Среди них были норманны в панцирях и шлемах и варяго-россы, одетые, подобно их рюгенским товарищам, как попало. Старый ярл сейчас же нашел приятелей и друзей среди прибывших, его воины смешались с толпой; нисколько не стесняясь, все они громко приветствовали друг друга. Слышен был шумный разговор, взрывы веселого хохота.
Так дошли до ворот «бурга». За них вступили только конные дружинники Святовита, Нонне с гостями и жрецы. Для прибывших скандинавов и варягов было отведено помещение в предместье, где жили и рюгенские варяги. Там им был выстроен дом в одну длинную огромную комнату со скамьями вдоль стен под окнами. В зале было светло: освещали ее никогда не гаснувший очаг да множество смоляных факелов. Посредине зала стоял во всю длину его стол, уставленный к приходу гостей и хозяев только что зажаренными воловьими и бараньими окороками, огромными кубками с вином и другими яствами и питиями.
Эрик с тремя прибывшими варягами, Ингелотом, Руаром и Оскаром, уселись на самом дальнем конце стола. По обе стороны его, разместились, кому где пришлось, остальные. Скоро зашумел веселый пир; слышался звон кубков, смех, беседа так и разливалась из конца в конец стола. Все теперь на этом пиру равны: не было ни старших, ни младших, ни кичливых норманнов, ни простоватых варяго-россов.
Были только обрадовавшиеся встрече добрые друзья, спешившие наговориться вдоволь, тем более, что оживлению беседы способствовало крепкое, будто не истощавшееся совсем в кубках вино.
– Клянусь громовержцем Тором Божество грома и войны у скандинавов.
, – восклицал Ингелот, оглядываясь вокруг, – мой старый Эрик живет, будто он совсем забыл, как звучит шум сечи, как несется врагам в лицо вопль берсерков. Он будто никогда не совершал берсекеранга и не мчался на врага, далеко отбросив щит. Нет, Эрик! В светлой Валгалле, где наслаждаются павшие на земле в бою воины-эйнхерии, нет такого покоя, как здесь. Там они охотятся на чудного вепря, а здесь. Здесь я не вижу даже, чтобы какой-либо труд был для вас утешением. Я боюсь, Эрик, не затупился ли меч твой?
– Не говори так, сын своей матери, – прервал его, хмуря брови, Эрик, – ты знаешь, мы нанялись и должны служить до срока.
– А кто заставлял вас?
– На Рослагене не хватало хлеба!
– Вот отговорка! Будто мало хлеба у врагов!
– В то время было его мало. Никто не брал варягов в свои дружины. Ох, прошли те времена, и только в сагах поют про то, как ходили норманны и варяги и на пышную Лютецию Париж.
, и на зеленые острова Эрика Ирландия.
. Прошли! Теперь даже прямым путем не пробраться в Византию. Наши же загородили путь. Теперь не добраться и до Хольмгарда Новгород.
. А кто виноват тому? Кто виноват, я спрашиваю вас, друзья? Ведь, Рюрик и Олав загородили все входы. Они завладели громадными землями славянскими на севере и на юге, и некуда идти теперь свободным викингам. А Рюрик и Олав были наши.
– Были наши, а стали свои собственные, увы, так это, – согласился Ингелот.
Громкие крики прервали беседу приятелей. Крики эти были радостны и выражали полное удовольствие всех пирующих. Особенно шумно выражали свой восторг суровые и молчаливые норманны.
– Скальд, скальд, – кричали они на разные голоса.
Из их среды выступил красивый молодой человек с сиявшими вдохновенными глазами. Он, отойдя от пирующих, сел на отдельную скамью и задумался, опустив голову на ладони рук.
– Скальд Зигфрид споет нам драгу, – шепнул Ингелот Эрику.
– Как давно не слыхал я вдохновенного самим светлым Бальдром Бог солнца, любви, искусств у скандинавов.
певца, – вздохнул тот и устремил на Зигфрида испытующий взор.
В зале воцарилось молчание. Все с напряженным ожиданием готовились слушать певца, складывавшего свою песню. Наконец, Зигфрид отнял лицо от ладоней, огляделся по сторонам и запел звучным молодым голосом:
Войне от колыбели
Обрек он жизнь свою,
Ему и стрелы пели,
И я теперь пою!
– Драга об Олаве Трюгвассоне, – тихо прошептал Руар, склоняясь к Эрику, – ты, друг, пожалуй, не слыхал ее.
Зигфрид пел все более и более звучно, мерные строфы словно рождались одна за другой в голове поэта. Он пел, как конунг Олав со своими викингами явился к берегам далекой Италии и там брал дань с городов, расположенных у моря. Он пел, как в молодости своей Олав был первым на всех состязаниях: и в беге, и в прыжках. Песнь его была сплошь похвалой славному конунгу, овладевшему всей Скандинавией. И вдруг она как-то сразу оборвалась, словно рыдание вырвалось из груди. И совсем другим уже и более грустным голосом он запел:
Презренен, кто для сладкой песни
Забыл стук копий и звон мечей:
Валгаллы светлой, дивной тени
Не видит взор его очей!
Зигфрид пел уныло, жалобно. Он говорил в своей новой песне о том, что есть конунги и викинги, которым женская прялка заменила меч. Ни одного слова не было в ней о конунге Олаве, но переход от громких похвал к жалобным упрекам и без слов подсказывал, что именно о славном норманне говорит песня во второй своей части. Слушатели скальда приуныли и сидели теперь, опустив головы, как бы разделяя тихую скорбь своего певца.
– Он прав, этот вдохновенный певец, – громко воскликнул Оскар, ударив кулаком по столу, – с некоторого времени все во фьордах пошло по-иному!
– Что ты хочешь сказать этим, друг? – спросил Эрик. – Неужели конунг Олав Трюгвассон мог забыть свою прежнюю доблесть? Неужели намеки Зигфрида касаются его?
– Одно тебе скажу, мой Эрик: конунг Олав не прежний.
– Но что с ним? Какая перемена?
– Он удаляется от битв и пиров. Кругом него такая скука, как и в темнице. Нет более прежних победных походов, мир и тишина спорят между собою около когда-то славного Олава.
– Что же с ним сделалось?
– Он стал слишком слушать жрецов иных богов и отвернулся от Одина, и других асов, вот они и покинули его! – вставил свое слово Руар.
– Я ничего не понимаю! – воскликнул Эрик. – Скажите мне, друзья, как это могло случиться?
– Это случилось после того, как Олав ходил к берегам Италии. Там он услыхал про нового Бога и захотел слушать Его жрецов.
– Какого Бога? Уж не Бога ли христиан?
– Вот именно. Он привез с собою на север жрецов христианских и стал проводить время в беседах с ними.
Старик Эрик покачал своею седою головою.
– Не раз слыхал я про этого нового Бога, – сказал он, – от Него и в самом деле могут погибнуть и Один, и Святовит, и славянский Перун. Говорят, Он всесилен.
– Уж не знаю, – проговорил Руар, – а скажу одно, что где бы ни появился жрец этого Бога, всюду люди меняются и забывают о битвах, о кровавой мести и только лишь толкуют о том, что врагам нужно прощать, что нужно любить всех, как самого себя. Да разве это возможно? Я уже не говорю о том, что после бесед с христианскими жрецами народ становится холоден к своим древним богам.
– Вот потому-то здешний главный жрец Святовита, этот старик Бела, так и ненавидит христиан, – заметил Эрик.
– Ненавидит? – воскликнул Ингелот.
– Для него нет большей радости, как уничтожить христианина.
– Ну, теперь я многое понимаю! Ведь Освальд сын Руара, наш вождь, хотя и именует себя посланником конунга Олава Трюгвассона, но на самом деле он никогда им не был!
– Как так? – Воскликнул удивленный Эрик.
– Клянусь тебе асами, что так. Ты видел этого молодого русса, что был вместе с Освальдом?
– Да. Я слышал, Нонне назвал его сыном Святослава, русского князя.
– Так, так! Он именно сын этого славного воина и сам князь северных руссов.
– Зачем же он между вами?
– А затем, что он бежал со своей родины. Старший брат его по имени Ярополк остался княжить в Киеве; среднему отец отдал большую и богатую область, а этому, теперешнему гостю Арконы, назначил быть князем в древнем Хольмгарде. Когда отец был убит, киевский Ярополк захотел быть князем всех руссов. Он убил среднего брата и добрался вот до этого, Владимира, но тот успел убежать во фьорды к конунгу Олаву. Олав сам не раз бывал в Хольмгарде, он принял молодого сего князя, помог ему набрать дружину, ну, словом, стал тот викингом. Владимир не раз ходил в походы за море и показал себя храбрецом. Только у молодца вовсе не было мысли оставаться на всю жизнь на службе у конунга. Он задумал кое-что другое. Владимир просто рассчитал, что конунг Олав поможет ему прогнать из Киева Ярополка.
– А тот что же? Неужели отказался? – воскликнул Эрик, и глаза его зловеще блеснули.
– В том и дело, старый мой друг, что около конунга Олава в это время был христианский жрец, и Олав, этот славный герой, склонил свое сердце к его убеждениям. Христианский жрец стал ему говорить, что Ярополк любит христиан и поэтому нельзя идти на него войною.
– И конунг Олав послушал жреца?
– Олав наотрез отказал дать Владимиру свои дружины для покорения Киева и руссов. Тогда-то ярл Освальд, который также не терпит христиан, сам объявил поход, но, увы, воинов собралось немного. Именитые ярлы и викинги не хотели идти против воли конунга. Но конунг запретил и варягам идти с ярлом и русским князем. Тут-то Освальд и схитрил. Он объявил, что варяжские дружины нужны ему не для похода против руссов, а будто бы собираются им только для арконских жрецов.
Кое-кто остался, не пошел с ярлом, но все-таки собралась небольшая дружина. Для похода нас было мало, и Освальд решил попытать счастья здесь, в Арконе. Может быть, Бела вынесет знамя Святовита и, конечно, даст в помощь Владимиру свои варяжские дружины. Понял, мой старый Эрик, какое задумано дело?
– Что же? – раздумчиво произнес Эрик, – я не прочь пойти на Днепр: от Киева близка и Византия. Да и Киев город богатый. Там можно много найти ценной добычи.
– А пойдут ли за тобой твои?
– Мы все служим Святовиту, – пожал плечами старый варяг, – пошлет нас Бела, и мы пойдем. А там скоро кончится срок нашей службы, и мы все станем свободны.
– Так мы, стало быть, будем товарищами?
– Разве у вас все решено?
– Все! Даст Бела помощь или не даст, а я и все, кто со мной, пойдем за Освальдом и Владимиром!
– Тогда что же и говорить! Сами асы покровительствуют нам и нашей дружбе. Только пока не сообщай никому, что я тебе поведал. Молчать придется недолго. Освальд здесь не засидится. Руку, друг! Будем пить за былые встречи на полях битв. Тс, Зигфрид опять поет.
Скальд пел теперь веселую песню. Его слушали с восторгом. Пир зашумел еще сильнее, когда Зигфрид кончил свою песню. Теперь, когда головы пирующих порядочно были затемнены вином и беседа стала общей, встретившиеся друзья достаточно наговорились между собой. Слышались отдельные, чаще всего бессвязные восклицания, воины шумно рассказывали о своих боевых подвигах. Совсем незаметно день склонился к вечеру, но пир все еще продолжался, и только поздняя ночь прекратила его. Тишина водворилась в недавно шумном зале, слышались храпение, бред; наконец, сам собою потух и очаг.
3. ГОСТИ
Пока варяги и скандинавы пировали, во дворце главного жреца Святовита, Белы, происходило другое.
Старый Нонне привел в обширный дворцовый покой Владимира, Добрыню и Освальда и здесь оставил их одних.
– Клянусь Перуном, – воскликнул Владимир, встряхивая своими кудрями, – здесь нас встречают куда приветливее, чем у конунга Олава.
– Я это предсказывал тебе, – заметил Освальд.
– Только бы поскорее кончились все эти переговоры. Я тоскую по родной стороне.
– Скоро, племянник, скоро! – вступился Добрыня. – Отсюда мы пойдем в Новгород.
– Ах, поскорее бы! – сказал Владимир, и в голосе его ясно слышно было тоскливое чувство. – Поскорее бы! Меня измучила эта разлука с родиной, а как вспомню я, что брат Олег до сих пор остается неотмщенным, так стыдно становится жить на свете.
Добрыня долгим, испытующим взором смотрел на племянника, как бы желая проникнуть в тайники его души.
Добрыня Малкович был высок ростом, широк плечами. Грудь его была поистине богатырская, выпуклая. Он казался выше Освальда, тоже воина не из малорослых. И вид Добрыни был внушительный. Голова его оставалась не выбритою, как у варягов, а покрытой густыми, начинавшими седеть волосами, ниспадавшими до плеч, по обычаю всех днепровских славян. Черные глаза как-то особенно выглядывали из-под густых нависших бровей. Взгляд их был выразителен; в нем так и светились непреклонная железная воля, ничем несокрушимое упорство и вместе с тем полнейшее душевное спокойствие, уравновешивавшее все чувства и порывы этого славного богатыря.
Добрыня Малкович был ближайшим другом и воеводою погибшего в 972 году среди печенежских орд великого киевского князя Святослава Игоревича. Мало того, он был его шурином по своей сестре Малуше. Брат и сестра из Любича попали пленниками в Киев. Здесь судьба распорядилась так, что пленные мальчик и девочка попали к княгине Ольге, матери Святослава. Девочка осталась и выросла на попечении мудрой княгини, Добрыня стал товарищем сперва детских игр Святослава, потом участником его знаменитых походов. Судьбе угодно было, чтобы Малуша стала супругою русского князя, и от этого брака родился младший сын Святослава Владимир.
Малуша была добрая, любящая женщина. Вместе со своей княгиней она посещала христиан, которых немало было в Киеве еще со времен Аскольда и Дира, сильно склонялась к христианству сама, и только боязнь огорчить Святослава помешала ей принять крещение, но невольно для самой себя она вложила в своего пылкого, впечатлительного сына первые зачатки христианства. Княгиня Ольга, которой нечего было бояться грозного князя, с тех пор как Владимир помнил себя, внушала ему христианские истины. Но суровый Святослав рано отнял своего младшего сына от бабки и матери, и частые походы, кровавые сечи заглушили в юноше семена добра, детские впечатления изгладились из памяти, молодая пылкость окончательно поглотила их. Душа Владимира была полна стремления к земным наслаждениям, к земному счастью, и никакая мысль о небесном не тревожила его.
Случилось так, что Святослав, отправляясь за Дунай «добывать» себе болгарское царство, разделил только еще недавно сплоченную Олегом Северную и Южную Русь между тремя своими сыновьями. Старший Ярополк получил Киевскую землю, средний Олег – древлянскую; младший Владимир – Новгород. С Владимиром отправился в качестве опекуна и его дядя Добрыня Малкович. После смерти Святослава ближайший воевода Ярополка, его опекун Свенельд, мстя за своего сына Люта, убитого Олегом Древлянским, побудил своего князя пойти на брата войной. В одной из схваток Олег был убит. Когда весть об этом дошла до Новгорода, то Добрыня испугался за участь любимого племянника. Он был уверен, что Свенельд стремится для Ярополка к единовластию и после Олега должен наступить черед и Владимира. Новгородцы казались ему ненадежными. По крайней мере, они отказались дать ему дружины для мести за Олега. Страшась, как бы Новгород не выдал Владимира киевскому князю, Добрыня заставил племянника уйти за море, к конунгу Олаву. Надежды его на скандинавского владыку не оправдались, и теперь все будущее молодого сына Святослава находилось во власти арконского жреца. Однако Добрыня Малкович и виду не подавал, что душа его полна тревоги. Недаром он давно уже был искушен во всяких «дипломатических» сношениях. Сколько раз при Святославе он вел переговоры и с венграми, и с ляхами, и с хитрыми византийцами, знал все их увертки, научился прятать свои мысли и чувства в сокровеннейшие тайники души и бесстрастно поглядывать вокруг, когда в сердце кипела страшная буря тревоги и напряженного ожидания.
Владимир Святославович был молод и к своему положению относился с задорной беззаботностью.
Будущее не пугало его. Он помнил прошлое и узнал настоящее. Силы так и кипели в молодом здоровом теле. Два года боевой, полной всевозможных приключений жизни развили в нем и статного витязя. Явилось сознание силы, а вместе с этим и полная уверенность в успехе. Неудачи не надламывали молодой энергии. Жизнь улыбалась этому изгнаннику, и более всего выводила его из себя осторожная медлительность дяди Добрыни.
Красив был собою Владимир Святославович! Рост его средний шел к статной, словно отлитой фигуре. Русые кудри, холеные, прилежно причесанные, рассыпались по его плечам, небольшая русая бородка, незаметно переходившая в шелковистые усы, закрывала губы и подбородок; голубые глаза светились молодою пылкостью, задором, веселостью и вместе с тем истинно-славянским добродушием. Когда Владимир смеялся, все лицо его так и сияло. Когда он улыбался, глаза его так и лучились. Щеки его горели здоровым розовым румянцем, но в то же время и в фигуре, и в движениях, и в манере держать себя сказывалась богатырская и физическая мощь, привычка повелевать, а в словах сквозили и ум, и тонкая наблюдательность.
Ярл Освальд был высок ростом, сутуловат и медлителен в движениях, в чем, несомненно, сказывалась его привычка постоянно носить тяжелое вооружение;
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Красное Солнышко'
1 2 3
Так дошли до ворот «бурга». За них вступили только конные дружинники Святовита, Нонне с гостями и жрецы. Для прибывших скандинавов и варягов было отведено помещение в предместье, где жили и рюгенские варяги. Там им был выстроен дом в одну длинную огромную комнату со скамьями вдоль стен под окнами. В зале было светло: освещали ее никогда не гаснувший очаг да множество смоляных факелов. Посредине зала стоял во всю длину его стол, уставленный к приходу гостей и хозяев только что зажаренными воловьими и бараньими окороками, огромными кубками с вином и другими яствами и питиями.
Эрик с тремя прибывшими варягами, Ингелотом, Руаром и Оскаром, уселись на самом дальнем конце стола. По обе стороны его, разместились, кому где пришлось, остальные. Скоро зашумел веселый пир; слышался звон кубков, смех, беседа так и разливалась из конца в конец стола. Все теперь на этом пиру равны: не было ни старших, ни младших, ни кичливых норманнов, ни простоватых варяго-россов.
Были только обрадовавшиеся встрече добрые друзья, спешившие наговориться вдоволь, тем более, что оживлению беседы способствовало крепкое, будто не истощавшееся совсем в кубках вино.
– Клянусь громовержцем Тором Божество грома и войны у скандинавов.
, – восклицал Ингелот, оглядываясь вокруг, – мой старый Эрик живет, будто он совсем забыл, как звучит шум сечи, как несется врагам в лицо вопль берсерков. Он будто никогда не совершал берсекеранга и не мчался на врага, далеко отбросив щит. Нет, Эрик! В светлой Валгалле, где наслаждаются павшие на земле в бою воины-эйнхерии, нет такого покоя, как здесь. Там они охотятся на чудного вепря, а здесь. Здесь я не вижу даже, чтобы какой-либо труд был для вас утешением. Я боюсь, Эрик, не затупился ли меч твой?
– Не говори так, сын своей матери, – прервал его, хмуря брови, Эрик, – ты знаешь, мы нанялись и должны служить до срока.
– А кто заставлял вас?
– На Рослагене не хватало хлеба!
– Вот отговорка! Будто мало хлеба у врагов!
– В то время было его мало. Никто не брал варягов в свои дружины. Ох, прошли те времена, и только в сагах поют про то, как ходили норманны и варяги и на пышную Лютецию Париж.
, и на зеленые острова Эрика Ирландия.
. Прошли! Теперь даже прямым путем не пробраться в Византию. Наши же загородили путь. Теперь не добраться и до Хольмгарда Новгород.
. А кто виноват тому? Кто виноват, я спрашиваю вас, друзья? Ведь, Рюрик и Олав загородили все входы. Они завладели громадными землями славянскими на севере и на юге, и некуда идти теперь свободным викингам. А Рюрик и Олав были наши.
– Были наши, а стали свои собственные, увы, так это, – согласился Ингелот.
Громкие крики прервали беседу приятелей. Крики эти были радостны и выражали полное удовольствие всех пирующих. Особенно шумно выражали свой восторг суровые и молчаливые норманны.
– Скальд, скальд, – кричали они на разные голоса.
Из их среды выступил красивый молодой человек с сиявшими вдохновенными глазами. Он, отойдя от пирующих, сел на отдельную скамью и задумался, опустив голову на ладони рук.
– Скальд Зигфрид споет нам драгу, – шепнул Ингелот Эрику.
– Как давно не слыхал я вдохновенного самим светлым Бальдром Бог солнца, любви, искусств у скандинавов.
певца, – вздохнул тот и устремил на Зигфрида испытующий взор.
В зале воцарилось молчание. Все с напряженным ожиданием готовились слушать певца, складывавшего свою песню. Наконец, Зигфрид отнял лицо от ладоней, огляделся по сторонам и запел звучным молодым голосом:
Войне от колыбели
Обрек он жизнь свою,
Ему и стрелы пели,
И я теперь пою!
– Драга об Олаве Трюгвассоне, – тихо прошептал Руар, склоняясь к Эрику, – ты, друг, пожалуй, не слыхал ее.
Зигфрид пел все более и более звучно, мерные строфы словно рождались одна за другой в голове поэта. Он пел, как конунг Олав со своими викингами явился к берегам далекой Италии и там брал дань с городов, расположенных у моря. Он пел, как в молодости своей Олав был первым на всех состязаниях: и в беге, и в прыжках. Песнь его была сплошь похвалой славному конунгу, овладевшему всей Скандинавией. И вдруг она как-то сразу оборвалась, словно рыдание вырвалось из груди. И совсем другим уже и более грустным голосом он запел:
Презренен, кто для сладкой песни
Забыл стук копий и звон мечей:
Валгаллы светлой, дивной тени
Не видит взор его очей!
Зигфрид пел уныло, жалобно. Он говорил в своей новой песне о том, что есть конунги и викинги, которым женская прялка заменила меч. Ни одного слова не было в ней о конунге Олаве, но переход от громких похвал к жалобным упрекам и без слов подсказывал, что именно о славном норманне говорит песня во второй своей части. Слушатели скальда приуныли и сидели теперь, опустив головы, как бы разделяя тихую скорбь своего певца.
– Он прав, этот вдохновенный певец, – громко воскликнул Оскар, ударив кулаком по столу, – с некоторого времени все во фьордах пошло по-иному!
– Что ты хочешь сказать этим, друг? – спросил Эрик. – Неужели конунг Олав Трюгвассон мог забыть свою прежнюю доблесть? Неужели намеки Зигфрида касаются его?
– Одно тебе скажу, мой Эрик: конунг Олав не прежний.
– Но что с ним? Какая перемена?
– Он удаляется от битв и пиров. Кругом него такая скука, как и в темнице. Нет более прежних победных походов, мир и тишина спорят между собою около когда-то славного Олава.
– Что же с ним сделалось?
– Он стал слишком слушать жрецов иных богов и отвернулся от Одина, и других асов, вот они и покинули его! – вставил свое слово Руар.
– Я ничего не понимаю! – воскликнул Эрик. – Скажите мне, друзья, как это могло случиться?
– Это случилось после того, как Олав ходил к берегам Италии. Там он услыхал про нового Бога и захотел слушать Его жрецов.
– Какого Бога? Уж не Бога ли христиан?
– Вот именно. Он привез с собою на север жрецов христианских и стал проводить время в беседах с ними.
Старик Эрик покачал своею седою головою.
– Не раз слыхал я про этого нового Бога, – сказал он, – от Него и в самом деле могут погибнуть и Один, и Святовит, и славянский Перун. Говорят, Он всесилен.
– Уж не знаю, – проговорил Руар, – а скажу одно, что где бы ни появился жрец этого Бога, всюду люди меняются и забывают о битвах, о кровавой мести и только лишь толкуют о том, что врагам нужно прощать, что нужно любить всех, как самого себя. Да разве это возможно? Я уже не говорю о том, что после бесед с христианскими жрецами народ становится холоден к своим древним богам.
– Вот потому-то здешний главный жрец Святовита, этот старик Бела, так и ненавидит христиан, – заметил Эрик.
– Ненавидит? – воскликнул Ингелот.
– Для него нет большей радости, как уничтожить христианина.
– Ну, теперь я многое понимаю! Ведь Освальд сын Руара, наш вождь, хотя и именует себя посланником конунга Олава Трюгвассона, но на самом деле он никогда им не был!
– Как так? – Воскликнул удивленный Эрик.
– Клянусь тебе асами, что так. Ты видел этого молодого русса, что был вместе с Освальдом?
– Да. Я слышал, Нонне назвал его сыном Святослава, русского князя.
– Так, так! Он именно сын этого славного воина и сам князь северных руссов.
– Зачем же он между вами?
– А затем, что он бежал со своей родины. Старший брат его по имени Ярополк остался княжить в Киеве; среднему отец отдал большую и богатую область, а этому, теперешнему гостю Арконы, назначил быть князем в древнем Хольмгарде. Когда отец был убит, киевский Ярополк захотел быть князем всех руссов. Он убил среднего брата и добрался вот до этого, Владимира, но тот успел убежать во фьорды к конунгу Олаву. Олав сам не раз бывал в Хольмгарде, он принял молодого сего князя, помог ему набрать дружину, ну, словом, стал тот викингом. Владимир не раз ходил в походы за море и показал себя храбрецом. Только у молодца вовсе не было мысли оставаться на всю жизнь на службе у конунга. Он задумал кое-что другое. Владимир просто рассчитал, что конунг Олав поможет ему прогнать из Киева Ярополка.
– А тот что же? Неужели отказался? – воскликнул Эрик, и глаза его зловеще блеснули.
– В том и дело, старый мой друг, что около конунга Олава в это время был христианский жрец, и Олав, этот славный герой, склонил свое сердце к его убеждениям. Христианский жрец стал ему говорить, что Ярополк любит христиан и поэтому нельзя идти на него войною.
– И конунг Олав послушал жреца?
– Олав наотрез отказал дать Владимиру свои дружины для покорения Киева и руссов. Тогда-то ярл Освальд, который также не терпит христиан, сам объявил поход, но, увы, воинов собралось немного. Именитые ярлы и викинги не хотели идти против воли конунга. Но конунг запретил и варягам идти с ярлом и русским князем. Тут-то Освальд и схитрил. Он объявил, что варяжские дружины нужны ему не для похода против руссов, а будто бы собираются им только для арконских жрецов.
Кое-кто остался, не пошел с ярлом, но все-таки собралась небольшая дружина. Для похода нас было мало, и Освальд решил попытать счастья здесь, в Арконе. Может быть, Бела вынесет знамя Святовита и, конечно, даст в помощь Владимиру свои варяжские дружины. Понял, мой старый Эрик, какое задумано дело?
– Что же? – раздумчиво произнес Эрик, – я не прочь пойти на Днепр: от Киева близка и Византия. Да и Киев город богатый. Там можно много найти ценной добычи.
– А пойдут ли за тобой твои?
– Мы все служим Святовиту, – пожал плечами старый варяг, – пошлет нас Бела, и мы пойдем. А там скоро кончится срок нашей службы, и мы все станем свободны.
– Так мы, стало быть, будем товарищами?
– Разве у вас все решено?
– Все! Даст Бела помощь или не даст, а я и все, кто со мной, пойдем за Освальдом и Владимиром!
– Тогда что же и говорить! Сами асы покровительствуют нам и нашей дружбе. Только пока не сообщай никому, что я тебе поведал. Молчать придется недолго. Освальд здесь не засидится. Руку, друг! Будем пить за былые встречи на полях битв. Тс, Зигфрид опять поет.
Скальд пел теперь веселую песню. Его слушали с восторгом. Пир зашумел еще сильнее, когда Зигфрид кончил свою песню. Теперь, когда головы пирующих порядочно были затемнены вином и беседа стала общей, встретившиеся друзья достаточно наговорились между собой. Слышались отдельные, чаще всего бессвязные восклицания, воины шумно рассказывали о своих боевых подвигах. Совсем незаметно день склонился к вечеру, но пир все еще продолжался, и только поздняя ночь прекратила его. Тишина водворилась в недавно шумном зале, слышались храпение, бред; наконец, сам собою потух и очаг.
3. ГОСТИ
Пока варяги и скандинавы пировали, во дворце главного жреца Святовита, Белы, происходило другое.
Старый Нонне привел в обширный дворцовый покой Владимира, Добрыню и Освальда и здесь оставил их одних.
– Клянусь Перуном, – воскликнул Владимир, встряхивая своими кудрями, – здесь нас встречают куда приветливее, чем у конунга Олава.
– Я это предсказывал тебе, – заметил Освальд.
– Только бы поскорее кончились все эти переговоры. Я тоскую по родной стороне.
– Скоро, племянник, скоро! – вступился Добрыня. – Отсюда мы пойдем в Новгород.
– Ах, поскорее бы! – сказал Владимир, и в голосе его ясно слышно было тоскливое чувство. – Поскорее бы! Меня измучила эта разлука с родиной, а как вспомню я, что брат Олег до сих пор остается неотмщенным, так стыдно становится жить на свете.
Добрыня долгим, испытующим взором смотрел на племянника, как бы желая проникнуть в тайники его души.
Добрыня Малкович был высок ростом, широк плечами. Грудь его была поистине богатырская, выпуклая. Он казался выше Освальда, тоже воина не из малорослых. И вид Добрыни был внушительный. Голова его оставалась не выбритою, как у варягов, а покрытой густыми, начинавшими седеть волосами, ниспадавшими до плеч, по обычаю всех днепровских славян. Черные глаза как-то особенно выглядывали из-под густых нависших бровей. Взгляд их был выразителен; в нем так и светились непреклонная железная воля, ничем несокрушимое упорство и вместе с тем полнейшее душевное спокойствие, уравновешивавшее все чувства и порывы этого славного богатыря.
Добрыня Малкович был ближайшим другом и воеводою погибшего в 972 году среди печенежских орд великого киевского князя Святослава Игоревича. Мало того, он был его шурином по своей сестре Малуше. Брат и сестра из Любича попали пленниками в Киев. Здесь судьба распорядилась так, что пленные мальчик и девочка попали к княгине Ольге, матери Святослава. Девочка осталась и выросла на попечении мудрой княгини, Добрыня стал товарищем сперва детских игр Святослава, потом участником его знаменитых походов. Судьбе угодно было, чтобы Малуша стала супругою русского князя, и от этого брака родился младший сын Святослава Владимир.
Малуша была добрая, любящая женщина. Вместе со своей княгиней она посещала христиан, которых немало было в Киеве еще со времен Аскольда и Дира, сильно склонялась к христианству сама, и только боязнь огорчить Святослава помешала ей принять крещение, но невольно для самой себя она вложила в своего пылкого, впечатлительного сына первые зачатки христианства. Княгиня Ольга, которой нечего было бояться грозного князя, с тех пор как Владимир помнил себя, внушала ему христианские истины. Но суровый Святослав рано отнял своего младшего сына от бабки и матери, и частые походы, кровавые сечи заглушили в юноше семена добра, детские впечатления изгладились из памяти, молодая пылкость окончательно поглотила их. Душа Владимира была полна стремления к земным наслаждениям, к земному счастью, и никакая мысль о небесном не тревожила его.
Случилось так, что Святослав, отправляясь за Дунай «добывать» себе болгарское царство, разделил только еще недавно сплоченную Олегом Северную и Южную Русь между тремя своими сыновьями. Старший Ярополк получил Киевскую землю, средний Олег – древлянскую; младший Владимир – Новгород. С Владимиром отправился в качестве опекуна и его дядя Добрыня Малкович. После смерти Святослава ближайший воевода Ярополка, его опекун Свенельд, мстя за своего сына Люта, убитого Олегом Древлянским, побудил своего князя пойти на брата войной. В одной из схваток Олег был убит. Когда весть об этом дошла до Новгорода, то Добрыня испугался за участь любимого племянника. Он был уверен, что Свенельд стремится для Ярополка к единовластию и после Олега должен наступить черед и Владимира. Новгородцы казались ему ненадежными. По крайней мере, они отказались дать ему дружины для мести за Олега. Страшась, как бы Новгород не выдал Владимира киевскому князю, Добрыня заставил племянника уйти за море, к конунгу Олаву. Надежды его на скандинавского владыку не оправдались, и теперь все будущее молодого сына Святослава находилось во власти арконского жреца. Однако Добрыня Малкович и виду не подавал, что душа его полна тревоги. Недаром он давно уже был искушен во всяких «дипломатических» сношениях. Сколько раз при Святославе он вел переговоры и с венграми, и с ляхами, и с хитрыми византийцами, знал все их увертки, научился прятать свои мысли и чувства в сокровеннейшие тайники души и бесстрастно поглядывать вокруг, когда в сердце кипела страшная буря тревоги и напряженного ожидания.
Владимир Святославович был молод и к своему положению относился с задорной беззаботностью.
Будущее не пугало его. Он помнил прошлое и узнал настоящее. Силы так и кипели в молодом здоровом теле. Два года боевой, полной всевозможных приключений жизни развили в нем и статного витязя. Явилось сознание силы, а вместе с этим и полная уверенность в успехе. Неудачи не надламывали молодой энергии. Жизнь улыбалась этому изгнаннику, и более всего выводила его из себя осторожная медлительность дяди Добрыни.
Красив был собою Владимир Святославович! Рост его средний шел к статной, словно отлитой фигуре. Русые кудри, холеные, прилежно причесанные, рассыпались по его плечам, небольшая русая бородка, незаметно переходившая в шелковистые усы, закрывала губы и подбородок; голубые глаза светились молодою пылкостью, задором, веселостью и вместе с тем истинно-славянским добродушием. Когда Владимир смеялся, все лицо его так и сияло. Когда он улыбался, глаза его так и лучились. Щеки его горели здоровым розовым румянцем, но в то же время и в фигуре, и в движениях, и в манере держать себя сказывалась богатырская и физическая мощь, привычка повелевать, а в словах сквозили и ум, и тонкая наблюдательность.
Ярл Освальд был высок ростом, сутуловат и медлителен в движениях, в чем, несомненно, сказывалась его привычка постоянно носить тяжелое вооружение;
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Красное Солнышко'
1 2 3