Но экспертам, людям архизанятым, Катя, хоть и могла, звонить не стала Они по рукам и ногам скованы рамками своих заключений И опять же — снова звонить в Стрельню смысла нет. По телефону все равно ничего не добьешься. Ехать туда надо, мчаться на вороных Ведь собираются же они как-то ловить этого, с кладбища? Но, с другой стороны, отчего все там так встревожены? Кажется, что убийство на двадцать третьем километре так не взволновало Стрельненский отдел, как эти ночные кладбищенские кошмарики. Почему все местные «профи» говорят об этом сквозь зубы и чуть ли не с содроганием? И у нас тут тоже вон в сводке против Нижне-Мячникова жирным шрифтом грозное. «В прессу не давать!»
Катя посмотрела в окно — день-то какой хороший.. Сейчас она не ощущала никакой жуткой и таинственной ауры, окружавшей это происшествие.
А ведь вчера пыталась представить Кравченко и Мещерскому это событие в самых черных красках. Может быть, оттого, что до сих пор сама толком ничего не знала?
Кладбище, надо же.. Гранитные памятники, кресты и ограды, тень старых тополей и лип, цветущий жасмин и белая сирень С кладбища, помнится, прилетал в сказке соловей Андерсена, и принцесса рвала там жгучую крапиву, чтобы сплести рубашки братьям-лебедям И потом, на кладбище всегда такая тишина, такой покой, такая ленивая безмятежность. Особенно в знойный полдень, когда на траве сеть солнечных пятен и никнут от жары в цветниках анютины глазки…
Катя на секунду зажмурилась. Лирика. Вот и отправляйся туда. Как раз завтра и поезжай. Но сначала загляни в местный отдел милиции. Она сверилась со справочником: увы, среди сотрудников Стрельненского ОВД она никого не знала. И Катя решила покинуть душный кабинет и спуститься в розыскной отдел, чтобы там всезнающие и дружелюбные сыщики сообщили бы ей, немного поломавшись для вида, координаты верного человечка, который согласился бы терпеливо и подробно ответить на все ее любопытные репортерские «как» и «почему».

Глава 4
ПОСЛЕ ПОХОРОН

Однако в розыске ее встретили тишина и запертые двери кабинетов. Середина недели — время, когда все сотрудники разъезжаются по районам. Вот досада! Катя в нерешительности застыла посреди коридора, созерцая на спортивном стенде кубки и медали, выигранные УУР.
— Выпишите ему пропуск, пожалуйста Федоров Илья Николаевич. У него паспорт должен быть с собой. Алло, тут меня прервали, свидетель в бюро пропусков ждет. Так вы говорите, характер повреждений, нанесенных трупу, свидетельствует о большой физической силе фигуранта? А чем он орудовал? Лопатой?
Да неужели простой лопатой можно вот так…
Катя тихонько подошла к двери (первая от окна справа), неплотно прикрытой по случаю духоты. Ба, Андрей Воронов собственной персоной. А ведь он же в отпуске.
Воронов был самым молодым, но, по мнению Кати, самым толковым из молодых сотрудников УУР.
Все свое свободное время он отдавал литературе. Сочинение стихов и героических баллад было для него даже не хобби, а способом существования Баллады удавались ему особенно складно, в их персонажах легко было узнать товарищей Андрея по оружию. Стихи перекладывались на немудреную музыку и распевались под гитару в хорошей дружеской компании летними вечерами у костра.
Воронов никогда не упускал случая почитать свои стихи и Кате, мнение которой ценил И от ее похвал, на них она никогда не скупилась, его пухлое, еще совсем мальчишеское, но уже отмеченное печатью напускной профессиональной серьезности лицо светлело Сейчас, однако, ничего, кроме суровости и хмурой озабоченности, на этом лице не читалось. Увидев в дверях Катю, Воронов зажал трубку плечом, замахал рукой и начал ногой выдвигать стул: заходи, мол, садись, я сейчас.
— Но я не понял, — буркнул он в трубку, — что же это у нас фактически получится — судмедэкспертиза или эксгумация? А результаты? Комплексные исследования? Да там черт знает сколько времени пройдет! А нельзя ли побыстрее, вне очереди? Да, я понимаю. И мы тоже с подобным впервые столкнулись…
Катя оглядывала кабинет: Воронов коротал время в одиночестве, два его напарника отсутствовали. На подоконнике вовсю надрывался маленький вентилятор. Толку от него в этой духоте не было никакого.
На стене над вороновским столом висел красочный плакат с изображением Судьи Дредда во всем его космическом великолепии. Ниже красовался плакат поменьше, где черной тушью была написана следующая рекомендация. "Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый.
Чтобы разумением своим не смущать начальства".
И подпись: Петр I, царский указ за номером…
«Вот Никита вернется, покажет тебе „вид придурковатый“, — подумала Катя беззлобно, — очень грамотные стали, оперились, птенчики».
— Почему ты в гордом одиночестве? — спросила она, когда Воронов бухнул трубку на рычаг. — А где все ваши?
— Шеф всех озадачил по Стрельне, — Воронов уныло смотрел на свои кроссовки, — там экспертиз — воз и маленькая тележка.
— Колосов лично убийством на двадцать третьем километре занялся? — Катя задала вопрос самым равнодушным тоном — Ну, а ты что же скучаешь?
— Я скучаю?! — Воронов обиделся так, словно его уличили в том, что он ворует варенье из буфета. — Соскучишься тут, как же. Вот она, моя бумажная могила, — он пристукнул ладонью по тонюсенькой папке на столе — Что-то серьезное? — рассеянно спросила Катя.
— Да.., черт, люди делом заняты, а мне всю чернуху сваливают. Сиди тут, корпи, бардак этот шизоидный проясняй.
— Кто работает, Андрей, на тех обычно и навьючивают. С дурака-то какой спрос? А ты умница у нас…
— Про это я и говорю — Воронов от похвалы сразу успокоился — Вообще-то дело это сама Стрельня ведет. Сначала в дознание отписали, а как поглядели, какие там факты, и следствие, и розыск, и даже прокуратура подключились. Ну, а меня Никита Михайлович вроде координатора-куратора от нашего отдела поставил. Теперь с командировками на этот погост зашьюсь на все лето!
— Это в Нижне-Мячниково? — осторожно спросила Катя. — Что же это, дело не ваше, при чем же тут отдел по раскрытию убийств?
— Да шеф что-то перестраховывается. — Воронов поморщился. — Сама знаешь, у Никиты нашего фантазии порой бывают… Правда, в чем-то, возможно, он и прав. В области чудо-юдо новое объявилось. Да такое, что хоть стой, хоть падай. И такие с трупов обычно только начинают. Сегодня он с мертвяками куролесит, а завтра жди его где-нибудь на дороге у станции, потрошителя чертова.
— Потрошителя? — Катя переспросила это совершенно уже другим тоном. — Слушай, Андрюшечка, золотце… Хитрить мне с тобой не хочется. О случае на кладбище что-либо в прессу давать пока строго запрещено. Но я и не тороплюсь. Мне только не нравится, что все это окутано какой-то непонятной тайной. Какие-то недомолвки. Почему?
— Почему? Потому что волновать не хотят, населению мозги будоражить раньше времени. И потом, это дело такого сорта, Катя…
— Да какого сорта-то? Что произошло на кладбище?
— Восемнадцатого июля, не далее как во вторник, прошли похороны местной жительницы. Много народа пришло проститься, у умершей большая родня и В Нижне-Мячникове, и в Стрельне. Соседи, просто знакомые — в маленьких поселках всегда так. Ну, похоронили. А девятнадцатого утром могильщик обнаружил, что могила вскрыта. Кто-то сорвал с гроба крышку, вытащил тело. Его нашли.., точнее, расчлененные части его обнаружили в разных местах, некоторые даже довольно далеко от могилы.
— Мертвеца расчленили?
Воронов молча достал из папки какую-то справку, подал Кате. Она прочла текст, сначала даже не поняла, что это, а потом содрогнулась: «Множественными ударами режущего предмета вскрыта грудная клетка, разрезаны мягкие ткани груди и бедер, раздроблен тазобедренный сустав, повреждены внутренние органы, сердце, печень, кишечник…»
— Сердце ее в развилке дерева обнаружили. У соседней могилы вишня растет, ствол корявый такой.
Сердце он зашвырнул туда, предварительно вырезав из трупа. На что Лина Павловна (он говорил об эксперте-криминалисте Владимировой, отработавшей почти тридцать пять лет, в областном главке ее знали все), человек железный… Так она в обморок грохнулась, когда эти художества увидала! Мне ребята из розыска стрельненского рассказывали: не кладбище, а мясная колода для разделки туш. — Воронов мрачно созерцал папку. — Фотографии должны прислать.
Готовы уже. Лучше б я их не видел.
— А следы полового контакта?
— При тебе же с МОНИКИ говорил — там очередь километровая на биологическую экспертизу.
Тем более такую мертвечину к ним везти…
— А что люди говорят? Кто был на похоронах?
Могильщики — они ничего подозрительного не заметили? Да сам-то ты был там?
— Еще не был. Колосов мне только сегодня этот мрак отписал. В порядке шефства, так сказать. Держать под контролем на случай…
— Вы что, подозреваете, что этот потрошитель с мертвецов на живых перекинется?
— Да ты видишь, какая жара стоит? Тут у здоровых мозги плавятся, не то что у ущербняка какого-нибудь озабоченного. А насчет свидетелей… Я в Стрельню звонил, ну насчет могильщиков — труба какая-то с ними. То ли в шоке они до сих пор, то ли пьяные вдрызг. В общем, дурдом. — Воронов покрутил пальцем у виска. — Ко мне сейчас брат придет, я его по телефону сюда в Москву вызвал. Пропуск уже заказал.
— Чей брат?
— Умершей. Федоров Илья. Показания нужно снять. Но все равно допросом одним не обойдешься.
Придется ехать в этот бардак.
— Андрюша, а можно я тут посижу, поприсутствую на беседе, а? Это дело, ты прав, такого сорта, что.., ну просто за рамки выходит! Кстати, Федорову этому сколько лет?
— Умершей сорок пять было, а это ее старший брат.
— Знаешь, мне лучше поприсутствовать на вашей беседе. Ты не против, нет?
Воронов вздохнул. Кому-кому, а Екатерине Сергеевне отказать трудно.
В дверь кабинета осторожно постучали. На пороге стоял крепкий, еще не старый лицом и телом, однако совершенно седой, точнее, даже белый как лунь мужчина. И в этой его седине было что-то такое… Катю поразил контраст между загорелой, загрубелой кожей и этими бесцветными, мертвыми волосами старика.
— Илья Николаевич, здравствуйте, проходите, садитесь, пожалуйста. — Воронов поднялся из-за стола и как-то неловко засуетился. — Быстро же вы приехали.
— Начальник автоколонны свою машину дал, сразу, как вы только позвонили. — Федоров грузно опустился на стул.
Казалось, ни Воронов, ни свидетель не знают, с чего начать. Ситуация была совершенно необычной для рутинного опроса очевидца.
— Илья Николаевич, поверьте, мы так же, как и вы, потрясены случившимся, — вместо Воронова проникновенно начала Катя, — ничего подобного в Подмосковье прежде не случалось. Это чудовищное преступление. И тот, кто это совершил, будет наказан. Мы сделаем все, чтобы найти этого человека. Но без вашей помощи нам будет трудно.
— Да, я понимаю… Вы ж тоже на работе, на службе. Я понимаю, девушка… — Федоров глянул на них, поправил воротник рубашки, потом зачем-то вытащил из нагрудного кармана расческу. — Спрашивайте. Что смогу — помогу. Да только вот… Эх, да что теперь уж.
— Расскажите, пожалуйста, о вашей сестре Анне Николаевне Сокольниковой. Где жила, кем и где работала, семейное положение. — Воронов осторожно глянул на Катю, словно спрашивал — так ли начал?
Всегда уверенный в себе и даже иногда развязный, он при этом белом как лунь мужчине, который по возрасту годился ему в отцы, отчего-то чувствовал себя не в своей тарелке.
— Ну, с дочкой они жили, с Веркой, племянницей моей.
Что-то почувствовала Катя в этой первой же, вроде бы нейтральной фразе Федорова о племяннице — горечь, злость, боль?
— Квартира у них однокомнатная на улице Коммунаров. Благоверный-то не претендовал, дочери оставил.
— Ваша сестра развелась с мужем? — спросила Катя. — Давно?
— Давно, Верке десять было…
— А сейчас сколько же вашей племяннице?
— Восемнадцать в августе будет. Школу в этом году кончила, десятилетку.
И снова Кате почудилось в его фразе о племяннице что-то…
— Фамилию, имя и адрес бывшего мужа вашей сестры не подскажете? — Воронов деловито придвинул лист бумаги.
— Сокольников Иван.., а по бате его.., да забыл, сколько годов не виделись. И адреса не знаю. Он из Стрельни в Москву подался. Вроде на хладокомбинате где-то работает.
— Он был на похоронах Анны Николаевны? — спросила Катя.
— Нет.
— Но ему сообщили?
— Верка говорила — мол, звонила отцу. Вроде не застала его.
— А кто взял на себя организацию похорон? Вы? — спросил Воронов.
— Да вся родня понемножку скинулась: я, младший наш брат Петро, дядя Кузьма и тетя Света — это двоюродные наши по отцу, потом Северьяновы — по матери родня из Стрельни самой, потом Васька Грузин с машиной помог, ну, а на поминки — соседи по дому само собой — Грызловы, Мородова Александра и…
Катя терпеливо, не Перебивая, слушала длинный перечень родичей и соседей Сокольниковой. Так всегда в маленьких поселках и деревнях — родословное древо, корни, одним словом.
— И все эти люди присутствовали на похоронах? — спросила она.
— Конечно, еще больше было, многих я уж и не помню. Аню любили все. Человек она была добрый, душевный.
— А где ваша сестра работала? — спросил Воронов.
— Да в сельпо почти всю жизнь. Потом, как магазин приватизировали, Васька Грузин ее все равно оставил: честная потому что. Ни копейки никогда ни у кого. Никакого обману.
— Этот Грузин… Прозвище у него такое, а фамилия как же? — простодушно осведомилась Катя.
— Фамилия Васьки — Луков. Наш он, мячниковский. А Грузин — прозвище с войны.
— С какой? — опешил Воронов.
— Ну, с Афгана. Солнцем его там обожгло, опалило. Черный вернулся. Ну и пошло по поселку — Грузин и Грузин.
— А что же, выходит, этот Василий Луков денежный, раз магазин выкупил и вашу сестру работать оставил? — спросила Катя.
— Ну, он «афганец», с медалями, с ранениями, у них льготы… Сначала-то он на ярмарке палатку держал, потом расторговался помаленьку. К нам перебрался. Магазин-то один в поселке, выгодное место.
По настороженному взгляду Воронова Катя поняла: наконец-то до того дошел истинный смысл ее настойчивых вопросов об этом Ваське Грузине. Воронов догадался, какой именно вопрос ему сейчас предстоит задать свидетелю:
— Вот что, Илья Николаевич.., не пойми нас с коллегой не правильно. Сестра ваша хороший была человек, мир ее праху, но… Не могу по долгу службы не задать такой вопрос…
— Какой? — Федоров вскинул на него глаза.
— С мужем она давно развелась, одинокая была, значит. С мужиками-то у нее как было? С этим Луковым, например?
Федоров отреагировал на скользкий вопрос холодно, внешне спокойно:
— Ну, ходил он к ней, а что?
— Жили они вместе? Хозяйство вели совместное?
— Нет. Ходил — и все. Он моложе ее. Да и она снова хомут на шею вешать не хотела. Благоверный-то ее, Ванька Сокольников, алкаш был конченый, забулдыга.
— А еще был кто-то, кроме Лукова?
— А ты что же, сопляк, сестру мою за.., держишь?
После спокойного безжизненного тона Федорова такой всплеск темперамента был точно крик души.
Кате больно было смотреть на этого человека — руки его не находили себе места. Это был настоящий комок нервов, и только огромным усилием воли старался скрыть свое волнение.
— Илья Николаевич, ради бога… Сядьте, сядьте, пожалуйста. Поймите вы, никто тут не хочет копаться в грязном белье, никто не собирает сплетен о личной жизни вашей покойной сестры. Но мы должны, понимаете, обязаны это и еще многое другое спрашивать у вас. Знаете, почему должны? То, что он сотворил с вашей сестрой… Его не где-то в Москве, не где-то далеко за тридевять земель искать нужно, понимаете? Он здешний либо живет где-то поблизости. — Катя и сама не знала, отчего утверждала это с такой уверенностью. — Возможно, он был в тот день на кладбище, возможно, прежде знал вашу сестру.
Может, видел ее в магазине, может, еще где-то встречал, услышал о ее смерти и… Там ведь много могил на кладбище — а он ни одной не тронул, кроме…
Только вашей сестры покойной, свежую.
— Там не только ее могила свежая была. Старуху Карасеву третьего дня схоронили. И Мишка Говоров из Стрельни на мотоцикле убился. — Федоров говорил вяло. И по его осевшему, утратившему гневные ноты тону Катя поняла, что с ним можно говорить дальше.
1 2 3 4 5 6