао нигде нет. Усталая, вернулась в свой номер и стала прислушиваться к шагам в коридоре – идя к себе, он должен пройти мимо моей двери. За окном взвывал порывистый ветер, скрипели старые сосны. Тускло поблескивали волны, перекатываясь по белесой поверхности моря. Шагов Тамао не слышно. Неужели бордовый ковер совершенно скрадывает все звуки? Подошла к номеру Тамао и снова постучала. Тишина. Я никогда не была у него, и мне захотелось посмотреть, как он живет. Заглянула в скважину большого старинного замка. Там стояло растение. Розы! Я почувствовала сильное волнение, сразу вспомнилась давняя мечта: иметь собственный дом, в саду разводить розы – «Офелию», «Инну Хакнесс»… Как отчетливо вспоминаются названия роз.
В тот день мне так и не удалось увидеть юношу Тамао. Зато ночной Тамао явился в сновидении.
Перед сном я размышляла о Тамао-растении.
Сенсорный аппарат – сфера биологии, прежде меня этот аспект никогда не интересовал. Когда в Тамао просыпается жизнь, чувство, он напоминает растение, обладающее перцептивным аппаратом. Какое именно? Подумала вдруг о буддийских «небесных цветах», которые на латыни называются «ликорис».
И заснула.
Ласковыми прикосновениями, как и прежде, я пробуждала в Тамао жизнь. Сам же он по-прежнему оставался совершенно пассивен. Затем мне пригрезилось, что я нашла Тамао-растение. Я увидела начало осени. Из земли потянулся вверх стебелек ликориса – гладкий, зеленый, наверняка очень чувствительный; листьев нет, голый стебель. Он водянистый, но и маслянистый местами, оттого кажется довольно массивным. Тамао очень напоминает это растение в период предцветения. Бутон у ликориса тоже зеленый – жестковат, водянист. Внутри его пока скрывается нечто красное и ядовитое, потому кажется, что зелень бутона обладает повышенной чувствительностью. Вот бутон уже лопается, вот видна уже красная сердцевина его… Если бы я могла рисовать, я бы представила возмужание Тамао как расцвет ликориса.
– Тамао! – позвала я.
Впервые звук вторгся в сон. Ответа не было, но мне почудилось вдруг, что не восковой, а настоящий Тамао рядом со мной.
Проснувшись утром, я почувствовала в постели оставшееся после него тепло, а на подушке увидела четко обозначенный контур головы Тамао и несколько его волосков. Взяла в руки один, подошла к окну, посмотрела на свет – коричневого оттенка, очень тонкий. Выдернула свой волос, стала сравнивать. Почти одинаковы.
Позавтракав в номере, оделась и вышла в коридор. Погода была замечательная, ясная – идеальная для поездки в ботанический сад. Идея найти Тамао-растение все еще не оставляла меня. Только тогда наши отношения приобретут законченность.
Я постучала в номер Тамао. Он вышел в коридор.
– Собираюсь пойти в ботанический сад, – сообщила я.
– Боюсь, что сейчас, зимой, вам не много удастся увидеть. – Его лицо оставалось совершенно бесстрастным – и впрямь восковая фигура.
– Я вообразила себе некое растение и надеюсь найти его там, – через силу призналась я.
Тамао не поинтересовался, что за растение я имею в виду. Показав мне англо-японский словарь, он сказал:
– Сегодня заканчиваю, осталось только тридцать слов. Значит, я выучил уже почти восемь тысяч слов, каждый день по тридцать.
– Ах, да… Ведь вступительные экзамены начинаются ровно через неделю…
Я направилась к лифту и, оглянувшись, посмотрела на Тамао. Он стоял неуклюже, ничем не отличаясь от восковой фигуры, и тоже смотрел мне вслед.
В лифте я оказалась вместе с пожилыми супругами.
– Вы сегодня одна? – спросила дама. Ее супруг с деланной улыбкой взглянул на меня.
– Я всегда одна, – ответила я, выходя из лифта.
Подножье хребта заливало волшебное белое свечение, оно окутывало мои шаги; свет лился не с неба, а исходил из земли, обещая земное, а не небесное счастье. Я стою у канатной дороги, оглядываю окрестности, всей душой ощущая благодать, которая сегодня снизошла на землю. Вчера все здесь было совсем иначе.
Пассажиров на канатке было немного. Вагон легко взмыл вверх, и из его окна было видно, как, отчетливо выделяясь на фоне всего окружающего, уменьшается в размерах эта блаженная светящаяся полоска земли, как, пульсируя, густое белое облако поднимается от земли к небу.
– Как пройти к ботаническому саду? – спросила я, не в силах справиться с волнением.
Мне объяснили, что надо еще немного пройти в гору, сесть там на другую канатку, а потом на автобус, который и довезет меня до ботанического сада.
На второй канатной дороге народу было еще меньше. Взору открывалось только прозрачное утреннее небо.
Я оказалась на самой вершине горы, перед входом в огромный парк. Нашла остановку автобуса. Зимой они ходят редко, один автобус в час. Пришлось сесть на скамейку и ждать. По-прежнему над землей царила поистине небесная благодать, сияющее белое облако воспарялось к небу. Отсюда не видно было ни города Т., ни других селений – только плато хребта и синее небо.
До ботанического сада автобус ехал минут десять. Кроме меня, никто здесь не сошел, и в сад я вошла одна.
Тамао был прав. Деревья стоят голые, даже вечнозеленые растения побурели, под ногами шуршат сухие листья – печальная картина. И все же я была очарована пейзажем: увядшие деревья на фоне ярко-синего неба исполнены особой прелести. Редкие для такого грандиозного сада посетители не мешали мне.
Я бродила по саду, а в голове теснились мысли о Тамао-растении. Между миром людей и миром растений должно существовать полное соответствие: у каждого человека во Вселенной имеется соответствующее ему растение, только обнаружить его нелегко. Ночной Тамао, например, кратковременно проявляет свою сенсорность, таким же свойством должен обладать и его аналог-растение.
Мое внимание привлекли неожиданные пламенные краски вдали. Вглядевшись, я поняла, что это оранжерея и в ней выращивают розы. Я физически ощутила, как все клетки мозга моментально переключились на мысли о розах; ноги быстрее понесли меня к ним.
Войдя в оранжерею, я оцепенела от огромного количества роз, буйства красок и ароматов. Несколько раз прошла мимо стоявших стройными рядами кустов, не в силах воспринимать каждый цветок в отдельности. Потребовалось некоторое время, и я наконец смогла различать детали. Вот ослепительная ярко-красная роза, бесчисленные лепестки которой вложены один в другой; «Орэ» – прочитала я на табличке. А это «Интерфлора» – светло-красный цветок, в котором чувствуется сдержанность, солидность. Роза с бархатистыми, свежего красного цвета лепестками называется «Рэд дэвил». Сверкающий темно-красный цветок – «Папа Мэйян». Все они – красные, но насколько отличаются друг от друга! Как соревнуются друг с другом в красоте и изяществе!
В углу оранжереи я заметила маленькую кладовую, открыла дверь и обнаружила в ней садовые инструменты, совсем новые. Только лейка была старой. «Надо бы полить цветы, – подумалось мне, – Розы особенно нуждаются в воде». Я набрала воды и пошла меж рядами, останавливаясь у каждого куста, наклоняя перед ним лейку и наблюдая, как влага смачивает землю у корневищ. От красных цветов не спеша перешла к розовым. Когда глаза остановились на роскошных цветах кремового оттенка «Конфидэнс», перед глазами все померкло, расплылось, лейка показалась неимоверно тяжелой…
Вот она, моя миссия, – каждое утро, каждый вечер, не пропуская ни дня, поить цветы.
Косо просачивается сумеречный свет. В нем все обретает особую прелесть. Солнце уже скрылось за морем, но долго еще его лучи освещают землю.
Я выхожу из оранжереи и поливаю не расцветший еще розовый куст. Брызги в лучах заходящего солнца кажутся золотыми.
– Тамао! – позвала я сына.
В этот момент за сетчатой оградой послышались неуверенные шаги. Кто-то остановился и спросил меня:
– Извините, я тут впервые… Не подскажете, в какой гостинице поблизости можно остановиться?
Передо мной стояла женщина, растрепанная прическа свидетельствовала о ее душевных терзаниях.
– Вам, пожалуй, лучше поехать в гостиницу Т. Это в городке Т., – ответила я ей.
1 2 3
Я снова села в такси. Меня знобило. Хотелось одного – оказаться на больничной койке. По моей просьбе таксист останавливал машину у каждой придорожной больницы, но все они были переполнены. Наконец где-то надо мной сжалились и положили в коридоре на черный кожаный диван. Пронизавший до последней клеточки холод сморил меня, и я заснула, как засыпают путешественники, замерзающие в зимних горах.
Очнувшись, обнаружила себя на том же диване в коридоре. Мимо сновали пациенты. Внимание привлек старик очень странного вида – он настолько горбился, что, можно сказать, не ходил, а передвигался ползком; в правой руке он держал линзу и глядел через нее на пол, под ноги проходящим. Старик напомнил мне хироманта с его речами о кругах жизни и смерти. (Я почти забыла о них!) Есть люди, стремящиеся жить и выжить любой ценой, но силы смерти скапливаются в них, и они умирают. Другие истово желают умереть, но этому препятствуют силы жизни. Те й другие обречены на адское существование… Я знала, что принадлежу к последним. Только недавно мне казалось, что, замерзнув, я больше не очнусь, так и уйду в мир иной, – но нет, глаза снова открылись, я продолжаю жить. Где-то во мне, там, где бессильна воля, кипят упрямые силы жизни, они могучи, они заталкивают моих близких в круги смерти, объяснял хиромант…
Старик продолжал двигаться вперед, разглядывая пол в лупу и иногда шаря по нему ладонью.
– Что вы делаете, дедушка?
– Да вот не знаю, как быть… Контактную линзу уронил, ничего не вижу. Куда она могла подеваться?…
Я с облегчением вздохнула. Захотелось быстрее добраться до гостиницы, где меня ждет Тамао.
Чем ближе я подъезжала к гостинице, тем сильнее становилась тревога, которая завладела мною с самого утра. Я понимала, что не успокоюсь, пока не найду Тамао. В кафе, где в три пополудни он обычно пил чай, его не оказалось. Постучала к нему в номер, но ответа не последовало. Обошла все этажи старого корпуса. Тамао нигде нет. Усталая, вернулась в свой номер и стала прислушиваться к шагам в коридоре – идя к себе, он должен пройти мимо моей двери. За окном взвывал порывистый ветер, скрипели старые сосны. Тускло поблескивали волны, перекатываясь по белесой поверхности моря. Шагов Тамао не слышно. Неужели бордовый ковер совершенно скрадывает все звуки? Подошла к номеру Тамао и снова постучала. Тишина. Я никогда не была у него, и мне захотелось посмотреть, как он живет. Заглянула в скважину большого старинного замка. Там стояло растение. Розы! Я почувствовала сильное волнение, сразу вспомнилась давняя мечта: иметь собственный дом, в саду разводить розы – «Офелию», «Инну Хакнесс»… Как отчетливо вспоминаются названия роз.
В тот день мне так и не удалось увидеть юношу Тамао. Зато ночной Тамао явился в сновидении.
Перед сном я размышляла о Тамао-растении.
Сенсорный аппарат – сфера биологии, прежде меня этот аспект никогда не интересовал. Когда в Тамао просыпается жизнь, чувство, он напоминает растение, обладающее перцептивным аппаратом. Какое именно? Подумала вдруг о буддийских «небесных цветах», которые на латыни называются «ликорис».
И заснула.
Ласковыми прикосновениями, как и прежде, я пробуждала в Тамао жизнь. Сам же он по-прежнему оставался совершенно пассивен. Затем мне пригрезилось, что я нашла Тамао-растение. Я увидела начало осени. Из земли потянулся вверх стебелек ликориса – гладкий, зеленый, наверняка очень чувствительный; листьев нет, голый стебель. Он водянистый, но и маслянистый местами, оттого кажется довольно массивным. Тамао очень напоминает это растение в период предцветения. Бутон у ликориса тоже зеленый – жестковат, водянист. Внутри его пока скрывается нечто красное и ядовитое, потому кажется, что зелень бутона обладает повышенной чувствительностью. Вот бутон уже лопается, вот видна уже красная сердцевина его… Если бы я могла рисовать, я бы представила возмужание Тамао как расцвет ликориса.
– Тамао! – позвала я.
Впервые звук вторгся в сон. Ответа не было, но мне почудилось вдруг, что не восковой, а настоящий Тамао рядом со мной.
Проснувшись утром, я почувствовала в постели оставшееся после него тепло, а на подушке увидела четко обозначенный контур головы Тамао и несколько его волосков. Взяла в руки один, подошла к окну, посмотрела на свет – коричневого оттенка, очень тонкий. Выдернула свой волос, стала сравнивать. Почти одинаковы.
Позавтракав в номере, оделась и вышла в коридор. Погода была замечательная, ясная – идеальная для поездки в ботанический сад. Идея найти Тамао-растение все еще не оставляла меня. Только тогда наши отношения приобретут законченность.
Я постучала в номер Тамао. Он вышел в коридор.
– Собираюсь пойти в ботанический сад, – сообщила я.
– Боюсь, что сейчас, зимой, вам не много удастся увидеть. – Его лицо оставалось совершенно бесстрастным – и впрямь восковая фигура.
– Я вообразила себе некое растение и надеюсь найти его там, – через силу призналась я.
Тамао не поинтересовался, что за растение я имею в виду. Показав мне англо-японский словарь, он сказал:
– Сегодня заканчиваю, осталось только тридцать слов. Значит, я выучил уже почти восемь тысяч слов, каждый день по тридцать.
– Ах, да… Ведь вступительные экзамены начинаются ровно через неделю…
Я направилась к лифту и, оглянувшись, посмотрела на Тамао. Он стоял неуклюже, ничем не отличаясь от восковой фигуры, и тоже смотрел мне вслед.
В лифте я оказалась вместе с пожилыми супругами.
– Вы сегодня одна? – спросила дама. Ее супруг с деланной улыбкой взглянул на меня.
– Я всегда одна, – ответила я, выходя из лифта.
Подножье хребта заливало волшебное белое свечение, оно окутывало мои шаги; свет лился не с неба, а исходил из земли, обещая земное, а не небесное счастье. Я стою у канатной дороги, оглядываю окрестности, всей душой ощущая благодать, которая сегодня снизошла на землю. Вчера все здесь было совсем иначе.
Пассажиров на канатке было немного. Вагон легко взмыл вверх, и из его окна было видно, как, отчетливо выделяясь на фоне всего окружающего, уменьшается в размерах эта блаженная светящаяся полоска земли, как, пульсируя, густое белое облако поднимается от земли к небу.
– Как пройти к ботаническому саду? – спросила я, не в силах справиться с волнением.
Мне объяснили, что надо еще немного пройти в гору, сесть там на другую канатку, а потом на автобус, который и довезет меня до ботанического сада.
На второй канатной дороге народу было еще меньше. Взору открывалось только прозрачное утреннее небо.
Я оказалась на самой вершине горы, перед входом в огромный парк. Нашла остановку автобуса. Зимой они ходят редко, один автобус в час. Пришлось сесть на скамейку и ждать. По-прежнему над землей царила поистине небесная благодать, сияющее белое облако воспарялось к небу. Отсюда не видно было ни города Т., ни других селений – только плато хребта и синее небо.
До ботанического сада автобус ехал минут десять. Кроме меня, никто здесь не сошел, и в сад я вошла одна.
Тамао был прав. Деревья стоят голые, даже вечнозеленые растения побурели, под ногами шуршат сухие листья – печальная картина. И все же я была очарована пейзажем: увядшие деревья на фоне ярко-синего неба исполнены особой прелести. Редкие для такого грандиозного сада посетители не мешали мне.
Я бродила по саду, а в голове теснились мысли о Тамао-растении. Между миром людей и миром растений должно существовать полное соответствие: у каждого человека во Вселенной имеется соответствующее ему растение, только обнаружить его нелегко. Ночной Тамао, например, кратковременно проявляет свою сенсорность, таким же свойством должен обладать и его аналог-растение.
Мое внимание привлекли неожиданные пламенные краски вдали. Вглядевшись, я поняла, что это оранжерея и в ней выращивают розы. Я физически ощутила, как все клетки мозга моментально переключились на мысли о розах; ноги быстрее понесли меня к ним.
Войдя в оранжерею, я оцепенела от огромного количества роз, буйства красок и ароматов. Несколько раз прошла мимо стоявших стройными рядами кустов, не в силах воспринимать каждый цветок в отдельности. Потребовалось некоторое время, и я наконец смогла различать детали. Вот ослепительная ярко-красная роза, бесчисленные лепестки которой вложены один в другой; «Орэ» – прочитала я на табличке. А это «Интерфлора» – светло-красный цветок, в котором чувствуется сдержанность, солидность. Роза с бархатистыми, свежего красного цвета лепестками называется «Рэд дэвил». Сверкающий темно-красный цветок – «Папа Мэйян». Все они – красные, но насколько отличаются друг от друга! Как соревнуются друг с другом в красоте и изяществе!
В углу оранжереи я заметила маленькую кладовую, открыла дверь и обнаружила в ней садовые инструменты, совсем новые. Только лейка была старой. «Надо бы полить цветы, – подумалось мне, – Розы особенно нуждаются в воде». Я набрала воды и пошла меж рядами, останавливаясь у каждого куста, наклоняя перед ним лейку и наблюдая, как влага смачивает землю у корневищ. От красных цветов не спеша перешла к розовым. Когда глаза остановились на роскошных цветах кремового оттенка «Конфидэнс», перед глазами все померкло, расплылось, лейка показалась неимоверно тяжелой…
Вот она, моя миссия, – каждое утро, каждый вечер, не пропуская ни дня, поить цветы.
Косо просачивается сумеречный свет. В нем все обретает особую прелесть. Солнце уже скрылось за морем, но долго еще его лучи освещают землю.
Я выхожу из оранжереи и поливаю не расцветший еще розовый куст. Брызги в лучах заходящего солнца кажутся золотыми.
– Тамао! – позвала я сына.
В этот момент за сетчатой оградой послышались неуверенные шаги. Кто-то остановился и спросил меня:
– Извините, я тут впервые… Не подскажете, в какой гостинице поблизости можно остановиться?
Передо мной стояла женщина, растрепанная прическа свидетельствовала о ее душевных терзаниях.
– Вам, пожалуй, лучше поехать в гостиницу Т. Это в городке Т., – ответила я ей.
1 2 3