В ту ночь Принц спал как убитый. Стрельба его бы не побеспокоила — только чужой человек. А он не встревожился. Возможно, мистер Джерико, я уделяю слишком много внимания поведению Принца или отсутствию нетипичных элементов в его поведении, но местные люди придают им значение. Они знают собак и считают их поведение более предсказуемым, чем у людей. Собака, которая любила всю семью, автоматически выводится ими из-под всякого подозрения.Так, если продолжать, то следует сказать, что оружие так и не было идентифицировано. Я специально употребил это слово — идентифицировано, — поскольку, как вам известно, на территории лагеря имеется несколько десятков ружей. Они провели массу баллистических экспертиз, но так и не смогли установить, из какого именно всадили пулю промеж глаз Старика. Существует и список оружия, принадлежащего школе, — ни одна единица не была утеряна. Все шкафы с оружием в «Мансе» полны, а ни одно постороннее ружье так и не было обнаружено.Все это, по вашему мнению, уводит нас от мысли о причастности семьи. Но ведь понадобилось несколько дней, чтобы провести баллистические экспертизы и прочие исследования. А ведь только этим дело не ограничивалось. В кабинете Старика находился сейф, и предназначался он не для хранения школьных документов или деловых записей. Я слышал, что Старик называл его «хранилищем своих грехов» — в шутку, конечно. Не сочту это за тщеславие, но он, возможно, не исключал, что настанет такой день, когда кому-то захочется написать его биографию. Возможно, он даже собирался сам сделать это на закате дней. В годы Первой мировой войны он был знаком и общался с такими людьми, как Ллойд Джордж, Биркенхэд, Китчнер, Джеллико, и другими. В этом сейфе, как я предполагаю, находились письма от известных людей, вырезки, фотографии, записи — личные заметки о богатой событиями жизни. Было также известно, что он ведет дневник. Полиция предполагала, что дневник этот может указать на какую-то ссору, ожесточившиеся отношения, и это подскажет им, в каком направлении вести расследование. Они потребовали, чтобы сейф был открыт. Комбинация цифр кода, равно как и другие личные документы, содержалась в завещании Старика, которое теперь находится в моем кабинете. Как душеприказчик я имею инструкции на этот счет. В случае смерти Старика мне предстояло открыть сейф, исследовать его содержимое, уничтожить то, что, на мой счет, не предназначалось для глаз общественности, а остальное передать Алисии.— Странно, что ей не дали указаний на тот счет, что следует сохранить, а что нет, — заметил Джерико.Бекет пожал плечами:— Старик лишь дал мне понять, что там имелись письма, записи, имеющие отношение к живым людям. Он хотел, чтобы я высказал ему собственное мнение относительно того, какую пользу или, напротив, вред они могут принести, если окажутся в порочных руках. Было достигнуто соглашение — и Алисия его поддержала, — что я должен обследовать содержание сейфа и передать полиции все, что может представить для нее пользу. Я вскрыл сейф — он оказался пустым.— Может, Старик перенес документы в другое место?— Ничего из того, мистер Джерико, что раньше находилось в сейфе, мы нигде не нашли. Я знаю, что там имелись письма, в том числе исторической ценности. Ни малейшего присутствия оных. Я лично предполагаю, что кто-то вскрыл сейф и изъял все его содержимое. Скорее всего, сейф открыли после того, как Старик был убит, — вот тогда все и стащили. Там, на месте, было слишком рискованно, да и времени недостаточно, чтобы внимательно осмотреть все бумаги.— А отпечатки пальцев?— Никаких. За исключением моих. Сейф был заперт, пока я сам не вскрыл его под надзором полиции.— А следов взлома не обнаружили?— Нет, хотя Старик утверждал, что только он и я знаем комбинацию цифр.— Он ее где-нибудь записал?— Если и так, то мы нигде не нашли никакой записи.— Вот вам и мотив! — сказал Джерико. — Содержимое сейфа.— История человеческой жизни, — сказал Бекет.— И когда я начал копаться в этой истории, то получил предупреждение не делать этого, иначе меня ждет судьба Старика. Так что же было дальше?— Люди, занимавшиеся расследованием, придерживались вашей точки зрения, мистер Джерико. Биография доктора Пелхама была исследована скрупулезно. Но ничто не указало на какую-то конкретную личность.— А наш стрелок не забеспокоился?— Нет.— Получается, в то время расследование не представляло для него опасности, а сейчас он вдруг перепугался. Есть у вас какие-нибудь соображения по поводу этой трансформации?— А это имеет какое-то значение?— Имеет, — нахмурившись, проговорил Джерико. — Потому что я случайно раскопал что-то, что заставило снайпера насторожиться, но я сам, черт побери, не знаю что! Один необычный факт, который я обнаружил, это наследство, полученное от леди Чиллингем, а это уже вопрос общественного звучания. Как вы считаете, они обменивались любовными письмами?— Этот вопрос рассматривался в суде, — сказал Бекет. — Но это такая долгая история, мистер Джерико, да и интересовать она могла, в сущности, одну лишь Алисию. Леди Чиллингем умерла в тысяча девятьсот двадцать восьмом. После этого никаких писем, естественно, быть не могло. Что ж, через двадцать семь лет после того, как, возможно, было написано последнее письмо, Алисии приходит в голову мысль убить своего мужа, чтобы завладеть этими письмами? Это просто лишено всякого смысла. Он бы никогда не предал их огласке, а я уничтожил бы их после его смерти — если бы они существовали. Да и потом, подобное поведение свойственно скорее истеричным натурам, а Алисия всегда была в высшей степени организованной и контролирующей себя женщиной.— Но ее допрашивали?— Бессчетное количество раз. И всех остальных тоже. Жизнь всех этих людей просто вывернулась наизнанку. Полиция думала, что доктор Пелхам мог иметь какую-то криминальную информацию в отношении кого-то из членов семьи, вероятнее всего Артура или Дрю Стивенса. В результате расследования оба оказались абсолютно чисты. Тот же результат был получен и в отношении Джорджианы и Луизы: ни малейшей тени подозрения. Ссоры? Да. Разногласия? Да. Но никаких преступных улик в этих бумагах просто быть не могло, поскольку никто из этих людей не совершал преступления и даже не был косвенно замешан в нем.— Есть еще одна возможность, мистер Бекет. Могли существовать улики преступления, которое совершил сам Старик?— Но ведь он не сам стрелял в себя, мистер Джерико.— А предположим, что он собирался признаться в чем-то и кому-то из членов семьи показалась невыносимой сама мысль о том бесчестии, которое последует за подобным признанием? Вы сказали, что он называл свой сейф «хранилищем своих грехов»?— Он конечно же шутил. Вся его жизнь была на людях — и как священника, и как директора школы. Для человека, находящегося в его положении, было бы практически невозможно утаить от общественности нечто подобное. Мы уже проехались по всем этим улицам, мистер Джерико, и вернулись с пустыми руками.Джерико нервно заерзал в своем кресле.— Два человека знали доктора на протяжении большей части его жизни, — сказал он. — В двадцать первом или двадцать втором году он женился на Алисии Тотрой. Берт Уолкер повстречался с ним в пятнадцатом и потом почти всю жизнь провел вместе со Стариком. Был некоторый временной промежуток между окончанием войны и тем, когда Старик, теперь уже женатый человек, вернулся в двадцать втором в Лондон. Алисия и Берт должны знать его как облупленного. У них нет никаких предположений?— По крайней мере, они их не высказали, — ответил Бекет. — Привязанность Берта к Старику всегда была очень эмоциональной и глубокой. Он был просто очарован им. С Алисией сложнее — ее не так просто понять. Но она твердо стояла на его стороне во время того старого скандала с наследством. Временами я ловил себя на мысли, что их взаимоотношения весьма прохладны, но сейчас не могу сказать вам, было ли это из-за какого-то инцидента в их жизни или всего лишь по причине природной холодности Алисии. Берт, естественно, будет все изображать в красках, подчеркивающих достоинства Старика. Алисия, как я предполагаю, постарается придерживаться фактов. Но она весьма реалистично мыслящая женщина и потому станет защищать живых перед мертвыми. После смерти Старика все ее заботы теперь сосредоточились на детях. Да так, собственно, всегда и было.— А о чем болтали люди? Кого они подозревали?Бекет рассмеялся.— Кто платит деньги, тот и заказывает музыку, — сказал он. — Фред Пелхам и Артур Фрост особой популярностью не пользуются. Я думаю, что именно они были первыми кандидатами в подозреваемые. Луиза — это просто огонь. В возбужденном состоянии она способна проявить дикий темперамент. Но большинство людей считают, что если бы она задумала убить Старика, то скорее шлепнула бы его по голове каким-нибудь увесистым фолиантом, а не стала бы хладнокровно и расчетливо расстреливать с расстояния. Джорджиана представляется слишком неудачливым созданием, чтобы принимать ее всерьез. Представить Берта в качестве убийцы значило бы вообразить, как преданный пес бросается на своего хозяина.Бекет чуть заколебался.— Был, впрочем, еще один кандидат.— Алисия?— Нет. Алисию невозможно представить в качестве подозреваемой. Она слишком хорошо контролирует собственное поведение и смогла бы уладить свои проблемы гораздо более практически и логичным способом.— Но ведь не Уолтер же, которому тогда было только восемь лет?— Нет, не Уолтер. Но вы забываете мужа Луизы, Дрю Стивенса.— Но вы ведь сами сказали, что, по словам Луизы, он крепко спал.— Жена всегда может создать алиби для своего мужа, — сказал Бекет. — Тогда они еще не были в разводе. О нем даже речь не шла. Показания Луизы о том, что Дрю спал, естественно, создают ему алиби, но они также являются алиби и для нее самой.— В настоящий момент Дрю Стивенс не представляет для меня никакого интереса, — сказал Джерико. — Я с ним еще не встречался и слышал о нем всего лишь сплетни, дескать, он оказался недостаточно мужественным партнером для Луизы.— В свое время были некоторые обстоятельства, которые привлекали внимание к личности Дрю, — сказал Бекет как-то смущенно. — Одно время он мне нравился. В год убийства ему было пятьдесят — то есть на восемнадцать лет больше, чем Луизе. Мягкий, в меру остроумный, начитанный мужчина. К сорока годам, когда он влюбился в Луизу и женился на ней, он был уже утвержденным бакалавром. Как я полагаю, его опыт общения с женщинами был минимален, если вообще был таковой. Это был определенно не страстный донжуан. Не было в нем того огня, который мог бы поджечь ее костер. Ее не интересовали его изыскания в том, как повлиять на юные умы, а он не мог подстроиться под роль круглосуточного любовника. Ни физически, ни с точки зрения темперамента это ему не подходило.— Но я не вижу здесь мотивов для убийства тестя, — заметил Джерико.— Очевидных мотивов нет. Но еще до того, как Луизе пришла в тогда еще молодую головку мысль выйти замуж за Дрю, считалось, что Старик собирается назначить его заместителем директора школы. И это означало, что в один прекрасный момент Дрю сам окажется в директорском кресле. Я не психиатр, мистер Джерико, но я всегда имел свой взгляд на то, что заставило Луизу выйти замуж за Дрю. Они с отцом были очень близки. Когда Старик отказался взять ее в то лето в поездку по Европе, она была на него страшно сердита. Я всегда считал, что она вышла замуж за Дрю как бы в отместку за ту досаду и стала женой человека, который теперь занял в ее жизни место ее отца, а позднее возглавил бы Пелхам-Холл. Когда доктор Пелхам вернулся из Европы, узнав об увлечении Луизы и Дрю, он тут же назначил своим заместителем доктора Джеймса Инглиша. Возможно, это был своего рода ответный шаг, чтобы отплатить Дрю и Луизе. Для Дрю это оказалось настоящим ударом. Он связывал свое будущее, все свои ожидания с тем, что, казалось, было решенным вопросом. Я думаю, что он подал прошение об отставке, но Луиза отказалась покинуть Пелхам-Холл. Несчастный Стивенс попал в ловушку безмолвной войны между Луизой и ее отцом. Были люди, склонные думать, что Дрю вполне мог обвинять Старика и в своей порушенной карьере и развалившемся браке. Для них это выглядело как вполне убедительный мотив.— Похоже, что ни одна из дочерей не выбрала удачного мужа, — заметил Джерико. — Вы считаете, что доктор Пелхам в обоих случаях предпринял какие-то меры?— Я до сих пор не уверен в том, каков мог бы быть оптимальный выбор для Джорджианы, — сказал Бекет. — Вы можете упрекнуть Старика в его убеждении, что для Джорджианы в мире не существовало человека, который мог бы сравниться с ним? Кто знает, возможно, она умышленно выбрала такого, кто не мог с ним сравниться. А она определенно не ходила у Старика в любимицах. Гораздо больше он любил Луизу. Но в отношении Луизы пойдет совсем другой разговор. Старик мог иметь свое представление о ее достоинствах, но если бы нашелся человек, который отвечает ее стандартам, она бы стала его звездой.— Но таким образом получается, что Старик, желая того или не желая, в общем-то не способствовал счастливой жизни своих детей?Бекет немного заколебался.— Во всяком случае, такой цели он перед собой не ставил, — сказал он.— С Дрю Стивенсом мы покончили, сэр? — спросил Джерико.— Пожалуй, — сказал Бекет. Казалось, ему хотелось немного заступиться за Стивенса. — Лично я ни на миг не считал его возможным убийцей. Это добрый, разумный и честный человек. Он никогда бы не подумал о насилии как средстве решения своих проблем. Его трагедия в том, что он влюбился не в ту женщину. Ему так и не удалось наладить свои отношения с Луизой. Если я не ошибаюсь, он по сей день предпринимает попытки уговорить ее вернуться к нему.— Где он сейчас? Где живет?Бекет покачал головой, кривая ухмылка тронула его губы.— Здесь же в Фэйерчайлде. После развода с Луизой он оставил преподавательскую деятельность. Он специализировался на истории. Кажется, написал книгу — солидное исследование на тему Войны за независимость. Он работал над ней восемь или даже девять лет. Я десятки раз говорил ему, что он должен уехать отсюда и забыть Луизу. Дрю этого не сделал — а может, просто не мог. Он должен быть рядом с ней, терзать себя тем, что постоянно видит ее.Джерико убрал остывшую трубку в карман.— А знаете что, мистер Бекет? Эта семья попросту обречена на страдания, и главной причиной их являлся именно Старик.— Последнее на земле, чего бы он захотел, так это стать причиной чьего бы то ни было несчастья, — сказал Бекет. — Вся его жизнь была посвящена тому, чтобы помогать людям, а не ранить их.
Покидая кабинет судьи Бекета, Джерико понял, что услышать от кого бы то ни было объективное мнение о докторе Фредерике Джордже Пелхаме-старшем ему не удастся. Проблема заключалась в том, как отсечь правду от пристрастных суждений. От Луизы, Джорджианы, Алисии и старого Берта Уолкера можно было услышать только добрые слова в отношении Старика. От Фреда и Артура — только злые. Судья Бекет определенно находился в первом лагере. Но если копнуть глубже, то не могло ли получиться, что горечь Фреда произрастала из его отчаяния и горя, что он так и не смог добиться той любви, которой так желал? Если бы Старик любил его так, как он этого хотел, возможно, Фред говорил бы о нем только с восхищением. То же самое, пожалуй, можно было бы сказать и об Артуре. И наоборот, вполне возможно, что те, кто открыто выражал к нему свою любовь, могли лишь прикрывать ею глубокую неприязнь.Джерико вспомнил рассказ одного из своих друзей-психиатров об «уровнях правды» у людей. По его словам, существовал поверхностный уровень, субповерхностный, субсубповерхностный, а потом еще ниже и ниже. Истинная правда оказывалась закопанной так глубоко, что разглядеть ее можно было только при заболевании или глубокой депрессии пациента, ставшими причиной специального психиатрического обследования. «На поверхности, — сказал друг Джерико, — люди такие, какими они хотят быть в глазах окружающих. На первом субповерхностном уровне наблюдательный исследователь может заметить, насколько ложной оказывается поверхностная картина. Но еще глубже таятся невидимые ответы на всевозможные „почему“, движущие силы и истинная правда. Причем слабые люди склонны скрывать эту правду в не меньшей степени, чем это делают сильные люди — скрывать и от самих себя, и от других.Возможно, самую точную правду о Старике удастся получить только от совершенно чужого ему человека. Выйдя из офиса Бекета, Джерико увидел вывеску над зданием, извещавшую его о том, что это офис «Фэйерчайлд джорнал». Поддавшись первому импульсу, Джерико перешел через дорогу и направился ко входу. Газетчики сидели на первом этаже. Их оказалось четыре или пять человек. Таблички на столах указывали, чем занимается каждый:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20