Так сказать, начальника штаба. Но вы не переживайте - главный инженер очень компетентный человек и решает все вопросы. Сам решает...
Ему генеральный директор доверяет полностью.
- И во всем? - уточнил Седлецкий.
- Да, во всем. В общем, контракт прежний. Но подписать его придется с главным инженером. А уж на генерального директора выйдем в Москве. Ну, ни пуха ни пера. Свяжитесь с нашим краевым отделением - они откроют любой кредит.
- Работаем с прежним номером? - спросил Мирзоев, когда Седлецкий положил трубку.
- Да. Упрямый, кажется, долго здесь не объявится. Надо выходить на его начштаба.
- Выйдем, - поднялся с кровати Мирзоев. - Какие проблемы?! Пообедаем только. Тут светиться не будем. Поехали в "Кавказ", там всегда была хорошая кухня.
11
"Сегодня, чтобы установить прослушивание у тех или иных граждан, они должны "обоснованно подозреваться в совершении не просто преступления, а тяжкого преступления". Обоснованность этих подозрений проверяется прокуратурой, санкция которой абсолютно необходима...
В России, ко всему прочему, возможность прослушивания ограничена технически. Если в Швейцарии, например, можно прослушивать порядка десяти тысяч человек, то во всей России лишь две тысячи".
С. Кухианидзе.
"Шпионаж шпионажу рознь".
"Московская правда",
1993, 23 апреля.
Двухэтажная дача, обшитая светло-коричневой, местами облупившейся вагонкой, стояла в глубине большого и довольно запущенного участка. За дачей, вдоль глухого забора, тянулись обветшавшие хозяйственные постройки, полускрытые яблоневым садом. Коричневые почки на деревьях набухли в последнем усилии: еще день или два тепла - и выклюнутся белые бутоны. Вдоль заборов с одной стороны росла густая и цепкая малина, с другой разлапистая, скрученная недавними снегопадами, смородина. Незатененное пространство перед домом покрывал рыже-зеленый ковер пошедшей в рост клубники.
Кирпичная, вгрузшая в клеклую землю дорожка шла от щелястой кривой калитки до сарая, деля участок почти пополам. К дорожке выходили заплывшие с зимы грядки с жухлыми серыми будыльями картофельной и томатной ботвы. В общем, это была самая рядовая дача, каких в Подмосковье десятки тысяч. Загородное убежище для не слишком состоятельных горожан. Пока Людмила вычесывала граблями прошлогоднюю листву и обрывала сухие клубничные усы, Акопов ковырялся в грядках. В соседних огородах, разбуженные ярким Праздничным солнцем, второй день возились люди.
Треск и запах горящего сушняка, шлепки лопат по влажным отвалам почвы, далекий стук молотка - все это еще острее давало почувствовать, что весна наконец наступила. Людмилу с Акоповым вытащила в огород сначала неволя приходилось играть в дачников. Потом они разохотились по-настоящему, вдыхая знакомые с детства запахи, ощущая радость от нехитрой крестьянской работы.
Солнце припекало, от влажной земли поднимался парок. Кусты смородины за несколько часов оделись мелкой дымчатой листвой и казались окруженными нежным светло-зеленым газом. В саду, вторя звукам работы и голосам людей, весело тенькала синица.
Вспарывая штыковой лопатой суглинок, Акопов искоса поглядывал то на свою напарницу, то на синее глубокое небо с крохотными пуховками облаков, то на молчаливый неказистый дом, надежно вросший в землю. Он не хотел впускать в душу сожаление, что все это существует в хрупком и недолговечном сцеплении, что и дом, и покой, и неспешный труд, и эта красивая женщина - лишь знаки очередного поворота судьбы, знаки движения кармы. Все пройдет, как проходят мимо верстовые столбы...
На зеленых коврах хорасанских полей Вырастают тюльпаны из крови царей, Поднимаются розы из праха красавиц И фиалки из родинок между бровей
- Что ты там бормочешь? - с любопытством спросила Людмила, неожиданно оказавшись рядом. - Молишься своему Аллаху?
Акопов молчал, улыбаясь. На солнце у напарницы стали заметны крохотные веснушки на крыльях носа и бисеринки пота.
- А траншею зачем роешь? - не отставала Людмила.
Акопов со вздохом спустился со звенящих небес на грешную землю, усеянную хвостами выдранных будыльев.
- Какой траншей, женщина? Это грядка, чтобы ты знала.
- Это у нас на юге такие грядки, - шепнула Людмила и беззвучно засмеялась. - Их делают ниже поверхности, чтоб ты знал... Мастер! При поливе меньше воды пропадает. А тут ее переизбыток, и грядки насыпают курганчиком, чтобы вода, наоборот, стекала. Иначе корешки сгниют. Понял?
Акопов послушно стал делать грядку курганчиком. Людмила, наблюдая, отошла к забору.
- Здравствуй, красавица! - сказал из-за смородиновых кустов скрипучий старушечий голос. - Объявились, стало быть, хозяева.
Говорила старушка громко, как обычно говорят глухие люди или долго пребывающие в одиночестве.
- Объявились, значит... Я и гляжу - который вечер свет горит в окошках. А то уж земля киснет.
Эти-то, которые раньше... Шир-мыр, приехали. Покрутились, уехали. По неделе огурцы не поливают.
Разве ж так можно - неделю не поливать? Вот если человеку неделю не пить - это как? Ну, я лестницу приставлю да и лезу через огорожку. Думаешь, мне в восемьдесят лет легко через заборы сигать? Ну, шланг со своего участка кину да полью. Жалко. Хоть и бессловесная тварь растение, а все ж Господне создание. Значит, объявились хозяева... Хорошо. Мужик есть! Правда, не видный. Тут у нас хулиганы со станции набегают. Как ягода поспеет, так и приступают. Ну, трясут... А теперь у нас мужик. Вроде нерусский? Ага, татарин. Я и гляжу - черноватенький. Или татарин, думаю, или который с Кавказа.
Ничего, что татарин, они тоже люди хорошие. Интересуюсь, за сколь участок-то купили? Я не приценяюсь. Я в нынешних деньгах все равно ничегошеньки не понимаю, голова от них болит, как зачнешь считать, и шабаш.
Акопов тоже подошел к забору и посмотрел на говорливую соседку. Была она маленькой, укутанной и кривобокой. Из-под пуховой шали, окрученной вокруг головы, виднелись белые косицы, похожие на перья, да крючковатый нос в пол-лица.
Бабка была похожа на сороку, которая небольшими грабельками шустро вычесывает клубничную грядку.
- Здравствуйте, тетушка, - улыбнулся Акопов. - Бог в помощь!
- Сказала бы спасибо, да не смею - ты глазливый, - ответила, не останавливаясь, старуха. - Вон как глазом нажигаешь... Только я сглаза не боюсь.
Сама ведовка. Не веришь? Могу и про тебя все начисто открыть. Хочешь9 Ну, человек ты неплохой, не совсем пропащий... Однако тайный. И очень битый. Сердце ледяное, спаси тебя Христос. Или Махамет... Не знаю, кому больше молишься. Ну, верно?
Акопов перестал улыбаться.
- Бойся толстых людей из казенного дома, - сказала старуха. - Да в нечистое дело не встревай, не огорчай жену. Она-то у тебя хорошая. Чистая!
Акопов обескураженно оглянулся на Людмилу, пожал плечами и вернулся к работе. А напарница сгребла в кучу будылья и листву.
- Дай спички!
- Знаешь ведь - не курю...
- Вот и молодец, - подхватила из-за забора старуха.
Они рассмеялись и пошли в дом - час обеда наступил. После вольных упражнений на свежем воздухе Акопов готов был съесть быка.
Поздним вечером привезли заказанное оборудование - четыре огромных серых кофра, перетянутых стальной лентой и со стальными уголками.
На каждом красовалась полустертая черная надпись по трафарету "Научфильм". Акопов с водителем взмокли, пока взгромоздили тяжеленный груз на второй этаж. Потом пикап, доставивший оборудование, запрыгал по темной дороге к станции. Людмила принялась задергивать шторы на окнах. В первом кофре в специальных гнездах, выложенных мягкой тканью, лежали штанги из стального уголка, переходники, металлические полки и крепежные детали. Отдельно в коробке были инструменты. За несколько минут Акопов свинтил стационарный стеллаж.
- Остальное - завтра, на свежую голову, - сказал он напарнице. - А сейчас пойдем погуляем.
Поживем ночной жизнью.
Из другого чемодана достал инфракрасный фонарь, две пары очков ночного видения и телескопическую трубу из титанового сплава. На шею повесил затягивающийся замшевый мешочек. И пошли они в тихую теплую ночь, обнявшись, как и полагается молодоженам. Длинная дачная улица тонула во тьме, лишь далеко, у самого озера, словно путеводная звезда, болтался на столбе одинокий фонарь, ничего не освещая, а только подчеркивая темноту.
Строго говоря, никакой улицы в этой части дачного поселка не было. Десятка три участков с разномастными дачами, садами и огородами тянулись одним порядком от полевой дороги к озеру, за которым начинался редкий смешанный лес. Смотрели все усадьбы в чисто поле, занятое зеленями. Дача, на которой жили в засаде Людмила и Акопов, была четвертой по порядку.
Слева от нее, если идти к озеру, буквально в ста метрах, наблюдался большой клиновидный островок старого сосняка, не сведенного на дачные нужды предприимчивыми дачниками лишь потому, что участок с незапамятных времен принадлежал военному ведомству и охранялся. Он был окружен глухим и высоким забором грязно-зеленого цвета. С дачной улицы к участку вела дорога из старых бетонных плит, где в трещинах рос цепкий пырей. Дорога упиралась в железные, крашенные все той же защитной краской ворота, а за ними, в тени высоченных красных сосен, стояла двухэтажная кирпичная дача с мезонином и балкончиком, выходящим на дорогу.
На этой даче иногда отдыхал от военных трудов заместитель командующего Московским округом ПВО генерал-майор Антюфеев, более известный в среде сослуживцев как Антифуев. На участке генерала стояли русская баня, теплица, гараж и псарня.
Зимой и летом тут жили два солдата срочной службы. Они доблестно пропалывали и поливали раннюю редиску, самоотверженно кормили трех овчарок, а при появлении семейства генерала или его друзей героически топили баню. В свободное время солдаты дулись в подкидного дурачка или в нарды, а также писали письма на родину, повествуя, как бдительно охраняют они священное небо над столицей.
А еще солдаты по очереди ходили на станцию, к ларечнице Вере, разведенке сорока лет, отличавшейся приветливым мягким характером и твердокаменным задом. Когда срок службы заканчивался, дембеля сдавали молодому пополнению ларек вместе с Верой как пост номер один.
К сожалению, в эту весну Вера нередко обманывалась в волнительных ожиданиях. Генерал Антифуев, к неудовольствию солдат, совсем отбился от семьи, зачастил на дачу в компании таких же старых грибов, увешанных звездами и орденскими планками от ушей до задницы. Гости генерала все выходные напролет совещались в большой гостиной на втором этаже, а потом парились в бане. Пили и ели с таким азартом, что редиска в теплице не успевала краснеть на закусь. Какая уж тут ларечница Вера с ее восхитительным портвейном!
Эти подробности, включая походы солдат к ларьку, Акопов вычитал в детальных отчетах наружного наблюдения.
Они обошли антюфеевский участок. Очки ночного видения позволяли ступать по кочкам почти бесшумно. И солдаты недаром ели генеральский хлеб регулярно убирали сухие ветки и шишки, падавшие с сосен, и те не трещали под ногами. Однако овчарки чуяли чужих, ворчали и скребли когтями доски забора.
- Начали, - шепнул Акопов.
Людмила осталась в негустых кустах напротив хозяйственных построек и засекла время - Акопову надо было три минуты. Она пошарила по земле, нашла веточку и сломала. Собаки заплясали вокруг темного силуэта бани, глухо и коротко взрыкивая.
Тем временем Акопов, встав напротив дачного балкончика, манипулировал телескопической трубой. Внешнее, самое толстое ее колено было вделано в ручку с катушкой и воротком, а все вместе напоминало спиннинг. Семь метровых колен раздвигались на любую длину, а с помощью воротка и катушки с тонкой прочной проволокой сооружение закреплялось в виде жесткой конструкции. Ауж использовать этот шест можно было в зависимости от фантазии. На тонком конце Акопов выщелкнул стальной коготь и повел шест к перилам балкончика. Есть, зацепил... Другой конец закрепил в расщелине между досками забора. Подтянулся, ухватился за холодный металл и через несколько секунд затаился на балконе. Он не опасался, что солдаты поднимут шум - те давно спали. Но вот собаки...
Одна осталась у бани, отражая возможные поползновения Людмилы на территориальную целостность участка. А две подбежали к балкону и уселись внизу, подняв морды. Псы были хорошо натасканы, попусту не лаяли, а терпеливо дожидались, пока чужаку захочется покинуть участок. Балкончик висел буквально в двух метрах от собачьих голов, и Акопов слышал горячее дыхание верных генеральских сторожей.
Он взял в зубы инфракрасный фонарик, достал электронный стетоскоп круглую штуку величиной со шпульку швейной машины. Заключенный в корпус из пластика грязно-ржавого цвета, стетоскоп будет незаметен на фоне старых кирпичей. Он улавливал сквозь любые стены даже шепот и передавал его на расстояние до километра. Акопов смазал донце "клопа" специальной быстротвердеющей мастикой и закрепил над узким козырьком балконной двери.
Со второй "закладкой", как называют профессионалы подслушивающие устройства, дело обстояло чуть сложнее. Сначала Акопов нашел в дверной раме облупившееся от краски место, осторожно провертел в нем узкой стамеской дыру диаметром с карандаш, подбирая в ладонь крошки дерева. Потом вставил в отверстие мощный микрофон-передатчик размером с сигаретный фильтр, реагирующий на вибрацию стекла. Затолкал в дыру опилки, смазал все той же мастикой и затер.
Время шло. Людмила, не таясь, пошла вдоль участка. Но лишь одна овчарка покинула пост под балконом. Другая даже головы не повернула в ее сторону, по-прежнему внимательно следя за Акоповым. Достанет, подумал он, достанет у самого забора... Он отцепил шест от перил, подергал, воткнул стоймя. И тут же почувствовал, как овчарка вцепилась зубами в трубку. "Одно мясо, что ли, жрешь?" - изумился Акопов силе собаки. Бойся толстых людей из казенного дома, некстати вспомнил он предупреждение старухи соседки. И прыгнул, опираясь на шест. На забор попал только одной ногой, но и этого хватило, чтобы мгновенно оттолкнуться и приземлиться уже на улице. Шест взвился в воздух, собака заскулила от боли. Акопов нажал храповичок на ручке, палка с тихим треском сложилась в увесистую дубинку. У дальнего конца забора он увидел напарницу и помахал ей рукой. Снял очки, сунул за пазуху.
В три часа ночи он с аппетитом уплетал бутерброды под горячий чай. Акопов рассматривал план дачи и все больше хмурился.
- Что-то не так? - не выдержала Людмила.
- Так, - вздохнул Акопов. - Просто не могу понять одного: зачем дураку Антюфееву лезть в это кислое дело? Чего ему не хватает?^ - Ты же сам сказал, чего именно, - засмеялась напарница. - Мозгов!
Тут она была не права. У Антюфеева хватало мозгов и нахрапистой хитрости. Иначе в сорок три года он так и сидел бы командиром дивизиона гденибудь в смоленском или тверском лесу на третьем поясе обороны. Нет, генерал шевелил мозгами, упрямо лез вперед, пер, как танк, одних принимая на броню, а других вминая в грязь. Он довольно быстро получил генеральскую звезду и высокую должность. А заодно - дачу, машину, нужные знакомства и прочие приятства. Хотя в последнее время генералу казалось, что его придерживают, не дают дальше расти.
Антюфеев был невысок, большеголов, грузен и напоминал мешок с картошкой на толстых кривоватых ногах. Родился он семимесячным, и его доращивали в наволочке с отрубями. Двадцать лет жена Антюфеева, учительница математики, относилась к нему со снисходительным терпением, и это иногда заставляло Антюфеева напиваться вдали от семьи и тихо плакать злыми слезами: "Урыть бы тебя, падлу..." Вся цепкая карьера, все жизненные устремления этого недоноска, словно зацикленного на своей недоношенности, служили злорадным укором жене.
Прежде лентяй, он сиживал в академии над конспектами по четырнадцать часов кряду. Мерзляк, он купался в проруби. Трус, он был способен на обострение любых отношений с окружающими. Даже с начальством. Антюфеев сам себя ломал через колено. И с одной целью: однажды увидеть в глазах жены не обычное спокойное превосходство, а хотя бы тень уважения. Или удивления.
Да, еще хватает у нас в России неистовых людей... Потому в таких страстях и обретаемся, спаси нас, Господи, и помилуй!
...Акопов уже засыпал в своей комнате, привыкая к новому стойкому запаху железа и изоляции.
Скрипнула лестница, он сунул руку под подушку, к "стечкину". Но в призрачном свете мелькнула белая ночная сорочка, и Людмила осторожно примостилась рядом.
- Не спится, - сказала она просто.
От ее волос пахло солнцем и молодой листвой.
- У тебя такая кожа... - шепнул через несколько минут Акопов.
- Какая?
12
"К сентябрю 1991 года, когда после августовской попытки путча антитеррористическое подразделение МВД-КГБ было распущено, его офицеры, во всяком случае некоторые из них, были вполне готовы к выполнению чуть ли не любых заданий, равно как и к чуть ли не любой "индивидуально-трудовой деятельности".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Ему генеральный директор доверяет полностью.
- И во всем? - уточнил Седлецкий.
- Да, во всем. В общем, контракт прежний. Но подписать его придется с главным инженером. А уж на генерального директора выйдем в Москве. Ну, ни пуха ни пера. Свяжитесь с нашим краевым отделением - они откроют любой кредит.
- Работаем с прежним номером? - спросил Мирзоев, когда Седлецкий положил трубку.
- Да. Упрямый, кажется, долго здесь не объявится. Надо выходить на его начштаба.
- Выйдем, - поднялся с кровати Мирзоев. - Какие проблемы?! Пообедаем только. Тут светиться не будем. Поехали в "Кавказ", там всегда была хорошая кухня.
11
"Сегодня, чтобы установить прослушивание у тех или иных граждан, они должны "обоснованно подозреваться в совершении не просто преступления, а тяжкого преступления". Обоснованность этих подозрений проверяется прокуратурой, санкция которой абсолютно необходима...
В России, ко всему прочему, возможность прослушивания ограничена технически. Если в Швейцарии, например, можно прослушивать порядка десяти тысяч человек, то во всей России лишь две тысячи".
С. Кухианидзе.
"Шпионаж шпионажу рознь".
"Московская правда",
1993, 23 апреля.
Двухэтажная дача, обшитая светло-коричневой, местами облупившейся вагонкой, стояла в глубине большого и довольно запущенного участка. За дачей, вдоль глухого забора, тянулись обветшавшие хозяйственные постройки, полускрытые яблоневым садом. Коричневые почки на деревьях набухли в последнем усилии: еще день или два тепла - и выклюнутся белые бутоны. Вдоль заборов с одной стороны росла густая и цепкая малина, с другой разлапистая, скрученная недавними снегопадами, смородина. Незатененное пространство перед домом покрывал рыже-зеленый ковер пошедшей в рост клубники.
Кирпичная, вгрузшая в клеклую землю дорожка шла от щелястой кривой калитки до сарая, деля участок почти пополам. К дорожке выходили заплывшие с зимы грядки с жухлыми серыми будыльями картофельной и томатной ботвы. В общем, это была самая рядовая дача, каких в Подмосковье десятки тысяч. Загородное убежище для не слишком состоятельных горожан. Пока Людмила вычесывала граблями прошлогоднюю листву и обрывала сухие клубничные усы, Акопов ковырялся в грядках. В соседних огородах, разбуженные ярким Праздничным солнцем, второй день возились люди.
Треск и запах горящего сушняка, шлепки лопат по влажным отвалам почвы, далекий стук молотка - все это еще острее давало почувствовать, что весна наконец наступила. Людмилу с Акоповым вытащила в огород сначала неволя приходилось играть в дачников. Потом они разохотились по-настоящему, вдыхая знакомые с детства запахи, ощущая радость от нехитрой крестьянской работы.
Солнце припекало, от влажной земли поднимался парок. Кусты смородины за несколько часов оделись мелкой дымчатой листвой и казались окруженными нежным светло-зеленым газом. В саду, вторя звукам работы и голосам людей, весело тенькала синица.
Вспарывая штыковой лопатой суглинок, Акопов искоса поглядывал то на свою напарницу, то на синее глубокое небо с крохотными пуховками облаков, то на молчаливый неказистый дом, надежно вросший в землю. Он не хотел впускать в душу сожаление, что все это существует в хрупком и недолговечном сцеплении, что и дом, и покой, и неспешный труд, и эта красивая женщина - лишь знаки очередного поворота судьбы, знаки движения кармы. Все пройдет, как проходят мимо верстовые столбы...
На зеленых коврах хорасанских полей Вырастают тюльпаны из крови царей, Поднимаются розы из праха красавиц И фиалки из родинок между бровей
- Что ты там бормочешь? - с любопытством спросила Людмила, неожиданно оказавшись рядом. - Молишься своему Аллаху?
Акопов молчал, улыбаясь. На солнце у напарницы стали заметны крохотные веснушки на крыльях носа и бисеринки пота.
- А траншею зачем роешь? - не отставала Людмила.
Акопов со вздохом спустился со звенящих небес на грешную землю, усеянную хвостами выдранных будыльев.
- Какой траншей, женщина? Это грядка, чтобы ты знала.
- Это у нас на юге такие грядки, - шепнула Людмила и беззвучно засмеялась. - Их делают ниже поверхности, чтоб ты знал... Мастер! При поливе меньше воды пропадает. А тут ее переизбыток, и грядки насыпают курганчиком, чтобы вода, наоборот, стекала. Иначе корешки сгниют. Понял?
Акопов послушно стал делать грядку курганчиком. Людмила, наблюдая, отошла к забору.
- Здравствуй, красавица! - сказал из-за смородиновых кустов скрипучий старушечий голос. - Объявились, стало быть, хозяева.
Говорила старушка громко, как обычно говорят глухие люди или долго пребывающие в одиночестве.
- Объявились, значит... Я и гляжу - который вечер свет горит в окошках. А то уж земля киснет.
Эти-то, которые раньше... Шир-мыр, приехали. Покрутились, уехали. По неделе огурцы не поливают.
Разве ж так можно - неделю не поливать? Вот если человеку неделю не пить - это как? Ну, я лестницу приставлю да и лезу через огорожку. Думаешь, мне в восемьдесят лет легко через заборы сигать? Ну, шланг со своего участка кину да полью. Жалко. Хоть и бессловесная тварь растение, а все ж Господне создание. Значит, объявились хозяева... Хорошо. Мужик есть! Правда, не видный. Тут у нас хулиганы со станции набегают. Как ягода поспеет, так и приступают. Ну, трясут... А теперь у нас мужик. Вроде нерусский? Ага, татарин. Я и гляжу - черноватенький. Или татарин, думаю, или который с Кавказа.
Ничего, что татарин, они тоже люди хорошие. Интересуюсь, за сколь участок-то купили? Я не приценяюсь. Я в нынешних деньгах все равно ничегошеньки не понимаю, голова от них болит, как зачнешь считать, и шабаш.
Акопов тоже подошел к забору и посмотрел на говорливую соседку. Была она маленькой, укутанной и кривобокой. Из-под пуховой шали, окрученной вокруг головы, виднелись белые косицы, похожие на перья, да крючковатый нос в пол-лица.
Бабка была похожа на сороку, которая небольшими грабельками шустро вычесывает клубничную грядку.
- Здравствуйте, тетушка, - улыбнулся Акопов. - Бог в помощь!
- Сказала бы спасибо, да не смею - ты глазливый, - ответила, не останавливаясь, старуха. - Вон как глазом нажигаешь... Только я сглаза не боюсь.
Сама ведовка. Не веришь? Могу и про тебя все начисто открыть. Хочешь9 Ну, человек ты неплохой, не совсем пропащий... Однако тайный. И очень битый. Сердце ледяное, спаси тебя Христос. Или Махамет... Не знаю, кому больше молишься. Ну, верно?
Акопов перестал улыбаться.
- Бойся толстых людей из казенного дома, - сказала старуха. - Да в нечистое дело не встревай, не огорчай жену. Она-то у тебя хорошая. Чистая!
Акопов обескураженно оглянулся на Людмилу, пожал плечами и вернулся к работе. А напарница сгребла в кучу будылья и листву.
- Дай спички!
- Знаешь ведь - не курю...
- Вот и молодец, - подхватила из-за забора старуха.
Они рассмеялись и пошли в дом - час обеда наступил. После вольных упражнений на свежем воздухе Акопов готов был съесть быка.
Поздним вечером привезли заказанное оборудование - четыре огромных серых кофра, перетянутых стальной лентой и со стальными уголками.
На каждом красовалась полустертая черная надпись по трафарету "Научфильм". Акопов с водителем взмокли, пока взгромоздили тяжеленный груз на второй этаж. Потом пикап, доставивший оборудование, запрыгал по темной дороге к станции. Людмила принялась задергивать шторы на окнах. В первом кофре в специальных гнездах, выложенных мягкой тканью, лежали штанги из стального уголка, переходники, металлические полки и крепежные детали. Отдельно в коробке были инструменты. За несколько минут Акопов свинтил стационарный стеллаж.
- Остальное - завтра, на свежую голову, - сказал он напарнице. - А сейчас пойдем погуляем.
Поживем ночной жизнью.
Из другого чемодана достал инфракрасный фонарь, две пары очков ночного видения и телескопическую трубу из титанового сплава. На шею повесил затягивающийся замшевый мешочек. И пошли они в тихую теплую ночь, обнявшись, как и полагается молодоженам. Длинная дачная улица тонула во тьме, лишь далеко, у самого озера, словно путеводная звезда, болтался на столбе одинокий фонарь, ничего не освещая, а только подчеркивая темноту.
Строго говоря, никакой улицы в этой части дачного поселка не было. Десятка три участков с разномастными дачами, садами и огородами тянулись одним порядком от полевой дороги к озеру, за которым начинался редкий смешанный лес. Смотрели все усадьбы в чисто поле, занятое зеленями. Дача, на которой жили в засаде Людмила и Акопов, была четвертой по порядку.
Слева от нее, если идти к озеру, буквально в ста метрах, наблюдался большой клиновидный островок старого сосняка, не сведенного на дачные нужды предприимчивыми дачниками лишь потому, что участок с незапамятных времен принадлежал военному ведомству и охранялся. Он был окружен глухим и высоким забором грязно-зеленого цвета. С дачной улицы к участку вела дорога из старых бетонных плит, где в трещинах рос цепкий пырей. Дорога упиралась в железные, крашенные все той же защитной краской ворота, а за ними, в тени высоченных красных сосен, стояла двухэтажная кирпичная дача с мезонином и балкончиком, выходящим на дорогу.
На этой даче иногда отдыхал от военных трудов заместитель командующего Московским округом ПВО генерал-майор Антюфеев, более известный в среде сослуживцев как Антифуев. На участке генерала стояли русская баня, теплица, гараж и псарня.
Зимой и летом тут жили два солдата срочной службы. Они доблестно пропалывали и поливали раннюю редиску, самоотверженно кормили трех овчарок, а при появлении семейства генерала или его друзей героически топили баню. В свободное время солдаты дулись в подкидного дурачка или в нарды, а также писали письма на родину, повествуя, как бдительно охраняют они священное небо над столицей.
А еще солдаты по очереди ходили на станцию, к ларечнице Вере, разведенке сорока лет, отличавшейся приветливым мягким характером и твердокаменным задом. Когда срок службы заканчивался, дембеля сдавали молодому пополнению ларек вместе с Верой как пост номер один.
К сожалению, в эту весну Вера нередко обманывалась в волнительных ожиданиях. Генерал Антифуев, к неудовольствию солдат, совсем отбился от семьи, зачастил на дачу в компании таких же старых грибов, увешанных звездами и орденскими планками от ушей до задницы. Гости генерала все выходные напролет совещались в большой гостиной на втором этаже, а потом парились в бане. Пили и ели с таким азартом, что редиска в теплице не успевала краснеть на закусь. Какая уж тут ларечница Вера с ее восхитительным портвейном!
Эти подробности, включая походы солдат к ларьку, Акопов вычитал в детальных отчетах наружного наблюдения.
Они обошли антюфеевский участок. Очки ночного видения позволяли ступать по кочкам почти бесшумно. И солдаты недаром ели генеральский хлеб регулярно убирали сухие ветки и шишки, падавшие с сосен, и те не трещали под ногами. Однако овчарки чуяли чужих, ворчали и скребли когтями доски забора.
- Начали, - шепнул Акопов.
Людмила осталась в негустых кустах напротив хозяйственных построек и засекла время - Акопову надо было три минуты. Она пошарила по земле, нашла веточку и сломала. Собаки заплясали вокруг темного силуэта бани, глухо и коротко взрыкивая.
Тем временем Акопов, встав напротив дачного балкончика, манипулировал телескопической трубой. Внешнее, самое толстое ее колено было вделано в ручку с катушкой и воротком, а все вместе напоминало спиннинг. Семь метровых колен раздвигались на любую длину, а с помощью воротка и катушки с тонкой прочной проволокой сооружение закреплялось в виде жесткой конструкции. Ауж использовать этот шест можно было в зависимости от фантазии. На тонком конце Акопов выщелкнул стальной коготь и повел шест к перилам балкончика. Есть, зацепил... Другой конец закрепил в расщелине между досками забора. Подтянулся, ухватился за холодный металл и через несколько секунд затаился на балконе. Он не опасался, что солдаты поднимут шум - те давно спали. Но вот собаки...
Одна осталась у бани, отражая возможные поползновения Людмилы на территориальную целостность участка. А две подбежали к балкону и уселись внизу, подняв морды. Псы были хорошо натасканы, попусту не лаяли, а терпеливо дожидались, пока чужаку захочется покинуть участок. Балкончик висел буквально в двух метрах от собачьих голов, и Акопов слышал горячее дыхание верных генеральских сторожей.
Он взял в зубы инфракрасный фонарик, достал электронный стетоскоп круглую штуку величиной со шпульку швейной машины. Заключенный в корпус из пластика грязно-ржавого цвета, стетоскоп будет незаметен на фоне старых кирпичей. Он улавливал сквозь любые стены даже шепот и передавал его на расстояние до километра. Акопов смазал донце "клопа" специальной быстротвердеющей мастикой и закрепил над узким козырьком балконной двери.
Со второй "закладкой", как называют профессионалы подслушивающие устройства, дело обстояло чуть сложнее. Сначала Акопов нашел в дверной раме облупившееся от краски место, осторожно провертел в нем узкой стамеской дыру диаметром с карандаш, подбирая в ладонь крошки дерева. Потом вставил в отверстие мощный микрофон-передатчик размером с сигаретный фильтр, реагирующий на вибрацию стекла. Затолкал в дыру опилки, смазал все той же мастикой и затер.
Время шло. Людмила, не таясь, пошла вдоль участка. Но лишь одна овчарка покинула пост под балконом. Другая даже головы не повернула в ее сторону, по-прежнему внимательно следя за Акоповым. Достанет, подумал он, достанет у самого забора... Он отцепил шест от перил, подергал, воткнул стоймя. И тут же почувствовал, как овчарка вцепилась зубами в трубку. "Одно мясо, что ли, жрешь?" - изумился Акопов силе собаки. Бойся толстых людей из казенного дома, некстати вспомнил он предупреждение старухи соседки. И прыгнул, опираясь на шест. На забор попал только одной ногой, но и этого хватило, чтобы мгновенно оттолкнуться и приземлиться уже на улице. Шест взвился в воздух, собака заскулила от боли. Акопов нажал храповичок на ручке, палка с тихим треском сложилась в увесистую дубинку. У дальнего конца забора он увидел напарницу и помахал ей рукой. Снял очки, сунул за пазуху.
В три часа ночи он с аппетитом уплетал бутерброды под горячий чай. Акопов рассматривал план дачи и все больше хмурился.
- Что-то не так? - не выдержала Людмила.
- Так, - вздохнул Акопов. - Просто не могу понять одного: зачем дураку Антюфееву лезть в это кислое дело? Чего ему не хватает?^ - Ты же сам сказал, чего именно, - засмеялась напарница. - Мозгов!
Тут она была не права. У Антюфеева хватало мозгов и нахрапистой хитрости. Иначе в сорок три года он так и сидел бы командиром дивизиона гденибудь в смоленском или тверском лесу на третьем поясе обороны. Нет, генерал шевелил мозгами, упрямо лез вперед, пер, как танк, одних принимая на броню, а других вминая в грязь. Он довольно быстро получил генеральскую звезду и высокую должность. А заодно - дачу, машину, нужные знакомства и прочие приятства. Хотя в последнее время генералу казалось, что его придерживают, не дают дальше расти.
Антюфеев был невысок, большеголов, грузен и напоминал мешок с картошкой на толстых кривоватых ногах. Родился он семимесячным, и его доращивали в наволочке с отрубями. Двадцать лет жена Антюфеева, учительница математики, относилась к нему со снисходительным терпением, и это иногда заставляло Антюфеева напиваться вдали от семьи и тихо плакать злыми слезами: "Урыть бы тебя, падлу..." Вся цепкая карьера, все жизненные устремления этого недоноска, словно зацикленного на своей недоношенности, служили злорадным укором жене.
Прежде лентяй, он сиживал в академии над конспектами по четырнадцать часов кряду. Мерзляк, он купался в проруби. Трус, он был способен на обострение любых отношений с окружающими. Даже с начальством. Антюфеев сам себя ломал через колено. И с одной целью: однажды увидеть в глазах жены не обычное спокойное превосходство, а хотя бы тень уважения. Или удивления.
Да, еще хватает у нас в России неистовых людей... Потому в таких страстях и обретаемся, спаси нас, Господи, и помилуй!
...Акопов уже засыпал в своей комнате, привыкая к новому стойкому запаху железа и изоляции.
Скрипнула лестница, он сунул руку под подушку, к "стечкину". Но в призрачном свете мелькнула белая ночная сорочка, и Людмила осторожно примостилась рядом.
- Не спится, - сказала она просто.
От ее волос пахло солнцем и молодой листвой.
- У тебя такая кожа... - шепнул через несколько минут Акопов.
- Какая?
12
"К сентябрю 1991 года, когда после августовской попытки путча антитеррористическое подразделение МВД-КГБ было распущено, его офицеры, во всяком случае некоторые из них, были вполне готовы к выполнению чуть ли не любых заданий, равно как и к чуть ли не любой "индивидуально-трудовой деятельности".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36