Оставалось только одно, лечь в постель и попытаться заснуть.
Позвонили в дверь.
На пороге стоял Билл Джейсон, издатель “Вестника”.
Аннабелль глубоко вздохнула.
— Извините, мистер Джейсон. Мне нечего сказать. Никакого заявления для печати или как это у вас называется?
— Святая корова! Мисс Винтерс, я пришел сюда не как газетчик. В такую минуту вам необходим верный друг.
О боже, как ей хотелось опереться о чью-то сильную руку. Аннабелль почувствовала, что вот-вот разрыдается, как десятилетняя девочка. Но отпустить Джейсона она не смогла.
— Пожалуйста... пожалуйста, заходите, — сказала она.
Как только за Биллом Джейсоном закрылась дверь, в кабине патрульной машины, стоящей неподалеку, зажглась лампочка. Сержант Телицки что-то записал в маленький красный блокнот.
Разбираясь в калейдоскопе событий той холодной октябрьской ночи, важно уяснить, что Эвери Хэтч по натуре не был злодеем. Робкий, застенчивый, он не привык отстаивать свои убеждения и, встречая сопротивление, тут же давал задний ход.
В полицейском участке, ожидая, пока станут известны имена погибших подростков, Эвери сказал, что необходимо найти настоящих преступников. Подобные заявления он делал всю жизнь, и почти всегда кто-нибудь одергивал его: “Не мели чепухи, Эвери”. И он согласно кивал: “Да, вероятно, вы правы”.
В субботнюю ночь этого не случилось. Первым его поддержал Сейр. Потом сержант Телицки. Они настоятельно советовали ему обратиться к общественности. Они убедили Эвери, что он, как официальный представитель системы просвещения, обязан выступить в защиту интересов детей.
Подписав жалобу, слегка ошеломленный проявленной решительностью, Эвери несколько часов не мог найти себе места. Наконец, не выдержав, он сел в машину и поехал к молитвенному дому. Было три часа ночи. Он хотел посоветоваться с Бредли Коннорсом, правильно ли он поступил или ему следует поехать в полицейский участок и забрать жалобу?
Эвери восхищался Коннорсом. Он восхищался им, как мышь восхищается львом. Недюжинная физическая сила, громовой голос, стремление изгнать грех из грешного мира. Он обожал яркость Коннорса, блистающую на фоне его собственной серости.
Эвери представлял, что ждет его в молитвенном доме. Коннорс скажет, что открытая борьба против курса биологии и людей, ответственных за его включение в школьную программу, — ошибка. А авария на холме Кобба никак не связана с преподаванием этой дисциплины.
Коннорс сказал ему совсем другое. Они долго сидели в его фургоне, и он полностью согласился с Эвери. Убеждал его стоять на своем. Назвал доблестным солдатом армии господней. Помог составить петиции с тем, чтобы распространить их по городу. Впервые в жизни Эвери почувствовал, как играет кровь в жилах. Сейр и Телицки были сомнительными союзниками, поддержка Коннорса кардинально меняла дело.
С этого разговора начались самые бурные и радостные дни его жизни. Люди, не замечавшие Эвери шестьдесят лет, говорили, что он честно выполняет свой долг. Целых пять дней Эвери ходил в героях, а вершиной успеха стала его речь на заседании совета просвещения.
Из школы Эвери уходил вместе с Кларком Сэксоном, владельцем магазина скобяных товаров и членом совета просвещения, который объявил, что готов обратиться в суд, но прекратить сексуальное воспитание детей в Рок-Сити. Он также поздравил Эвери за проявленные прямоту и мужество.
— Отличное собрание, — сказал Эвери, когда они спустились с лестницы.
Сэксон хмурился.
— Все шло хорошо, пока этот сумасброд Коннорс не сорвался, — ответил он.
— Сорвался? — робко переспросил Эвери.
— Если б не он, мы могли бы покончить с этим уже сегодня. Голоса членов совета разделились поровну, а в такой обстановке Марк Свенсон не пошел бы против общественного мнения.
— Но вам все равно придется голосовать? — удивился Эвери. — Он это понимает, не так ли?
Сэксон криво усмехнулся.
— Ты не политик, Эвери. Самое худшее, что мог сделать Коннорс, так это обрушиться на Аннабелль Винтерс. Ее очень любят в Рок-Сити. О, сейчас они готовы ее повесить! Но дай им ночь на раздумья, и от сегодняшнего единства не останется и следа. Они начнут собираться вокруг того, кого только что топтали, и забудут об истинном зле. Непростительная тактическая ошибка.
Чудесные краски лучшего дня в жизни Эвери начали блекнуть.
— Ты хорошо знаешь Коннорса, Эвери? — спросил Сэксон. — Ходишь в его церковь, не так ли?
Эвери признал и то и другое, чувствуя, что в чем-то провинился.
— Будет неплохо, если ты переговоришь с ним, — добавил Сэксон. — Пусть он направляет свою тяжелую артиллерию на настоящую цель.
По пути домой Эвери думал о предложении Сэксона. На душе у него скребли кошки. Он уже слышал громовой голос Коннорса: “Надо говорить правду, независимо от того, кто при этом пострадает! Вы можете быть политиком, мистер Хэтч, а я лишь солдат армии нашего создателя”.
И все же... и все же... одна тактическая ошибка не должна решить исхода всей битвы.
В конце концов, когда Рок-Сити уже крепко спал, Эвери поехал к молитвенному дому, второй раз за последние пять дней. И облегченно вздохнул, увидев, что в окнах фургона Коннорса горит свет.
Эвери оставил машину на обочине и по траве пошел к фургону. Поднявшись по трем ступенькам, ведущим к двери, он постучал. Изнутри не доносилось никаких звуков. Он постучал еще раз. Затем наклонился к стеклу.
Коннорс сидел за маленьким столиком, перед ним стояла чашечка кофе. Может, подумал Эвери, он молится? Прежде чем постучать вновь, он подождал, пока Коннорс шевельнется.
А потом из горла Эвери вырвался пронзительный вопль ужаса.
Он повернулся и побежал.
Забыв про машину, он бежал по пустому шоссе и кричал.
— На помощь! Помогите!
Кругом было пусто. Криков никто не слышал. А перед глазами Эвери стояла черная дырка от пули между глазами Бредли Коннорса.
Часть II
Глава 1
Примерно за два часа до того, как Эвери Хэтч, спотыкаясь, брел по шоссе, крича о помощи, в сотне ярдов от коттеджа Аннабелль Винтерс остановился ветхий драндулет с пятью подростками.
Быстрая разведка показала, что в окнах, несмотря на позднее время, еще горит свет. Перед домом стоял автомобиль с наклейкой “Пресса” на ветровом стекле.
Патрульной машины, спрятавшейся в тени изгороди соседнего дома, разведчики не заметили, так же, как и красного огонька сигареты Телицки.
Еще через несколько минут все пятеро направились к лужку перед коттеджем Аннабелль. Один тащил кувалду. Другой — пятигаллонную канистру. Остальные трое — какой-то непонятный предмет. В слабом свете, падающем из окон, Телицки увидел, что они притащили на лужок.
Это был крест.
Заранее намотанные на него тряпки щедро полили керосином из канистры. Двое подняли крест, а третий кувалдой забил его основание в землю.
Чиркнула спичка, крест вспыхнул ярким пламенем.
Подростки отступили к своей развалюхе. На полпути они остановились, и ночную тишину разорвали грязные ругательства.
Распахнулась дверь коттеджа, и на крыльцо выскочил Билл Джейсон.
— Дайте мне огнетушитель, если он у вас есть, — крикнул Билл в открытую дверь и, наклонив голову, побежал на голоса.
Подростки попрыгали в кабину, вспыхнули фары, ослепив Джейсона. Взревел мотор. Автомобиль, как скаковая лошадь, рванулся вперед.
Если б не прекрасная реакция Джейсона, он оказался бы под колесами. Перевернувшись через голову, Билл упал в придорожные кусты. Номеров он, естественно, не разглядел.
Поднявшись, Джейсон побежал к коттеджу, высвеченному горящим крестом. Аннабелль Винтерс, бледная как мел, стояла на крыльце, держа в руках огнетушитель.
Бормоча проклятия, Джейсон направил на крест пенную струю. Патрульная машина не тронулась с места.
Никто не видел сухую улыбку Телицки. Часы на приборном щитке показывали восемь минут второго.
В больнице молодой доктор Дэвид Паттон, в зеленом халате и шапочке, в маске, съехавшей на одно ухо, вышел из операционной. Сняв маску и шапочку, он швырнул их на скамью в коридоре. Его волосы слиплись от пота. Он достал носовой платок и тщательно протер стекла очков. Доктор Паттон только что закончил сложную операцию. На карнавале в Латропе парень угодил под копыта быка.
По коридору к Паттону уже спешил интерн.
— Нет отдыха измученной душе, док, — сказал он. — Просят прислать “скорую” к молитвенному дому.
— Молитвенному дому?
— Что-то случилось с Бредли Коннорсом. Позвонили с бензозаправки Теллера.
Глаза доктора Паттона превратились в щелочки. Он вытащил из нагрудного кармана сигарету и зажигалку, закурил и пошел в регистратуру. Ночная дежурная сидела у коммутатора и читала какую-то книгу.
— Соедините меня с доктором Бенсоном, — попросил Паттон.
— Хорошо, доктор, — дежурная набрала номер. — Как этот мальчик с карнавала?
— Он выкарабкается, — Паттон надел очки. — Хотя, возможно, и пожалеет об этом. Думаю, он не сможет владеть правой рукой.
— Доктор Бенсон слушает.
Паттон взял трубку.
— Извини, что бужу тебя посреди ночи, Фред... Да... половина четвертого. “Скорая” только что уехала к молитвенному дому за Бредли Коннорсом. Что-то случилось... Да... Я хочу, чтобы ты приехал, Фред. Всем известно, как я ненавижу этого сукиного сына. Если он помрет во время моего дежурства, пойдут разговоры. Так я тебя жду.
Не отвечая на безмолвный вопрос, застывший в глазах дежурной, доктор Паттон повернулся и пошел по коридору. Остановился у двери четырехместной палаты.
На кровати у дальней стены лежала девушка с ногами, поднятыми на вытяжение. Паттон подошел к ней и коснулся ее лба.
— Сестра? — послышался слабый шепот.
— Это доктор Паттон, Шарон, — ответил он. — Зашел посмотреть, как ты себя чувствуешь.
Белокурая головка Шарон заметалась по подушке.
— Лучше б я умерла.
— Не говори так, ты будешь жить, — успокаивал ее Паттон. — Попытайся заснуть.
Сейр Вудлинг, полностью одетый, развалился на кровати в своей спальне в доме на улице Вязов. В воздухе стоял запах виски. На ночном столике, рядом с телефонным аппаратом, пепельницей, пустой бутылкой и высоким стаканом, горела лампа.
Раздался звонок, второй.
У Сейра дернулась щека. Не меняя позы, он медленно протянул руку и снял трубку.
— Да? — прохрипел он.
— Сейр?
— Да, — он не сразу узнал писклявый голос.
— Это Э-эвери.
— О господи, Эвери. Который теперь час?
— Б-без ч-четверти ч-четыре.
— Что на тебя нашло? Звонишь людям в такую рань!
— К-коннорс, — у Эвери перехватило дыхание. Сейр слышал, как он шумно втянул в себя воздух, — он... он мертв. Его убили.
— Убили?!
— Застрелили. Он... он мертв, Сейр. Я... я нашел его.
— Когда?
— Ок-коло трех часов ночи.
— Где?
— В его фургоне. Сейр, эт-то убийство.
— Ты позвонил в полицию?
— Лейтенант Хоган уже поехал туда.
Сейр долго молчал.
— Мы все умрем когда-нибудь, Эвери.
— Но убийство! — взвизгнул тот.
— Хорошо, что ты позвонил, Эвери. Все это очень интересно, не правда ли?
Положив трубку, Сейр несколько секунд лежал, уставившись в потолок. Затем потянулся к бутылке. В ней не осталось ни капли.
Со стоном Сейр сел, сбросив ноги на пол. Прижал пальцы к вискам.
— Должна быть еще... — пробормотал он. — В этой могиле должна быть хоть одна бутылка.
Марк Свенсон крепко спал, не подозревая ни об убийствах, ни о горящих крестах. Когда он проснулся, часы показывали половину седьмого. С возрастом он привык рано вставать.
Марк включил электроплитку, на которой стоял медный котелок с водой. Банку с растворимым кофе он держал в ночном столике и каждое утро выпивал чашечку ароматного напитка перед тем, как встать, побриться, принять душ и одеться.
Марк ругал себя за вчерашний вечер. Заседание совета просвещения прошло ужасно. Он не уловил настроения публики, и собрание вышло из-под контроля, прежде чем он успел что-то предпринять. Если б он почувствовал заранее, сколь враждебно отношение к биологии, то пригласил бы специалистов, преподавателей из соседних городков, врачей, священников. И тогда собрание стало бы средством воспитания, а не трибуной для воинствующих демагогов.
Аннабелль Винтерс он проводил не только из вежливости. В такой ситуации ей могла грозить и физическая опасность.
Черт бы побрал Бредли Коннорса с его идиотским фанатизмом!
Когда в начале одиннадцатого Марк подвез Аннабелль к ее коттеджу и сказал, что “через день-два все образуется”, он не очень-то верил в свои слова. Ничего не образуется, думал он, если не принять быстрых и решительных действий по пресечению всеобщей истерии.
После того, как он расстался с Аннабелль, ему не хотелось ни домой, ни в клуб “Рок-Сити”, где наверняка продолжался жаркий спор. Вместо этого он кружил по улицам, раздумывая, что же следует предпринять. Он с удовольствием отвесил бы Бредли Коннорсу пару оплеух, но это не принесло бы пользы, да и Коннорс мог дать сдачи. Эвери Хэтч не стоил даже и оплеух, бедный жалкий червяк, которого использовали, чтобы заварить кашу.
Когда же гнев Марка поутих, ему вспомнилось трагическое лицо миссис Каммингс, пожелавшей узнать, какие советы давала Аннабелль ее дочери. Именно эта несчастная женщина взорвала собрание. Но Марк мог понять горе матери и, несмотря ни на что, жалел ее.
Марк Свенсон был человеком щедрым и без лишней саморекламы помогал многим жителям Рок-Сити. Так уж получилось, что среди них оказались Френк Каммингс и его жена. После наводнения Марк ссудил ему денег без всяких процентов, чтобы Френк мог рассчитаться по срочным платежам и купить кое-какое оборудование взамен сломанного и унесенного водой. Неразговорчивый, трудолюбивый Френк выплатил все, до последнего цента, но Марк полагал, что за ним остался долг дружбы.
Поэтому в половине одиннадцатого он подъехал к дому Каммингсов. Френк и его жена, судя по всему, недавно вернулись с заседания совета просвещения. Подойдя к крыльцу, Марк увидел в окно, что они пьют чай.
Когда Френк открыл дверь, его лицо напоминало маску.
— Привет, Френк, — сказал Марк. — Я бы хотел поговорить с тобой и Эммой.
— Даже не знаю, — Френк переминался с ноги на ногу. — Если вы насчет собрания... ну, Эмма еще не остыла, мистер Свенсон.
Из кухни донесся твердый голос Эммы:
— Если вы пришли насчет собрания, я не заберу назад ни единого слова. Ни единого.
— Я не собирался просить вас об этом, Эмма, — ответил Марк. — Но мне необходима ваша помощь. Как председатель совета просвещения я должен знать, чем вызвано ваше выступление.
Френк Каммингс смотрел на седовласого мужчину, стоящего на пороге его дома и вспоминал то серое утро, когда, выглянув из окна, он увидел, что вокруг все залито водой. Казалось, что для него все кончено. На помощь банка рассчитывать не приходилось. Ссуды просили все, а доставались они только богатым, тем, кто мог что-нибудь заложить. А такие, как Френк, едва сводили концы с концами. И разве мог он забыть, как два дня спустя на его пороге возник улыбающийся Марк Свенсон и сказал: “Похоже, стихия не обошла тебя стороной, Френк. Ты можешь подсчитать, сколько нужно денег, чтобы привести все в порядок? Если ты не будешь возражать, я с радостью помогу тебе”.
Френк все помнил и отступил в сторону.
— Проходите, мистер Свенсон. Хотите чашечку чая?
— Благодарю.
Марк сел напротив Эммы. Та встретила его ледяным взглядом.
— Эмма, мне не совсем ясно, о чем вы говорили в школе?
— Остальные меня поняли.
— Я не уверен, что сидящие в зале разобрались в значении ваших слов. Вы сказали, Эмма, причем публично, что, по вашему мнению, ваша дочь, скажем так, сбилась с пути истинного благодаря советам мисс Винтерс.
— Именно это я и сказала.
— Если вы заметили, что Лайла вела себя неподобающим образом, почему вы разрешили ей поехать на карнавал? Почему вы не остановили ее? Почему вы раньше не обратились ко мне или к кому-нибудь из членов совета?
— Потому что мы ничего не знали, — выкрикнула Эмма. — Мы ничего не знали, а потом было уже поздно.
— Я ничего не понимаю, — покачал головой Марк.
Френк подошел к столу и поставил перед Марком чашку чая.
— Мы ничего не подозревали до того... до того, как она умерла, мистер Свенсон.
Марк неотрывно смотрел на Эмму.
— Чего же вы не знали? — спросил он.
По белому как мел лицу миссис Каммингс покатились слезы, но заговорила она тем же ровным голосом.
— Только после аварии мы выяснили, что она собиралась делать... с Джимми Оренго.
От жалости к Эмме у Марка защемило сердце.
— Как вы это выяснили?
— Нас надоумил сержант Телицки, — ответил Френк.
Марк резко повернулся к нему.
— Сержант Телицки?
Френк кивнул.
— Он приходил к нам в воскресенье, когда Лайла лежала здесь... в соседней комнате... Он сказал нам.
— И что же он вам сказал? — голос Марка задрожал от внезапного приступа ярости. — Что он вам сказал, Френк?
— Он сказал, что подростки распутничают. Что в школе их учат не тому, чему следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Позвонили в дверь.
На пороге стоял Билл Джейсон, издатель “Вестника”.
Аннабелль глубоко вздохнула.
— Извините, мистер Джейсон. Мне нечего сказать. Никакого заявления для печати или как это у вас называется?
— Святая корова! Мисс Винтерс, я пришел сюда не как газетчик. В такую минуту вам необходим верный друг.
О боже, как ей хотелось опереться о чью-то сильную руку. Аннабелль почувствовала, что вот-вот разрыдается, как десятилетняя девочка. Но отпустить Джейсона она не смогла.
— Пожалуйста... пожалуйста, заходите, — сказала она.
Как только за Биллом Джейсоном закрылась дверь, в кабине патрульной машины, стоящей неподалеку, зажглась лампочка. Сержант Телицки что-то записал в маленький красный блокнот.
Разбираясь в калейдоскопе событий той холодной октябрьской ночи, важно уяснить, что Эвери Хэтч по натуре не был злодеем. Робкий, застенчивый, он не привык отстаивать свои убеждения и, встречая сопротивление, тут же давал задний ход.
В полицейском участке, ожидая, пока станут известны имена погибших подростков, Эвери сказал, что необходимо найти настоящих преступников. Подобные заявления он делал всю жизнь, и почти всегда кто-нибудь одергивал его: “Не мели чепухи, Эвери”. И он согласно кивал: “Да, вероятно, вы правы”.
В субботнюю ночь этого не случилось. Первым его поддержал Сейр. Потом сержант Телицки. Они настоятельно советовали ему обратиться к общественности. Они убедили Эвери, что он, как официальный представитель системы просвещения, обязан выступить в защиту интересов детей.
Подписав жалобу, слегка ошеломленный проявленной решительностью, Эвери несколько часов не мог найти себе места. Наконец, не выдержав, он сел в машину и поехал к молитвенному дому. Было три часа ночи. Он хотел посоветоваться с Бредли Коннорсом, правильно ли он поступил или ему следует поехать в полицейский участок и забрать жалобу?
Эвери восхищался Коннорсом. Он восхищался им, как мышь восхищается львом. Недюжинная физическая сила, громовой голос, стремление изгнать грех из грешного мира. Он обожал яркость Коннорса, блистающую на фоне его собственной серости.
Эвери представлял, что ждет его в молитвенном доме. Коннорс скажет, что открытая борьба против курса биологии и людей, ответственных за его включение в школьную программу, — ошибка. А авария на холме Кобба никак не связана с преподаванием этой дисциплины.
Коннорс сказал ему совсем другое. Они долго сидели в его фургоне, и он полностью согласился с Эвери. Убеждал его стоять на своем. Назвал доблестным солдатом армии господней. Помог составить петиции с тем, чтобы распространить их по городу. Впервые в жизни Эвери почувствовал, как играет кровь в жилах. Сейр и Телицки были сомнительными союзниками, поддержка Коннорса кардинально меняла дело.
С этого разговора начались самые бурные и радостные дни его жизни. Люди, не замечавшие Эвери шестьдесят лет, говорили, что он честно выполняет свой долг. Целых пять дней Эвери ходил в героях, а вершиной успеха стала его речь на заседании совета просвещения.
Из школы Эвери уходил вместе с Кларком Сэксоном, владельцем магазина скобяных товаров и членом совета просвещения, который объявил, что готов обратиться в суд, но прекратить сексуальное воспитание детей в Рок-Сити. Он также поздравил Эвери за проявленные прямоту и мужество.
— Отличное собрание, — сказал Эвери, когда они спустились с лестницы.
Сэксон хмурился.
— Все шло хорошо, пока этот сумасброд Коннорс не сорвался, — ответил он.
— Сорвался? — робко переспросил Эвери.
— Если б не он, мы могли бы покончить с этим уже сегодня. Голоса членов совета разделились поровну, а в такой обстановке Марк Свенсон не пошел бы против общественного мнения.
— Но вам все равно придется голосовать? — удивился Эвери. — Он это понимает, не так ли?
Сэксон криво усмехнулся.
— Ты не политик, Эвери. Самое худшее, что мог сделать Коннорс, так это обрушиться на Аннабелль Винтерс. Ее очень любят в Рок-Сити. О, сейчас они готовы ее повесить! Но дай им ночь на раздумья, и от сегодняшнего единства не останется и следа. Они начнут собираться вокруг того, кого только что топтали, и забудут об истинном зле. Непростительная тактическая ошибка.
Чудесные краски лучшего дня в жизни Эвери начали блекнуть.
— Ты хорошо знаешь Коннорса, Эвери? — спросил Сэксон. — Ходишь в его церковь, не так ли?
Эвери признал и то и другое, чувствуя, что в чем-то провинился.
— Будет неплохо, если ты переговоришь с ним, — добавил Сэксон. — Пусть он направляет свою тяжелую артиллерию на настоящую цель.
По пути домой Эвери думал о предложении Сэксона. На душе у него скребли кошки. Он уже слышал громовой голос Коннорса: “Надо говорить правду, независимо от того, кто при этом пострадает! Вы можете быть политиком, мистер Хэтч, а я лишь солдат армии нашего создателя”.
И все же... и все же... одна тактическая ошибка не должна решить исхода всей битвы.
В конце концов, когда Рок-Сити уже крепко спал, Эвери поехал к молитвенному дому, второй раз за последние пять дней. И облегченно вздохнул, увидев, что в окнах фургона Коннорса горит свет.
Эвери оставил машину на обочине и по траве пошел к фургону. Поднявшись по трем ступенькам, ведущим к двери, он постучал. Изнутри не доносилось никаких звуков. Он постучал еще раз. Затем наклонился к стеклу.
Коннорс сидел за маленьким столиком, перед ним стояла чашечка кофе. Может, подумал Эвери, он молится? Прежде чем постучать вновь, он подождал, пока Коннорс шевельнется.
А потом из горла Эвери вырвался пронзительный вопль ужаса.
Он повернулся и побежал.
Забыв про машину, он бежал по пустому шоссе и кричал.
— На помощь! Помогите!
Кругом было пусто. Криков никто не слышал. А перед глазами Эвери стояла черная дырка от пули между глазами Бредли Коннорса.
Часть II
Глава 1
Примерно за два часа до того, как Эвери Хэтч, спотыкаясь, брел по шоссе, крича о помощи, в сотне ярдов от коттеджа Аннабелль Винтерс остановился ветхий драндулет с пятью подростками.
Быстрая разведка показала, что в окнах, несмотря на позднее время, еще горит свет. Перед домом стоял автомобиль с наклейкой “Пресса” на ветровом стекле.
Патрульной машины, спрятавшейся в тени изгороди соседнего дома, разведчики не заметили, так же, как и красного огонька сигареты Телицки.
Еще через несколько минут все пятеро направились к лужку перед коттеджем Аннабелль. Один тащил кувалду. Другой — пятигаллонную канистру. Остальные трое — какой-то непонятный предмет. В слабом свете, падающем из окон, Телицки увидел, что они притащили на лужок.
Это был крест.
Заранее намотанные на него тряпки щедро полили керосином из канистры. Двое подняли крест, а третий кувалдой забил его основание в землю.
Чиркнула спичка, крест вспыхнул ярким пламенем.
Подростки отступили к своей развалюхе. На полпути они остановились, и ночную тишину разорвали грязные ругательства.
Распахнулась дверь коттеджа, и на крыльцо выскочил Билл Джейсон.
— Дайте мне огнетушитель, если он у вас есть, — крикнул Билл в открытую дверь и, наклонив голову, побежал на голоса.
Подростки попрыгали в кабину, вспыхнули фары, ослепив Джейсона. Взревел мотор. Автомобиль, как скаковая лошадь, рванулся вперед.
Если б не прекрасная реакция Джейсона, он оказался бы под колесами. Перевернувшись через голову, Билл упал в придорожные кусты. Номеров он, естественно, не разглядел.
Поднявшись, Джейсон побежал к коттеджу, высвеченному горящим крестом. Аннабелль Винтерс, бледная как мел, стояла на крыльце, держа в руках огнетушитель.
Бормоча проклятия, Джейсон направил на крест пенную струю. Патрульная машина не тронулась с места.
Никто не видел сухую улыбку Телицки. Часы на приборном щитке показывали восемь минут второго.
В больнице молодой доктор Дэвид Паттон, в зеленом халате и шапочке, в маске, съехавшей на одно ухо, вышел из операционной. Сняв маску и шапочку, он швырнул их на скамью в коридоре. Его волосы слиплись от пота. Он достал носовой платок и тщательно протер стекла очков. Доктор Паттон только что закончил сложную операцию. На карнавале в Латропе парень угодил под копыта быка.
По коридору к Паттону уже спешил интерн.
— Нет отдыха измученной душе, док, — сказал он. — Просят прислать “скорую” к молитвенному дому.
— Молитвенному дому?
— Что-то случилось с Бредли Коннорсом. Позвонили с бензозаправки Теллера.
Глаза доктора Паттона превратились в щелочки. Он вытащил из нагрудного кармана сигарету и зажигалку, закурил и пошел в регистратуру. Ночная дежурная сидела у коммутатора и читала какую-то книгу.
— Соедините меня с доктором Бенсоном, — попросил Паттон.
— Хорошо, доктор, — дежурная набрала номер. — Как этот мальчик с карнавала?
— Он выкарабкается, — Паттон надел очки. — Хотя, возможно, и пожалеет об этом. Думаю, он не сможет владеть правой рукой.
— Доктор Бенсон слушает.
Паттон взял трубку.
— Извини, что бужу тебя посреди ночи, Фред... Да... половина четвертого. “Скорая” только что уехала к молитвенному дому за Бредли Коннорсом. Что-то случилось... Да... Я хочу, чтобы ты приехал, Фред. Всем известно, как я ненавижу этого сукиного сына. Если он помрет во время моего дежурства, пойдут разговоры. Так я тебя жду.
Не отвечая на безмолвный вопрос, застывший в глазах дежурной, доктор Паттон повернулся и пошел по коридору. Остановился у двери четырехместной палаты.
На кровати у дальней стены лежала девушка с ногами, поднятыми на вытяжение. Паттон подошел к ней и коснулся ее лба.
— Сестра? — послышался слабый шепот.
— Это доктор Паттон, Шарон, — ответил он. — Зашел посмотреть, как ты себя чувствуешь.
Белокурая головка Шарон заметалась по подушке.
— Лучше б я умерла.
— Не говори так, ты будешь жить, — успокаивал ее Паттон. — Попытайся заснуть.
Сейр Вудлинг, полностью одетый, развалился на кровати в своей спальне в доме на улице Вязов. В воздухе стоял запах виски. На ночном столике, рядом с телефонным аппаратом, пепельницей, пустой бутылкой и высоким стаканом, горела лампа.
Раздался звонок, второй.
У Сейра дернулась щека. Не меняя позы, он медленно протянул руку и снял трубку.
— Да? — прохрипел он.
— Сейр?
— Да, — он не сразу узнал писклявый голос.
— Это Э-эвери.
— О господи, Эвери. Который теперь час?
— Б-без ч-четверти ч-четыре.
— Что на тебя нашло? Звонишь людям в такую рань!
— К-коннорс, — у Эвери перехватило дыхание. Сейр слышал, как он шумно втянул в себя воздух, — он... он мертв. Его убили.
— Убили?!
— Застрелили. Он... он мертв, Сейр. Я... я нашел его.
— Когда?
— Ок-коло трех часов ночи.
— Где?
— В его фургоне. Сейр, эт-то убийство.
— Ты позвонил в полицию?
— Лейтенант Хоган уже поехал туда.
Сейр долго молчал.
— Мы все умрем когда-нибудь, Эвери.
— Но убийство! — взвизгнул тот.
— Хорошо, что ты позвонил, Эвери. Все это очень интересно, не правда ли?
Положив трубку, Сейр несколько секунд лежал, уставившись в потолок. Затем потянулся к бутылке. В ней не осталось ни капли.
Со стоном Сейр сел, сбросив ноги на пол. Прижал пальцы к вискам.
— Должна быть еще... — пробормотал он. — В этой могиле должна быть хоть одна бутылка.
Марк Свенсон крепко спал, не подозревая ни об убийствах, ни о горящих крестах. Когда он проснулся, часы показывали половину седьмого. С возрастом он привык рано вставать.
Марк включил электроплитку, на которой стоял медный котелок с водой. Банку с растворимым кофе он держал в ночном столике и каждое утро выпивал чашечку ароматного напитка перед тем, как встать, побриться, принять душ и одеться.
Марк ругал себя за вчерашний вечер. Заседание совета просвещения прошло ужасно. Он не уловил настроения публики, и собрание вышло из-под контроля, прежде чем он успел что-то предпринять. Если б он почувствовал заранее, сколь враждебно отношение к биологии, то пригласил бы специалистов, преподавателей из соседних городков, врачей, священников. И тогда собрание стало бы средством воспитания, а не трибуной для воинствующих демагогов.
Аннабелль Винтерс он проводил не только из вежливости. В такой ситуации ей могла грозить и физическая опасность.
Черт бы побрал Бредли Коннорса с его идиотским фанатизмом!
Когда в начале одиннадцатого Марк подвез Аннабелль к ее коттеджу и сказал, что “через день-два все образуется”, он не очень-то верил в свои слова. Ничего не образуется, думал он, если не принять быстрых и решительных действий по пресечению всеобщей истерии.
После того, как он расстался с Аннабелль, ему не хотелось ни домой, ни в клуб “Рок-Сити”, где наверняка продолжался жаркий спор. Вместо этого он кружил по улицам, раздумывая, что же следует предпринять. Он с удовольствием отвесил бы Бредли Коннорсу пару оплеух, но это не принесло бы пользы, да и Коннорс мог дать сдачи. Эвери Хэтч не стоил даже и оплеух, бедный жалкий червяк, которого использовали, чтобы заварить кашу.
Когда же гнев Марка поутих, ему вспомнилось трагическое лицо миссис Каммингс, пожелавшей узнать, какие советы давала Аннабелль ее дочери. Именно эта несчастная женщина взорвала собрание. Но Марк мог понять горе матери и, несмотря ни на что, жалел ее.
Марк Свенсон был человеком щедрым и без лишней саморекламы помогал многим жителям Рок-Сити. Так уж получилось, что среди них оказались Френк Каммингс и его жена. После наводнения Марк ссудил ему денег без всяких процентов, чтобы Френк мог рассчитаться по срочным платежам и купить кое-какое оборудование взамен сломанного и унесенного водой. Неразговорчивый, трудолюбивый Френк выплатил все, до последнего цента, но Марк полагал, что за ним остался долг дружбы.
Поэтому в половине одиннадцатого он подъехал к дому Каммингсов. Френк и его жена, судя по всему, недавно вернулись с заседания совета просвещения. Подойдя к крыльцу, Марк увидел в окно, что они пьют чай.
Когда Френк открыл дверь, его лицо напоминало маску.
— Привет, Френк, — сказал Марк. — Я бы хотел поговорить с тобой и Эммой.
— Даже не знаю, — Френк переминался с ноги на ногу. — Если вы насчет собрания... ну, Эмма еще не остыла, мистер Свенсон.
Из кухни донесся твердый голос Эммы:
— Если вы пришли насчет собрания, я не заберу назад ни единого слова. Ни единого.
— Я не собирался просить вас об этом, Эмма, — ответил Марк. — Но мне необходима ваша помощь. Как председатель совета просвещения я должен знать, чем вызвано ваше выступление.
Френк Каммингс смотрел на седовласого мужчину, стоящего на пороге его дома и вспоминал то серое утро, когда, выглянув из окна, он увидел, что вокруг все залито водой. Казалось, что для него все кончено. На помощь банка рассчитывать не приходилось. Ссуды просили все, а доставались они только богатым, тем, кто мог что-нибудь заложить. А такие, как Френк, едва сводили концы с концами. И разве мог он забыть, как два дня спустя на его пороге возник улыбающийся Марк Свенсон и сказал: “Похоже, стихия не обошла тебя стороной, Френк. Ты можешь подсчитать, сколько нужно денег, чтобы привести все в порядок? Если ты не будешь возражать, я с радостью помогу тебе”.
Френк все помнил и отступил в сторону.
— Проходите, мистер Свенсон. Хотите чашечку чая?
— Благодарю.
Марк сел напротив Эммы. Та встретила его ледяным взглядом.
— Эмма, мне не совсем ясно, о чем вы говорили в школе?
— Остальные меня поняли.
— Я не уверен, что сидящие в зале разобрались в значении ваших слов. Вы сказали, Эмма, причем публично, что, по вашему мнению, ваша дочь, скажем так, сбилась с пути истинного благодаря советам мисс Винтерс.
— Именно это я и сказала.
— Если вы заметили, что Лайла вела себя неподобающим образом, почему вы разрешили ей поехать на карнавал? Почему вы не остановили ее? Почему вы раньше не обратились ко мне или к кому-нибудь из членов совета?
— Потому что мы ничего не знали, — выкрикнула Эмма. — Мы ничего не знали, а потом было уже поздно.
— Я ничего не понимаю, — покачал головой Марк.
Френк подошел к столу и поставил перед Марком чашку чая.
— Мы ничего не подозревали до того... до того, как она умерла, мистер Свенсон.
Марк неотрывно смотрел на Эмму.
— Чего же вы не знали? — спросил он.
По белому как мел лицу миссис Каммингс покатились слезы, но заговорила она тем же ровным голосом.
— Только после аварии мы выяснили, что она собиралась делать... с Джимми Оренго.
От жалости к Эмме у Марка защемило сердце.
— Как вы это выяснили?
— Нас надоумил сержант Телицки, — ответил Френк.
Марк резко повернулся к нему.
— Сержант Телицки?
Френк кивнул.
— Он приходил к нам в воскресенье, когда Лайла лежала здесь... в соседней комнате... Он сказал нам.
— И что же он вам сказал? — голос Марка задрожал от внезапного приступа ярости. — Что он вам сказал, Френк?
— Он сказал, что подростки распутничают. Что в школе их учат не тому, чему следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16