А люди! Ликину память, автоматически фиксирующую любые нюансы, зашкаливало от нетипичных, необычных подробностей. Старушка с оранжевым ежиком волос, в кожаных брюках. Парочка, словно одетая в реквизит фильма «Служебный роман» – старомодные плащи, очки в толстой оправе, грубая обувь. Томная девушка в ковбойской шляпе. А вот и бодренький старичок, черная повязка на длинных седых волосах.
Неформальных, странных, отличающихся от москвичей, от европейцев, ото всех на свете людей было столько, что Лика физически ощутила, как пикирует во временную пропасть.
Какой 2007 год! Нереально! 1987—1989-й, наверное, так. Первые глотки свободы, опьянившие всех без исключения. В битве против серости все средства хороши. Узнать все, понять самое главное, высказать свое мнение. И больше, и быстрее, и чтобы никто не посмел сдерживать. Тогда казалось – фейерверк счастья, перемен, свободы будет искриться вечно. Но он, конечно же, догорел, оставив ватный привкус похмелья и необходимость привыкать к новой жизни. И все привыкли, придумали новые правила, цели и идеалы. То есть – почти все. В Питере время точно расслоилось, разделилось, запуталось. Или просто стало своим собственным, обособленным, питерским.
«Это так странно, – внезапно поняла Лика, – что я до боли, до одури хочу в Москву. Я, в любом городе, в любой Богом забытой дыре адаптирующаяся мгновенно, хочу домой. Не понимаю проносящегося за окном города, и от этого как-то совсем тоскливо…»
– Знаешь, Ир, я вот подумала, – отвернувшись от окошка, преувеличенно бодрым тоном заявила Вронская, – давай замутим какую-нибудь инсталляцию. Ну, скучно же будет – я, книжки, читатели. Еще и не придет никто, вот увидишь. Давай устроим шоу. Сымитируем какое-нибудь преступление, трупик из морга привезем, милицию организуем. До завтра еще куча времени, успеем. Все-таки экшен, действие, а?
Приветливая полуулыбка, доброжелательный взгляд – в Ирином облике ровным счетом ничего не изменилось. Только обычно мягкий голос зазвучал как металлический:
– Лика, я думаю, это не самая лучшая идея. Хочу тебя попросить не устраивать импровизаций. Договорились?
– Договорились, – буркнула Вронская, украдкой почесывая нестерпимо зудящую голову. – Ты только на вид тургеневская девушка. А на самом деле ты из стали. Мимикрируешь.
Ирина рассмеялась и тронула за плечо таксиста.
– Перед следующим перекрестком арка. Поверните туда, там наша гостиница.
– Уверены? – удивился водитель. – Я даже вывески никакой не помню!
– Это мини-отель, он в обычном доме находится, в бывшей коммуналке.
«Ну и ступеньки, – мысленно ворчала Лика, войдя вслед за Ириной в полутемный подъезд. – Ну и лестницы! На второй этаж поднимаемся, а кажется, будто на шестой».
В приоткрывшейся двери показалась голова… вампира! С перепугу Вронская уронила сумку, а когда ее подняла, бренд-менеджер уже вовсю общалась с представителем потустороннего мира.
При ближайшем рассмотрении вампир, несмотря на вполне обычный бедж «Евгений, портье мини-отеля „Фантазия“», оказался совсем жутким. Черные, явно крашеные волосы, мертвенно-бледное лицо, обжигающие, жаляще-чернющие глаза. Протягивая ключ, парень коснулся Ликиной руки. Влажно, прохладно, ужасно. Вронская машинально опустила глаза на стойку и едва удержалась от крика. Лицу жутковатого парня было лет двадцать. Рукам – не меньше семидесяти! Красные, морщинистые, с пигментными пятнами и словно присыпанные мукой.
– Милый у вас отельчик, – выдавила из себя Лика и уставилась на яркий календарь, прикрепленный к стене.
Смотреть на золотой купол Исаакиевского собора. Он красив и безопасен. Мало ли какие еще сюрпризы можно обнаружить во внешности портье…
– Я провожу вас в номер, – оживился вампир.
– Спасибо, не стоит, – отчеканила Ирина и, подхватив свою подопечную под руку, зашагала по длинному коридору. – Тебе нравятся мини-отели? Мне кажется, гостиница приличная. Но это чудо лохматое… Я вчера прилетела, и ты знаешь, такая женщина милая дежурила.
– Все для меня, – пробормотала Вронская. – Шустрые дети, вампиры-портье. Кстати, а в каком магазине первая презентация-то будет?
– Первая презентация будет не в магазине.
Лика остановилась. Очередной удар под дых от Северной столицы?
– Коллектив книжной ярмарки узнал о пиар-мероприятиях и захотел пригласить тебя к себе. План нашей работы уже был составлен, поэтому я решила, что сначала мы выступим на ярмарке. Это даже хорошо, ведь там работают люди, которые продают твои книги. Но встреча не только для продавцов. Читатели тоже придут, разумеется, журналисты проинформированы, – закончила Ирина и осторожно встряхнула Лику за плечо. – Так и будем стоять возле моего номера? Или пойдем к твоему?
«Ярмарка так ярмарка, – с мрачной решимостью подумала Вронская, открывая дверь. – Не буду ничему удивляться. Не буду протестовать и возмущаться. Спокойствие, только спокойствие, как говорил мой любимый Карлсон».
Спокойствие. Даже если из окна номера виден подвал, возле которого с гитарой сидит Виктор Цой. То есть понятно, что это кто-то очень похожий на Цоя, но копия выглядит в точности как оригинал.
Спокойствие. Даже когда от длиннющих волос остается обскубанный ежик, через который сразу же туда-сюда увлеченно забегает сквозняк.
Спокойствие. Даже когда парикмахер Верочка вдруг заявляет, что ее парень ждет не дождется встречи с любимой писательницей. Мужчина – поклонник женской прозы?! Здесь что-то не так…
В этом городе все не так! Еще и бренд-менеджер куда-то смылась, оставив ее, лысую и несчастную. Спокойствие, только спокойствие!
Ирина, впрочем, оказалась легка на помине.
– Вот, сбегала и купила, это тебе утешение, – сообщила она, протягивая Лике коробку конфет.
Вронская равнодушно посмотрела на презент и тут же обрадованно вскрикнула:
– Йес! Мои любимые, «Дежавю»! Жизнь удалась! Угощайся, пока я все не схомячила!
Ирина отрицательно покачала головой.
– А как же ужин? Здесь рядом хороший суши-бар.
Лика хотела сказать, что суши – это прекрасно. Но подруга Маня как-то подсунула ей конфеты этой марки, и нелюбовь к сладкому мигом сменилась неконтролируемым обжорством. Поэтому первым делом – конфеты, а все остальное – позже.
Но с набитым ртом разговаривать было сложно, и Вронская просто махнула рукой.
* * *
...
Из Живого Журнала Helen
Тема: Дротик в сердце
Настроение: depressed
Музыка: Д. Билан «А это была любовь»
Доступ: только мне (личное)
– Элеонора! Проходи, пожалуйста. Косметолог уже освободилась!
I hate her!!!
На долю секунды мне показалось, что я задыхаюсь. В лицо вжата подушка, мне хочется сделать вдох. Ничего не получается. Ненавижу это имя, оно душит меня уже целых двадцать лет, душит…
Элеонора! Вот же родители учудили. Претенциозно, старомодно. Полный отстой. От этого имени испаряется кислород и воняет сладкими тяжелыми духами, красным бархатным платьем, толстым слоем пудры. Сокращенное, Нора? Да ну, тоже манерно, не нравиццо. Друзья давно привыкли к энергичному стремительному Элен. Но администратор салона красоты – давняя приятельница маман. А маман, несмотря на все мои просьбы, упрямо твердит: «Элеонора – прекрасное имя!» Так что в данном случае все объяснения бессмысленны…
В кабинете косметолога хорошо. Приглушенный свет, негромкая медленная музыка. Удобный стол, мягкие салфетки, баночки с масками и кремами. Я опустилась на стул, чтобы снять ботинки на высоких каблуках. И скорее туда, под теплое махровое полотенце, к красоте, блаженству!
Взгляд машинально скользнул по висящему на стене календарю. Октябрь, красный квадратик у цифры «7». И много-много дротиков боли вдруг вонзилось в сердце.
«Косметичка», как почувствовала, растревожилась:
– Ты так побледнела! Хорошо себя чувствуешь?
Облизнув пересохшие губы, я кивнула, сбросила обувь. Потом стянула белый свитер и забралась на стол.
Спонж, смоченный косметическим молочком, скользит по лицу. У меня красивое лицо, с высокими скулами и пухлыми губами. Единственное, что мне не нравится в своей мордочке, – это тяжеловатые верхние веки, делающие взгляд серьезным. Ага, теперь на спонже – тоник. Думать о препаратах. Запахах, текстурах. Умелых руках косметолога, за два часа преображающих потускневшую от осени и хронического недосыпания кожу.
«Сегодня седьмое октября. Седьмое. Наш день, – мелькают непослушные мысли. – Всего три года прошло. Как вечность. Вернуться бы в тот день. Хочу, хочу, больше всего на свете хочу этого!»
– Ты улыбаешься. Щекотно?
Я отрицательно покачала головой.
Все. Все! Плотину воспоминаний прорвало. Я ее сдерживала, опасаясь боли. И ничего не вышло, дротики окончательно изрешетят цель. Но это произойдет потом, не теперь.
…А теперь будет счастье. Пьяное, глупое теплое море. Странно, что мне было так тепло. Ведь в тот год осень началась рано, по вечерам заморозки покрывали тротуары колкой ледяной корочкой. Казалось, сапожки превращались в коньки. Я торопилась на встречу с Кириллом…
Случайный знакомый из Интернета, вот, договорились пересечься. Выпьем кофе и разбежимся. Конечно же, Кирилл окажется старым, толстым и неинтересным. Он выслал мне обработанный в фотошопе снимок, или вовсе чужую фотографию, или вообще и первое и второе «в одном флаконе». Плавали, знаем. Ничего серьезного, nothing interesting. Я почти убедила себя в этом. Поэтому, когда возле кафе на Невском увидела высокого парня, симпатичного, куда более красивого в реале, чем на присланной фотке, то здорово растерялась. И он растерялся:
– Я думал, ты старше…
Еще бы, он получил снимки с показа. Профессиональный макияж, полумрак ночного клуба, эффектное вечернее платье. Это лучшие фотографии из моего портфолио, хотя по ним мне можно дать двадцать два. Захотелось похвастаться.
Перед свиданием думала: «рисовать» лицо по всем правилам или не стоит? Ну, он же толстый, старый. Чего напрягаться? Ага…
А он – молодой и красивый.
Облом.
Глазищи, голубые, кажется, на пол-лица. А высоче-е-нный! У меня рост сто семьдесят восемь – но чувствую себя дюймовочкой. Нет октября, промозглого ветра, запаянных в лед лужиц. Вокруг меня теплое море. Пьянею от взгляда Кирилла, но вида, конечно же, не показываю, специально сдуваю челку со лба. Смотри, у меня красная помада, и волосы длинные, смотри же!
– Мне семнадцать. Передумал приглашать меня на кофе? Ну ладно, тогда я пошла…
Отлично. Его рука вцепилась в рукав моей куртки. У губ – легкие, едва заметные складочки отчаяния. Gotcha, dear!
Мы вошли в кафе, сели за столик у окна. Теплого моря и пьянящего счастья становилось все больше. Кирилл что-то спрашивал, и было так лениво объяснять, что заканчиваю школу, занимаюсь в модельном агентстве, хочу поступать в иняз. Он тоже рассказывал про себя. 25 лет, работает в газете фотографом, любит дайвинг и чизкейк. Мне было плевать, кто он, что он. Пьяная, довольная, разнежившаяся, я думала только об одном.
Кирилл догадается меня поцеловать? По-настоящему, долго-долго? Как же я хочу этого, и волнуюсь, и хочу еще больше! I really dream about kiss!
– Мне надо домой. Завтра контрольная, буду готовиться. Проводишь меня?
– Подвезу.
Контрольная, конечно, была. Заниматься я не собиралась, счастье и формулы несовместимы. Но – подъезд, прощание, поцелуй, хочу-хочу-хочу. Оказывается, у Кирилла есть машина. Тем лучше. Нам никто не помешает.
Я жила тогда возле Московского вокзала, поэтому мы доехали быстро. А потом долго-предолго сидели в стареньком «Фольксвагене».
– Знаешь, во время съемок был такой случай… А как-то мы приехали на интервью, и оказалось…
В три часа ночи я окончательно поняла: ничего не будет. Кирилл не решится. Я нравлюсь ему, очень нравлюсь. Стал бы он в противном случае трепаться со мной столько времени. He likes me, but… Или он считает меня слишком маленькой, или, глупый, думает, что целоваться в первый день знакомства неприлично.
Да, его губ мне в тот вечер не досталось. Зато море, тепло, опьянение – все было моим.
Итак, я стала влюбленной… но очень скоро и злой. Теперь понимаю: Кирилл действительно меня любил, по-настоящему. От его эсэмэсок разряжалась батарея. Моя комната превратилась в благоухающую оранжерею. Плюшевые игрушки приходилось отдавать в детский сад – на диване они просто не умещались.
Он не позволял мне скучать. Мы ходили в кино, тусили в клубах, смотрели «Танец смерти» и «Ковбой Бибоп» и даже катались на каруселях. Но это же – сплошное детство. А мне так хотелось скорее почувствовать себя взрослой!
Его нежность иссушила мое море. Тактичность выветрила хмель. Усталость, равнодушие, досада – мне казалось, я чувствую именно это. Когда наконец Кирилл решился со мной переспать, мне уже было скучно, неинтересно. Никак, одним словом.
А потом появился Витя. И я влюбилась в него как сумасшедшая. Виктор – сильный, властный, уверенный. Если бы только знать, чем все это закончится…
Не знаю, сотрется ли из моей памяти когда-нибудь седьмое октября. Но пока я точно уверена, что хочу вернуться в тот день. И быть чистой беззаботной девчонкой. Сидеть в «Фольксвагене» Кирилла, любоваться его профилем, мечтать о поцелуе. It was love. А то, что я за нее приняла, оказалось грязью.
– Элен, да что с тобой сегодня? Опять лоб морщишь! Какая тогда польза от маски и от массажа?!
Я соврала косметологу про большую нагрузку в универе.
Утыканное дротиками сердце болело. И от воспоминаний заныл затылок. Кирилл любил его целовать, а я злилась, злилась на свое счастье.
– Элен! – застонала «косметичка». – Давай разговаривать, может, это тебя отвлечет! Мы с мужем недавно в театр выбрались. А еще знаешь, так обидно. В Питер писательница Лика Вронская приезжает, у нее завтра презентация на книжной ярмарке. А я работаю.
– Вронская? Прикольно. Мне нравятся ее книги. Аффтар, пеши исчо!
– Опять ты хмуришься? О чем ты думаешь, а?
Я думала о том, что если писательница в Питере, то у нее можно кое-что выяснить. Авторы детективов должны здорово сечь в таких вопросах. Я проконсультируюсь. Как бы случайно, ненавязчиво. Вронская свалит в свою Мск. А я буду действовать…
* * *
– Прекрасная пора! Бомжей очарованье! Э-э… Бомжей очарованье! Приятна мне… Приятна… Андрей! Помоги же, ну!
Андрей Соколов закусил губу, стараясь не расхохотаться. Интерн Марина Вершинина в своем репертуаре. Сплошной позитив, с длинными ногами и белоснежной улыбкой. Веселится, несмотря ни на что, классиков переиначивает. А погода-то, между прочим, отвратительная, промозглая. Влажность такая высокая, что воздух, кажется, не вдыхается, а глотается, и потом – прямиком разрушать организм, воспалять миндалины, студить легкие. А ночью были заморозки. И вот последствия – первый в этом году урожай «подснежников», замерзших бомжей. Не дежурство, аншлаг! Чумазые от пыли лица, полчища вшей на грязной коже, скрюченные пальцы, даже в агонии пытающиеся удержать жизнь.
Жизнь? Разве это жизнь… Андрей брезгливо осмотрелся вокруг. Обитель бомжа, расположенная на пустыре за гаражным кооперативом, выглядела стандартно убого. Что-то вроде шалаша из картонных коробок, черная проплешина догоревшего костерка, закопченный котелок. Нет, пожалуй, что и не жаль его, еще в принципе нестарого мужчину, убитого первым легким морозом. Кто знает, как он доставал деньги на очередную бутылку. А если грабил? Грабил и убивал, а потом на секционном столе оказывались молодые, беззащитные, ни в чем не повинные?! Тех – жаль, да. Даже опытные и пожилые судебные медики говорят: невозможно привыкнуть к насильственной смерти. Стараешься равнодушно, без эмоций осматривать раны, изучать состояние внутренних органов, устанавливать причину и давность наступления смерти, брать для анализов ткани, жидкости. А все равно от горькой досады саднит сердце. К запаху трупов, формалина, содержимого кишечника привыкаешь. То есть не то чтобы совсем привыкаешь, рефлексы срабатывают, отшатнешься на секунду, поморщишься. Но это в какой-то степени все равно привычка. А к жестокой насильственной смерти обычных людей – невозможно привыкнуть. Пытаешься взять себя в руки, не сочувствовать, абстрагироваться… Бомжа определенно не жаль. Не в эту зиму к праотцам бы отправился, так в следующую. Не замерз бы – так погорел в своем картонном жилище. Но теперь можно точно сказать – вот именно этот опустившийся человек не спровоцирует доставку в морг тех, кому бы жить да жить.
– Андрей, я тебя в машине подожду, – клацнув зубами, сообщил следователь. – Вот это холодина сегодня! А ты тут возишься чего-то.
Марина дождалась, пока массивная спина в трещащем по швам синем пиджаке исчезнет в «уазике», и закривлялась:
– А ты тут возишься, возишься. Кстати, в самом деле! Что, с этим парнем что-то не так?
Хорошенькое лицо девушки оживилось. Черноволосая, с румяными щечками, она, если ей уж приспичило заниматься судебной медициной, отлично смотрелась бы за микроскопом.
1 2 3 4 5