Еще неизвестно, как его теперешняя жена приняла бы Сережу. И потом, не забывайте, что он все-таки шесть лет не интересовался судьбой сына. Да и по документам отец числится пропавшим без вести… Словом, тут много заморочек – и психологических, и бумажных. Но, конечно же, я обещала ему, что подумаю, посоветуюсь в отделе образования, объясню там ситуацию. Договорились, что он приедет через два месяца и тогда уже будем решать вопрос. И вот сегодня он приехал, даже раньше установленного срока…
– А вы что же, не сообщили ему о смерти Сережи? – удивилась я.
Аделаида Анатольевна стала мяться и теребить воротник пиджака.
– Понимаете, я боялась… мне не хотелось… – выдавила она.
– Понимаю, – вздохнула я. – Не хотелось выносить сор из избы. Но вы же понимаете, что он все равно узнал бы рано или поздно.
– Я же не знала, чем это все закончится, что выяснит милиция! Что бы я стала ему говорить, как объяснять случившееся? Мальчика мы похоронили за государственный счет плюс спонсоры помогли… Все сделали как положено.
– Ладно, это неважно, – махнула я рукой. – Рассказывайте дальше.
– Он пришел сегодня утром к нам в детский дом. И не успел дойти до моего кабинета, как ему уже доложили о смерти мальчика!
– Кто?
– Ах, да не знаю я! Только он ворвался ко мне в кабинет уже разъяренный, даже охранник его не остановил. Стал задавать мне кучу вопросов, выяснять всю подноготную, заставил меня выйти в коридор, пригласить весь персонал… Я, признаться, жутко растерялась.
– А вы милицию не вызвали? Ну, чтобы его несколько усмирили…
Аделаида Анатольевна посмотрела на меня красноречивым взглядом, и я окончательно убедилась, насколько сильна в этой женщине склонность скрывать малейший намек на скандал, малейший удар по репутации.
– Разумеется, мы пытались решить все сами, тихо, миром. Все хором принялись ему объяснять, что никто не виноват, что произошел несчастный случай, но его это не убедило. Он уже немного пришел в себя, заговорил деловито, сказал, что проведет собственное расследование. Сказал, что его друг возглавляет частное сыскное агентство в Санкт-Петербурге. Затем стал расспрашивать всех, кто был в тот вечер в детском доме, дежурную воспитательницу, нянечку, мальчика, который лежал с Сережей в изоляторе, остальных детей… И тут вдруг Варвара Михайловна как заголосит! Вцепилась в него и кричит: «Уведите детей отсюда, я сама вам все расскажу!» Кое-как детей распихали по их комнатам, но воспитатели-то остались! И вот она при них во всем и призналась. Губанов тут же достал мобильный телефон и набрал «ноль-два». Приехали быстро, и Варвару Михайловну увезли.
Аделаида Анатольевна умолкла и с тоской уставилась в стену. На лбу ее прорезалась морщина, она часто терла пылающие щеки руками.
– Ну вот, теперь мне все более-менее ясно, – констатировала я. – По крайней мере, почему призналась Варвара Михайловна.
– Почему? – тут же встрепенулась Аделаида Анатольевна.
– Скорее всего, она испугалась, что Губанов выполнит свое намерение провести расследование, тем более с помощью питерской детективной конторы. Подумала, что они уж точно докопаются до правды и тогда ей будет только хуже. Вот и решила опередить события. К тому же, видимо, ее напугал напор Губанова. Она, как я поняла, человек довольно наивный и доверчивый, так?
– Да, – согласилась Морозникова. – Но я все равно в это не верю! Не могла она убить ребенка, не могла! Я вас очень прошу, Татьяна Александровна, не верить ее словам. Не делайте скоропалительных выводов, разберитесь, пожалуйста, досконально.
– Аделаида Анатольевна, если уж я берусь за дело, то можете не сомневаться, что я разберусь в нем досконально, – чуть улыбнувшись, заверила я перепуганную заведующую.
– Так вы беретесь? – воскликнула она, и глаза ее радостно вспыхнули.
– Да, – твердо ответила я. – Но… Надеюсь, вам известны мои расценки?
– Да-да, не беспокойтесь, я найду, откуда выделить деньги, – успокаивающе подняла руки Морозникова, продолжая смотреть на меня выжидательно, словно желая спросить, с чего же я начну свою работу.
– Для начала я должна побеседовать с вашими подопечными – и с персоналом, и с воспитанниками. В первую очередь с дежурным воспитателем и с мальчиком, который лежал в изоляторе вместе с Сережей Губановым. Кстати, что он говорит по этому поводу? Ведь он находился в непосредственной близости к умершему.
– Я же говорила вам, ему прописывали феназепам! И еще кое-какие препараты для лечения основного заболевания, которые при взаимодействии с феназепамом усиливают седативный эффект. Он просто спал с десяти часов, это и Варвара Михайловна подтверждает, и дежурный воспитатель. Вам позвать ее прямо сейчас?
– Для начала ответьте еще на несколько вопросов. Во-первых, где сейчас мать Сережи Губанова, что с ней?
– Понятия не имею, – покачала головой Аделаида Анатольевна. – Она здесь не появлялась ни разу. Даже не знаю, живет ли она по своему прежнему адресу. Да и жива ли вообще… – со вздохом добавила она. – Сами понимаете, после отказа от родительких прав ее согласие на то, чтобы отец забрал Сережу, не требовалось. И мы не стали тратить на нее время.
– Теперь расскажите поподробнее о Варваре Михайловне. Сколько ей лет, откуда пришла, что за отношения с коллегами…
Аделаида Анатольевна закатила глаза.
– Так, значит, Варвара Михайловна Никишина работает у нас около четырех лет. До этого она работала в детском саду. Лет ей где-то двадцать семь – двадцать девять. Отношения с коллегами… Да по-разному складывались – люди ведь все со своими характерами, со своими привычками, принципами. Вообще-то она особенно ни с кем не дружила, все больше с детьми возилась. Сама она не замужем и никогда не была.
– И своих детей нет?
Аделаида Анатольевна взялась за сигарету. Потом отрицательно покачала головой.
– Так что, как я говорила, дома ей, в сущности, нечего было делать. Вот она и проводила почти все время в детском доме.
– Вообще-то это довольно странно, в ее-то возрасте. Ведь она, в сущности, еще совсем молодая женщина, даже тридцати нет. В это время обычно у девушек иные интересы.
– Ой, вы знаете, ее как-то даже язык не повернется назвать девушкой, – развела руками Аделаида Анатольевна. – Она… как бы это сказать… немного не от мира сего, понимаете? Несовременна, не раскованна, как многие нынешние девицы. Не любит то, что предпочитает сегодняшняя молодежь. Напрочь не разбирается в компьютерах, понятия не имеет об Интернете, представить ее на дискотеке или посылающей кому-то «прикольные» эсэмэски я просто вообразить не могу. Да у нее и мобильного телефона-то, по-моему, нет – он ей ни к чему. Она словно создана для того, чтобы быть няней. Или многодетной мамой.
– Однако же детей у нее нет, – задумчиво протянула я. – И она, кажется, не стремится их заводить. Между ней и Сережей Губановым раньше возникали конфликты?
Морозникова чуть подумала.
– Нет, – наконец ответила она. – Серьезных – нет. А по мелочи… По мелочи все с Сережей помучились. Любил он поиздеваться, что называется, поизводить.
– А с другими детьми? Может быть, из старших групп?
– Ой, между детьми часто возникают всякие недоразумения, – махнула рукой с сигаретой Аделаида Анатольевна, и пепел упал на полированный стол. – Бывает, что и подерутся. Бывало, что и Сережу поколачивали. Но, как вы понимаете, они стараются скрывать свои стычки от воспитателей. Есть, конечно, мелкие ябеды, но их сами дети наказывают. Среди детдомовцев законы жестче, сами знаете… Одним словом, я не могу выделить кого-то конкретно, кто бы так сильно ненавидел Сережу. И потом, извините, но я все же никак не могу допустить мысли, что кто-то из детей решился на убийство!
– Охранник, который дежурил в ту трагическую ночь, сейчас здесь?
– Нет, сегодня не его смена. Он будет послезавтра.
– Хорошо, тогда разговор с ним отложим. А сейчас давайте поговорим с дежурным воспитателем. Как ее зовут?
– Валерия Георгиевна Сокольникова. Пойдемте, я провожу вас к ней. Или лучше вызвать в кабинет?
– Нет-нет, лучше мы сами к ней подойдем, – сказала я и встала.
Аделаида Анатольевна повела меня на третий этаж.
– Там у нас младшая группа, – пояснила она. – Валерия Георгиевна работает у них.
Валерию Георгиевну мы и впрямь нашли на третьем этаже. На пороге одной из комнат стояла высокая женщина лет тридцати семи, с замысловато закрученной «ракушкой» из черных волос. Короткая розовая юбка открывала довольно стройные ноги, черная блузка с глубоким вырезом туго обтягивала очень пышную грудь. Лицо у Валерии Георгиевны было округлым, карие глаза густо подведены черным карандашом, а губы выкрашены помадой темно-вишневого оттенка. Вот уж кому было не занимать яркости и броскости, так это ей. Правда, я отметила, что эта нарочито подчеркнутая, искусственная броскость ей не очень к лицу: во-первых, она была щедро одарена ею самой природой, во-вторых, чересчур откровенный наряд усиливал впечатление крупноватости ее фигуры, особенно верхней части, и был не совсем уместен и даже вызывающ для детского дома, а в-третьих, все же возраст, знаете ли… Когда сорок лет не за горами, все же лучше отказаться от слишком коротких юбок, яркого макияжа и вычурных причесок – это только прибавляет зрительно несколько лет. Но Сокольникова, очевидно, считала совершенно по-иному, потому что держалась очень уверенно, в лице ее была некая властность и даже, как мне показалось, стервозность.
– Так, все пошли мыть руки – и в столовую на обед! – громким и звонким меццо-сопрано взывала она к детям. – Я повторять не стану!
– Валерия Георгиевна, – окликнула ее заведующая.
– Да. – Сокольникова сделала движение в нашу сторону.
– В столовую детей отведет другой воспитатель, а вы поговорите, пожалуйста, с Татьяной Александровной. Я вам говорила, – при последней фразе Аделаида Анатольевна понизила голос до шепота и выразительно посмотрела на свою сотрудницу.
– Ах да, – кивнула высокой прической Сокольникова. – Где нам лучше побеседовать?
– А вот сейчас дети отправятся на обед, и комната станет свободна, – взяла я инициативу в свои руки. – Здесь и побеседуем.
– Хорошо, – кивнула воспитатель и, повернувшись к детям, снова повысила голос:
– Через полминуты все стоят у двери парами в ряд!
«Ого! – подумала я. – Не женщина, а прямо-таки сержант в юбке! Интересно, здесь все воспитатели так разговаривают с детьми? Или они только так и слушаются?»
Комната вскоре опустела, и мы прошли внутрь. Это был не класс, а именно комната, где дети жили, проводили свободное время и спали – у дальней стены в два ряда были расставлены тщательно заправленные кровати.
Валерия Георгиевна пододвинула мне деревянный стул, сама села на точно такой же рядом, положив ногу на ногу. И колготки у нее были с блеском, и черные туфельки на высокой шпильке… Ну, словно она не на работу воспитателя пришла, а как минимум на должность менеджера по работе с клиентами в какую-нибудь торговую компанию.
– Валерия Георгиевна, вы, наверное, понимаете, по какому поводу я пришла с вами поговорить, – начала я.
– Да все я понимаю! – махнула рукой Сокольникова. – Не понимаю только, для чего Аде все это нужно.
Я подумала, что Адой она, вероятно, называет Аделаиду Анатольевну, а это означало, что отношения между этими женщинами лишены официоза. Ну, разумеется, не в кругу воспитанников.
– Она хочет установить истину, – заметила я.
– Да бросьте вы! – Сокольникова снова махнула рукой. – Трясется она вечно, все боится, что какой-нибудь скандал выйдет и что спонсоры от нас откажутся. Что ей тогда делать, на одну зарплату жить?
Валерия Георгиевна разговаривала со мной запросто, раскрывая карты, которые, в сущности, не обязана была раскрывать. И, по сути дела, в чем-то подставляла свою начальницу. Что это – умышленное желание досадить ей или лишь простодушие и непосредственность? На простушку она явно не похожа…
– Что, хорошие спонсоры? – поинтересовалась я.
– Да уж грех жаловаться! И ремонт отгрохали, и детям новые игрушки, одежду, оборудование… Компьютеры даже закупили. Ну и ей, конечно, перепадает – что мы, дураки, что ли? На зарплату педагога так не разоденешься, в салон красоты каждую неделю не походишь. А у нее только шуб целых три! Правда, одна старая совсем. И сережки-колечки часто меняются.
«Наблюдательная дамочка», – отметила я про себя.
– А что касается этой Никишиной, то Ада зря суетится. Поздно суетиться-то! Она же во всем призналась! Господи, да я сразу подумала, что это она! Кому же еще? Мы же вместе с ней тогда дежурили. И никого больше не было, тем более посторонних.
– А вот Аделаида Анатольевна уверена, что Варвара Михайловна не могла этого сделать, – заметила я.
– Просто Аделаиде Анатольевне хочется так думать, – фыркнула Валерия Георгиевна, поправляя кокетливо выпущенный из гладкой прически завиток. – И еще она слишком наивная. Я бы на ее месте эту Варвару на работу вообще не взяла!
– Почему это? – удивилась я.
– Потому что она припадочная! С детьми сюсюкает, а на воспитателей набрасывается. Один раз меня чуть не ударила.
– За что?
– А я откуда знаю? – капризно скривила губы Сокольникова. – Что-то ей взбрело в голову… Она же одинокая совсем, у нее даже мужика нет! Вот и бесится. Ада ее хвалит: дескать, она всю себя детям отдает. А кому ей еще себя отдавать-то? Она, может, и рада была бы кому отдаться, да только никто не берет, – и она рассмеялась каким-то злым, неискренним смехом.
– И тем не менее вы уверены, что она задушила мальчика, – напомнила я. – При том, что всю себя отдавала детям.
– Я же говорю, у нее с головой не в порядке. И с нервами тоже. Конечно, перезрелая девица, живет, как старуха, без мужика, не ходит никуда… Тут у кого угодно крыша поедет. А кто виноват? Сама виновата! Одевается, как монашка, ведет себя так же… Сколько раз мы на праздники сбрасывались, так она хоть бы рубль дала – никогда! Вечно отказывается. А чего отделяться от коллектива-то? Так никогда отношения не сложатся. Да я вам больше скажу – она нам всем завидовала просто! У остальных-то все в порядке: у кого семья, дети, мужья, у кого любовники. А она вечно одна, зачуханная и убогая. Ох! – Валерия Георгиевна покачала головой. – Хотя мне ее, признаться, жалко было. Ну что себя заживо хоронить в ее-то возрасте? Мне бы сейчас ее годы – о-о-ой!
В этом последнем протяжном «о-о-ой» прямо-таки слышалось: «Вот уж я бы оторвалась на полную катушку!»
«Странно, что женщина с таким складом характера выбрала для себя работу воспитателя, – подумалось мне. – Коллектив сплошь женский, да еще и дети…»
– А у вас самой дети есть? – поинтересовалась я.
– Дочь, – коротко ответила Сокольникова. – Взрослая уже, пятнадцать лет.
– Валерия Георгиевна, расскажите, пожалуйста, о той ночи, когда произошла трагедия, – попросила я.
– Да про ночь-то и рассказывать нечего, все, как обычно, – быстро проговорила Сокольникова. – Все уже утром выяснилось, уже когда и заведующая, и другие воспитатели пришли. Я уже домой собиралась, сменщица моя пришла, директриса явилась, а тут вылетает Никишина с бешеными глазами и орет: «Кошмар! Ужас! Сережа умер!» До сих пор помню, как она завывала, у меня аж мороз по коже прошел. – Сокольникова передернулась. – Ну, естественно, мы побежали, проверили – действительно мертвый, холодный уже совсем. Милицию пришлось вызывать, хотя Ада до последнего тянула, все тряслась. Приехали, всех опрашивали, все осматривали… Я домой только к вечеру попала, и это после суток работы!
– И тогда вы не заметили в поведении Варвары Михайловны ничего необычного?
– Да нет, – глядя в сторону, ответила Валерия Георгиевна. – Она вообще со странностями, так что… Да и не до нее всем было, всех смерть Губанова взбудоражила. Это я уж потом, дома, прикинула, что кому же, кроме нее…
– А ночью вы ее видели?
– Да, она спала на кушетке, я мимо проходила, в туалет.
«Если Никишина действительно задушила мальчика, то при ее взвинченных нервах ей трудно было до утра сохранять спокойствие и молчание. Да еще и спать. Или она сама не знала, что задушила его, и поняла это только утром?»
– А что вы можете сказать про Сережу Губанова?
– Да мальчишка как мальчишка! – отмахнулась Сокольникова с какой-то досадой. – Ну, любил пошалить – а кто не любит? Ему же девять лет всего было! Простительно для ребенка. Господи, они же дети, тем более брошенные, надо же с пониманием относиться, с лаской, – и Сокольникова улыбнулась.
Улыбка показалась мне натянутой, и вообще, по тону, с каким она сама разговаривала с детьми, у меня не создалось впечатления, что Валерия Георгиевна переполнена к ним таким чувством, как ласка.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3 4
– А вы что же, не сообщили ему о смерти Сережи? – удивилась я.
Аделаида Анатольевна стала мяться и теребить воротник пиджака.
– Понимаете, я боялась… мне не хотелось… – выдавила она.
– Понимаю, – вздохнула я. – Не хотелось выносить сор из избы. Но вы же понимаете, что он все равно узнал бы рано или поздно.
– Я же не знала, чем это все закончится, что выяснит милиция! Что бы я стала ему говорить, как объяснять случившееся? Мальчика мы похоронили за государственный счет плюс спонсоры помогли… Все сделали как положено.
– Ладно, это неважно, – махнула я рукой. – Рассказывайте дальше.
– Он пришел сегодня утром к нам в детский дом. И не успел дойти до моего кабинета, как ему уже доложили о смерти мальчика!
– Кто?
– Ах, да не знаю я! Только он ворвался ко мне в кабинет уже разъяренный, даже охранник его не остановил. Стал задавать мне кучу вопросов, выяснять всю подноготную, заставил меня выйти в коридор, пригласить весь персонал… Я, признаться, жутко растерялась.
– А вы милицию не вызвали? Ну, чтобы его несколько усмирили…
Аделаида Анатольевна посмотрела на меня красноречивым взглядом, и я окончательно убедилась, насколько сильна в этой женщине склонность скрывать малейший намек на скандал, малейший удар по репутации.
– Разумеется, мы пытались решить все сами, тихо, миром. Все хором принялись ему объяснять, что никто не виноват, что произошел несчастный случай, но его это не убедило. Он уже немного пришел в себя, заговорил деловито, сказал, что проведет собственное расследование. Сказал, что его друг возглавляет частное сыскное агентство в Санкт-Петербурге. Затем стал расспрашивать всех, кто был в тот вечер в детском доме, дежурную воспитательницу, нянечку, мальчика, который лежал с Сережей в изоляторе, остальных детей… И тут вдруг Варвара Михайловна как заголосит! Вцепилась в него и кричит: «Уведите детей отсюда, я сама вам все расскажу!» Кое-как детей распихали по их комнатам, но воспитатели-то остались! И вот она при них во всем и призналась. Губанов тут же достал мобильный телефон и набрал «ноль-два». Приехали быстро, и Варвару Михайловну увезли.
Аделаида Анатольевна умолкла и с тоской уставилась в стену. На лбу ее прорезалась морщина, она часто терла пылающие щеки руками.
– Ну вот, теперь мне все более-менее ясно, – констатировала я. – По крайней мере, почему призналась Варвара Михайловна.
– Почему? – тут же встрепенулась Аделаида Анатольевна.
– Скорее всего, она испугалась, что Губанов выполнит свое намерение провести расследование, тем более с помощью питерской детективной конторы. Подумала, что они уж точно докопаются до правды и тогда ей будет только хуже. Вот и решила опередить события. К тому же, видимо, ее напугал напор Губанова. Она, как я поняла, человек довольно наивный и доверчивый, так?
– Да, – согласилась Морозникова. – Но я все равно в это не верю! Не могла она убить ребенка, не могла! Я вас очень прошу, Татьяна Александровна, не верить ее словам. Не делайте скоропалительных выводов, разберитесь, пожалуйста, досконально.
– Аделаида Анатольевна, если уж я берусь за дело, то можете не сомневаться, что я разберусь в нем досконально, – чуть улыбнувшись, заверила я перепуганную заведующую.
– Так вы беретесь? – воскликнула она, и глаза ее радостно вспыхнули.
– Да, – твердо ответила я. – Но… Надеюсь, вам известны мои расценки?
– Да-да, не беспокойтесь, я найду, откуда выделить деньги, – успокаивающе подняла руки Морозникова, продолжая смотреть на меня выжидательно, словно желая спросить, с чего же я начну свою работу.
– Для начала я должна побеседовать с вашими подопечными – и с персоналом, и с воспитанниками. В первую очередь с дежурным воспитателем и с мальчиком, который лежал в изоляторе вместе с Сережей Губановым. Кстати, что он говорит по этому поводу? Ведь он находился в непосредственной близости к умершему.
– Я же говорила вам, ему прописывали феназепам! И еще кое-какие препараты для лечения основного заболевания, которые при взаимодействии с феназепамом усиливают седативный эффект. Он просто спал с десяти часов, это и Варвара Михайловна подтверждает, и дежурный воспитатель. Вам позвать ее прямо сейчас?
– Для начала ответьте еще на несколько вопросов. Во-первых, где сейчас мать Сережи Губанова, что с ней?
– Понятия не имею, – покачала головой Аделаида Анатольевна. – Она здесь не появлялась ни разу. Даже не знаю, живет ли она по своему прежнему адресу. Да и жива ли вообще… – со вздохом добавила она. – Сами понимаете, после отказа от родительких прав ее согласие на то, чтобы отец забрал Сережу, не требовалось. И мы не стали тратить на нее время.
– Теперь расскажите поподробнее о Варваре Михайловне. Сколько ей лет, откуда пришла, что за отношения с коллегами…
Аделаида Анатольевна закатила глаза.
– Так, значит, Варвара Михайловна Никишина работает у нас около четырех лет. До этого она работала в детском саду. Лет ей где-то двадцать семь – двадцать девять. Отношения с коллегами… Да по-разному складывались – люди ведь все со своими характерами, со своими привычками, принципами. Вообще-то она особенно ни с кем не дружила, все больше с детьми возилась. Сама она не замужем и никогда не была.
– И своих детей нет?
Аделаида Анатольевна взялась за сигарету. Потом отрицательно покачала головой.
– Так что, как я говорила, дома ей, в сущности, нечего было делать. Вот она и проводила почти все время в детском доме.
– Вообще-то это довольно странно, в ее-то возрасте. Ведь она, в сущности, еще совсем молодая женщина, даже тридцати нет. В это время обычно у девушек иные интересы.
– Ой, вы знаете, ее как-то даже язык не повернется назвать девушкой, – развела руками Аделаида Анатольевна. – Она… как бы это сказать… немного не от мира сего, понимаете? Несовременна, не раскованна, как многие нынешние девицы. Не любит то, что предпочитает сегодняшняя молодежь. Напрочь не разбирается в компьютерах, понятия не имеет об Интернете, представить ее на дискотеке или посылающей кому-то «прикольные» эсэмэски я просто вообразить не могу. Да у нее и мобильного телефона-то, по-моему, нет – он ей ни к чему. Она словно создана для того, чтобы быть няней. Или многодетной мамой.
– Однако же детей у нее нет, – задумчиво протянула я. – И она, кажется, не стремится их заводить. Между ней и Сережей Губановым раньше возникали конфликты?
Морозникова чуть подумала.
– Нет, – наконец ответила она. – Серьезных – нет. А по мелочи… По мелочи все с Сережей помучились. Любил он поиздеваться, что называется, поизводить.
– А с другими детьми? Может быть, из старших групп?
– Ой, между детьми часто возникают всякие недоразумения, – махнула рукой с сигаретой Аделаида Анатольевна, и пепел упал на полированный стол. – Бывает, что и подерутся. Бывало, что и Сережу поколачивали. Но, как вы понимаете, они стараются скрывать свои стычки от воспитателей. Есть, конечно, мелкие ябеды, но их сами дети наказывают. Среди детдомовцев законы жестче, сами знаете… Одним словом, я не могу выделить кого-то конкретно, кто бы так сильно ненавидел Сережу. И потом, извините, но я все же никак не могу допустить мысли, что кто-то из детей решился на убийство!
– Охранник, который дежурил в ту трагическую ночь, сейчас здесь?
– Нет, сегодня не его смена. Он будет послезавтра.
– Хорошо, тогда разговор с ним отложим. А сейчас давайте поговорим с дежурным воспитателем. Как ее зовут?
– Валерия Георгиевна Сокольникова. Пойдемте, я провожу вас к ней. Или лучше вызвать в кабинет?
– Нет-нет, лучше мы сами к ней подойдем, – сказала я и встала.
Аделаида Анатольевна повела меня на третий этаж.
– Там у нас младшая группа, – пояснила она. – Валерия Георгиевна работает у них.
Валерию Георгиевну мы и впрямь нашли на третьем этаже. На пороге одной из комнат стояла высокая женщина лет тридцати семи, с замысловато закрученной «ракушкой» из черных волос. Короткая розовая юбка открывала довольно стройные ноги, черная блузка с глубоким вырезом туго обтягивала очень пышную грудь. Лицо у Валерии Георгиевны было округлым, карие глаза густо подведены черным карандашом, а губы выкрашены помадой темно-вишневого оттенка. Вот уж кому было не занимать яркости и броскости, так это ей. Правда, я отметила, что эта нарочито подчеркнутая, искусственная броскость ей не очень к лицу: во-первых, она была щедро одарена ею самой природой, во-вторых, чересчур откровенный наряд усиливал впечатление крупноватости ее фигуры, особенно верхней части, и был не совсем уместен и даже вызывающ для детского дома, а в-третьих, все же возраст, знаете ли… Когда сорок лет не за горами, все же лучше отказаться от слишком коротких юбок, яркого макияжа и вычурных причесок – это только прибавляет зрительно несколько лет. Но Сокольникова, очевидно, считала совершенно по-иному, потому что держалась очень уверенно, в лице ее была некая властность и даже, как мне показалось, стервозность.
– Так, все пошли мыть руки – и в столовую на обед! – громким и звонким меццо-сопрано взывала она к детям. – Я повторять не стану!
– Валерия Георгиевна, – окликнула ее заведующая.
– Да. – Сокольникова сделала движение в нашу сторону.
– В столовую детей отведет другой воспитатель, а вы поговорите, пожалуйста, с Татьяной Александровной. Я вам говорила, – при последней фразе Аделаида Анатольевна понизила голос до шепота и выразительно посмотрела на свою сотрудницу.
– Ах да, – кивнула высокой прической Сокольникова. – Где нам лучше побеседовать?
– А вот сейчас дети отправятся на обед, и комната станет свободна, – взяла я инициативу в свои руки. – Здесь и побеседуем.
– Хорошо, – кивнула воспитатель и, повернувшись к детям, снова повысила голос:
– Через полминуты все стоят у двери парами в ряд!
«Ого! – подумала я. – Не женщина, а прямо-таки сержант в юбке! Интересно, здесь все воспитатели так разговаривают с детьми? Или они только так и слушаются?»
Комната вскоре опустела, и мы прошли внутрь. Это был не класс, а именно комната, где дети жили, проводили свободное время и спали – у дальней стены в два ряда были расставлены тщательно заправленные кровати.
Валерия Георгиевна пододвинула мне деревянный стул, сама села на точно такой же рядом, положив ногу на ногу. И колготки у нее были с блеском, и черные туфельки на высокой шпильке… Ну, словно она не на работу воспитателя пришла, а как минимум на должность менеджера по работе с клиентами в какую-нибудь торговую компанию.
– Валерия Георгиевна, вы, наверное, понимаете, по какому поводу я пришла с вами поговорить, – начала я.
– Да все я понимаю! – махнула рукой Сокольникова. – Не понимаю только, для чего Аде все это нужно.
Я подумала, что Адой она, вероятно, называет Аделаиду Анатольевну, а это означало, что отношения между этими женщинами лишены официоза. Ну, разумеется, не в кругу воспитанников.
– Она хочет установить истину, – заметила я.
– Да бросьте вы! – Сокольникова снова махнула рукой. – Трясется она вечно, все боится, что какой-нибудь скандал выйдет и что спонсоры от нас откажутся. Что ей тогда делать, на одну зарплату жить?
Валерия Георгиевна разговаривала со мной запросто, раскрывая карты, которые, в сущности, не обязана была раскрывать. И, по сути дела, в чем-то подставляла свою начальницу. Что это – умышленное желание досадить ей или лишь простодушие и непосредственность? На простушку она явно не похожа…
– Что, хорошие спонсоры? – поинтересовалась я.
– Да уж грех жаловаться! И ремонт отгрохали, и детям новые игрушки, одежду, оборудование… Компьютеры даже закупили. Ну и ей, конечно, перепадает – что мы, дураки, что ли? На зарплату педагога так не разоденешься, в салон красоты каждую неделю не походишь. А у нее только шуб целых три! Правда, одна старая совсем. И сережки-колечки часто меняются.
«Наблюдательная дамочка», – отметила я про себя.
– А что касается этой Никишиной, то Ада зря суетится. Поздно суетиться-то! Она же во всем призналась! Господи, да я сразу подумала, что это она! Кому же еще? Мы же вместе с ней тогда дежурили. И никого больше не было, тем более посторонних.
– А вот Аделаида Анатольевна уверена, что Варвара Михайловна не могла этого сделать, – заметила я.
– Просто Аделаиде Анатольевне хочется так думать, – фыркнула Валерия Георгиевна, поправляя кокетливо выпущенный из гладкой прически завиток. – И еще она слишком наивная. Я бы на ее месте эту Варвару на работу вообще не взяла!
– Почему это? – удивилась я.
– Потому что она припадочная! С детьми сюсюкает, а на воспитателей набрасывается. Один раз меня чуть не ударила.
– За что?
– А я откуда знаю? – капризно скривила губы Сокольникова. – Что-то ей взбрело в голову… Она же одинокая совсем, у нее даже мужика нет! Вот и бесится. Ада ее хвалит: дескать, она всю себя детям отдает. А кому ей еще себя отдавать-то? Она, может, и рада была бы кому отдаться, да только никто не берет, – и она рассмеялась каким-то злым, неискренним смехом.
– И тем не менее вы уверены, что она задушила мальчика, – напомнила я. – При том, что всю себя отдавала детям.
– Я же говорю, у нее с головой не в порядке. И с нервами тоже. Конечно, перезрелая девица, живет, как старуха, без мужика, не ходит никуда… Тут у кого угодно крыша поедет. А кто виноват? Сама виновата! Одевается, как монашка, ведет себя так же… Сколько раз мы на праздники сбрасывались, так она хоть бы рубль дала – никогда! Вечно отказывается. А чего отделяться от коллектива-то? Так никогда отношения не сложатся. Да я вам больше скажу – она нам всем завидовала просто! У остальных-то все в порядке: у кого семья, дети, мужья, у кого любовники. А она вечно одна, зачуханная и убогая. Ох! – Валерия Георгиевна покачала головой. – Хотя мне ее, признаться, жалко было. Ну что себя заживо хоронить в ее-то возрасте? Мне бы сейчас ее годы – о-о-ой!
В этом последнем протяжном «о-о-ой» прямо-таки слышалось: «Вот уж я бы оторвалась на полную катушку!»
«Странно, что женщина с таким складом характера выбрала для себя работу воспитателя, – подумалось мне. – Коллектив сплошь женский, да еще и дети…»
– А у вас самой дети есть? – поинтересовалась я.
– Дочь, – коротко ответила Сокольникова. – Взрослая уже, пятнадцать лет.
– Валерия Георгиевна, расскажите, пожалуйста, о той ночи, когда произошла трагедия, – попросила я.
– Да про ночь-то и рассказывать нечего, все, как обычно, – быстро проговорила Сокольникова. – Все уже утром выяснилось, уже когда и заведующая, и другие воспитатели пришли. Я уже домой собиралась, сменщица моя пришла, директриса явилась, а тут вылетает Никишина с бешеными глазами и орет: «Кошмар! Ужас! Сережа умер!» До сих пор помню, как она завывала, у меня аж мороз по коже прошел. – Сокольникова передернулась. – Ну, естественно, мы побежали, проверили – действительно мертвый, холодный уже совсем. Милицию пришлось вызывать, хотя Ада до последнего тянула, все тряслась. Приехали, всех опрашивали, все осматривали… Я домой только к вечеру попала, и это после суток работы!
– И тогда вы не заметили в поведении Варвары Михайловны ничего необычного?
– Да нет, – глядя в сторону, ответила Валерия Георгиевна. – Она вообще со странностями, так что… Да и не до нее всем было, всех смерть Губанова взбудоражила. Это я уж потом, дома, прикинула, что кому же, кроме нее…
– А ночью вы ее видели?
– Да, она спала на кушетке, я мимо проходила, в туалет.
«Если Никишина действительно задушила мальчика, то при ее взвинченных нервах ей трудно было до утра сохранять спокойствие и молчание. Да еще и спать. Или она сама не знала, что задушила его, и поняла это только утром?»
– А что вы можете сказать про Сережу Губанова?
– Да мальчишка как мальчишка! – отмахнулась Сокольникова с какой-то досадой. – Ну, любил пошалить – а кто не любит? Ему же девять лет всего было! Простительно для ребенка. Господи, они же дети, тем более брошенные, надо же с пониманием относиться, с лаской, – и Сокольникова улыбнулась.
Улыбка показалась мне натянутой, и вообще, по тону, с каким она сама разговаривала с детьми, у меня не создалось впечатления, что Валерия Георгиевна переполнена к ним таким чувством, как ласка.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3 4