Я тщательно изучила возможности для побега, но таковых не наблюдалось — стены были необычно высоки, а у дверей стоял вооруженный автоматом молодой парень.
— Эй! Я в туалет хочу! — забарабанила я в дверь. Мне ответили на фарси, и я поняла: это безнадежно.
Вскоре я услышала крик — кричал мой «связной». На некоторое время наступала тишина, и крик повторялся снова. Аладдина пытали где-то далеко, может быть, за пятью или шестью стенами, но человек кричал громко и отчаянно.
Я пощупала дискету… Надо было решить, избавляться от нее или нет. Теперь я понимала, что Гром не предатель и силовые структуры не пожирают своих «детей» — реализуется какой-то третий вариант. В этой ситуации дискета могла приобрести особое значение. «И потом, — сказала я себе, — не рассчитывай, что они тебя выпустят живой… Если ты сама не приложишь к этому усилий». Есть у меня на руках дискета или нет — большой разницы в судьбе не предвидится.
Мой «связной» все кричал и кричал. На некоторое время он замолкал, но тогда начинали недовольно орать палачи — видимо, он терял сознание. Я еще раз обошла сарай в поисках чего-нибудь железного, но, кроме уверенности, что даром мне эта «командировочка» не пройдет, ничего не обнаружила.
Дверь распахнулась.
— Выходи! — громко крикнул мужчина в стеганом черном халате, и я, щурясь от яркого электрического света, вышла.
На дворе стояла ночь. Где-то недалеко ритмично урчал двигатель, видно, работала мини-электростанция.
— Вперед! — скомандовал мужчина, и я пошла.
Он провел меня в большую темную комнату, затем подвел к какой-то двери, стукнул, что-то крикнул, и, когда дверь открылась, меня впустили внутрь.
Здесь, среди ковров и подушек, сидел пожилой мужчина, и я вдруг отметила, что не видела в этом доме ни одной женщины. Впрочем, и меня здесь почти что не было — никто меня просто не замечал. Для них я была чем-то вроде подушки или подставки для обуви — видят только тогда, когда нужна. Пока я никому нужна не была.
Дверь распахнулась, и на пороге появился уже знакомый мне милицейский полковник. Он, похоже, только что умывался, на вороте виднелись еще не высохшие капельки воды, а на манжетах синей рубашки — пятна крови. Пожилой сказал что-то, указав на кровь, но милицейский отмахнулся: мол, и так сойдет… И только тогда он заметил меня и что-то недовольно спросил.
Пожилой ответил — раздраженно и жестко.
Милицейский взмахнул рукой и сказал что-то резко и решительно, проведя рукой по горлу.
Пожилой пожал плечами: мол, делай, как знаешь…
Милицейский с неудовольствием посмотрел на меня и вышел за дверь.
«Все, Юленька, — сказала я себе. — Кончилась до срока молодая жизнь!»
— Эй! — обратилась я к пожилому. — Зачем меня сюда привезли?
Пожилой не ответил.
— Я вас спрашиваю!
— Заткнись! — обрубил пожилой.
И в этот момент за дверью громко и отчетливо протрещала автоматная очередь.
Пожилой вскочил. Дверь распахнулась, и в нее ввалился залитый кровью толстый полковник. Он упал на ковер, попытался встать, но не смог и, мыча от боли, пополз к стене.
Пожилой быстро отогнул висящий на стене ковер и исчез за ним, а в дверь, один за другим, ввалились четверо парней с автоматами.
Я вжалась в стену.
Парни бегали по комнатам, возбужденно кричали, пытались что-то выяснить у меня, тыкали милиционера стволами в лицо, но тот уже отходил.
Среди них появился один постарше. Он подошел ко мне, усмехнулся, сказал что-то парням и вышел. Я судорожно оценивала обстановку: ситуация менялась стремительнее, чем я успевала что-то решить. Проход к ковру был постоянно перекрыт кем-нибудь из парней, но хуже всего было то, что я не знала, стоит ли мне вообще пробовать скрыться за ковром. Если это был просто тайник, а не полноценный выход наружу, мне такая попытка сбежать могла стоить жизни — парни определенно оставляли впечатление невменяемых. «Под кайфом!» — догадалась я.
Один из них подошел ко мне и потащил на улицу. Здесь меня еще раз показали старшему, получили какое-то указание и начали вязать.
— Я ничего не сделала! — старательно плача, громко объясняла я. — Отпустите!
Но старший делал вид, что не слышит меня, а парни, похоже, ничего не соображали. Один изловчился и выдернул у меня из уха золотую серьгу, и я еле удержалась, чтобы не лягнуть его в пах — этот придурок был весь открыт, как у себя в постели. Но я удержалась, ведь бой с ними в этом доме мне был невыгоден.
Я, глотая слезы, тоскливо оглядывала высокие стены, но бежать не пыталась. Я знала, что эти ребята даже в горах у себя дома, а мне и кишлак не защита.
Меня посадили в тот самый «уазик», на котором привез меня сюда милицейский полковник, только не в клетку, а на заднее сиденье, между собой, и машина тронулась. Я попыталась сориентироваться, но это становилось все труднее и труднее. Тьма была полная, дорога постоянно петляла, и определенно я знала только одно: меня везут все дальше и дальше от цивилизации — дорога становилась все уже и уже, а «УАЗ» подпрыгивал на камнях все сильнее и сильнее. Еще несколько раз пыталась я привлечь внимание к себе, но старший просто не поворачивался.
Часа через три машина остановилась, и старший вышел. Потом вернулся, отдал распоряжение, и меня потащили куда-то пешком.
Я беспрерывно оценивала ситуацию для побега. Но, похоже, она с каждым часом становилась все хуже. Меня подвели к саманному строению, и оттуда вышел старик. После недолгих переговоров старик кивнул, и вскоре молодые парни, видимо, его сыновья, привели лошадей. Притащившие меня сюда люди куда-то торопились, и я поняла: они хотят перевезти меня до рассвета.
Я попыталась подсчитать расстояние отсюда до города. Получалось около шести часов езды, то есть километров двести пятьдесят.
«Что это может быть? — думала я. — А вдруг они хотят выкуп? И кто же будет плательщиком?»
«А никто не будет! — оборвала я сама себя. — Какой, на хрен, за тебя выкуп?! На маковых плантациях работать будешь!»
Мне засунули в рот кляп, посадили в седло, крепко привязали ноги и руки, чтобы я не смогла сползти. Делали они это умело, я бы сказала, профессионально. Через три-четыре минуты сзади меня в седло вскочил джигит, и мы тронулись.
Тропа была узкой, но протоптанной. Мягкий металл подков почти не цокал, и я знала, что стоит нам подойти к реке, и тогда даже этот размеренный звук просто растворится в реве горного потока. Впервые за ночь оказавшись на открытом горном воздухе, я начала мерзнуть, и джигит снял свой халат и накрыл меня. Я промычала сквозь кляп звук благодарности, но джигит на это не купился и кляп не вынул.
Через пару часов я услышала шум реки. Октябрьская сушь и ночь — пока солнце не освещало ледники — привели к падению уровня воды, но река все равно внушала уважение.
Здесь команда разделилась, и один из тех, что оставались на этом берегу, подъехал поближе и больно выдернул у меня и вторую серьгу.
Лошади вошли в воду. Они где плыли, где шли, и снова плыли, и снова шли. Река то подхватывала этих крупных животных и вместе с нами стаскивала метров на двенадцать вниз по течению, то отпускала, и лошади, найдя дно, упорно продвигались вперед. Я вцепилась пальцами в седло: мощь реки была ужасающей. Только когда моя лошадь выскочила на берег, я почувствовала, что снова могу вздохнуть полной грудью.
Двое оставшихся со мной джигитов провели лошадей метров пятьдесят по сухой части русла и пустили вверх по невысокому осыпающемуся обрыву. Теперь мы были на другом берегу.
«Ну вот тебе и командировка!» — невесело сказала я себе.
Километра через полтора джигит, ехавший вместе со мной, вытащил мне кляп и тут же содрал с меня последнюю золотую вещь — маленький перстенек с хризолитом, подаренный мне мамой в день семнадцатилетия.
— Я тебя запомнила, парень, — внятно сказала я ему. — Даром тебе это не пройдет.
Думаю, он меня понял.
Мы ехали весь день. К полудню яркое синее небо заволокло черными тучами, и повалил снег. Но через час солнце снова появилось, а через два на небе не было ни единого облачка. Вскоре после заката мы подъехали к одиноко стоящему на склоне горы строению.
Джигиты стащили меня с лошади и провели в низкую дверь в высоченной глинобитной стене. Они долго объяснялись с хозяином, и меня, изнемогающую от усталости, провели в комнату и закрыли снаружи на засов.
Я попыталась найти окно и не нашла — в этой комнате окон просто не было! И тогда я легла на ковер, на ощупь нашла и подтянула под голову подушку, приказала себе проснуться ровно через семь часов и отключилась.
Когда я проснулась, в доме стояла тишина. Страшно хотелось в туалет, ведь эти придурки только один раз меня и спустили с лошади — вчера в полдень… Сейчас должно быть около пяти утра. Солнце в октябре встает позже.
Я встала и разминалась до тех пор, пока тело не стало упругим и работоспособным. И тогда я села в позу «лотоса» и замерла. Постепенно ум прояснился, остатки вчерашней паники окончательно рассеялись, и мысль заработала быстро и четко.
Сначала я отобрала все плохое: я не выполнила задание. Нахожусь за пределами юрисдикции российских органов правосудия. Конечно же, я сбегу, но район для меня незнакомый, можно и заплутать.
Потом я перебрала хорошее: жива, здорова, не запугана, дискета — со мной.
Хорошего получалось больше.
Дверь открылась, и на пороге появился мужчина в халате и чалме. Он кивнул и пригласил меня выйти.
«Ну вот, — подумала я. — Развязка близится».
Он провел меня во дворик и жестом пригласил сесть на ковер.
Я подчинилась.
Он спросил меня о чем-то, скорее всего на фарси, и я непонимающе развела руками.
Немного помолчав, он повторил вопрос на каком-то тюркском языке, по-моему, узбекском.
— Я не понимаю, — сказала я.
— Вы говорите только на русском? — усмехнулся он, и я поняла, что он просто играет, наслаждается своим всевластием.
— Ну почему? — возразила я. — Знаю немецкий — в пределах вузовской программы, конечно.
— Кто вы?
— Юлия Сергеевна Максимова, врач-терапевт. Что меня ждет?
— Ничего страшного, — улыбнулся собеседник. — Работа — как и везде…
Он говорил по-русски свободно, абсолютно без акцента, как на родном, и оставлял впечатление вполне образованного человека.
— Пойдемте.
— Куда? — поднялась я.
— На ваше новое место жительства.
Он повернулся и пошел, но на полпути остановился и обернулся:
— И, кстати, не пытайтесь бежать. Некоторые пробовали, но это всегда кончается одинаково.
— Как? — поинтересовалась я.
— Посмотрите вон туда.
Я вгляделась туда, куда он указывал. За забором на шесте виднелся темный округлый предмет.
— Я не рабыня, запугать меня сложно.
— Вы так думаете, Юлия Сергеевна? — иронично выгнул бровь собеседник. — Или знаете это наверняка?
— Убеждена. Кстати, вас-то как звать?
— Хафиз. Но вряд ли вам понадобится мое имя. — Он подвел меня к дверному проему, закрытому занавесом, и указал на него рукой.
— Поживем — увидим! — сказала я и шагнула за плетеную занавеску.
Здесь моим глазам открылся еще один, крытый навесом двор. Только в самом его центре несколько квадратных метров не были покрыты, и именно оттуда во все уголки двора поступал солнечный свет. Слева от нас сидела группа женщин в темных балахонах.
Едва мы появились, одна из них встала и подошла. Это оказалась черная высохшая старуха. Хафиз что-то сказал ей, и старуха поклонилась, взяла меня за руку и повела за собой.
«Черт! — подумала я. — Как они уверены в своем праве решать чужую судьбу!»
Старуха подвела меня к группе и указала жестом на свободное место.
— Эй, — прищурилась я от переполнявших меня чувств. — А где у вас туалет?
Старуха сверкнула глазами и повторно указала мне на циновку.
— Послушайте, это — потом! — почти крикнула я. — Где туалет?! Что, мне и это языком жестов показывать?!
Меня не понимали.
Еще немного, и мне придется показывать модернизированный «на злобу дня» танец живота!
Она внимательно посмотрела мне в глаза и, видимо, все-таки поняв проблему, по-хозяйски взяла за руку и повела через двор, затем — по узкому лабиринту мимо забора и, наконец, подвела к сараю, указав на ворота рукой.
Я вырвала руку и метнулась внутрь. Здесь все стало ясно. В огромном сарае стояли только две лошади, но зато среди редких пучков соломы то здесь, то там во множестве виднелись «продукты переработки» человеческого организма. Это было круто.
Я присела и подумала, что, в сущности, так жили почти все поколения не только старухиных, но и моих предков; что такое «удобства» успела познать разве что моя бабушка… «Господи! — дошло до меня. — А как же мыло, зубная щетка, крем для рук?!» Теперь я знала, что такое «полный кошмар».
Старуха терпеливо ждала меня у выхода и, только я появилась, потащила меня обратно и снова подвела к циновке и указала мое место. Мыть руки здесь принято не было. Я села.
Передо мной тут же оказался грубый джутовый мешок. Старуха опрокинула его слева от меня и выгребла сухой черной кистью на расстеленную ткань горстку риса. Все стало понятно. Рис следовало сортировать: целый — отдельно, битый — отдельно. Мелкие белые камешки — отодвигать в отдельную кучку.
Мы сидели, как лепестки одного цветка, с общей кучкой мусора посередине. Но только эта кучка и была у нас общей. Я вгляделась: каждая женщина отделяла битый рис от целого и складывала в свои мешки. «Тут, наверное, еще и норма есть! — подумала я. — Выполнишь — поешь…»
Я начала перебирать свой мешок риса и думать. Убивать меня, по крайней мере сейчас, не собирались. Моя судьба могла измениться только в том случае, если возникнет подозрение, что я имею отношение к Аладдину. День езды на лошади равен полутора дням пешего хода, но здесь — больше. Если выйти ночью, к утру я буду где-то на полпути к городу. А к полудню моя отпиленная кривым ножом голова уже будет торчать на шесте… Меня это не устраивало. Я отметила, что охрана здесь либо вообще отсутствует, либо настолько дисциплинирована, что не позволяет себе даже полюбопытствовать, что за новый пленник появился в доме. До этих пор я не видела никого.
Старуха крикнула и ударила меня по рукам. Я подняла голову. Старая ведьма ткнула пальцами в уже отобранную мной кучку чистого непобитого риса и сунула мне под нос зернышко — оно было отщеплено с краю. Похоже, она успевала не только перебирать собственный мешок, но и следить за качеством работы остальных.
Я послушно закивала и с утроенным усердием ринулась просматривать уже перебранные кучки.
В полдень все, как по команде, поднялись и дружно переместились на другую циновку. «Обед!» — догадалась я. А есть хотелось невероятно.
Так оно и было. Из-за одной из плетеных занавесей появилась молодая женщина с закопченным казаном в руках; из-под крышки вырывался сытный тяжелый пар. Молодуха поставила казан на циновку, снова исчезла за занавесью и вынесла огромное глиняное блюдо и что-то типа узкого и длинного половника. Поставила блюдо рядом с казаном и аккуратно выложила оставшуюся в казане желтоватую кашу на блюдо. Мои «сотрудницы» сразу воодушевились и весело защебетали. Я их понимала. Пустой казан отнесли на кухню. Я прикинула: здесь нас было семеро женщин, и до нас дошла примерно половина казана. Мужская порция должна быть больше. Значит, перед нами повариха накормила от трех до пяти мужчин. Скорее всего четверых, — решила я.
Когда принесли чайник и пиалы, мы уселись вкруговую и принялись за еду. Теперь я смогла спокойно разглядеть своих новых «сотрудниц» и пришла к выводу, что это — члены одной семьи и, возможно, сестры. Две из них и вовсе были подростками — лет четырнадцати-пятнадцати…
Каша оказалась пресной и какой-то пыльной на вкус, без соли и масла. Она с трудом шла в горло, и я чуть ли не каждую щепоть каши запивала «чаем» — таким же безвкусным отваром неизвестной мне травы. Так невкусно я еще никогда не ела!
Девчонки болтали и посмеивались, иногда, как мне казалось, надо мной, но я безразлично и размеренно отправляла в рот то очередную взятую с блюда рукой горсть каши, то очередной глоток отвара.
«Интересно, — внезапно подумала я. — А для кого я рис перебираю? Для этого Хафиза?»
Послеобеденного отдыха не было. Девчонки одна за другой волоком притащили себе по новому мешку, и я поняла, что отстаю от них чуть ли не в два раза.
До заката я успела перебрать только один мешок. Девицы отпускали в мой адрес откровенно презрительные реплики — сами они перебрали по два.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Секретный агент Багира -. Сыворотка правды'


1 2 3